В учении тот всегда был замыкающим вереницу своих сверстников, как последний вагон в железнодорожном составе.
Ило нельзя было назвать глупым. Может быть, он и не был способен на крупные открытия, но в конце концов умел разобраться в сложных вещах.
Мысли Ило напоминали набор старинных инструментов: они как бы сверлили, буравили, развинчивали и свинчивали изучаемый объект, били по нему, словно молоток, царапали, грубо ощупывали и еле-еле добирались до сердцевины.
Торжество победы, правда, оказывалось недолговечным: у Ило была стыдливая, по словам Ло, память. Он недолго хранил новую истину, таявшую в его голове, точно снежинка на горячей ладони.
Но в мальчишеских спорах он становился уверенным и сообразительным, с точностью запятой отделял зло от добра, и его мнение безоговорочно принималось в расчет.
У них было мало общего, и все же они дружили. Подшучивая над рассеянностью товарища, Ло часто задавал себе вопросы: а что такое вообще память? Почему она «умна»: хранит необходимое (у большинства людей) и выбрасывает ненужное? И почему она порой уклоняется от своих обязанностей?
Как-то учитель удачно сказал: «По тому, что ты помнишь, я могу составить мнение о твоем характере; если я узнаю, как ты помнишь, я угадаю, кем ты можешь стать…» Ло запомнил слова учителя.
Имея перед собой две «загадки» — Юль и Ило, — юноша присматривался к остальным и убедился, что, несмотря на очевидную общность, в каждом человеке много собственного, индивидуального, как в тех книгах, что он брал в библиотеке, хотя все они — книги.
Постепенно формировались и научные интересы Ло: интеллект человека. Он часами размышлял и анализировал ход своих мыслей, пока… пока извилистые тропки его раздумий не выводили на основную магистраль — Юль.
2
Став ученым, Ло скоро добился успехов. Он не зря отличался «высокой производительностью мышления», то есть выдающейся работоспособностью и целеустремленностью.
Его верным помощником был Ило. Он действительно так и не нашел в себе способности совершать открытия, но зато стал незаменимым собирателем фактов, придирчивым программистом для счетных машин, хранителем статистических данных, без которых живое дерево науки превратилось бы в телеграфный столб.
Углубляясь в область подсознательного и анализируя с помощью кибернетических машин факты, собранные Ило, Ло пытался разгадать тайну памяти у человека и животных.
На первый взгляд казалось, что тут все известно гаянской науке. Даже Ило не переставал сомневаться в целесообразности работ Ло, но неизменно получал ответ:
— Это не то сомнение, Ило, что могуче и созидательно… Науке не грозит ожирение от полноты!
По его поручению Ило принялся ворошить историю изучения памяти и скрупулезно отбирал все, не удостоенное должным вниманием предшественников: спорное и неубедительно объясненное, бесспорное, но не нашедшее практического применения, и гипотезы, отвергнутые ввиду их резкого расхождения с общепринятыми взглядами.
Эту грандиозную черновую работу Ило выполнял с удовольствием.
— Ты знаешь, Ло, — сказал он, — в истории нашей науки собралось такое кладбище идей, что даже по теории вероятности оно не может состоять только из хлама. Мне почему-то чудится здесь какая-то закономерность. На свалку отправляются не только калеки и недоноски, но и цветущие переростки… Роясь в этом старье, можно сберечь немало времени.
День за днем Ло двигался к цели с нарастающей скоростью и нетерпением. Если бы он мог работать на живом человеческом мозге — дело пошло бы еще быстрее. Впрочем…
И Ло поехал в Центральную лабораторию мозга, руководимую знаменитым Долом. Ученому было не более ста лет, но, невзирая на молодость и редчайшую силу духа, Дол стал заметно сдавать: спокойствие — верный страж мудрости — порой растворялось, как соль, в ручейке мелких неудач.
Дол был некрасив, как наш Вольтер, и так же умен, прямодушен и саркастичен, — жесткая пища для женского любопытства. Гаянки ценили эти качества, может быть, превыше всего, но их не узнаешь в мужчине с одного мимолетного взгляда, а Дол редко бывал в обществе, не искал знакомств и, вероятно, оттого остался холостяком.
Три года назад он утвердил в Совете рабочие чертежи и смету и принялся за механическое моделирование мозга.
Собственно, принялся он не сам, а сконструированная им саморазвивающаяся машина «Бер» — тогда еще как бы зародыш будущей механической модели самого совершенного в природе вещества.
Первоначально машина имела небольшие размеры, но день за днем, со всевозрастающим расходом энергии, она сама принялась обрастать миллионами «невронов», вернее крохотными молектронными моделями нервных клеток, и теперь грозила раздвинуть стены лаборатории.
Временами «запас знаний» у машины иссякал, и Долу приходилось подолгу анализировать ее требования, приобретать недостающие знания самому, затем передавать их запоминающему устройству своего детища и заново программировать ее дальнейшую деятельность.
В такое время, несмотря на приличный штат опытных сотрудников, Дол работал чуть ли не сутками. Его убеждали не перенапрягаться, отдохнуть, но он лишь шутливо отмахивался. А так как каждый гаянец волен распоряжаться не только своим временем, но и жизнью, если он считает это необходимым для дела, — его оставили в покое.
Механический мозг Дола в последнее время стал и в самом деле проявлять некоторую «осмысленность» и «разумную» самостоятельность — необходимое условие для полного и правильного развития живого мозга человека. А после того как она потребовала подключить ее в телепатическую сеть научных библиотек, он стал относиться к ней почти как к существу.
Правда, заверши «Бер» свое развитие полностью, он и тогда останется только механическим мозгом — без органов чувств глубины человеческих эмоций ему не достичь. Но Дол иногда забывался и вел себя с ним слишком по-человечески. «Бер» прерывал свою основную работу «в недоумении» и задавал Долу трудные вопросы, потому что не только был «сведущ» во многом, но, как и положено мозгу (хоть и механическому), «хотел знать все».
3
Дол встретил коллегу несколько холодно, но Ло не обиделся, скорее всего он и не заметил этого.
— Я пришел к тебе, Дол, по важному делу. Ты знаешь, я тоже работаю в области, близкой к твоей…
— Знаю, ани, и если смогу помочь — буду рад. Не обращай внимания на мое настроение: это чудовище «Бер» загонит меня в Пантеон.
Поскольку «Бер» перед тем вел с ним молчаливую телепатическую беседу, он немедленно отпарировал, излучив Долу и Ло:
— Я моделирую ваши мозги, ани! (Этому обращению он научился у Дола.)
Дол хотел выключить «Бера», но Ло остановил его:
— Я хочу, чтобы он тоже послушал меня…
Дол подумал и согласился.
— Мы давно не виделись с тобой, ани. Я нашел кое-что новое… По-моему, человечество передает из рода в род не только наследственные признаки, видовые инстинкты, но и, как я назвал ее, «позади идущую память», то есть память о грандиозных событиях, влиявших на судьбу всего вида.
— Память? — настороженно переспросил Дол. — Из рода в род?
— Да, ани. Она хранится в определенном участке головного мозга, вероятно, в этом районе, — Ло показал его на механической карте мозга, на стене.
— Этот район не изучен, — подтвердил «Бер». Дол встал, подошел к карте и глубоко задумался.
— Возможно, ани, — продолжал Ло, — часть того, что хранится в этой подсознательной памяти, иногда просачивается и в остальные участки, и тогда мы видим необычные и не до конца объясненные сны… В них встречаются элементы атавизма… Порой мы видим себя в образе первобытного человека… Что скажешь, ани?
— Я скажу, юноша, что ты смелее и дальновиднее меня, — возбужденно ответил Дол. — Мне тоже приходила такая мысль в голову, но я… я отверг ее. Сам отогнал, своей волей! А ты не побоялся. Я старше тебя, Ло, опытнее… Твой ум, возможно, острее и гибче. Давай работать вместе, ани! Мы придем к цели вдесятеро быстрее. Тогда не будет пробелов у моего «Бера»… Мы глубже проникнем в тайны мозга, поможем лечить…
— Не только лечить… — остановил его Ло. — Мы заставим его рассказать о нашей самой далекой истории, даже не изображенной на стенах пещер. И если повезет, мы, возможно, прочитаем все живые страницы, на которых природа пишет свои мемуары, ловко зашифровав их, уверенная, что здесь можно и пооткровенничать, в расчете на нашу вечную «малограмотность», ани! Я хотел использовать в в поисках свою машину «Нао»: ведь она сумела даже вырастить меня. Но убедился, что это не тот путь. Ты же моделируешь человеческий мозг в развитии — именно в этом я угадываю возможность проверить свою гипотезу.
— Ло, — встал перед ним Дол, — ты доставил мне давно не испытываемое наслаждение. Приходи: мне и «Беру» недостает твоего воображения.
— Хорошо, ани. Я счастлив, что нашел такого союзника!
— Начинаю, верить, — излучил «Бер» на прощание, — что и живой мозг обладает настоящими способностями…
Дол замер от восхищения: это была первая шутка машины. Сегодня воистину необыкновенный, удачливый день!
4
Порой в темноте не сразу отыщешь замок двери, особенно если по забывчивости (или другой, более деликатной причине) ищешь его в противоположной стороне. Но когда вставишь ключ в скважину, открыть дверь — секундное дело.
Не прошло и сорока полных дней, как «Бер», чуть-чуть модернизированный Ло, рассказал… о первых днях своего «рождения». Оба ученых были в высшей степени взволнованы: дверь, ведущая в неизведанный до сих пор тайник мозга, приоткрыта.
Теперь они разрешили себе заслуженный отдых: Дол отправился на озеро Лей — он любил воду, — а Ло улетел к Юль на центральный космодром Уэл.
В отношениях Ло и Юль не произошло перемены. Юль любила его и сейчас… как брата. Теперь он понял — ничего иного не будет никогда.
Погостив неделю, Ло ласково простился с Юль и возвратился в Тиунэлу.
А днем ранее его в город вернулся Дол. Они встретились в лаборатории.
— Я хотел отдохнуть побольше, — виновато объяснил Дол. — Да вот твой друг, ани, нарушил мой план…
— Ило?
— Да. Вчера он посетил меня на озере Лей. Мы бродили с ним в лесу до ночи… Он удобный собеседник, ани: не говорит лишнего, — смеясь, рассказывал Дол, — не гонит свои мысли, не экономит времени в поисках очередного слова. Потом он развел костер, хотя было тепло, молчал и смотрел на огонь. А когда вторая «луна» поравнялась с первой — предложил себя… для опыта.
Ло внимательно посмотрел в усталые черные с крупными белками глаза Дола.
— Он заявил, что желает быть более полезным… Утром он заходил сюда и повторил свое решение. Ты опасаешься риска?
— Нет, ани. Я согласен.
5
Ило лежал в глубоком каталепсическом сне. Окружающий его мир исчез в небытие, как звездолет в черной утробе Галактики. Его мозг подключен к «Беру», который бесстрастно помогает кибернетическому протоколисту — тот регистрировал все происходящее в лаборатории.
Панель биотрона, где находился Ило, вынесена на общий контрольный щит, чтобы все время перед глазами была картина его физиологического состояния. На этом настоял Ло, хотя аппаратура имела надежную защитную блокировку, готовую в случае отклонений от норм выключить ее и прекратить опыт.
Использовались приборы старого типа: современные, телепатические, могли оказать собственное влияние, загрязнить опыт. Кроме них — «Бер»…
Помощники Дола заняли свои места, закрыли биотрон и включили полностью специальное экранирование, изолировавшее Ило от случайного телепатического общения с людьми. Теперь в биотрон не могла проникнуть ни одна частица энергии извне, в какую бы маску она ни рядилась.
Ло вложил в задающее устройство аппаратуры прозрачную голубоватую капсулу с вкраплениями, похожими на рубин. Капсула была одета в алмазную граненую оболочку. Затем они с Долом вновь проверили все до мельчайших подробностей, Ло, внешне невозмутимый и уверенный, включил аппаратуру и тут же медленно сел в кресло рядом с биотроном: на экране было отчетливое, ясное объемное изображение…
… В густой синеве вечернего неба медленно плыли кучевые облака. Дикие скалистые горы пламенели в лучах заката. Дремучий первобытный лес, местами подернутый туманом, мохнатым ковром лежал у далеких подножий.
Картина сместилась вправо. Лес как бы рывком приблизился. Из полумрака густых зарослей выплывали к свету мясистые зеленые шары с колючкамивозможно, далекие предки современных гаянских кактусов-аэростатов. И вдруг… мамонт, заросший шерстью, с загнутыми вверх бивнями, мамонт, которого никогда не было на Гаяне!
Чешуйчатые четырехлапые великаны, с длинными шеями и узкими головами, переваливаясь с боку на бок, выходили на поляну.
Потом все присутствующие в лаборатории подались вперед — на экране появились небольшие группы первобытных людей: рослые, мускулистые, покрытые редкой шерстью, узколицые и узколобые.
Они стоят у входа в пещеру и напряженно смотрят куда-то, не то боясь, не то ожидая. Слабый желтый свет озаряет их лица… Он краснеет, усиливается… В центре — такой же человек, но у него в руке факел и в отношении к нему окружающих чувствуется восторг.
Костер… Волосатая рука извлекает из него пылающую головню, обивает ее и несет… Один пейзаж сменяется другим, но теперь огонь все время на первом плане. Снова группа пещерных обитателей. Опять костер… Ноги… Руки… Тела… Довольные лица… Люди о чем-то говорят, но не только их голосов — звуков нет вообще.
Опять смелая рука уверенно тянет из огня головню и несет ее другим…
— Неужели Ило — прямой потомок того, кто первым вооружил огнем наших далеких предков? — нарушил молчание Дол.
— Может быть и другое, ани, — ответил Ло. — В «позади идущей памяти» некоторых людей — или у всех — хранятся не отдельные конкретные эпизоды, имевшие частное, личное значение, а только основное, важное для сохранения и совершенствования всего вида…
— Ты прав, — согласился Дол. — Тогда мы можем надеяться узнать пашу далекую историю в наиболее достоверном виде, отфильтрованном от случайного и личного… А ведь наши современники уверяют, что зрительные и слуховые образы не передаются… Будто мы уже все знаем о человеке!.. Но что это?!
Теперь они с удивлением увидели хижины в узкой долине, прижавшиеся к скалистым горам. Высокие длинноухие гаянцы бегут куда-то… Тучи пыли окутывают их. Затем ураганный ветер валит их с ног…
Потом, будто кадры из другого фильма, возникли совсем неожиданные сцены: космический корабль и странные существа в скафандрах!
— Да что же это такое? — восклицает Ло.
— Ничего особенного, — досадливо морщится Дол. — Просто голова Ило, как и любого из нас, начинена не только зрительными образами реальной жизни, но и фантастикой — своей и заимствованной из… Да вот смотри, смотри…
На экране началась невообразимая сутолока изображений, одна картина накладывалась на другую, дробилась, и нельзя было ничего понять. На приборном щите вспыхнуло тревожное предостережение, и автоматика выключила аппаратуру.
— Надо увеличить остроту настройки, — сказал Ло. — В этом участке мозга даже тысячные доли миллиметра — достаточный объем для хранения целой библиотеки. Кроме того, здесь нет резко очерченных границ интересующего нас участка, ани…
— … и мы затронули невроны, не участвующие в «позади идущей памяти», — продолжал Дол. — А последнее организму противопоказано, иначе аппаратура не выключилась бы!
Ило постепенно пришел в себя. Самочувствие его превосходное.
— Видели? — прежде всего спросил он.
— Да! — хором ответили ему.
— Я тоже, ани! Я тоже видел, будто сам принимал участие в происходящем… У меня было чувство, будто это я бежал от становища к становищу и приносил людям огонь. Я испытал и священный трепет, и беспокойство: а вдруг он погаснет? — и счастье творящего доброе. Я чувствовал, ани, и знаю сейчас больше, нежели вы. Только не слышал ни одного звука.
— А космический корабль? — нетерпеливо спросил Ло.
— Ну конечно же, видел, — кивнул Ило. — Только знаете… Я ведь люблю фантастику…
— Так я и предполагал, — сказал Дол.
— Но, — продолжал Ило, — и звездных собратьев я воспринимал так же, как и картины реального бытия. Одинаково. Надо подумать, как бы нам отфильтровать «позади идущую память» от обычной…
Слова Ило были неожиданностью для ученых. Первый успех тащил за собой цепь загадок, обещающих новые поиски, треволнения и радости находок. Эта цепь «загрохотала», как при подъеме якоря; уже недели через две картина на экране озвучилась.
Ило обнаружил в себе изумительную память! Именно, обнаружил, потому что он не просто стал хорошо запоминать то, что происходило после опыта, а превосходно помнил давно прошедшее, в мельчайших подробностях… Невольно напрашивалась мысль о том, что именно опыт Ло и Дола каким-то непонятным образом произвел в Ило благотворную перемену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Ило нельзя было назвать глупым. Может быть, он и не был способен на крупные открытия, но в конце концов умел разобраться в сложных вещах.
Мысли Ило напоминали набор старинных инструментов: они как бы сверлили, буравили, развинчивали и свинчивали изучаемый объект, били по нему, словно молоток, царапали, грубо ощупывали и еле-еле добирались до сердцевины.
Торжество победы, правда, оказывалось недолговечным: у Ило была стыдливая, по словам Ло, память. Он недолго хранил новую истину, таявшую в его голове, точно снежинка на горячей ладони.
Но в мальчишеских спорах он становился уверенным и сообразительным, с точностью запятой отделял зло от добра, и его мнение безоговорочно принималось в расчет.
У них было мало общего, и все же они дружили. Подшучивая над рассеянностью товарища, Ло часто задавал себе вопросы: а что такое вообще память? Почему она «умна»: хранит необходимое (у большинства людей) и выбрасывает ненужное? И почему она порой уклоняется от своих обязанностей?
Как-то учитель удачно сказал: «По тому, что ты помнишь, я могу составить мнение о твоем характере; если я узнаю, как ты помнишь, я угадаю, кем ты можешь стать…» Ло запомнил слова учителя.
Имея перед собой две «загадки» — Юль и Ило, — юноша присматривался к остальным и убедился, что, несмотря на очевидную общность, в каждом человеке много собственного, индивидуального, как в тех книгах, что он брал в библиотеке, хотя все они — книги.
Постепенно формировались и научные интересы Ло: интеллект человека. Он часами размышлял и анализировал ход своих мыслей, пока… пока извилистые тропки его раздумий не выводили на основную магистраль — Юль.
2
Став ученым, Ло скоро добился успехов. Он не зря отличался «высокой производительностью мышления», то есть выдающейся работоспособностью и целеустремленностью.
Его верным помощником был Ило. Он действительно так и не нашел в себе способности совершать открытия, но зато стал незаменимым собирателем фактов, придирчивым программистом для счетных машин, хранителем статистических данных, без которых живое дерево науки превратилось бы в телеграфный столб.
Углубляясь в область подсознательного и анализируя с помощью кибернетических машин факты, собранные Ило, Ло пытался разгадать тайну памяти у человека и животных.
На первый взгляд казалось, что тут все известно гаянской науке. Даже Ило не переставал сомневаться в целесообразности работ Ло, но неизменно получал ответ:
— Это не то сомнение, Ило, что могуче и созидательно… Науке не грозит ожирение от полноты!
По его поручению Ило принялся ворошить историю изучения памяти и скрупулезно отбирал все, не удостоенное должным вниманием предшественников: спорное и неубедительно объясненное, бесспорное, но не нашедшее практического применения, и гипотезы, отвергнутые ввиду их резкого расхождения с общепринятыми взглядами.
Эту грандиозную черновую работу Ило выполнял с удовольствием.
— Ты знаешь, Ло, — сказал он, — в истории нашей науки собралось такое кладбище идей, что даже по теории вероятности оно не может состоять только из хлама. Мне почему-то чудится здесь какая-то закономерность. На свалку отправляются не только калеки и недоноски, но и цветущие переростки… Роясь в этом старье, можно сберечь немало времени.
День за днем Ло двигался к цели с нарастающей скоростью и нетерпением. Если бы он мог работать на живом человеческом мозге — дело пошло бы еще быстрее. Впрочем…
И Ло поехал в Центральную лабораторию мозга, руководимую знаменитым Долом. Ученому было не более ста лет, но, невзирая на молодость и редчайшую силу духа, Дол стал заметно сдавать: спокойствие — верный страж мудрости — порой растворялось, как соль, в ручейке мелких неудач.
Дол был некрасив, как наш Вольтер, и так же умен, прямодушен и саркастичен, — жесткая пища для женского любопытства. Гаянки ценили эти качества, может быть, превыше всего, но их не узнаешь в мужчине с одного мимолетного взгляда, а Дол редко бывал в обществе, не искал знакомств и, вероятно, оттого остался холостяком.
Три года назад он утвердил в Совете рабочие чертежи и смету и принялся за механическое моделирование мозга.
Собственно, принялся он не сам, а сконструированная им саморазвивающаяся машина «Бер» — тогда еще как бы зародыш будущей механической модели самого совершенного в природе вещества.
Первоначально машина имела небольшие размеры, но день за днем, со всевозрастающим расходом энергии, она сама принялась обрастать миллионами «невронов», вернее крохотными молектронными моделями нервных клеток, и теперь грозила раздвинуть стены лаборатории.
Временами «запас знаний» у машины иссякал, и Долу приходилось подолгу анализировать ее требования, приобретать недостающие знания самому, затем передавать их запоминающему устройству своего детища и заново программировать ее дальнейшую деятельность.
В такое время, несмотря на приличный штат опытных сотрудников, Дол работал чуть ли не сутками. Его убеждали не перенапрягаться, отдохнуть, но он лишь шутливо отмахивался. А так как каждый гаянец волен распоряжаться не только своим временем, но и жизнью, если он считает это необходимым для дела, — его оставили в покое.
Механический мозг Дола в последнее время стал и в самом деле проявлять некоторую «осмысленность» и «разумную» самостоятельность — необходимое условие для полного и правильного развития живого мозга человека. А после того как она потребовала подключить ее в телепатическую сеть научных библиотек, он стал относиться к ней почти как к существу.
Правда, заверши «Бер» свое развитие полностью, он и тогда останется только механическим мозгом — без органов чувств глубины человеческих эмоций ему не достичь. Но Дол иногда забывался и вел себя с ним слишком по-человечески. «Бер» прерывал свою основную работу «в недоумении» и задавал Долу трудные вопросы, потому что не только был «сведущ» во многом, но, как и положено мозгу (хоть и механическому), «хотел знать все».
3
Дол встретил коллегу несколько холодно, но Ло не обиделся, скорее всего он и не заметил этого.
— Я пришел к тебе, Дол, по важному делу. Ты знаешь, я тоже работаю в области, близкой к твоей…
— Знаю, ани, и если смогу помочь — буду рад. Не обращай внимания на мое настроение: это чудовище «Бер» загонит меня в Пантеон.
Поскольку «Бер» перед тем вел с ним молчаливую телепатическую беседу, он немедленно отпарировал, излучив Долу и Ло:
— Я моделирую ваши мозги, ани! (Этому обращению он научился у Дола.)
Дол хотел выключить «Бера», но Ло остановил его:
— Я хочу, чтобы он тоже послушал меня…
Дол подумал и согласился.
— Мы давно не виделись с тобой, ани. Я нашел кое-что новое… По-моему, человечество передает из рода в род не только наследственные признаки, видовые инстинкты, но и, как я назвал ее, «позади идущую память», то есть память о грандиозных событиях, влиявших на судьбу всего вида.
— Память? — настороженно переспросил Дол. — Из рода в род?
— Да, ани. Она хранится в определенном участке головного мозга, вероятно, в этом районе, — Ло показал его на механической карте мозга, на стене.
— Этот район не изучен, — подтвердил «Бер». Дол встал, подошел к карте и глубоко задумался.
— Возможно, ани, — продолжал Ло, — часть того, что хранится в этой подсознательной памяти, иногда просачивается и в остальные участки, и тогда мы видим необычные и не до конца объясненные сны… В них встречаются элементы атавизма… Порой мы видим себя в образе первобытного человека… Что скажешь, ани?
— Я скажу, юноша, что ты смелее и дальновиднее меня, — возбужденно ответил Дол. — Мне тоже приходила такая мысль в голову, но я… я отверг ее. Сам отогнал, своей волей! А ты не побоялся. Я старше тебя, Ло, опытнее… Твой ум, возможно, острее и гибче. Давай работать вместе, ани! Мы придем к цели вдесятеро быстрее. Тогда не будет пробелов у моего «Бера»… Мы глубже проникнем в тайны мозга, поможем лечить…
— Не только лечить… — остановил его Ло. — Мы заставим его рассказать о нашей самой далекой истории, даже не изображенной на стенах пещер. И если повезет, мы, возможно, прочитаем все живые страницы, на которых природа пишет свои мемуары, ловко зашифровав их, уверенная, что здесь можно и пооткровенничать, в расчете на нашу вечную «малограмотность», ани! Я хотел использовать в в поисках свою машину «Нао»: ведь она сумела даже вырастить меня. Но убедился, что это не тот путь. Ты же моделируешь человеческий мозг в развитии — именно в этом я угадываю возможность проверить свою гипотезу.
— Ло, — встал перед ним Дол, — ты доставил мне давно не испытываемое наслаждение. Приходи: мне и «Беру» недостает твоего воображения.
— Хорошо, ани. Я счастлив, что нашел такого союзника!
— Начинаю, верить, — излучил «Бер» на прощание, — что и живой мозг обладает настоящими способностями…
Дол замер от восхищения: это была первая шутка машины. Сегодня воистину необыкновенный, удачливый день!
4
Порой в темноте не сразу отыщешь замок двери, особенно если по забывчивости (или другой, более деликатной причине) ищешь его в противоположной стороне. Но когда вставишь ключ в скважину, открыть дверь — секундное дело.
Не прошло и сорока полных дней, как «Бер», чуть-чуть модернизированный Ло, рассказал… о первых днях своего «рождения». Оба ученых были в высшей степени взволнованы: дверь, ведущая в неизведанный до сих пор тайник мозга, приоткрыта.
Теперь они разрешили себе заслуженный отдых: Дол отправился на озеро Лей — он любил воду, — а Ло улетел к Юль на центральный космодром Уэл.
В отношениях Ло и Юль не произошло перемены. Юль любила его и сейчас… как брата. Теперь он понял — ничего иного не будет никогда.
Погостив неделю, Ло ласково простился с Юль и возвратился в Тиунэлу.
А днем ранее его в город вернулся Дол. Они встретились в лаборатории.
— Я хотел отдохнуть побольше, — виновато объяснил Дол. — Да вот твой друг, ани, нарушил мой план…
— Ило?
— Да. Вчера он посетил меня на озере Лей. Мы бродили с ним в лесу до ночи… Он удобный собеседник, ани: не говорит лишнего, — смеясь, рассказывал Дол, — не гонит свои мысли, не экономит времени в поисках очередного слова. Потом он развел костер, хотя было тепло, молчал и смотрел на огонь. А когда вторая «луна» поравнялась с первой — предложил себя… для опыта.
Ло внимательно посмотрел в усталые черные с крупными белками глаза Дола.
— Он заявил, что желает быть более полезным… Утром он заходил сюда и повторил свое решение. Ты опасаешься риска?
— Нет, ани. Я согласен.
5
Ило лежал в глубоком каталепсическом сне. Окружающий его мир исчез в небытие, как звездолет в черной утробе Галактики. Его мозг подключен к «Беру», который бесстрастно помогает кибернетическому протоколисту — тот регистрировал все происходящее в лаборатории.
Панель биотрона, где находился Ило, вынесена на общий контрольный щит, чтобы все время перед глазами была картина его физиологического состояния. На этом настоял Ло, хотя аппаратура имела надежную защитную блокировку, готовую в случае отклонений от норм выключить ее и прекратить опыт.
Использовались приборы старого типа: современные, телепатические, могли оказать собственное влияние, загрязнить опыт. Кроме них — «Бер»…
Помощники Дола заняли свои места, закрыли биотрон и включили полностью специальное экранирование, изолировавшее Ило от случайного телепатического общения с людьми. Теперь в биотрон не могла проникнуть ни одна частица энергии извне, в какую бы маску она ни рядилась.
Ло вложил в задающее устройство аппаратуры прозрачную голубоватую капсулу с вкраплениями, похожими на рубин. Капсула была одета в алмазную граненую оболочку. Затем они с Долом вновь проверили все до мельчайших подробностей, Ло, внешне невозмутимый и уверенный, включил аппаратуру и тут же медленно сел в кресло рядом с биотроном: на экране было отчетливое, ясное объемное изображение…
… В густой синеве вечернего неба медленно плыли кучевые облака. Дикие скалистые горы пламенели в лучах заката. Дремучий первобытный лес, местами подернутый туманом, мохнатым ковром лежал у далеких подножий.
Картина сместилась вправо. Лес как бы рывком приблизился. Из полумрака густых зарослей выплывали к свету мясистые зеленые шары с колючкамивозможно, далекие предки современных гаянских кактусов-аэростатов. И вдруг… мамонт, заросший шерстью, с загнутыми вверх бивнями, мамонт, которого никогда не было на Гаяне!
Чешуйчатые четырехлапые великаны, с длинными шеями и узкими головами, переваливаясь с боку на бок, выходили на поляну.
Потом все присутствующие в лаборатории подались вперед — на экране появились небольшие группы первобытных людей: рослые, мускулистые, покрытые редкой шерстью, узколицые и узколобые.
Они стоят у входа в пещеру и напряженно смотрят куда-то, не то боясь, не то ожидая. Слабый желтый свет озаряет их лица… Он краснеет, усиливается… В центре — такой же человек, но у него в руке факел и в отношении к нему окружающих чувствуется восторг.
Костер… Волосатая рука извлекает из него пылающую головню, обивает ее и несет… Один пейзаж сменяется другим, но теперь огонь все время на первом плане. Снова группа пещерных обитателей. Опять костер… Ноги… Руки… Тела… Довольные лица… Люди о чем-то говорят, но не только их голосов — звуков нет вообще.
Опять смелая рука уверенно тянет из огня головню и несет ее другим…
— Неужели Ило — прямой потомок того, кто первым вооружил огнем наших далеких предков? — нарушил молчание Дол.
— Может быть и другое, ани, — ответил Ло. — В «позади идущей памяти» некоторых людей — или у всех — хранятся не отдельные конкретные эпизоды, имевшие частное, личное значение, а только основное, важное для сохранения и совершенствования всего вида…
— Ты прав, — согласился Дол. — Тогда мы можем надеяться узнать пашу далекую историю в наиболее достоверном виде, отфильтрованном от случайного и личного… А ведь наши современники уверяют, что зрительные и слуховые образы не передаются… Будто мы уже все знаем о человеке!.. Но что это?!
Теперь они с удивлением увидели хижины в узкой долине, прижавшиеся к скалистым горам. Высокие длинноухие гаянцы бегут куда-то… Тучи пыли окутывают их. Затем ураганный ветер валит их с ног…
Потом, будто кадры из другого фильма, возникли совсем неожиданные сцены: космический корабль и странные существа в скафандрах!
— Да что же это такое? — восклицает Ло.
— Ничего особенного, — досадливо морщится Дол. — Просто голова Ило, как и любого из нас, начинена не только зрительными образами реальной жизни, но и фантастикой — своей и заимствованной из… Да вот смотри, смотри…
На экране началась невообразимая сутолока изображений, одна картина накладывалась на другую, дробилась, и нельзя было ничего понять. На приборном щите вспыхнуло тревожное предостережение, и автоматика выключила аппаратуру.
— Надо увеличить остроту настройки, — сказал Ло. — В этом участке мозга даже тысячные доли миллиметра — достаточный объем для хранения целой библиотеки. Кроме того, здесь нет резко очерченных границ интересующего нас участка, ани…
— … и мы затронули невроны, не участвующие в «позади идущей памяти», — продолжал Дол. — А последнее организму противопоказано, иначе аппаратура не выключилась бы!
Ило постепенно пришел в себя. Самочувствие его превосходное.
— Видели? — прежде всего спросил он.
— Да! — хором ответили ему.
— Я тоже, ани! Я тоже видел, будто сам принимал участие в происходящем… У меня было чувство, будто это я бежал от становища к становищу и приносил людям огонь. Я испытал и священный трепет, и беспокойство: а вдруг он погаснет? — и счастье творящего доброе. Я чувствовал, ани, и знаю сейчас больше, нежели вы. Только не слышал ни одного звука.
— А космический корабль? — нетерпеливо спросил Ло.
— Ну конечно же, видел, — кивнул Ило. — Только знаете… Я ведь люблю фантастику…
— Так я и предполагал, — сказал Дол.
— Но, — продолжал Ило, — и звездных собратьев я воспринимал так же, как и картины реального бытия. Одинаково. Надо подумать, как бы нам отфильтровать «позади идущую память» от обычной…
Слова Ило были неожиданностью для ученых. Первый успех тащил за собой цепь загадок, обещающих новые поиски, треволнения и радости находок. Эта цепь «загрохотала», как при подъеме якоря; уже недели через две картина на экране озвучилась.
Ило обнаружил в себе изумительную память! Именно, обнаружил, потому что он не просто стал хорошо запоминать то, что происходило после опыта, а превосходно помнил давно прошедшее, в мельчайших подробностях… Невольно напрашивалась мысль о том, что именно опыт Ло и Дола каким-то непонятным образом произвел в Ило благотворную перемену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19