Разум — да. Он может принимать различный физический облик, это «его дело». Но Человек — одно из основных разумных творений природы, — сопланетники, будет схожим везде. Теперь, когда гости с Земли находятся в нашем дружеском кругу, в сказанном сомневаться нельзя. Я объявляю открытым самое замечательное заседание Народного Совета и прошу гостей предложить оптимальный вариант нашей встречи.
— Дорогие ани, — встал Шелест. — Мы уже знали, к кому летим, знали вашу историю, немножко — быт, знаем ваш язык… И все же сам факт благополучного прилета на Гаяну и обилие впечатлений грозили захлестнуть нас… Мы благодарны долгожителю Ле, разработавшему своеобразную «психологическую защиту», сумевшему постепенно и просто приобщить нас к вашей жизни… Я волнуюсь, ани, да еще не отличаюсь ораторскими способностями. Я согласен с долгожителем Ганом, могу лишь добавить… Общеизвестно, что по своим размерам человек является средним между атомом и нашей (или вашей, все равно) солнечной системой. Может быть, ани, мы с вами «среднее» возможных форм разумной жизни?..
Слова Шелеста были встречены одобрительно и особенно понравились Гану.
— Вы старше нас, ани, не только астрономически, но и в смысле общественном… Мы это понимали и почему-то побаивались, что высокая техника преобразит вас внутренне, заглушит простое, человеческое… Оказалось не так. Техническая, материальная обеспеченность позволяет человеку именно быть самим собой, развить в себе лучшее, что в нем есть… Наша история пока еще полна трагедий. Есть войны, социальное неравенство, тяжелая жизнь. Мы честно расскажем вам, а кое-что и покажем, правдиво и, так сказать, не преодолевая «барьера скромности»… Вы поймете, почему так дороги землянам имена Маркса, Энгельса, их продолжателя, основателя первого у нас свободного государства — Ленина и многих других. Посмотрите фильм «Земля», снятый специально для вас…
В зале погас свет, на высоком куполе вспыхнули четыре огромных экрана и под звуки Первого концерта для фортепьяно Чайковского в исполнении Вана Клиберна диктор, говоривший на недурном гаянском языке, объявил:
— Земля… Она находится от вас на расстоянии ста световых лет. Мы послали к вам четырех своих сынов, которые доставят вам подарок — нашу энциклопедию, и многое расскажут сами. Вот как выглядит Земля с нашего естественного спутника — Луны… А сейчас — с космической станции… С самолета… И вот мы с вами, ани, приземляемся… Московский аэропорт. Пересядем в автомобиль… Москва! Отсюда мы и начнем ваше знакомство с планетой. Дворец Советов. Статуя Ленина — величайшего человека на Земле. Его Мавзолей. Он сам… Его жизнь и творчество настолько связаны с прошлым и будущим народов нашей планеты, что, рассказывая о нем, мы тем самым расскажем о Земле, какой она была и какой стала.
Фильм длился три часа…
4
Трибуны для выступающих не было. Желающий говорил с места, не вставая, а радио доносило каждое его слово в самые отдаленные ряды.
Сперва разговор шел о судьбе гаянских галактических экспедиций, достигших Земли, и нам задали много вопросов. Дополняя друг друга, мы удовлетворили законный интерес присутствующих. Затем один из долгожителей попросил нас рассказать о себе. Была удовлетворена и эта просьба.
И только после началось обсуждение предложений членов Совета. Их оказалось немного: вся планета знала о нас еще из репортажа Хоутона. Сегодняшняя встреча и фильм «Земля» дали Гаянцам представление о вероятном характере и объеме работ по изучению привезенных нами материалов. Существенно облегчило все дело то, что энциклопедия Земли была составлена на гаянском языке.
Совет решил: Построить в Тиунэле здание «Земля» и экспонировать в нем разделы энциклопедии в виде моделей, макетов, картин, снимков и живой флоры и фауны для общедоступного обозрения. В этом же здании разместить Институт Земли; его руководителем назначить Элу, жену Гана.
Покинув Дворец Человека, мы, по просьбе Гана, прошлись по столице. Теперь считалось, что все мы знакомы друг с другом, и к нам подходили, приглашали в гости. Кто-то из сопровождающих корреспондентов запросил счетный центр и получил комичный ответ: чтобы посетить тех, кто уже пригласил нас с разных концов планеты, нам придется затратить ни мало ни много 73 года, если каждый визит «обойдется» нам в один час!
Разумеется, на ходу, да еще на веселой прогулке серьезных вопросов не задают — так поступали и тиунэльцы. Заметный интерес вызвали у всех… наши галстуки. Хоутон воспользовался удобным обстоятельством, снял свой «ошейник», показал его нехитрое устройство и, объяснив, как надо им пользоваться, подарил его первому попавшемуся юноше.
Ужинали мы у Гана и снова улетели во Дворец Человека.
Дворец полон и вечером.
— Вот вам и новая мода, завезенная с Земли! — сказал Боб, когда мы вошли в зал.
В самом деле многие мужчины украсились… галстуками всех цветов и оттенков.
— Славные ребята, — похвалил Боб. — И узлы завязали правильно… Как я учил! — горделиво напомнил он.
Нам забронировали места в первом ряду. Глубокие кресла управлялись шариком в правом подлокотнике и принимали желаемое положение. Если же вдавить шарик — оно бесшумно опускалось под пол, и вы могли выйти, никому не мешая, в фойе под зрительным залом.
Точно так же, если обстоятельства принудили вас опоздать, вы снизу «вызываете» свободное кресло и «выпархиваете» на нем в зрительный зал.
Кресла оборудованы индивидуальным Телепатоном: можете поговорить с приятелем или узнать об актере или пьесе и ее авторе.
Сцена — та же круглая площадка, что и днем, — не имела занавесей, ямы для оркестра, кулис. Часть потолка над ней опустилась, и в дальнейшем между «верхом» и «низом» шло такое неуловимое техническое взаимодействие, что не всегда и уследишь, как менялись декорации, как живое действие на сцене переплеталось с телепатическим.
Сегодня нам собирались показать спектакль «Амир», пьесу-сказку. По жанру — это соединение драмы, балета и оперы; по сюжету — близкое земной «Одиссее».
Потолок потемнел, на горизонте розовело заходившее Фело, гаянское солнце, перед нами — плещущий спокойный океан. В зале стихло: началось телепатическое вступление. Каждый видел его прямо перед собой, где бы ни сидел, что выгодно отличало этот способ от экранного телевидения. Изображение и звук излучались непосредственно в мозг.
Где-то вверху зазвучала мелодия, певучая и таинственная, едва уловимая. В глубине океана рождался ее аккомпанемент. Пахнуло свежестью, соленой водой. Мимо нас проносились берега островов и материков. Кое-где задымились костры, и полуголые люди окружили огонь, увлеченные вечерней трапезой. Неподалеку — их шалаши и каменные пещеры.
Сочный баритон заговорил, обращаясь к нам. Голос доносился со стороны заката и гулко бежал по океану:
— Слушайте, гости с Земли, смотрите, размышляйте… Мы любим нашу легенду о мудром, вечноживущем гаянце Амире. Она стара, но не желает увядать, она проста, но ее смотрят и долгожители и молодежь…
Это было давно, когда на небе светило совсем мало звезд… Ведь всем известно, говорится в сказке, что каждая звездочка — это один год, прошедший в истории человечества на Гаяне; время, послужив людям, постепенно переселяется на небо…
Вверху, в искусственном небе, блеснула жалкая горсточка золотистых искр.
— Всякие люди жили и тогда на Гаяне, — продолжал баритон, — каждый по-своему, как умел; но жил для себя, сам искал истину. Мудрейшие из них построили Храм Вечности и складывали в нем людские горести и радости, записанные в книгах, пытаясь разобраться во всем и отыскать истину, общую для всех. Но жизнь их была коротка… Они старели и умирали, не познав ее.
На сцене возник храм, сложенный из черного камня, устремленный ввысь, украшенный геометрически строгим орнаментом и символическими скульптурами. Фонтаны украшали его тонкими струями, водяными веерами и прозрачными каскадами водопадов, сквозь которые виднелись горящие факелы.
Внутри пылали священные светильники, и свет пламени таинственно оживлял фигурные, затейливые прорези в стенах храма.
Жрецы, бритые наголо, наверное, для того чтобы освеженные дыханием ветра и воды их головы с большей гарантией могли проникнуть в смысл жизни, изучали рукописи. Полуобнаженные девушки исполняли священные танцы и гимны.
— И однажды, в грозовую ночь, родился Амир… Последовала телепатическая сцена грозы, такой реальной, что нам стало не по себе. Черные тучи светились мертвенно и угрожающе, раскаты грома, казалось, сотрясали здание. Многоступенчатые зеленовато-черные молнии, раскалывая небо на куски, стали соединяться одна с другой и, образовав километровый огненный меч, ударили острием в гору рукописей.
Едва густой дым стал рассеиваться, а жрецы — приходить в себя, на круглом алтаре из светящегося камня появился высокий, широкоплечий юноша, с красивым узким лицом, длинноухий, черноглазый, темноволосый.
Каждый мускул его гибкого бронзового тела играл тенями при движении. Узкие бедра обтянуты звериной шкурой. Он стоял, подняв голову, улыбался бушующему небу и пел чудесным чистым тенором о красоте бури…
— Кто ты? — дрожа, спросил старейший из жрецов, когда последние звуки песни смешались со свистом урагана и все вдруг стихло.
— Амир, — ответил юноша (по-гаянски, Бессмертие).
— В тебе воплотились горести и радости, собранные нами из поколения в поколение, — печально сказал другой жрец. — Книги наши исчезли Как же нам теперь быть, чтобы найти истину?
— Не огорчайтесь, — весело сказал Амир, сходя с алтаря. — Я помогу вам: буду расспрашивать людей о их жизни. Скажите лишь, что удалось сделать вам?
— Пока ничего, — вздохнул старейший. — Чтобы познать истину, нужна долгая жизнь, такая, чтобы все небо покрылось звездами густо-густо. Говорят, что полностью истина откроется людям, когда звезды займут все небо и на Гаяне исчезнет ночь…
— Хорошо, — сказал Амир, — помогу вам сколько сумею.
Так начались странствия Амира. Одна за другой зажигались звезды над ним, все ярче освещая путь по ночам, а юноша бродил от очага к очагу, от шалаша к шалашу, деля со всеми пищу и кров, беседуя с молодыми и старыми.
И никто не знал, в чем истина, смысл явлений, надежда грядущего.
Как-то он случайно забрел в поселение, где был, как ему казалось, не очень давно. Огляделся — на месте покосившихся хижин крепкие дома из камня. Люди стали лучше одеваться и есть.
Расспросил Амир про знакомых и услышал, что они все состарились и умерли. Задумался Амир, подошел к пруду, посмотрел на себя и увидел, что сам он почему-то нисколько не стареет, только набирается сил и житейского опыта.
«Если мне так повезло, видно, мне и суждено найти истину», — решил Амир и разыскал жилище старейшего.
— Что такое истина? — задумался мудрец. — Некоторые утверждают: любовь…
Поднял Амир левую руку с открытой, как душа, ладонью и снова двинулся в путь. До сих пор он почти не замечал девушек. Зато теперь точно решил наверстать упущенное — сегодня с одной, завтра с другой, послезавтра с третьей. Нельзя лениться, вкушая плоды познания!
А звезд все прибавлялось в гаянском небе…
— Странное дело, — сказал он себе на одиноком привале в горах. — Уже сколько девушек побывало в моих объятиях, а истину я так и не познал! Да и средство это, указанное мудрецом, больно скучное. Почему-то в каждой новой для меня девушке я нахожу не то, что отличает ее от других, а нечто такое, что роднит их всех. Разве это и есть истина?
Отдохнул и опять пошел Амир по планете — звезда за звездой. Пока в поле не встретил девушку — золотоглазую, стройную, ловкую: один ее вид остановил юношу.
Долго смотрел Амир на нее и подумал: именно в ней соединились все достоинства, что изредка находил он у других по частицам. И девушка показалась ему необыкновенной.
Глянула она на веселого путника и сперва подивилась, в другой раз глянула — не отвернуть головы, в третий раз — навсегда.
… Много звезд зажгли они в небе вдвоем! Только в подруге своей и находил Амир счастье, в ней видел истину. И всегда сегодня она была для него лучшей, чем вчера.
— Истина — это любовь! — стал убеждать он сопланетников. — Правду мне сказал мудрец, и не ищите иного…
Состарилась жена Амира и угасла на его сильных коленях. Чуть с ума не сошел Вечный Юноша. Нечем измерить его горе. И сомнение закралось в его сердце: разве истина умирает?
Узнали люди про беду Амира и пришли к нему. Не покидали его и когда тусклая пленка времени слегка прикрыла его рану, точно первый ледок на тихом пруду. Кто-нибудь да всегда находился рядом.
— Истина еще и в дружбе! — сказал Амир.
Густели звездные рои, умерли и друзья. На их смену выросли и пришли к Амиру новые. Самые ослепительные красавицы сидели у его ног в надежде заслужить его благосклонность, но юноша не замечал их — он был однолюбом, и собственное бессмертие так и не давало ему полного счастья…
Много людей стало на планете, больше появилось неутоленных желаний, труднее стало жить. Видит Амир, что природа сама не даст больше того, что давала до сих пор, — необходимо проникнуть в ее тайны и отвоевывать у нее каждый сытый желудок, каждый сильный мускул, каждую улыбку.
Созвал он мудрецов, и сообща задумались они: как устроен мир? Для чего он создан? Тысячи вопросов вставали перед ними. Так родилась наука, появилась техника. Проложили шоссейные дороги, построили заводы и машины, заменяя их силой руки людей. Стало жить легче и приятнее.
— Истина еще в знаниях и в труде! — убедился Амир.
Густой полосой протянулись звезды на гаянском небе, а Амир все бродил по планете, ища доказательства, что истина исчерпана.
Где голодал, едва передвигаясь от истощения, где заболевал от излишества на пирах; то занимался одними науками, то бездельничал, и необъяснимое безразличие принялось опустошать его душу, тоска угнетала его, вечно цветущего и юного.
— Нет, так нельзя, — сказал он себе и людям. — Истину не познать без Чувства Меры!
И тут открылась ему подлинная красота в природе и в человеке, в одежде и в жилищах, в очертаниях и цветах Так Амир стал художником множество статуй вылепил он, нарисовал картин, познал наслаждение музыкой. Уже к самому горизонту скатывались золотистые зерна звезд, а Вечный Юноша предавался искусству и через своих учеников дарил его людям.
Города росли вширь и в высоту. Люди научились плавать по морям и летать; научились они и… обманывать друг друга. Когда же шум кровопролитных ссор дошел до Амира, он принял участие и в них: чтобы узнать, что оно такое, надо испытать самому — иначе гнилой плод издали примешь за свежий и вкусный…
— Нам нужна правда, сопланетники, — говорил он, познав унижение ссор. — Ложь — наш враг. Все, что хорошо одному и плохо остальным, ложно; что благо для всех — придется по душе каждому И любовь, и дружба, и знание, и искусство — только дети жизни. Нельзя удовлетвориться чем-то одним, хоть отдельному человеку, хоть всему народу: настоящее счастье и есть многообразие, когда все блага стоят так тесно, что невзгодам не пролезть между ними… Сама же Истина — это Жизнь!
Покончили гаянцы с невзгодами, сделали всех равными, научились летать в космос — ничто больше не мешает их счастью. Можно бы и отдохнуть Амиру. Нет, ему не до этого. «А что должно быть завтра? — спрашивает он и говорит: — Я пойду вперед, сопланетники, а вы следуйте за мной».
Попрощался Амир, запел веселую песню о жгучих глазах, прочитавших книгу знаний, вдохновивших художников, испытывающих друзей и зовущих к жизни, — и зашагал в Будущее.
На горизонте всходит Фело, в его лучах отчетливо виден удаляющийся силуэт Вечного Юноши — Амира. Вот он обернулся на ходу, помахал рукой, и до нас донесся его звонкий голос:
— Догоняйте меня, сопланетники!
Глава девятая
ЛО
1
Его жизнь была бы ровная, как ось иксов в прямоугольной системе координат, если бы где-то ее не пересекла ось игреков, то есть своенравная Юль… И все пошло по кривой, как говорят на Земле. Со стороны, быть может, кому и забавно наблюдать развитие этой кривой, самой постоянной особенностью которой было… ее непостоянство!
Врожденная склонность к глубоким анализам если не скрашивала горькие минуты, то помогала ему не срываться в пропасть, а переходить через нее по узкому мосту разумности и надежд.
И если бы я не боялся завести вас в пожелтевшие заросли рассуждений о «ньютоновом яблоке», выбившем из головы великого англичанина закон всемирного тяготения, я бы мог утверждать, что именно «жестокость» Юль стала первопричиной будущих открытий Ло в науке о мышлении человека, психологии.
Он нередко задумывался над сущностью женщины, имея в виду Юль, хотя она еще была только зерном и будущие всходы могли резко отличиться от предполагаемых.
Из мальчиков он выбрал себе в друзья простоватого Ило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
— Дорогие ани, — встал Шелест. — Мы уже знали, к кому летим, знали вашу историю, немножко — быт, знаем ваш язык… И все же сам факт благополучного прилета на Гаяну и обилие впечатлений грозили захлестнуть нас… Мы благодарны долгожителю Ле, разработавшему своеобразную «психологическую защиту», сумевшему постепенно и просто приобщить нас к вашей жизни… Я волнуюсь, ани, да еще не отличаюсь ораторскими способностями. Я согласен с долгожителем Ганом, могу лишь добавить… Общеизвестно, что по своим размерам человек является средним между атомом и нашей (или вашей, все равно) солнечной системой. Может быть, ани, мы с вами «среднее» возможных форм разумной жизни?..
Слова Шелеста были встречены одобрительно и особенно понравились Гану.
— Вы старше нас, ани, не только астрономически, но и в смысле общественном… Мы это понимали и почему-то побаивались, что высокая техника преобразит вас внутренне, заглушит простое, человеческое… Оказалось не так. Техническая, материальная обеспеченность позволяет человеку именно быть самим собой, развить в себе лучшее, что в нем есть… Наша история пока еще полна трагедий. Есть войны, социальное неравенство, тяжелая жизнь. Мы честно расскажем вам, а кое-что и покажем, правдиво и, так сказать, не преодолевая «барьера скромности»… Вы поймете, почему так дороги землянам имена Маркса, Энгельса, их продолжателя, основателя первого у нас свободного государства — Ленина и многих других. Посмотрите фильм «Земля», снятый специально для вас…
В зале погас свет, на высоком куполе вспыхнули четыре огромных экрана и под звуки Первого концерта для фортепьяно Чайковского в исполнении Вана Клиберна диктор, говоривший на недурном гаянском языке, объявил:
— Земля… Она находится от вас на расстоянии ста световых лет. Мы послали к вам четырех своих сынов, которые доставят вам подарок — нашу энциклопедию, и многое расскажут сами. Вот как выглядит Земля с нашего естественного спутника — Луны… А сейчас — с космической станции… С самолета… И вот мы с вами, ани, приземляемся… Московский аэропорт. Пересядем в автомобиль… Москва! Отсюда мы и начнем ваше знакомство с планетой. Дворец Советов. Статуя Ленина — величайшего человека на Земле. Его Мавзолей. Он сам… Его жизнь и творчество настолько связаны с прошлым и будущим народов нашей планеты, что, рассказывая о нем, мы тем самым расскажем о Земле, какой она была и какой стала.
Фильм длился три часа…
4
Трибуны для выступающих не было. Желающий говорил с места, не вставая, а радио доносило каждое его слово в самые отдаленные ряды.
Сперва разговор шел о судьбе гаянских галактических экспедиций, достигших Земли, и нам задали много вопросов. Дополняя друг друга, мы удовлетворили законный интерес присутствующих. Затем один из долгожителей попросил нас рассказать о себе. Была удовлетворена и эта просьба.
И только после началось обсуждение предложений членов Совета. Их оказалось немного: вся планета знала о нас еще из репортажа Хоутона. Сегодняшняя встреча и фильм «Земля» дали Гаянцам представление о вероятном характере и объеме работ по изучению привезенных нами материалов. Существенно облегчило все дело то, что энциклопедия Земли была составлена на гаянском языке.
Совет решил: Построить в Тиунэле здание «Земля» и экспонировать в нем разделы энциклопедии в виде моделей, макетов, картин, снимков и живой флоры и фауны для общедоступного обозрения. В этом же здании разместить Институт Земли; его руководителем назначить Элу, жену Гана.
Покинув Дворец Человека, мы, по просьбе Гана, прошлись по столице. Теперь считалось, что все мы знакомы друг с другом, и к нам подходили, приглашали в гости. Кто-то из сопровождающих корреспондентов запросил счетный центр и получил комичный ответ: чтобы посетить тех, кто уже пригласил нас с разных концов планеты, нам придется затратить ни мало ни много 73 года, если каждый визит «обойдется» нам в один час!
Разумеется, на ходу, да еще на веселой прогулке серьезных вопросов не задают — так поступали и тиунэльцы. Заметный интерес вызвали у всех… наши галстуки. Хоутон воспользовался удобным обстоятельством, снял свой «ошейник», показал его нехитрое устройство и, объяснив, как надо им пользоваться, подарил его первому попавшемуся юноше.
Ужинали мы у Гана и снова улетели во Дворец Человека.
Дворец полон и вечером.
— Вот вам и новая мода, завезенная с Земли! — сказал Боб, когда мы вошли в зал.
В самом деле многие мужчины украсились… галстуками всех цветов и оттенков.
— Славные ребята, — похвалил Боб. — И узлы завязали правильно… Как я учил! — горделиво напомнил он.
Нам забронировали места в первом ряду. Глубокие кресла управлялись шариком в правом подлокотнике и принимали желаемое положение. Если же вдавить шарик — оно бесшумно опускалось под пол, и вы могли выйти, никому не мешая, в фойе под зрительным залом.
Точно так же, если обстоятельства принудили вас опоздать, вы снизу «вызываете» свободное кресло и «выпархиваете» на нем в зрительный зал.
Кресла оборудованы индивидуальным Телепатоном: можете поговорить с приятелем или узнать об актере или пьесе и ее авторе.
Сцена — та же круглая площадка, что и днем, — не имела занавесей, ямы для оркестра, кулис. Часть потолка над ней опустилась, и в дальнейшем между «верхом» и «низом» шло такое неуловимое техническое взаимодействие, что не всегда и уследишь, как менялись декорации, как живое действие на сцене переплеталось с телепатическим.
Сегодня нам собирались показать спектакль «Амир», пьесу-сказку. По жанру — это соединение драмы, балета и оперы; по сюжету — близкое земной «Одиссее».
Потолок потемнел, на горизонте розовело заходившее Фело, гаянское солнце, перед нами — плещущий спокойный океан. В зале стихло: началось телепатическое вступление. Каждый видел его прямо перед собой, где бы ни сидел, что выгодно отличало этот способ от экранного телевидения. Изображение и звук излучались непосредственно в мозг.
Где-то вверху зазвучала мелодия, певучая и таинственная, едва уловимая. В глубине океана рождался ее аккомпанемент. Пахнуло свежестью, соленой водой. Мимо нас проносились берега островов и материков. Кое-где задымились костры, и полуголые люди окружили огонь, увлеченные вечерней трапезой. Неподалеку — их шалаши и каменные пещеры.
Сочный баритон заговорил, обращаясь к нам. Голос доносился со стороны заката и гулко бежал по океану:
— Слушайте, гости с Земли, смотрите, размышляйте… Мы любим нашу легенду о мудром, вечноживущем гаянце Амире. Она стара, но не желает увядать, она проста, но ее смотрят и долгожители и молодежь…
Это было давно, когда на небе светило совсем мало звезд… Ведь всем известно, говорится в сказке, что каждая звездочка — это один год, прошедший в истории человечества на Гаяне; время, послужив людям, постепенно переселяется на небо…
Вверху, в искусственном небе, блеснула жалкая горсточка золотистых искр.
— Всякие люди жили и тогда на Гаяне, — продолжал баритон, — каждый по-своему, как умел; но жил для себя, сам искал истину. Мудрейшие из них построили Храм Вечности и складывали в нем людские горести и радости, записанные в книгах, пытаясь разобраться во всем и отыскать истину, общую для всех. Но жизнь их была коротка… Они старели и умирали, не познав ее.
На сцене возник храм, сложенный из черного камня, устремленный ввысь, украшенный геометрически строгим орнаментом и символическими скульптурами. Фонтаны украшали его тонкими струями, водяными веерами и прозрачными каскадами водопадов, сквозь которые виднелись горящие факелы.
Внутри пылали священные светильники, и свет пламени таинственно оживлял фигурные, затейливые прорези в стенах храма.
Жрецы, бритые наголо, наверное, для того чтобы освеженные дыханием ветра и воды их головы с большей гарантией могли проникнуть в смысл жизни, изучали рукописи. Полуобнаженные девушки исполняли священные танцы и гимны.
— И однажды, в грозовую ночь, родился Амир… Последовала телепатическая сцена грозы, такой реальной, что нам стало не по себе. Черные тучи светились мертвенно и угрожающе, раскаты грома, казалось, сотрясали здание. Многоступенчатые зеленовато-черные молнии, раскалывая небо на куски, стали соединяться одна с другой и, образовав километровый огненный меч, ударили острием в гору рукописей.
Едва густой дым стал рассеиваться, а жрецы — приходить в себя, на круглом алтаре из светящегося камня появился высокий, широкоплечий юноша, с красивым узким лицом, длинноухий, черноглазый, темноволосый.
Каждый мускул его гибкого бронзового тела играл тенями при движении. Узкие бедра обтянуты звериной шкурой. Он стоял, подняв голову, улыбался бушующему небу и пел чудесным чистым тенором о красоте бури…
— Кто ты? — дрожа, спросил старейший из жрецов, когда последние звуки песни смешались со свистом урагана и все вдруг стихло.
— Амир, — ответил юноша (по-гаянски, Бессмертие).
— В тебе воплотились горести и радости, собранные нами из поколения в поколение, — печально сказал другой жрец. — Книги наши исчезли Как же нам теперь быть, чтобы найти истину?
— Не огорчайтесь, — весело сказал Амир, сходя с алтаря. — Я помогу вам: буду расспрашивать людей о их жизни. Скажите лишь, что удалось сделать вам?
— Пока ничего, — вздохнул старейший. — Чтобы познать истину, нужна долгая жизнь, такая, чтобы все небо покрылось звездами густо-густо. Говорят, что полностью истина откроется людям, когда звезды займут все небо и на Гаяне исчезнет ночь…
— Хорошо, — сказал Амир, — помогу вам сколько сумею.
Так начались странствия Амира. Одна за другой зажигались звезды над ним, все ярче освещая путь по ночам, а юноша бродил от очага к очагу, от шалаша к шалашу, деля со всеми пищу и кров, беседуя с молодыми и старыми.
И никто не знал, в чем истина, смысл явлений, надежда грядущего.
Как-то он случайно забрел в поселение, где был, как ему казалось, не очень давно. Огляделся — на месте покосившихся хижин крепкие дома из камня. Люди стали лучше одеваться и есть.
Расспросил Амир про знакомых и услышал, что они все состарились и умерли. Задумался Амир, подошел к пруду, посмотрел на себя и увидел, что сам он почему-то нисколько не стареет, только набирается сил и житейского опыта.
«Если мне так повезло, видно, мне и суждено найти истину», — решил Амир и разыскал жилище старейшего.
— Что такое истина? — задумался мудрец. — Некоторые утверждают: любовь…
Поднял Амир левую руку с открытой, как душа, ладонью и снова двинулся в путь. До сих пор он почти не замечал девушек. Зато теперь точно решил наверстать упущенное — сегодня с одной, завтра с другой, послезавтра с третьей. Нельзя лениться, вкушая плоды познания!
А звезд все прибавлялось в гаянском небе…
— Странное дело, — сказал он себе на одиноком привале в горах. — Уже сколько девушек побывало в моих объятиях, а истину я так и не познал! Да и средство это, указанное мудрецом, больно скучное. Почему-то в каждой новой для меня девушке я нахожу не то, что отличает ее от других, а нечто такое, что роднит их всех. Разве это и есть истина?
Отдохнул и опять пошел Амир по планете — звезда за звездой. Пока в поле не встретил девушку — золотоглазую, стройную, ловкую: один ее вид остановил юношу.
Долго смотрел Амир на нее и подумал: именно в ней соединились все достоинства, что изредка находил он у других по частицам. И девушка показалась ему необыкновенной.
Глянула она на веселого путника и сперва подивилась, в другой раз глянула — не отвернуть головы, в третий раз — навсегда.
… Много звезд зажгли они в небе вдвоем! Только в подруге своей и находил Амир счастье, в ней видел истину. И всегда сегодня она была для него лучшей, чем вчера.
— Истина — это любовь! — стал убеждать он сопланетников. — Правду мне сказал мудрец, и не ищите иного…
Состарилась жена Амира и угасла на его сильных коленях. Чуть с ума не сошел Вечный Юноша. Нечем измерить его горе. И сомнение закралось в его сердце: разве истина умирает?
Узнали люди про беду Амира и пришли к нему. Не покидали его и когда тусклая пленка времени слегка прикрыла его рану, точно первый ледок на тихом пруду. Кто-нибудь да всегда находился рядом.
— Истина еще и в дружбе! — сказал Амир.
Густели звездные рои, умерли и друзья. На их смену выросли и пришли к Амиру новые. Самые ослепительные красавицы сидели у его ног в надежде заслужить его благосклонность, но юноша не замечал их — он был однолюбом, и собственное бессмертие так и не давало ему полного счастья…
Много людей стало на планете, больше появилось неутоленных желаний, труднее стало жить. Видит Амир, что природа сама не даст больше того, что давала до сих пор, — необходимо проникнуть в ее тайны и отвоевывать у нее каждый сытый желудок, каждый сильный мускул, каждую улыбку.
Созвал он мудрецов, и сообща задумались они: как устроен мир? Для чего он создан? Тысячи вопросов вставали перед ними. Так родилась наука, появилась техника. Проложили шоссейные дороги, построили заводы и машины, заменяя их силой руки людей. Стало жить легче и приятнее.
— Истина еще в знаниях и в труде! — убедился Амир.
Густой полосой протянулись звезды на гаянском небе, а Амир все бродил по планете, ища доказательства, что истина исчерпана.
Где голодал, едва передвигаясь от истощения, где заболевал от излишества на пирах; то занимался одними науками, то бездельничал, и необъяснимое безразличие принялось опустошать его душу, тоска угнетала его, вечно цветущего и юного.
— Нет, так нельзя, — сказал он себе и людям. — Истину не познать без Чувства Меры!
И тут открылась ему подлинная красота в природе и в человеке, в одежде и в жилищах, в очертаниях и цветах Так Амир стал художником множество статуй вылепил он, нарисовал картин, познал наслаждение музыкой. Уже к самому горизонту скатывались золотистые зерна звезд, а Вечный Юноша предавался искусству и через своих учеников дарил его людям.
Города росли вширь и в высоту. Люди научились плавать по морям и летать; научились они и… обманывать друг друга. Когда же шум кровопролитных ссор дошел до Амира, он принял участие и в них: чтобы узнать, что оно такое, надо испытать самому — иначе гнилой плод издали примешь за свежий и вкусный…
— Нам нужна правда, сопланетники, — говорил он, познав унижение ссор. — Ложь — наш враг. Все, что хорошо одному и плохо остальным, ложно; что благо для всех — придется по душе каждому И любовь, и дружба, и знание, и искусство — только дети жизни. Нельзя удовлетвориться чем-то одним, хоть отдельному человеку, хоть всему народу: настоящее счастье и есть многообразие, когда все блага стоят так тесно, что невзгодам не пролезть между ними… Сама же Истина — это Жизнь!
Покончили гаянцы с невзгодами, сделали всех равными, научились летать в космос — ничто больше не мешает их счастью. Можно бы и отдохнуть Амиру. Нет, ему не до этого. «А что должно быть завтра? — спрашивает он и говорит: — Я пойду вперед, сопланетники, а вы следуйте за мной».
Попрощался Амир, запел веселую песню о жгучих глазах, прочитавших книгу знаний, вдохновивших художников, испытывающих друзей и зовущих к жизни, — и зашагал в Будущее.
На горизонте всходит Фело, в его лучах отчетливо виден удаляющийся силуэт Вечного Юноши — Амира. Вот он обернулся на ходу, помахал рукой, и до нас донесся его звонкий голос:
— Догоняйте меня, сопланетники!
Глава девятая
ЛО
1
Его жизнь была бы ровная, как ось иксов в прямоугольной системе координат, если бы где-то ее не пересекла ось игреков, то есть своенравная Юль… И все пошло по кривой, как говорят на Земле. Со стороны, быть может, кому и забавно наблюдать развитие этой кривой, самой постоянной особенностью которой было… ее непостоянство!
Врожденная склонность к глубоким анализам если не скрашивала горькие минуты, то помогала ему не срываться в пропасть, а переходить через нее по узкому мосту разумности и надежд.
И если бы я не боялся завести вас в пожелтевшие заросли рассуждений о «ньютоновом яблоке», выбившем из головы великого англичанина закон всемирного тяготения, я бы мог утверждать, что именно «жестокость» Юль стала первопричиной будущих открытий Ло в науке о мышлении человека, психологии.
Он нередко задумывался над сущностью женщины, имея в виду Юль, хотя она еще была только зерном и будущие всходы могли резко отличиться от предполагаемых.
Из мальчиков он выбрал себе в друзья простоватого Ило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19