Стивен Кинг.
Дорога из ада

Я из числа тех самых славных малых, которые могут достать все.
Абсолютно все, хоть черта из преисподней. Такие ребята водятся в любой
федеральной тюрьме Америки. Хотите - импортные сигареты, хотите - бутылочку
бренди, чтобы отметить выпускные экзамены сына или дочери, день вашего
рождения или Рождество.., а может, и просто выпить без особых причин.
Я попал в Шоушенкскую тюрьму, когда мне только исполнилось двадцать, и
я из очень немногих людей в нашей маленькой славной семье, кто нисколько не
сожалеет о содеянном. Я совершил убийство. Застраховал на солидную сумму
свою жену, которая была тремя годами старше меня, а потом заблокировал
тормоза на "шевроле", который ее папенька преподнес нам в подарок. Все было
сработано довольно тщательно. Я не рассчитал только, что она решит
остановиться на полпути, чтобы подвезти соседку с малолетним сынишкой до
Кастл Хилла. Тормоза отказали и машина полетела с холма, набирая скорость и
расталкивая автобусы. Очевидцы утверждали потом, что она неслась со
скоростью не меньше восьмидесяти километров в час, когда, врезавшись в
подножие монумента героям войны, взорвалась и запылала, как факел.
Я, конечно, не рассчитывал и на то, что меня могут поймать. Но это,
увы, произошло. И вот я здесь. В Мэне нет смертной казни, но прокурор округа
сказал, что я заслуживаю трех смертей, и приговорил к трем пожизненным
заключениям. Это исключало для меня любую возможность амнистии. Судья назвал
совершенное мною "чудовищным, невиданным по своей гнусности и
отвратительности преступлением". Может, так оно и было на самом деле, но
теперь все в прошлом. Вы можете пролистать пожелтевшие подшивки газет Касл
Рока, где мне посвящены большие заголовки и фотографии на первой странице,
но, ей-богу, все это детские забавы по сравнению с деяниями Гитлера и
Муссолини и проказами ФБР.
Искупил ли я свою вину, спросите вы? Реабилитировал ли себя? Я не
вполне знаю, что означают эти слова и какое искупление может быть в тюрьме
или колонии. Мне кажется, это слово политиканов. Возможно, какой-то смысл и
был бы, если бы речь шла о том, что у меня есть шанс выйти на свободу. Но
это будущее - одна из тех вещей, о которых заключенные не позволяют себе
задумываться. Я был молодой, красивый и из бедного квартала. Я подцепил
смазливенькую и неглупую девчонку, жившую в одном из роскошных особняков на
Карбин Стрит. Ее папенька согласился на нашу женитьбу при условии, что я
стану работать в оптической компании, владельцем которой он является, и
"пойду по его стопам". На самом деле старикан хотел держать меня под
контролем, как дикую тварь, которая недостаточно приручена и может укусить
хозяина. Все это вызывало у меня такую ненависть, что когда она скопилась, я
совершил то, о чем теперь не жалею. Хотя, если бы у меня был шанс повторить
все сначала, возможно, я поступил бы иначе. Но я не уверен, что это значит,
что я "реабилитировался" и "осознал свою вину".
Ну да ладно, я хотел рассказать вовсе не о себе, а об одном парне по
имени Энди Дюфресн. Но прежде, чем я вам о нем расскажу, нужно объяснить еще
кое-что обо мне. Это не займет много времени. Как я уже говорил, я тот
человек, который может достать для вас все в Шоушенке на протяжении этих
чертовых сорока лет. Это не означает всяких контрабандных штучек типа травки
или просто экстра сигарет, хотя эти пункты, как правило, возглавляют список
заказываемых вещей. Но я достаю и тысячи других для людей, которые проводят
здесь время, и некоторые из их заказов не являют собой ничего
противозаконного. Они вполне легальные, но просто трудно осуществимы в том
месте, куда отправляют для наказания. Был один забавный тип, который
изнасиловал маленькую девочку и показывал себя, свои мужские достоинства
дюжинам остальных. Так вот, я достал для него три кусочка розового мрамора
Вермонта. И он сделал три маленькие чудесные скульптурки: младенец, мальчик
лет двенадцати и бородатый молодой человек. Парень назвал свои произведения
"Три возраста Иисуса", и теперь они украшают гостиную губернатора штата.
А вот имя, которое вы должны были бы помнить хорошо, если вы жили на
севере - Роберт Алан Коут. В тысяча девятьсот пятьдесят первом году он
попытался ограбить Первый Государственный Банк. Его затея вылилась в
кровавую бойню - в итоге шесть трупов. Два из них - члены банды, три -
посетители, а один - молодой коп, который засунул нос в помещение банка
очень не вовремя и получил свою пулю. У Коута была коллекция пенни.
Вообще-то говоря, они запретили ему держать коллекцию в тюрьме, но с помощью
матушки этого парня и одного славного малого, который работает шофером и
обслуживает нашу прачечную, я смог ему помочь. И я сказал ему: "Боби, ты
должен быть совсем чокнутым, чтобы держать коллекцию монет в каменном мешке,
забитом ворами и мошенниками". Он взглянул на меня и улыбнулся, и сказал,
что он знает, как хранить свое добро. "Все будет в сохранности, - сказал он,
- уж за это можешь не беспокоиться". Так оно и вышло. Боби Коут умер в
тысяча девятьсот шестьдесят седьмом, но его коллекция не была обнаружена
тюремным начальством.
Я доставал шоколад для народа на день Святого Валентина. Я ухитрился
добывать молочные коктейли, которые подают в "Мак Дональдсе", для абсолютно
чокнутого ирландца по имени Меллей. Я даже организовал ночной показ фильмов
"Огромная пасть" и "Дьявол в мисс Джонс" для двадцати мужиков, которые
скинулись, чтобы заплатить за сеанс... хотя после этого я отдыхал где-то с
неделю в одиночке. Ну да ладно, не беда. Кто не рискует, тот не пьет
шампанское. Я доставал политические книги и книги о сексе, и неоднократно
пожизненно заключенные и отбывающие длительный срок умоляли добыть трусики
своей жены или подружки... и я полагаю, вы догадываетесь, что эти парни
делали долгими тюремными ночами, когда время тянется бесконечно медленно. Я
не делаю все это за "спасибо", а иногда цена довольно высока. Но я не стал
бы стараться и только ради денег, - что значат деньги здесь? Я не смогу
купить "Кадиллак" или слетать на Ямайку. Пожалуй, я оказываю все эти услуги
для того же, для чего хороший мясник всегда присылает вам самое свежее мясо:
я заработал себе репутацию и хочу ее поддерживать. Я не занимаюсь только
двумя вещами: оружием и сильными наркотиками. Я не хочу помогать кому-либо
убивать себя или ближнего своего. Достаточно с меня убийств, сыт по горло.
Да, я человек дела. И когда Энди Дюфресн подошел ко мне в 1949 и
спросил, нельзя ли добыть ему Риту Хейворт, я ответил: "Нет проблем!". Их
правда не было.
Когда Энди попал в Шоушенк в 1948, ему было 30 лет. Он был невысокий,
обаятельный человек с песочными волосами и маленькими узкими ладонями. Он
носил очки в золотой оправе. Ногти на его руках всегда были аккуратно
подпилены и безукоризненно чисты. Возможно, это покажется смешным, что я
помню о мужчине такие вещи. Но его ногти произвели на меня впечатление и
подняли Энди в моих глазах. Он всегда выглядел так, как будто был при
галстуке и чуть ли не в смокинге. До тюрьмы он работал вице-президентом
крупного банка в Портленде. Согласитесь, неплохая должность для такого
молодого человека. Особенно, если учесть, насколько консервативны
большинство банков... и умножьте этот консерватизм в десяток раз, если вы
находитесь в Новой Англии, где люди не склонны доверять свои деньги
человеку, если он не стар, не лыс, не готов завтра протянуть ноги. Энди
получил срок за убийство своей жены и ее любовника.
Кажется, я уже говорил, что в тюрьме каждый считает себя невинным. И
все находящиеся здесь - жертвы обстоятельств, чертовского невезения,
некомпетентных следователей, бессердечных прокуроров, дубоголовых
полицейских и так далее и тому подобное. Мне кажется, большинство здешних
людей - третий сорт, и самое большое их "чертовское невезение" заключается в
том, что их мама вовремя не сделала аборт.
За мои долгие годы в Шоушенке было всего лишь человек десять, в
невинность которых я поверил. Энди Дюфресн был одним из них, хотя ему я
поверил спустя годы с момента нашего знакомства. Если бы я был в коллегии,
слушавшей его дело в Портлендском суде в 1947, я вряд ли был бы на стороне
этого парня. История, вообще-то говоря, довольно банальная. Наличествуют все
необходимые элементы такого рода скандалов. Красивая девочка со связями в
обществе, молодой спортсмен - оба мертвы - и многообещающий бизнесмен на
скамье подсудимых. И грандиозный скандал в газетах, которые трещали об этом
процессе без умолку. И открытое судебное разбирательство, которое
продолжалось довольно долго. Прокурор округа хотел обращаться в центральные
органы, и он хотел, чтобы Джон К. Паблик взглянул повнимательней на это
дело. Зрители начинали собираться около четырех утра, чтобы занять себе
места в битком набитом зале. И это несмотря на то, что столбик термометра
опускался необыкновенно низко в те дни. Даже мороз не смог отпугнуть
любопытствующих. Факты таковы: у Энди была жена, Линда Коллинз Дюфресн. В
июне 1947 года она захотела научиться играть в гольфклубе Фал Мауф Хилла.
Она действительно брала уроки в течение четырех месяцев. Инструктором был
тренер Фал Мауф Хилла по имени Глен Квентин. В августе 1947 Энди узнал, что
Квентин и его жена любовники. Энди и Линда крупно поссорились 10 сентября
1947 года, и предметом ссоры была ее неверность. Энди показал на суде, что
жена была рада, что он узнал правду: ей надоело хитрить и увиливать. Она
говорила, что ей это было более всего неприятно, и заявила Энди, что
намерена брать развод. На что он ответил, что скорее увидит ее в
преисподней, чем на бракоразводном процессе. Она развернулась и уехала
проводить ночь с Квентином в бунгало, которое тот снимал неподалеку от
клуба. На следующее утро пришедшая домработница нашла их мертвыми в постели.
И в каждом по четыре пули. Последний факт более чем все остальные настраивал
суд против Энди. Окружной прокурор с невиданным вдохновением и дрожью в
голосе обыгрывал эту тему в своем заключительном слове. Энди Дюфресн, вещал
прокурор, не просто разгневанный муж, учиняющий расправу над неверной женой.
Это, говорил прокурор, если не простительно, то хотя бы понятно. Но мы имеем
дело с безжалостным чудовищем, с хладнокровным убийцей. Обратите внимание,
возвышал голос прокурор, четыре и четыре! Не шесть выстрелов, а восемь! Он
выпустил всю обойму, потом остановился, спокойно перезарядил пистолет, и
снова выстрелил в каждого из них. Естественно, эта речь стала изюминкой
газетных публикаций, которые пестрели заголовками типа "Расчетливый убийца",
"Восемь выстрелов в невинную парочку", и прочей подобной пошлятиной. Клерк
из оружейного магазина в Левистоне показал, что он продал шестизарядный
пистолет тридцать восьмого калибра мистеру Дюфренсу за два дня до убийства.
Бармен из клуба в своих свидетельских показаниях сказал, что Энди пришел в
бар около семи часов вечера 10 сентября, заказал три виски без содовой,
выпил все это в течение двадцати минут. И, когда расплачивался, сообщил
бармену, что направляется к Глену Квентину, и о дальнейшем можно будет
прочитать в утренних газетах. Другой клерк из магазина, находящегося в миле
от дома Квентина, засвидетельствовал, что Дюфресн зашел к нему тем вечером в
четверть девятого. Он заказал сигареты, три бутылки пива и несколько
салфеток. Судмедэксперт заключил, что Квентин и Линда Дюфресн были убиты
между двадцатью тремя ноль-ноль 10 сентября и двумя ноль-ноль 11 сентября.
Следователь, который занимался этим делом, обнаружил на повороте,
находящемся в семидесяти ярдах от бунгало, вещественные доказательства,
которые были представлены на суде: две пустые бутылки швейцарского пива с
отпечатками пальцев обвиняемого, около двадцати окурков тех самых сигарет,
что обвиняемый приобрел в магазине, и отпечаток, отлитый в пластике, шин на
повороте, в точности соответствующий отпечатку шин на "плимуте" 47 модели
обвиняемого. В спальне бунгало на софе были найдены четыре салфетки. Они
были продырявлены пулями и испачканы порохом. Следователь заключил, что
убийца обмотал ствол оружия салфетками, чтобы приглушить звук выстрела. Энди
Дюфресн, получив слово, рассказал о происшедшем спокойно, холодно,
рассудительно. Он сказал, что начал слышать кое-какие сплетни где-то в конце
июля. В начале августа он был так измучен неопределенностью ситуации, что
решил устроить проверку. Линда однажды вечером собралась якобы съездить в
Портленд за покупками после занятия гольфом. Энди преследовал ее и Квентина
до бунгало (которое газеты окрестили "Любовным гнездышком"). Он
припарковался на повороте и подождал, пока Квентин отвезет Линду до клуба,
где она оставила свою машину. "Вы хотите сказать, что преследовали жену на
вашем новом "плимуте""? - спросил прокурор. - Я поменялся машинами с другом
на вечер, - ответил Энди, - и эта холодная запланированность его действий
только усугубила негативное отношение к нему судей и присяжных. Вернув другу
машину и забрав свою, Энди поехал домой. Линда, лежа в кровати, читала
книгу. Он спросил ее, как прошла поездка в Портленд. Она ответила, что все
было замечательно, но она не присмотрела ничего, что стоило бы купить. С тех
пор Энди окончательно уверился в своих подозрениях. Он рассказывал все это
совершенно спокойно, негромким ровным голосом, который за все время его
показаний ни разу не пресекся, не повысился, не сорвался. - Какое было ваше
психическое состояние после этого и до той ночи, когда была убита ваша жена?
- спросил защитник. - Я был в глубокой депрессии, - холодно ответил Энди.
Все так же монотонно и безэмоционально, как человек, зачитывающий меню в
ресторане, он поведал, что задумал самоубийство и зашел так далеко, что даже
купил пистолет 8 сентября в Левинстоне. Затем защитник предложил рассказать
присяжным, что произошло после того, как Линда отправилась на встречу с
Гленом Квентином в ночь убийства. Энди рассказал, и впечатление, которое он
произвел на жюри, было наихудшим, какое только можно себе вообразить. Я знал
его довольно близко на протяжении тридцати лет и могу сказать, что из всех
встречавшихся мне людей он обладает наибольшим самообладанием. Если с ним
все в порядке, то кое-какую информацию о себе он выдает в час по чайной
ложке. Но если с ним что-то не так, вам этого никогда не узнать. Если Энди
когда-то и пережил "темную ночь души", как выражался какой-то писатель, он
никогда никому этого не расскажет. Он относится к тому типу людей, которые,
задумав самоубийство, не устраивают прощальных истерик и не оставляют
трогательных записок, но аккуратно приводят в порядок свои бумаги,
оплачивают счета, а затем спокойно и твердо осуществляют задуманное. Это
хладнокровие и подвело его на процессе. Лучше бы он проявил хоть какие-либо
признаки эмоций. Если бы голос его сорвался, если бы он вдруг разрыдался или
даже начал бы орать на окружного прокурора - все одно было бы ему на пользу,
и я не сомневаюсь, что он был бы амнистирован, например, в 1954. Но он
рассказал свою историю как машина, как бесчувственный автомат, как бы говоря
присяжным: "Вот моя правда. Принимать ее или нет - ваше дело". Они не
приняли. Энди сказал, что он был пьян той ночью, что он был в той или иной
степени пьян с 24 августа, и что он был человеком, который терял над собой
контроль и уже не мог удержаться от рюмки. Уже в это присяжные могли
поверить с большим трудом. Перед ними стоял молодой человек в превосходном
шерстяном костюме-тройке, при галстуке, превосходно владеющий собой, с
холодным спокойным взглядом. И очень сложно было представить себе, что он
напивается в стельку из-за мелкой интрижки его жены с провинциальным
тренером. Я поверил в это только потому, что у меня был шанс узнать Энди
так, как эти шесть мужчин и шесть женщин знать его не могли. Энди Дюфресн
заказывал спиртное всего лишь четыре раза в год за все время нашего
знакомства. Он встречал меня на прогулочном дворе за неделю до своего дня
рождения, а потом перед Рождеством. Всякий раз он заказывал бутылку "Джек
Даниэль".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13