К свиньям все головоломки, сейчас он отправится в полевую кухню и посмотрит, чем там найдётся закусить! *** Стивен постарался, чтобы щёлочка отодвинутого полога палатки была не шире, чем ему необходимо, чтобы выглянуть: что происходит снаружи.— Кстати, я разузнал, — сказал он вполголоса, — этого типа зовут Райан.— Какого типа? — спросила Юдифь, сидя выжидающе на своей походной кровати.— Который побывал в моей палатке, — он отпустил тяжёлый серый полог: — Никого не видно.Юдифь выжидательно смотрела на него:— И что теперь?— Сегодня вечером возьмёшь с собой к матери грязное бельё, постирать, — сказал Стивен. — Положишь его в большую дорожную сумку.— А если кто-нибудь захочет обыскать эту сумку? Этот Райан, например?— Тогда поднимешь визг на весь лагерь, чтобы он не смел прикасаться своими грязными лапами к твоему нижнему белью.Юдифь вздохнула, нагнулась, подтянула к себе дорожную сумку и начала её освобождать.— Не знаю. Что-то у меня нехорошее предчувствие насчёт всего этого дела.Стивен по-прежнему стоял у выхода из палатки и снова выглянул наружу. Солнце клонилось к горизонту. Им нужно было спешить, скоро к палаткам от раскопок потянутся остальные рабочие.— Ты, кстати, знаешь, что они там делают? — спросила она, выкладывая из сумки чистую одежду на кровать.— Кто они?— Эти техники, которые прибыли сегодня утром. Я ещё разговаривала с одним из них.— Да. Я видел. Ну, и что же они делают?— Он назвал это, погоди-ка, сонартомографическим обследованием почвы. Что-то вроде просвечивания. Как рентгеновский снимок, только при этом используются шоковые волны, а может, звуковые волны.— Приблизительно так я и думал.Юдифь скривилась:— Естественно. Как я могла предположить, что ты об этом ещё не подумал. Мне не стоило даже утруждать себя, — она опрокинула содержимое пластикового пакета, в котором держала грязное бельё, в дорожную сумку. — И ты наверняка уже догадался, что они ищут.— Они ищут камеру, я думаю. Наверное, Каун считает, что она где-то здесь.— О камере этот техник, конечно, не знает. Его, кстати, зовут Джордж Мартинес, он работает в университете города Бозман, штат Монтана.Стивен удержался от замечания, что и это ему уже известно.— Интересно. И что ему сказали?— Что ищут металлический ящик размером с чемоданчик. Якобы оссуарий хасмонидского царя.— Металлический ящик… Ёмкость, в которой камера и видеозапись смогли бы продержаться две тысячи лет.— Вроде бы так, — сказала Юдифь и встряхнула свою дорожную сумку: — Ну, грязное бельё готово.— Отлично. Теперь мне нужно несколько минут побыть здесь одному, чтобы никто не помешал. Лучше, если ты постоишь на стрёме.— Как скажешь.Она встала, и они старательно обошли друг друга, поменявшись местами: Юдифь у выхода, Стивен — у её кровати.Он опустился на колени.— Теперь смотри, чтобы никто не вошёл.— А если всё-таки войдёт? Например, Стина? — Стиной звали её соседку по палатке.— Тогда нам придётся целоваться, — как можно более сухо сказал Стивен. — И вести себя так, чтобы она из тактичности снова вышла.Он услышал, как она испуганно набрала в лёгкие воздуха.— Ты серьёзно?Он ничего на это не ответил, а начал копать под её кроватью песчаную почву.— Ну вот, — сказала она вполголоса через некоторое время: — Никакой Стины, конечно же, нет.Стивен против воли улыбнулся, чего она, к счастью, не видела. Он продолжал копать, пока не вырыл то, что спрятал здесь сегодня утром.Юдифь расширила глаза, когда он показался из-под кровати.— Что это?— Те ребята с кухни правильно делают, что запрещают нам уносить еду, — усмехнулся Стивен. — Посуда действительно пропадает бесследно,То, что он держал в руках, было конструкцией из двух плоских дюралевых тарелок, вставленных одна в другую так, что между ними оставалась тесная, хорошо защищённая полость. По краям он оклеил тарелки прочным скотчем, и вся конструкция имела вид марсианского летающего блюдца.— И там бумаги?— Точно. Надеюсь, защищены надёжно.Он сдул последние песчинки с импровизированной шкатулки и осторожно поместил её в дорожную сумку Юдифи, на самое дно под бельё. *** Эйзенхардт одиноко сидел за столом полевой кухни и жадно вычерпывал ложкой то, что было в его тарелке. От обеда больше ничего не осталось, когда он пришёл, но у повара нашлось кое-что из приготовленного на ужин: своеобразное овощное блюдо, название которого он опять забыл. Он улавливал вкус баклажанов, чеснока и тмина, а сверх того, был ещё соус, совершенно ему незнакомый. Но главное, что это было вкусно, особенно когда проголодался.Солнце уже опустилось. На фоне светлого горизонта видно было, как рабочие медленно потянулись с раскопок в свои палатки, где, видимо, хотели привести себя в порядок перед тем, как идти на ужин. Он следил взглядом за темноволосой девушкой, которая тащила к стоянке машин большую дорожную сумку. Там она погрузила её в багажник синей малолитражки. Он смутно припомнил, что с заходом солнца начинается шаббат: наверное, некоторые из израильских рабочих уезжают домой.Но пока он наблюдал за ней — а выглядела она хорошо: длинные чёрные волосы и прекрасная фигура, — его внимание привлекла машина, которая приближалась к лагерю, окружённая облаком пыли. Эйзенхардт наморщил лоб и присмотрелся получше. Это было такси.Такси остановилось. Пока шофёр выгружал из багажника чемодан, к ним подошли Джон Каун и профессор, чтобы приветствовать мужчину, который вышел из машины и озадаченно озирался по сторонам. Насколько можно было разглядеть издали, новоприбывший был немолод, лет, может, пятидесяти, у него была лохматая седая борода, лысина на полголовы и впечатляющее брюшко. Уилфорд-Смит что-то говорил ему в своей неторопливой манере и с экономной жестикуляцией. Потом слово взял медиамагнат, наверняка начал издалека, говорил динамично, улыбался любезно, добился от слушателя согласного кивка и в конце концов взял его под локоток. Подскочили услужливые люди, утащили выгруженный чемодан, расплатились с таксистом, тогда как Каун и Уилфорд-Смит почтительно препровождали гостя к белой палатке четырнадцатого ареала. *** После разговора с техником Гидеон впервые задумался о том объекте, который он охранял со своими коллегами.Обычно ему это было всё равно. Такая у него работа — охранять. То есть, смотреть во все глаза и быть наготове задержать нападающего или, если не будет другого выхода, убить его. Если он охранял человека, то это могло значить готовность быть за этого человека раненым или убитым, но такая форма дополнительной готовности требовалась редко и компенсировалась повышенным вознаграждением. Обычно же он охранял промышленные объекты, коммуникационные сооружения, памятники культуры или туристические центры, но порой доводилось охранять и промышленников, и политиков, однажды даже Ясира Арафата, когда тот ещё не был президентом. Тогда он тоже не особенно обременял себя раздумьями о смысле и цели своего задания; человек в бело-синем клетчатом головном платке был для него просто подопечным, как любой другой, кого ему вверяли. Ему часто поручали особые задания, потому что он хорошо говорил по-английски. Однажды он был телохранителем одной американской актрисы, которая два дня путешествовала по Израилю, а на прощанье поцеловала его. С тех пор он смотрел каждый фильм, в котором она снималась. Иногда играло роль то, что он славился стремительной реакцией. Это обнаружилось ещё в армии, и его там сделали снайпером. Но никто не сказал бы про него, что он особенно любопытен.Он и теперь не любопытствовал. Просто задумался кое о чём. Он целый день простоял на охране одного из подступов к белой палатке, и ему даже в голову ни разу не пришло заглянуть в неё. Ведь им сказали, что заглядывать нельзя. И Гидеон строго следовал указаниям.Да, конечно, он бы не прочь был узнать, что там такого значительного скрывается в яме, над которой разбита палатка. И он утешал себя тем, что если это действительно окажется значительным, он когда-нибудь узнает об этом из газет. И тогда он вырежет статью, прихватит её с собой в кафе, где он встречается с друзьями, и скажет им: Я там был! Я эту штуку охранял!Вечером он видел, как английский профессор, который руководит раскопками, и американец, который, как он слышал, мультимиллионер и финансирует эти раскопки, встречали гостя, которого привезли из Тель-Авива на такси. Он понятия не имел, кто это. Человек был высокого роста, лет пятидесяти, с седой бородой и, казалось, страдал от жары, то и дело вытирая рукавом пиджака лоб и лысый череп, когда они втроём пробирались по дощечкам и переходам, ведущим к этой палатке.Наверное, учёный, решил Гидеон и отступил в сторонку, пропуская этих троих в палатку.— 'erev tov, — пробормотал профессор, замыкая шествие, и кивнул Гидеону с рассеянной улыбкой: — Toda.— Bevakasha, — ответил Гидеон. Добрый вечер. Спасибо. Пожалуйста.Гидеон понял, что профессор не догадывается о том, что он владеет английским. Профессор был как раз занят тем, чтобы показать новому важному посетителю свою ценную находку и рассказать о ней.Гидеон придвинул свой стул поближе к палатке, положил УЗИ на колени и откинулся на спинку. Голоса трёх мужчин были явственно слышны. *** В назначенное время Эйзенхардт набрал номер, по которому уже звонил сегодня утром. Трубку сняли сразу.— Ури Либерман.— Добрый вечер, господин Либерман. Это Петер Эйзенхардт.— А, господин Эйзенхардт, да. Очень приятно.— Ну, — с любопытством спросил писатель, — удалось ли вам что-нибудь узнать?— Да. Вы были правы. В нашем архиве хранится очень много материалов о профессоре Уилфорде-Смите. Этот человек перерыл уже, кажется, весь Израиль.— Ясно.— Но, — добавил Либерман, — несмотря на его активность, он не пользуется в научных кругах доброй славой.Эйзенхардт почувствовал, как уголки его губ почти сами по себе растянулись в улыбку. Это интересно!— Что это значит конкретно?— Ему ставят в упрёк, что он работает неряшливо: небрежно обращается с находками, у него пропадает и ломается гораздо больше, чем у других, и он копает слишком много и слишком быстро. Я нашёл интервью с Йигаэлем Ядином, где он говорит, что Уилфорд-Смит путает количество с качеством, а в одной части интервью, которая не была опубликована, он даже сказал буквально следующее: «Этот человек — просто наказание для израильской археологии».— Хлёстко, — Эйзенхардт никогда не слышал об этом Йигаэле Ядине.— Кроме того, Уилфорд-Смит имеет очень мало публикаций, а те, что есть, либо скучны, либо спорны. Имя Беньямин Мазар вам о чём-нибудь говорит?Эйзенхардт помедлил:— Не могу утверждать.— У нас это фигура. Мазар провёл раскопки у Стены плача. Он ещё несколько лет назад выразился в том духе, что сильно подозревает, будто Уилфорд-Смит вообще не сведущ во многих областях истории Палестины.— Ничего себе.— Единственное, что, видимо, признают за ним все археологи — это его способность находить спонсоров на все свои проекты.— Может, именно этого они и не могут ему простить?— Как я уже говорил, я не могу судить. Я просмотрел весь наш банк данных, как и обещал вам, но что касается истории древности, в этом предмете я полный невежда. Едва успеваю следить за текущей историей.Эйзенхард лихорадочно записывал.— Его профессорское звание — оно настоящее? — спросил он затем.Он услышал, как Либерман вздохнул:— И да, и нет. В принципе, звание настоящее, Уилфорд-Смит профессор истории в Барнфордском университете в Южной Англии. Но это учебное заведение принадлежит одной малоизвестной религиозной общине — True Church Of Barnford.— Никогда не слышал.— Я тоже не слышал, должен признаться. Об этой общине мне ничего не удалось разузнать за недостатком времени.Эйзенхардт нацарапал в своём блокноте «Барнфорд», подчеркнул тремя чертами и пририсовал рядом жирный вопросительный знак.— Это всё?Журналист тихо засмеялся:— Лучшее я припас на десерт.— А я думал, журналисты самое лучшее выкладывают вначале.— Только в газетных статьях. Известно ли вам, что Уилфорд-Смит первоначально был профессиональным солдатом?Эйзенхардт подумал, что ослышался.— Солдатом?— Он служил во время войны в Северной Африке под командованием Монтгомери, а потом был приписан к британской зоне ответственности «Палестина-Ближний Восток». Он был в составе британской группы войск, которая покинула Палестину в мае 1948 года при основании государства Израиль.— Невероятно.Эйзенхардт попытался представить себе в неторопливом, сутулом учёном храброго воина пустынь и патрулирующего солдата.— М-да, и он, судя по всему, сохраняет непреходящую тягу к нашей стране. Он тогда вернулся в Англию, вышел в отставку, женился, получил место руководящего служащего на одной суконной фабрике и вёл спокойную, размеренную жизнь. До 1969 года. Тогда, уже в возрасте сорока двух лет, он неожиданно оставил свою высокооплачиваемую работу, дающую право на хорошую пенсию, и начал изучать исторические науки, специализируясь на библейской археологии, а в 1974 году впервые накинулся на израильскую землю.— Просто так, ни с того ни с сего?— Не могу знать, что послужило толчком. Я могу только предположить, что он тогда получил кое-какое наследство и у него отпала нужда работать.И тогда, значит, ему не пришло в голову ничего лучшего, как годами ковыряться в пустынном, убийственно жарком мёртвом ландшафте? Эйзенхардт покачал головой.— В 1980 году, — продолжал Ури Либерман, — вышеназванный Барнфордский университет присвоил ему звание профессора, но одновременно с этим освободил его от преподавательской деятельности, и с тех пор он почти безвылазно в Израиле. Но чтобы ответить на ваш главный вопрос одной фразой: Уилфорд-Смит за все эти годы не открыл ничего, что имело бы хоть мало-мальское значение в науке. Он даже не введён в справочник «Кто есть кто в археологии». И если он хочет быть упомянутым хотя бы одной строкой в анналах науки, ему надо поторопиться. 16 Не запланированные изначально сонартомографические исследования имели далеко идущие последствия для дальнейших раскопочных работ (см. приложение II Заключительных выводов). Из полученных снимков ареалы 3 и 19 оказались не такими перспективными, как мы считали на основании анализа спутниковых фотографий, тогда как в трапециевидной области между ареалами 4, 5 и 6 выявились структуры, природа которых неясна и должна была бы подлежать обследованию посредством раскопок. К моменту написания данного сообщения ещё не определилось, будут ли вновь предприняты работы при Бет-Хамеше и если будут, то когда. Профессор Уилфорд-Смит. «Сообщение о раскопках при Бет-Хамеше».
Вначале, когда они подъезжали к нему через иссушенные ночные холмы, это был просто большой город, как любой другой. Показались дома и рекламные щиты, высоковольтные линии и уличные фонари, мимо проносились освещённые фабричные дворы, супермаркеты и рестораны. Тёмные кипарисы жались на свободных участках между домами, и Стивену показалось, что все здания построены из одного материала — желтоватого песчаника — как будто город целиком был когда-то вырублен из цельного куска скалы.Джордж совсем притих с того момента, как они пересекли черту города. Стивен, сидевший за рулём, время от времени поглядывал на Юдифь, которая выполняла роль штурмана. Но она всякий раз, заметив его взгляд, показывала двумя пальцами направление вперёд. Это означало держаться главной улицы.Стивен имел лишь смутное представление о предписаниях шаббата — знал, что надо пребывать в покое и избегать любой работы и что шаббат начинается вечером в пятницу и длится до вечера субботы — то есть, от заката до заката. И то, что им пришлось вползать в центр города в вязкой гуще автомобилей, удивило его.Но позже, когда он уже было пришёл к заключению, что это обычный город, такой же, как любой другой, они пересекли гребень холма и впервые увидели сверху простёртую перед ними, как на ладони, центральную часть города.С заднего сиденья донёсся страстный вздох:— Иерусалим, — благоговейно прошептал Джордж. — Ерушалаим. Город мира…Город мира, которому за минувшие тысячелетия приходилось воевать больше, чем любому другому месту на земле, лежал перед их взорами, словно мерцающий золотом лоскутный ковёр, в котором горели бесчисленные огни и огоньки, вжавшийся в ложе широкой долины, утыканный тонкими минаретами и тёмными церковными башнями, украшенный куполами и куполочками. А дальше город снова поднимался вверх, к Храмовой горе, на которой господствовал могучий, захватывающий дух купол, единственный по-настоящему золотой: купол мечети Омара, или Храма Камня.— Место, наполовину на земле, наполовину в небе, — произнёс Джордж почти дрожащим голосом. — Так говаривала моя бабушка. И она была права, действительно, она была права…Стивен только было собрался прикрикнуть на него построже, чтобы унять и отрезвить, как вдруг почувствовал на своей руке ладонь Юдифи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59