Ибо маленький человек не желал того выхода, который они обещали. Он желал смерти. И вот коварный, извращенный вожак пообещал ему другой выход, набросал свой план действий.
Что же? Он обладал чудесным даром убеждения? Или ему ниспослана была помощь свыше? В чем же причина его успеха?
Если бы из его плана действий логически вытекала надежда на спасение, если бы, например, этот план означал конец неуверенности и возможность нового труда на земле — труда, имеющего иную цель, нежели разлагающий процесс наживы, и не обрекающего тех, кто не достиг этой цели, на смерть без погребения, на смерть, которую можно заранее предвкусить и выстрадать, — тогда вожак несомненно тоже был бы отвергнут. Он был бы встречен как враг — враг воли к самоуничтожению — и стал бы предметом ненависти и пищей для страха. Но выход, который предлагал вожак, полностью укладывался в рамки жизненного опыта маленького человека. Он не сулил исцеления от неуверенности, он только соответствовал ее симптомам. Поэтому маленький человек готов был принять эту помощь. Ведь план вожака не давал надежды на успех. Это не был враг воли к смерти — это был ее союзник. И маленький человек с жадностью за него ухватился.
Итак, маленький человек вопрошал вожака языком, но не рассудком. Ибо рассудок его знал, что вожак лжет ему и на самом деле обещает только смерть. Ложь вожака помогала маленькому человеку скрывать от самого себя невыносимую правду, а помимо этого у маленького человека была еще и своя ложь, которая также помогала. «Что я теряю? — говорил он себе. — Я обязан, по крайней мере, испробовать все, что можно, чтобы потом честно сказать: я все испробовал».
Вы спросите, какое отношение имеют убогие перипетии незначительной жизни маленького человека к такому грандиозному процессу, как история?
Так вот — это был 1934 год. Немецкая нация, подготовленная историей, так же как был подготовлен маленький человек, и затем так же, как и он, ввергнутая в пучину экономического кризиса, подобно ему выдумывала себе врагов и разжигала в себе ненависть, и питала и раздувала страх, и дала увлечь себя вожаку — грубому, омерзительно-извращенному субъекту. Все происходило так же, как с маленьким человеком. Вожак немцев был из их числа. Он носил в себе волю к смерти и знал к ней путь. Он знал, как, обманывая себя, угождать воле к смерти. Он замышлял для Германии смерть, но сулил ей лучшую жизнь. Поставленный у власти, он не изменился. Он измышлял новых врагов своей нации и разжигал новую ненависть, и раздувал, питал, лелеял новые страхи.
Немецкая нация вопрошала языком, но не рассудком. Разве жизнь в страхе, сожительство со страхом, порождающее новые страхи, — лучшая жизнь? Разве всеобщее рабство — лучшая жизнь? Да! Да! — кричала немецкая нация, ибо ее рассудок ревностно готовил саморазрушение. Обман помогал делу.
Тогда жизнь Германии, как достойной жизнедеятельной нации, жизнь немцев, как членов человеческого общества, оказалась закованной в цепи рабства, а жизнедеятельность, достоинство и человечность погибли на костре страха. Немецкая нация в пароксизме страха перед содеянным ею распалялась на этом костре, радостно гремя цепями, приковавшими ее к смерти, неистово ликовала, испуская дикие вопли, и кинулась, наконец, взбесившимся зверем на мир. Это был апогей неуверенности.
Нечто, именуемое нацистской идеей, сулившее массовое истребление, расползалось по земле. Это был апофеоз современного мира и его игры в бизнес. И всюду, куда проникала эта идея и где она находила созревших для гибели людей, сильных только своей волей к самоистреблению, — там она находила себе жертвы. Вся банда Тэккера и, конечно, сам Тэккер были именно такими людьми. Одни из них созрели больше, другие меньше, но созревали они все. В каждом из них подытоживалась история современного мира на 1934 год. И все, чему предстояло свершиться после 1934 года, в значительной мере явится делом их рук. То, что они примут и что отвергнут, на чем сыграют и в чем просчитаются, породит события ближайших лет.
Таков был груз истории, легший на плечи Бауера. Бауер больше других созрел для гибели, и он плыл, утопая, в потоке истории навстречу Фикко.
Часть седьмая
«Жертвы»
1
В тот же вторник, в девять часов вечера, Уилок поджидал Джо в условленном месте — на углу Сорок седьмой улицы и Мэдисон авеню. Джо, еще не доезжая до угла, увидел Уилока, притормозил и, не останавливая машины, на ходу открыл дверцу. Он тут же включил скорость и повел машину дальше, предоставив закрывать дверцу Уилоку. Резко свернув на Сорок девятую улицу, он поставил машину к тротуару у Пятой авеню. Небольшой лимузин, шурша шинами, вынырнул из-за угла, затормозил и начал медленно приближаться.
— Наклонитесь, — сказал Джо. Сам он нагнулся так низко, что уперся руками в пол. Спина его была обращена к улице. Уилок смотрел на него с удивлением.
— Да наклоните же голову, черт вас дери, — сказал Джо.
Уилок согнулся и наклонил голову; теперь с улицы видны были только его плечи. Когда лимузин проехал мимо, Уилок и Джо выпрямились.
— В чем дело? — спросил Уилок.
— Я сам не знаю.
— Какого дьявола…
— Просто я хотел проверить, не следят ли за нами, и вот — сами видели! Значит, к нам уже приставили кого-то.
— Послушайте…
— Вероятно, ваш коммутатор под наблюдением. А, впрочем, может быть, и нет. Может быть…
— Я адвокат и ни от кого не собираюсь бегать.
— Что-то не разобрал я, кто в машине, — Фикко кого-то подослал, или это штучки Холла. Вы не разглядели?
— Да какое мне дело? — сказал Уилок. — Вы давно хотите втравить меня в такую историю. Я этого не потерплю.
— Знаете, что они делают? Они сидят за углом в машине и поджидают нас. Детские игрушки. Они думают, мы попались, но это уж — ах, оставьте. Это колдовские юнцы, это не Фикко — не его стиль.
— Вы что, не слышите, что я вам говорю?
— Я уже давно мог бы отвязаться от них, — как только они проехали, но я хочу проверить. Вот увидите, они сейчас пошлют кого-нибудь на угол, чтобы им подали сигнал, если мы повернем назад на Мэдисон авеню.
— Вы не можете повернуть назад, здесь одностороннее движение, — сказал Уилок.
— Я хочу дождаться и посмотреть, что это за птица — от Фикко или от Холла.
Джо и Уилок сквозь ветровое стекло наблюдали за перекрестком. Если об их свидании стало известно Холлу, это значит, что к коммутатору Уилока подсадили слухача. Но если пронюхал Фикко, тогда одно из двух — либо за ними уже давно следят, либо Фикко держит у Тэккера своего человека. Десятки людей проходили по тротуару. Трудно было сказать, кто из них торчит тут, чтобы следить за машиной Джо.
— А, может быть, они хитрые, — сказал Джо, — взяли с собой женщину на подмогу. Следите и за женщинами.
— Да оставьте вы меня в покое с вашими фокусами! — вскричал Уилок. — Я юрисконсульт, у меня совсем особое положение, не то, что у всех вас. Вы как будто забываете об этом.
Джо не сводил глаз с перекрестка. Он был взволнован, встревожен, но сидел спокойно и слегка улыбался, словно это волнение было ему по душе. Ему было по душе все, что мешало думать. — Не пойму, кого вы дурачите, — сказал он. — Самого себя, что ли?
— Никого я не дурачу. Черт возьми, почему вы меня не слушаете? Скажите мне, где Тэккер, и я пойду к нему сам, как адвокат к своему клиенту, без всяких штук.
— Постойте! Смотрите назад.
Джо включил обратный ход, дал газ, и машина попятилась. Джо ни на секунду не спускал глаз с перекрестка. Он умел водить машину. Чуть касаясь пальцами руля, он мог заставить ее идти прямо, как стрела. Человек На противоположном углу поднял руку и начал поспешно переходить улицу.
— Так я и думал, что мы его выловим, — сказал Джо.
По его расчетам, лимузин, получив сигнал, должен был свернуть на Пятидесятую улицу и помчаться к Мэдисон авеню, чтобы перехватить их. Джо вел машину обратным ходом, пока, как он предполагал, лимузин не свернул на Пятидесятую улицу. Тогда он рванул машину вперед. Человек на углу Пятой авеню, увидев, что машина Джо приближается, замахал руками, подзывая такси. Джо снова улыбнулся. Никакому такси за ним не угнаться. Проезжая мимо сыщика, он взглянул на него. Лицо было ему незнакомо, но Джо решил, что он не из фикковской шайки, — слишком хорошо одет.
— Следите, какое он возьмет такси.
— Желтое.
— Запомните номер и следите за ним.
На углу Пятой авеню сигнал светофора был зеленый, и Джо свернул налево, к центру. Будь сигнал красный, Джо свернул бы направо. Старт был удачный. Такси, когда его подозвал сыщик, ехало в обратном направлении. Ему пришлось повернуть и подождать сигнала. Джо прикинул, что лимузин, должно быть, стоит теперь на углу Пятидесятой улицы и Мэдисон авеню и оттуда следят, в какую сторону он поедет. Они там, конечно, уже поняли, что он поехал к центру. Но в деловых кварталах в эти часы было легче скрыться. Меньше движения. Можно срезать два-три угла.
Джо ехал прямо по Пятой авеню. Он подстерегал удобный случай отделаться от такси и старался подъехать к перекрестку за секунду до красного света. Такси застрянет у светофора, а он проскочит, минует следующий перекресток и свернет за угол, опередив своего преследователя на два квартала. Он вел машину, ни о чем не думая, только считая перекрестки. По спине шофера ехавшей впереди машины он мог сказать наперед, что тот собирается сделать: свернуть направо или налево или затормозить. Он мог определить расстояние с точностью до одного дюйма, даже не думая об этом.
— Знаете, — сказал он Уилоку, — когда меня подхлестнут вот так, я лучше веду машину.
Уилок через заднее окно следил за такси.
— У вас нахальства хоть отбавляй, — сказал он. — Почему вы позволяете себе проделывать со мной такие штуки?
— А я думал, что такие мальчики, как вы, любят поиграть в «сыщики и разбойники».
На Тридцать девятой улице Джо, наконец, осуществил свой план. Он проскочил перекресток в последнюю секунду, а такси слишком отстало, чтобы поспеть за ним. На Тридцать восьмой улице поперечное движение было небольшое. Джо и тут проскочил перекресток, потом свернул направо, на Тридцать седьмую улицу, потом, не сбавляя хода, еще раз направо, на Шестую авеню, и на полной скорости вылетел на Тридцать восьмую улицу. Здесь он свернул направо, на Пятую авеню, поехал прямо до Тридцать шестой улицы и свернул налево, к Мэдисон авеню. Он подвел машину к тротуару, потушил фары и выключил мотор.
— Я буду следить за Мэдисон авеню, а вы смотрите на Пятую авеню, — сказал он.
С минуту они сидели молча. Вечерний Нью-Йорк возбужденно жужжал вокруг них, откликаясь на их собственное возбуждение.
— Желал бы я знать, зачем вы это со мной делаете, — проговорил наконец Уилок.
— Ничего я с вами не делаю.
— Вы всегда так. Никак не хотите понять, что я только юрисконсульт синдиката, а не член его.
— Я получаю приказания от Бена, — сказал Джо. — Ему нужно с вами о чем-то поговорить, и он велел мне привезти вас и сделать это так, чтобы никто не знал, где он.
— Почему он не сказал этого мне? Я бы просто пришел к нему, без всяких фокусов.
— Вот в этом-то все и дело. Он не верит, что вы сумеете отвязаться от хвоста. Для него вы все еще пай-мальчик, воспитанный в колледже.
Джо поехал дальше, огибая углы, замедляя ход, останавливаясь, снова прибавляя скорость, возвращаясь назад, но все время двигаясь в направлении северо-западной части города. В конце концов он подвел машину к стоянке на Пятьдесят восьмой улице и сказал, что отсюда они поедут на метро. По безлюдной полутемной улице они подошли к станции. По дороге Джо один раз остановился и, поставив ногу на пожарный кран, развязал и завязал шнурок на ботинке. Он проверял, не следят ли за ними. Никого не было.
— Я хочу, чтобы вы поняли раз и навсегда… — начал Уилок.
— Послушайте, что я вам скажу, — прервал его Джо. — Я ничего не имею против вас. Мы с вами работаем в одном бизнесе. И на этом точка. Во всем, что касается бизнеса, я с вами заодно, но я не стану морочить себе голову из-за того, что у вас, видите ли, гонор или принципы, или черт его знает что. Хотите заседать в Верховном суде? Пожалуйста, мне дела нет, пока это не затрагивает бизнеса. Ясно?
— Я юрисконсульт синдиката и больше ничего, абсолютно ничего.
— Знаете что? — сказал Джо. — Купите себе газету и запишите это там где-нибудь. Пожалуйста, вот вам три цента, — он сунул руку в карман, и Уилок сердито отвернулся.
Они сели в поезд на западной линии метро и вышли на Девяносто шестой улице. По дороге от станции до новой квартиры Тэккера Джо дважды останавливался, чтобы проверить, не следят ли за ними.
2
Последние дни мысль о Фикко не покидала Тэккера. Он знал, что этот субъект собрал вокруг себя шайку и что у него нет ни денег, ни связей — ничего, кроме этой шайки, которую ему нужно кормить. Тэккер хотел выждать и посмотреть, как Фикко будет это делать. Тэккер опасался, что Фикко вообразит, будто его прежний хозяин, оставшись один и связанный по рукам и ногам своим новым бизнесом, стал податлив и, как зрелый плод, сам просится в руки.
А потом Тэккер узнал, что именно так Фикко и думал. Он узнал об этом поздно вечером в понедельник, через час после того, как судья Гаррет прекратил дело против банка Лео Минча. Один из белых банкиров-лотерейщиков, некто Джилиам, явился к Тэккеру искать у него защиты и договориться о том, во сколько эта защита может ему обойтись. Он рассказал, что накануне вечером, в воскресенье, когда он гул ял около дома со своей собачкой, двое неизвестных ему людей вышли из стоявшего неподалеку автомобиля, подошли к нему и заявили, что хотят с ним поговорить.
— Ну что ж, — сказал он, — я слушаю.
Джилиам был высокий, грузный мужчина с выдающейся вперед нижней челюстью и курчавой седой шевелюрой, развевавшейся вокруг маленького остроносого лица. В свое время он был куклуксклановцем в одном из южных штатов и потому считал, что ему сам черт не брат, в доказательство чего всегда ходил с револьвером. Люди были о нем такого же мнения. Считалось, что Джилиам не из тех, кто полезет под кровать со страху.
Двое неизвестных сказали, что предпочитают вести с ним разговор с глазу на глаз, в машине. Тут Джилиам испугался. Ему понятно было, что это значит, — он бывал в кино. Он хотел свистнуть собаку, рассчитывая, что она залает, поднимет тревогу, и это даст ему возможность вытащить револьвер и пугнуть бандитов. Однако те, заметив, что его губы округлились для свиста, взяли его за локти и, прежде чем он успел издать хоть звук, повели к машине. Они не тащили его, не применяли силы. Они просто вели его, и Джилиам был так поражен и испуган, что покорно шел, не зная, что ему делать. Собака осталась около дома.
Джилиам припомнил, что несколько лет назад, когда он держал на паях дансинг в Гарлеме, один из этих молодчиков был у него там вышибалой; но имени его Джилиам вспомнить не мог.
Тэккер спросил, каков он с виду, и решил, что это Джэз Смитти, служивший швейцаром в ночном клубе на Пятьдесят второй улице, где жена Фикко работала в дамской комнате.
Никого из остальных молодчиков Джилиам описать не смог. Он был слишком взволнован, чтобы их разглядывать. Кажется, их было четверо, но поручиться он не мог, возможно, их было даже пять или шесть. Джилиам помнил, что автомобиль был большой, семиместный, и Тэккер с удивлением подумал, где Фикко его раздобыл. Он решил, что, вероятно, кто-нибудь из фикковской шайки работает шофером — в похоронном бюро или еще где-нибудь — и взял оттуда машину.
Когда машина тронулась, они начали допытываться у Джилиама, что Тэккер и Джо Минч делают в лотерейном бизнесе. Их шайка, как видно, пронюхала о существовании синдиката, но им нужно было дознаться, кто в него входит и где помещаются банки. Джилиам не мог им ничего сказать. Он не состоял в синдикате. Его лотерея не очень пострадала от подтасовки выигрыша, и Джо даже еще не принимался за нее. Джилиам сказал этим молодчикам — всем, сколько их там было, — четверо, пятеро, шестеро, кто их знает, — одну только правду: он сказал, что Джо появился в тот момент, когда большинство банков уже лопнуло и все полетело вверх тормашками, и он, Джилиам, не успел никого повидать и ничего не знает.
— Думается мне, — сказал парень, который по описанию походил на Джэза, — что его надо отвезти в такое местечко, где ему можно будет развязать язык.
— Я больше ничего не знаю, — сказал Джилиам. — Честное слово! Честное слово! Клянусь вам памятью матери.
Они выехали на темное, унылое Гарлемское шоссе, пролегающее между рекой и лесистым склоном. Джилиам стал на колени и клялся им памятью матери, что говорит правду. Джэз сказал, — а откуда мы знаем, может, ты — сукин сын, и Джилиам сказал, — нет, нет, клянусь вам памятью матери. — Джо, Лео, Тэккер — вот все, что он знает, все, что слышал. Он не знает даже, где помещается теперь банк Лео, так как на прошлой неделе на него был сделан налет, и банк перевели в другое место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Что же? Он обладал чудесным даром убеждения? Или ему ниспослана была помощь свыше? В чем же причина его успеха?
Если бы из его плана действий логически вытекала надежда на спасение, если бы, например, этот план означал конец неуверенности и возможность нового труда на земле — труда, имеющего иную цель, нежели разлагающий процесс наживы, и не обрекающего тех, кто не достиг этой цели, на смерть без погребения, на смерть, которую можно заранее предвкусить и выстрадать, — тогда вожак несомненно тоже был бы отвергнут. Он был бы встречен как враг — враг воли к самоуничтожению — и стал бы предметом ненависти и пищей для страха. Но выход, который предлагал вожак, полностью укладывался в рамки жизненного опыта маленького человека. Он не сулил исцеления от неуверенности, он только соответствовал ее симптомам. Поэтому маленький человек готов был принять эту помощь. Ведь план вожака не давал надежды на успех. Это не был враг воли к смерти — это был ее союзник. И маленький человек с жадностью за него ухватился.
Итак, маленький человек вопрошал вожака языком, но не рассудком. Ибо рассудок его знал, что вожак лжет ему и на самом деле обещает только смерть. Ложь вожака помогала маленькому человеку скрывать от самого себя невыносимую правду, а помимо этого у маленького человека была еще и своя ложь, которая также помогала. «Что я теряю? — говорил он себе. — Я обязан, по крайней мере, испробовать все, что можно, чтобы потом честно сказать: я все испробовал».
Вы спросите, какое отношение имеют убогие перипетии незначительной жизни маленького человека к такому грандиозному процессу, как история?
Так вот — это был 1934 год. Немецкая нация, подготовленная историей, так же как был подготовлен маленький человек, и затем так же, как и он, ввергнутая в пучину экономического кризиса, подобно ему выдумывала себе врагов и разжигала в себе ненависть, и питала и раздувала страх, и дала увлечь себя вожаку — грубому, омерзительно-извращенному субъекту. Все происходило так же, как с маленьким человеком. Вожак немцев был из их числа. Он носил в себе волю к смерти и знал к ней путь. Он знал, как, обманывая себя, угождать воле к смерти. Он замышлял для Германии смерть, но сулил ей лучшую жизнь. Поставленный у власти, он не изменился. Он измышлял новых врагов своей нации и разжигал новую ненависть, и раздувал, питал, лелеял новые страхи.
Немецкая нация вопрошала языком, но не рассудком. Разве жизнь в страхе, сожительство со страхом, порождающее новые страхи, — лучшая жизнь? Разве всеобщее рабство — лучшая жизнь? Да! Да! — кричала немецкая нация, ибо ее рассудок ревностно готовил саморазрушение. Обман помогал делу.
Тогда жизнь Германии, как достойной жизнедеятельной нации, жизнь немцев, как членов человеческого общества, оказалась закованной в цепи рабства, а жизнедеятельность, достоинство и человечность погибли на костре страха. Немецкая нация в пароксизме страха перед содеянным ею распалялась на этом костре, радостно гремя цепями, приковавшими ее к смерти, неистово ликовала, испуская дикие вопли, и кинулась, наконец, взбесившимся зверем на мир. Это был апогей неуверенности.
Нечто, именуемое нацистской идеей, сулившее массовое истребление, расползалось по земле. Это был апофеоз современного мира и его игры в бизнес. И всюду, куда проникала эта идея и где она находила созревших для гибели людей, сильных только своей волей к самоистреблению, — там она находила себе жертвы. Вся банда Тэккера и, конечно, сам Тэккер были именно такими людьми. Одни из них созрели больше, другие меньше, но созревали они все. В каждом из них подытоживалась история современного мира на 1934 год. И все, чему предстояло свершиться после 1934 года, в значительной мере явится делом их рук. То, что они примут и что отвергнут, на чем сыграют и в чем просчитаются, породит события ближайших лет.
Таков был груз истории, легший на плечи Бауера. Бауер больше других созрел для гибели, и он плыл, утопая, в потоке истории навстречу Фикко.
Часть седьмая
«Жертвы»
1
В тот же вторник, в девять часов вечера, Уилок поджидал Джо в условленном месте — на углу Сорок седьмой улицы и Мэдисон авеню. Джо, еще не доезжая до угла, увидел Уилока, притормозил и, не останавливая машины, на ходу открыл дверцу. Он тут же включил скорость и повел машину дальше, предоставив закрывать дверцу Уилоку. Резко свернув на Сорок девятую улицу, он поставил машину к тротуару у Пятой авеню. Небольшой лимузин, шурша шинами, вынырнул из-за угла, затормозил и начал медленно приближаться.
— Наклонитесь, — сказал Джо. Сам он нагнулся так низко, что уперся руками в пол. Спина его была обращена к улице. Уилок смотрел на него с удивлением.
— Да наклоните же голову, черт вас дери, — сказал Джо.
Уилок согнулся и наклонил голову; теперь с улицы видны были только его плечи. Когда лимузин проехал мимо, Уилок и Джо выпрямились.
— В чем дело? — спросил Уилок.
— Я сам не знаю.
— Какого дьявола…
— Просто я хотел проверить, не следят ли за нами, и вот — сами видели! Значит, к нам уже приставили кого-то.
— Послушайте…
— Вероятно, ваш коммутатор под наблюдением. А, впрочем, может быть, и нет. Может быть…
— Я адвокат и ни от кого не собираюсь бегать.
— Что-то не разобрал я, кто в машине, — Фикко кого-то подослал, или это штучки Холла. Вы не разглядели?
— Да какое мне дело? — сказал Уилок. — Вы давно хотите втравить меня в такую историю. Я этого не потерплю.
— Знаете, что они делают? Они сидят за углом в машине и поджидают нас. Детские игрушки. Они думают, мы попались, но это уж — ах, оставьте. Это колдовские юнцы, это не Фикко — не его стиль.
— Вы что, не слышите, что я вам говорю?
— Я уже давно мог бы отвязаться от них, — как только они проехали, но я хочу проверить. Вот увидите, они сейчас пошлют кого-нибудь на угол, чтобы им подали сигнал, если мы повернем назад на Мэдисон авеню.
— Вы не можете повернуть назад, здесь одностороннее движение, — сказал Уилок.
— Я хочу дождаться и посмотреть, что это за птица — от Фикко или от Холла.
Джо и Уилок сквозь ветровое стекло наблюдали за перекрестком. Если об их свидании стало известно Холлу, это значит, что к коммутатору Уилока подсадили слухача. Но если пронюхал Фикко, тогда одно из двух — либо за ними уже давно следят, либо Фикко держит у Тэккера своего человека. Десятки людей проходили по тротуару. Трудно было сказать, кто из них торчит тут, чтобы следить за машиной Джо.
— А, может быть, они хитрые, — сказал Джо, — взяли с собой женщину на подмогу. Следите и за женщинами.
— Да оставьте вы меня в покое с вашими фокусами! — вскричал Уилок. — Я юрисконсульт, у меня совсем особое положение, не то, что у всех вас. Вы как будто забываете об этом.
Джо не сводил глаз с перекрестка. Он был взволнован, встревожен, но сидел спокойно и слегка улыбался, словно это волнение было ему по душе. Ему было по душе все, что мешало думать. — Не пойму, кого вы дурачите, — сказал он. — Самого себя, что ли?
— Никого я не дурачу. Черт возьми, почему вы меня не слушаете? Скажите мне, где Тэккер, и я пойду к нему сам, как адвокат к своему клиенту, без всяких штук.
— Постойте! Смотрите назад.
Джо включил обратный ход, дал газ, и машина попятилась. Джо ни на секунду не спускал глаз с перекрестка. Он умел водить машину. Чуть касаясь пальцами руля, он мог заставить ее идти прямо, как стрела. Человек На противоположном углу поднял руку и начал поспешно переходить улицу.
— Так я и думал, что мы его выловим, — сказал Джо.
По его расчетам, лимузин, получив сигнал, должен был свернуть на Пятидесятую улицу и помчаться к Мэдисон авеню, чтобы перехватить их. Джо вел машину обратным ходом, пока, как он предполагал, лимузин не свернул на Пятидесятую улицу. Тогда он рванул машину вперед. Человек на углу Пятой авеню, увидев, что машина Джо приближается, замахал руками, подзывая такси. Джо снова улыбнулся. Никакому такси за ним не угнаться. Проезжая мимо сыщика, он взглянул на него. Лицо было ему незнакомо, но Джо решил, что он не из фикковской шайки, — слишком хорошо одет.
— Следите, какое он возьмет такси.
— Желтое.
— Запомните номер и следите за ним.
На углу Пятой авеню сигнал светофора был зеленый, и Джо свернул налево, к центру. Будь сигнал красный, Джо свернул бы направо. Старт был удачный. Такси, когда его подозвал сыщик, ехало в обратном направлении. Ему пришлось повернуть и подождать сигнала. Джо прикинул, что лимузин, должно быть, стоит теперь на углу Пятидесятой улицы и Мэдисон авеню и оттуда следят, в какую сторону он поедет. Они там, конечно, уже поняли, что он поехал к центру. Но в деловых кварталах в эти часы было легче скрыться. Меньше движения. Можно срезать два-три угла.
Джо ехал прямо по Пятой авеню. Он подстерегал удобный случай отделаться от такси и старался подъехать к перекрестку за секунду до красного света. Такси застрянет у светофора, а он проскочит, минует следующий перекресток и свернет за угол, опередив своего преследователя на два квартала. Он вел машину, ни о чем не думая, только считая перекрестки. По спине шофера ехавшей впереди машины он мог сказать наперед, что тот собирается сделать: свернуть направо или налево или затормозить. Он мог определить расстояние с точностью до одного дюйма, даже не думая об этом.
— Знаете, — сказал он Уилоку, — когда меня подхлестнут вот так, я лучше веду машину.
Уилок через заднее окно следил за такси.
— У вас нахальства хоть отбавляй, — сказал он. — Почему вы позволяете себе проделывать со мной такие штуки?
— А я думал, что такие мальчики, как вы, любят поиграть в «сыщики и разбойники».
На Тридцать девятой улице Джо, наконец, осуществил свой план. Он проскочил перекресток в последнюю секунду, а такси слишком отстало, чтобы поспеть за ним. На Тридцать восьмой улице поперечное движение было небольшое. Джо и тут проскочил перекресток, потом свернул направо, на Тридцать седьмую улицу, потом, не сбавляя хода, еще раз направо, на Шестую авеню, и на полной скорости вылетел на Тридцать восьмую улицу. Здесь он свернул направо, на Пятую авеню, поехал прямо до Тридцать шестой улицы и свернул налево, к Мэдисон авеню. Он подвел машину к тротуару, потушил фары и выключил мотор.
— Я буду следить за Мэдисон авеню, а вы смотрите на Пятую авеню, — сказал он.
С минуту они сидели молча. Вечерний Нью-Йорк возбужденно жужжал вокруг них, откликаясь на их собственное возбуждение.
— Желал бы я знать, зачем вы это со мной делаете, — проговорил наконец Уилок.
— Ничего я с вами не делаю.
— Вы всегда так. Никак не хотите понять, что я только юрисконсульт синдиката, а не член его.
— Я получаю приказания от Бена, — сказал Джо. — Ему нужно с вами о чем-то поговорить, и он велел мне привезти вас и сделать это так, чтобы никто не знал, где он.
— Почему он не сказал этого мне? Я бы просто пришел к нему, без всяких фокусов.
— Вот в этом-то все и дело. Он не верит, что вы сумеете отвязаться от хвоста. Для него вы все еще пай-мальчик, воспитанный в колледже.
Джо поехал дальше, огибая углы, замедляя ход, останавливаясь, снова прибавляя скорость, возвращаясь назад, но все время двигаясь в направлении северо-западной части города. В конце концов он подвел машину к стоянке на Пятьдесят восьмой улице и сказал, что отсюда они поедут на метро. По безлюдной полутемной улице они подошли к станции. По дороге Джо один раз остановился и, поставив ногу на пожарный кран, развязал и завязал шнурок на ботинке. Он проверял, не следят ли за ними. Никого не было.
— Я хочу, чтобы вы поняли раз и навсегда… — начал Уилок.
— Послушайте, что я вам скажу, — прервал его Джо. — Я ничего не имею против вас. Мы с вами работаем в одном бизнесе. И на этом точка. Во всем, что касается бизнеса, я с вами заодно, но я не стану морочить себе голову из-за того, что у вас, видите ли, гонор или принципы, или черт его знает что. Хотите заседать в Верховном суде? Пожалуйста, мне дела нет, пока это не затрагивает бизнеса. Ясно?
— Я юрисконсульт синдиката и больше ничего, абсолютно ничего.
— Знаете что? — сказал Джо. — Купите себе газету и запишите это там где-нибудь. Пожалуйста, вот вам три цента, — он сунул руку в карман, и Уилок сердито отвернулся.
Они сели в поезд на западной линии метро и вышли на Девяносто шестой улице. По дороге от станции до новой квартиры Тэккера Джо дважды останавливался, чтобы проверить, не следят ли за ними.
2
Последние дни мысль о Фикко не покидала Тэккера. Он знал, что этот субъект собрал вокруг себя шайку и что у него нет ни денег, ни связей — ничего, кроме этой шайки, которую ему нужно кормить. Тэккер хотел выждать и посмотреть, как Фикко будет это делать. Тэккер опасался, что Фикко вообразит, будто его прежний хозяин, оставшись один и связанный по рукам и ногам своим новым бизнесом, стал податлив и, как зрелый плод, сам просится в руки.
А потом Тэккер узнал, что именно так Фикко и думал. Он узнал об этом поздно вечером в понедельник, через час после того, как судья Гаррет прекратил дело против банка Лео Минча. Один из белых банкиров-лотерейщиков, некто Джилиам, явился к Тэккеру искать у него защиты и договориться о том, во сколько эта защита может ему обойтись. Он рассказал, что накануне вечером, в воскресенье, когда он гул ял около дома со своей собачкой, двое неизвестных ему людей вышли из стоявшего неподалеку автомобиля, подошли к нему и заявили, что хотят с ним поговорить.
— Ну что ж, — сказал он, — я слушаю.
Джилиам был высокий, грузный мужчина с выдающейся вперед нижней челюстью и курчавой седой шевелюрой, развевавшейся вокруг маленького остроносого лица. В свое время он был куклуксклановцем в одном из южных штатов и потому считал, что ему сам черт не брат, в доказательство чего всегда ходил с револьвером. Люди были о нем такого же мнения. Считалось, что Джилиам не из тех, кто полезет под кровать со страху.
Двое неизвестных сказали, что предпочитают вести с ним разговор с глазу на глаз, в машине. Тут Джилиам испугался. Ему понятно было, что это значит, — он бывал в кино. Он хотел свистнуть собаку, рассчитывая, что она залает, поднимет тревогу, и это даст ему возможность вытащить револьвер и пугнуть бандитов. Однако те, заметив, что его губы округлились для свиста, взяли его за локти и, прежде чем он успел издать хоть звук, повели к машине. Они не тащили его, не применяли силы. Они просто вели его, и Джилиам был так поражен и испуган, что покорно шел, не зная, что ему делать. Собака осталась около дома.
Джилиам припомнил, что несколько лет назад, когда он держал на паях дансинг в Гарлеме, один из этих молодчиков был у него там вышибалой; но имени его Джилиам вспомнить не мог.
Тэккер спросил, каков он с виду, и решил, что это Джэз Смитти, служивший швейцаром в ночном клубе на Пятьдесят второй улице, где жена Фикко работала в дамской комнате.
Никого из остальных молодчиков Джилиам описать не смог. Он был слишком взволнован, чтобы их разглядывать. Кажется, их было четверо, но поручиться он не мог, возможно, их было даже пять или шесть. Джилиам помнил, что автомобиль был большой, семиместный, и Тэккер с удивлением подумал, где Фикко его раздобыл. Он решил, что, вероятно, кто-нибудь из фикковской шайки работает шофером — в похоронном бюро или еще где-нибудь — и взял оттуда машину.
Когда машина тронулась, они начали допытываться у Джилиама, что Тэккер и Джо Минч делают в лотерейном бизнесе. Их шайка, как видно, пронюхала о существовании синдиката, но им нужно было дознаться, кто в него входит и где помещаются банки. Джилиам не мог им ничего сказать. Он не состоял в синдикате. Его лотерея не очень пострадала от подтасовки выигрыша, и Джо даже еще не принимался за нее. Джилиам сказал этим молодчикам — всем, сколько их там было, — четверо, пятеро, шестеро, кто их знает, — одну только правду: он сказал, что Джо появился в тот момент, когда большинство банков уже лопнуло и все полетело вверх тормашками, и он, Джилиам, не успел никого повидать и ничего не знает.
— Думается мне, — сказал парень, который по описанию походил на Джэза, — что его надо отвезти в такое местечко, где ему можно будет развязать язык.
— Я больше ничего не знаю, — сказал Джилиам. — Честное слово! Честное слово! Клянусь вам памятью матери.
Они выехали на темное, унылое Гарлемское шоссе, пролегающее между рекой и лесистым склоном. Джилиам стал на колени и клялся им памятью матери, что говорит правду. Джэз сказал, — а откуда мы знаем, может, ты — сукин сын, и Джилиам сказал, — нет, нет, клянусь вам памятью матери. — Джо, Лео, Тэккер — вот все, что он знает, все, что слышал. Он не знает даже, где помещается теперь банк Лео, так как на прошлой неделе на него был сделан налет, и банк перевели в другое место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59