— В юридическом?— Для Ромми. Его судила судья-наркоманка.— Он не первый подсудимый, у которого судья был ущербным. Дело пересматривалось, Артур. Дважды. Велись бесконечные разбирательства. И ни один суд не обнаружил ничего похожего на существенные ошибки.— А как же конституция?Она не уловила связи.— Конституция?— Джиллиан, конституция обещает каждому подсудимому справедливый суд. Думаешь, это означает процесс, который ведет судья, изо дня в день нарушающий закон? Судья, у которого не только нарушен ход мыслей, но еще есть основательный мотив не противодействовать обвинителям и полицейским?Вот оно что. Джиллиан откинулась на спинку кресла. Об этой стороне она ни разу не задумывалась. Она наскоро обдумала все дело в тот первый день, когда встретилась с Артуром в кафе, кратко обговорила его с Даффи и предала забвению. Занимал ее только собственный суд над собой. Но вспомнив о дисциплине, пришла к тем же выводам, что и Артур. Он справедливо находил ее виновной.— Мюриэл уже звонила, спрашивала, что я собираюсь делать, — сказал Артур.— И что?— И я ответил, что внесу поправку в ходатайство о пересмотре дела, заявлю, что твоя наркомания нарушила право Ромми на справедливый суд.— Вызовешь меня на свидетельское место?— Если будет необходимо.Джиллиан хотела высказать предположение, что он ведет себя наигранно или импульсивно. Как ему допрашивать женщину, с которой спит? Но ответ был прост. «Я соображаю не так быстро, как прежде», — с горечью подумала она. Видимо, она уже не была той женщиной, с которой он делит постель.— Господи, Джиллиан. Мне просто невыносима эта мысль. Ты покупаешь в подворотнях наркотик, а потом идешь судить других? Не могу себе этого представить. А ты? Господи, что ты собой представляешь?Ну, вот оно. Она знала, что рано или поздно у Артура возникнет этот вопрос.— Артур, ты надеешься выиграть дело с этой новой тактикой?Джиллиан испугалась, что это может показаться просьбой о прощении. Потом поняла, что так оно и есть.— Джиллиан, ты думаешь, я бы сделал это, чтобы воздать тебе по заслугам? Нет. Нет. Памела уже начала исследования. Новый суд намечен. Но моя точка зрения заключается в том, что новое слушание дела недопустимо по закону, запрещающему дважды подвергать суду за одно и то же преступление. Обвинение не исполнило своей основной обязанности обеспечить правомочный суд. Мюриэл, кажется, хочет выслушать это толкование.На миг Джиллиан представила себе, как Мюриэл это воспримет. Даже в поражении она будет смеяться последней. Редкий успех в судебном споре — иметь возможность разбить сердце своему оппоненту.— Вот оно что, — сказала Джиллиан. — Значит, я козел отпущения. Убийца троих людей избегает ответственности, потому что я пристрастилась к героину. Такое объяснение будет дано прессе?Артур не ответил, поскольку отрицать это не имело смысла. В глазах жителей города она была отщепенкой, позорным явлением. Но теперь возрастет до чудовища. Артур, поняла Джиллиан, уже видит ее такой. Его покрасневшие глаза смотрели ужасающе беспристрастно.— Это моя вина, Джиллиан. Ты меня предупреждала. Рассказывала, как поступала с мужчинами в твоей жизни. Даже представила всю историю дела. И я все равно бросился в омут.Несмотря на сплошную путаницу в голове, она ощутила новый источник боли. Стало ясно, что между ними все кончено. Артур еще никогда не разговаривал с ней жестоко.Джиллиан неуверенно вышла из кабинета и пошла светлыми коридорами к лифтам. Оказавшись на улице, остановилась на тротуаре. «Героин». Она без конца слышала от него это слово. «Героин». Как только она могла совершить над собой такое? Ей требовалось вспомнить, и тут впервые за много лет она отчетливо ощутила приносимое наркотиком полное забытье. 4127 августа 2001 годаМидуэй Мюриэл с Ларри шли под длинными зелеными ветвями дубов и вязов в поисках скамьи. Каждый держал под мышкой сабмарин Жареный хлеб с мясом, сыром, помидорами и т.п.
, завернутый в вощеную бумагу, и в руке ярко-красный стаканчик с кока-колой. Узкий, тянущийся на несколько миль парк был насажен вскоре после Гражданской войны посередине дороги для конных экипажей. Теперь дорога превратилась в четырехрядное шоссе, по нему с шумом проносились машины. Ларри с Мюриэл не пытались разговаривать, пока не оказались перед скамейкой.— Здесь? — спросила Мюриэл.— Где угодно.Эта прогулка привела Старчека в раздражение.— Ларри, сейчас я думала о нас и сообразила, что мы проводили все время в ограниченных пространствах. Понимаешь? Ты говорил о садах, но мы всегда находились в помещениях. В судебных залах. Кабинетах. Номерах отелей.Проезжавший мимо громадный автобус взревел, увеличив скорость, и до них донесся удушливый запах его выхлопных газов.— Здесь прямо как на природе, — сказал Ларри. — Мюриэл, отчего по пути у меня было ощущение, что я иду на казнь?Мюриэл неудачно попыталась улыбнуться. Развернула свой обед, но отложила его. Следующая фраза почему-то требовала свободных рук.— Я решила прекратить наше дело против Ромми Гэндолфа, — сказала она. Взвесить «за» и «против» ей было нетрудно. На шести вещах, выкопанных Ларри в сарае Эрно, были отпечатки пальцев Эрдаи и Коллинза и ни единой улики против Ромми. Говоря об этом, она содрогалась от страха.Ларри откусил большой кусок сандвича и продолжал жевать, но двигаюсь только его челюсть. Ветер поднял его распущенный галстук и долгое время удерживал параллельно земле.— Ты первый, кому я сказала. После Неда, разумеется.Проглотив, Ларри сказал:— Я здесь для того, чтобы никто не услышал моих криков. Так?Мюриэл об этом не думала. Но интуиция, как всегда, направила ее на верный путь.— Ты, наверное, шутишь, Мюриэл. Положение у тебя превосходное. Ты сказала, Артур на сделку не согласится, но теперь у него нет выбора, если он не хочет смешивать с грязью свою подружку.Мюриэл до сих пор так и не поняла до конца различий между их мирами. Ларри был одним из умнейших людей в ее окружении. Он читал книги. Умел мыслить абстрактно. Но закон представлял для него просто-напросто тактические уловки. Старчек не давал себе труда задумываться, как юристы, о границах допустимого. Он видел только большую картину, где обвинители и адвокаты выдумывали логические основания для того, чтобы делать то, что им нужно.— Сомневаюсь, что он на это пойдет, — ответила Мюриэл. — Ему придется предать клиента, чтобы выручить Джиллиан.— Есть смысл сделать попытку.— Ларри, это неэтично для нас обоих. Я не могу предлагать такое Артуру.— Мюриэл, кому ты это говоришь?— Ларри, я совершаю ошибки, как и все люди, но стараюсь их исправлять. Я согласна с тем, что нельзя навязывать людям правила, если сам не живешь по ним. Кроме того, — сказала она и ощутила трепет сердца, — я уже не верю, что Шланг виновен.Мюриэл предвидела, как он это воспримет, но видеть, как Ларри уходит в себя, было все-таки мучительно. Спина и лицо его отвердели, как бетон. Он был единственным человеком на свете, который любил ее так, как ей хотелось, и теперь превращался в ее врага.— Шланг сознался, — спокойно сказал Ларри.Это и являлось главной загвоздкой. В конце концов она могла бы сказать, что он обманул ее. Но Ларри, прослужившему детективом больше двадцати лет, тогда пришлось бы признать, что он сам обманулся. Это могло объясняться недостатком честности или компетентности. Или в некоторой степени того и другого. Однако сейчас ему было бы еще тяжелее приписать свою ошибку стремлению угодить ей.Накануне Мюриэл сочла его мелодраматичным, когда он сказал, что она не может так поступать с ним. Однако Ларри часто одерживал над ней верх, и ему это удалось снова. Принять ее суждение означало бы уничтожить себя в собственных глазах. На такое не способна никакая любовь.— Ларри, при создавшемся положении все ляжет на Джиллиан. Не на Дикермена или Коллинза. Расследование никаких сомнений не вызывает. Между нами говоря, нельзя идти на риск признания того суда неправомочным, это может привести к тому, что двери тюрьмы откроются перед всеми, кого Джиллиан судила в течение многих лет. Такую борьбу нельзя вести в деле, по которому назначена смертная казнь, где процедурные нормы очень жестки.Слушая Мюриэл, Ларри не сводил с нее голубых глаз. В конце концов он поднялся, прошел несколько футов до проволочной урны и бросил в нее недоеденный сандвич. Потом вернулся по вытоптанной дорожке, петлявшей среди склоненной травы и одуванчиков.— Ты понимаешь, что говоришь ерунду, не так ли? Если свалить все на Джиллиан, тебе это поможет гораздо больше, чем мне.— Понимаю, что это поможет нам обоим.— Едва ты освободишь Ромми, Артур тут же возбудит громкий гражданский процесс — и в расследовании вскроется все о заключении Дикермена и допросе Коллинза.— Ларри, никакого расследования не будет. Допрашивать Шланга они не рискнут — он может сказать все, что угодно. Это дело будет завершено быстро и небрежно.— Сразу же после первичных выборов.Ларри сказал, что теперь видит ее расчетливой и совершенно бесчувственной. Но она кивнула в ответ. Какая есть, такая есть. И не всегда хорошая. Подумала, стоит ли говорить, как будет страдать по нему. Ей предстоят жуткие ночи. Но она будет вся в делах. До худших времен еще, видимо, далеко.Накануне она горячо молилась в церкви. Благодарила Бога за все его благодеяния. Содержательную жизнь. Внука Толмиджа. Любви у нее нет, но, видимо, потому, что она хотела ее меньше, чем многие другие. И все же, когда поднялась на ноги, у нее снова закружилась голова. Ей очень захотелось подползти к нему. Но она избрала для себя одиночество. Багровый от ярости, Ларри горбился, подперев голову рукой. Она понимала, что он теперь всегда будет думать о ней, как о женщине, испортившей ему жизнь.— Мне нужно ехать к Джону Леонидису, — сказала она ему. — Я обещана встретиться с ним в «Рае».— Возвращаешься на место преступления? — сказал Ларри.— Совершенно верно.— Не проси, чтобы я покрывал тебя перед ним. Или перед полицейскими. Не стану, Мюриэл. Буду рассказывать правду о тебе всем, кто спросит.Ее враг. Его правду. Она последний раз взглянула на него и пошла искать такси.Половину пути к ресторану Мюриэл тихо плакала. Потом, когда до него осталось несколько миль, стала думать о том, что скажет Джону. Она собиралась рассказать ему все, все подробности. Джон не болтлив, а если разболтает, быть по сему. Но теперь она старалась найти слова, чтобы утешить его. Джон Леонидис ждал десять лет, чтобы кто-то смертью искупил преступление против его отца. Даже если она сможет убедить Джона, что Эрно повинен в смерти Гаса один, в чем теперь у нее не оставалось сомнений, — даже в этом случае Джон будет расстроен и огорчен мыслью, что Эрдаи умер своей смертью. После десятилетия разборов дел об убийствах и общения с родственниками жертв Мюриэл была убеждена, что понесшие утрату люди в какой-то отдаленной части сознания — первобытной, страшащейся тьмы и громких звуков — верят, что, когда убьют, кого нужно, того, кто заслуживает быть стертым с лица земли, их погибший любимый человек вернется к жизни. Такова жалкая логика мщения, усвоенная в детских манежах, логика жертвенных алтарей, где люди пытались обменять одну жизнь на другую.Мюриэл видела, исполняя обязанности контролера, уже три казни. После первой отец жертвы, матери двоих детей, застреленной возле бензоколонки, уехал озлобленным, раздраженным, так как предложенное в качестве утешения зрелище лишь расстроило его еще больше. Но две другие семьи утверждали, что зрелище казни дало им кое-что — чувство достижения цели, сознание, что в мире восстановлено некое величественное равновесие, успокоение, что по крайней мере никто уже не пострадает от казненного мерзавца так, как они. Однако страдающая в ту минуту Мюриэл никак не могла вспомнить, почему совершение еще одного зла кому-то на земле улучшит жизнь.Мюриэл остановила машину у толстых стеклянных дверей «Рая», отчетливо вспомнив, как чувствовала себя в немилосердную летнюю жару, когда десять лет назад входила туда с Ларри. Как прохладный воздух внезапно овеял ее голые ноги, еще горящие от того, чем они занимались час тому назад. Это уже в прошлом. Он в прошлом. Мюриэл снова взглянула в лицо этому факту. Возможно, мысль о Ларри и его преданности тому, что теперь ей казалось фикцией, напомнила Мюриэл о Ромми Гэндолфе. В какой-то призрачный миг она увидела Шланга словно бы в комиксе, под тусклой лампочкой в сырой камере. У нее возникло желание рассмеяться, но почему-то возникшая в воображении лампочка оказалась, в сущности, первым вестником ее нарастающей горечи. Десятилетия, всю оставшуюся жизнь она будет отгонять мучительные воспоминания о том, что они причинили этому человеку и почему.Встретил ее Джон, как всегда, сердечно. Обнял, затем повел в кабинет, некогда принадлежавший его отцу. Фотографии Гаса все так же висели на стенах.— Неприятная новость, правда? — спросил Джон. Он читал в субботних и воскресных газетах о Джиллиан. Выражение Эйрза «судья-наркоманка» стало излюбленным заголовком.— Не знаю, Джон. Не знаю, как это назвать.Слушая ее, он постоянно кусал ноготь большого пальца, Мюриэл даже боялась, что пойдет кровь. Она едва удерживалась от того, чтобы остановить Джона. Однако не ей было говорить ему, как воспринимать ее рассказ. Он, как всегда, относился к ней с полным доверием. Бесспорность таких улик, как отпечаток пальца и группа крови, была понятна ему. Охотнее, чем она ожидала, он был готов принять ее суждение, что в тех убийствах Гэндолф не принимал никакого участия. Заслуживала она того или нет, но Джон, подобно многим другим, верил в нее как в юриста. Единственным утешением, которого ему хотелось, было то, какое она и предвидела.— Вы потребовали бы смерти этого типа? Эрдаи? Если бы он все рассказал, но каким-то чудом исцелился бы и не умер?— Джон, мы попытались бы.— Но не добились бы своего?— Нет, пожалуй.— Потому что он был белым?Даже сейчас ей очень хотелось сказать «нет». Присяжные оценивают серьезность этих преступлений по значимости отнятых жизней. При таком подходе, как и при многих других, раса и общественное положение обвиняемого не играют роли. Они бы сосредоточились на том, что жертвы Эрно были трудолюбивыми, содержащими семьи людьми. Противовесом являлась их оценка личности убийцы, и здесь цвет кожи почти не имел значения.— Собственно говоря, присяжные требуют смертной казни только для тех, кого считают опасными и никчемными. На руку Эрно сыграло бы то, что он сделал одно доброе дело, — сказала Мюриэл Джону. — Не допустил, чтобы вместо него умер невиновный человек. Возможно, даже два дела. Он заботился о племяннике.Родная плоть. Родная кровь. Могло сыграть роль и то, что Мюриэл понимала его чувства.— Какой в этом смысл? — спросил Джон. — Какое может иметь значение то или другое? Его жертвы мертвы. Мой отец, Луиза, Джадсон. Судя по твоим словам, этот Эрно был мразью. Убийцей. Лжесвидетелем. Вором. Подонком. Вдвое худшим, чем когда-либо считали Гэндолфа. И он остался бы в живых?Возражений тут быть не могло. Пробы на Эрно ставить было негде.— Джон, вот так обстоят дела со смертными приговорами. Здесь все чрезвычайно — преступление, риск ошибиться, чувства родственников. Пытаешься установить правила, но все они почему-то не действуют или не имеют смысла.Мюриэл привезла расшифровку допроса Коллинза. Джон перевернул несколько страниц и вернул ее.— Все позади, — сказал он и глубоко вздохнул. — По крайней мере будем довольны этим. Все позади.У дверей Мюриэл снова извинилась за свою роль в том, что дело оказалось таким долгим, мучительным, но Джон не желал этого слушать.— Ни за что не поверю, — заговорил он с той же горячностью, с какой описывал бессмысленность закона, — что вы не работали с полной отдачей. Ты, Ларри, Томми. Все вы. Ни за что.Он обнял ее так же крепко, как при встрече, потом отправился искать бинт для большого пальца.Выйдя, Мюриэл остановилась и взглянула на ресторан, где десять лет назад трое людей встретили жуткую смерть. Она всегда будет видеть это простое кирпичное здание с большими окнами, содрогаясь при мысли об ужасе, который Луиза, Пол и Гас испытывали в последние секунды. Стоя там, снова подумала о том невыносимом миге, когда каждый из них осознал, что жизнь, которая нам дороже всего, вот-вот оборвется по прихоти другого человека.В ресторане Джон повторил фразу, которую Мюриэл от него часто слышала — что ему до сих пор видится та кровь на полу. Однако он не закрыл «Рай». Ресторан служил памятником Гасу, вместилищем его духа. Был светлым местом в темную ночь. Теплым местом в холодный день. Где есть еда для голодных. Общество для одиноких. Жизнь, текущая в той обстановке, где люди стараются, подобно Гасу, быть друзьями друг другу.Она будет возвращаться сюда. 4230 августа 2001 годаОсвобождение Одежда, в которой Ромми Гэндолфа судили и привезли в тюрьму, куда-то задевалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
, завернутый в вощеную бумагу, и в руке ярко-красный стаканчик с кока-колой. Узкий, тянущийся на несколько миль парк был насажен вскоре после Гражданской войны посередине дороги для конных экипажей. Теперь дорога превратилась в четырехрядное шоссе, по нему с шумом проносились машины. Ларри с Мюриэл не пытались разговаривать, пока не оказались перед скамейкой.— Здесь? — спросила Мюриэл.— Где угодно.Эта прогулка привела Старчека в раздражение.— Ларри, сейчас я думала о нас и сообразила, что мы проводили все время в ограниченных пространствах. Понимаешь? Ты говорил о садах, но мы всегда находились в помещениях. В судебных залах. Кабинетах. Номерах отелей.Проезжавший мимо громадный автобус взревел, увеличив скорость, и до них донесся удушливый запах его выхлопных газов.— Здесь прямо как на природе, — сказал Ларри. — Мюриэл, отчего по пути у меня было ощущение, что я иду на казнь?Мюриэл неудачно попыталась улыбнуться. Развернула свой обед, но отложила его. Следующая фраза почему-то требовала свободных рук.— Я решила прекратить наше дело против Ромми Гэндолфа, — сказала она. Взвесить «за» и «против» ей было нетрудно. На шести вещах, выкопанных Ларри в сарае Эрно, были отпечатки пальцев Эрдаи и Коллинза и ни единой улики против Ромми. Говоря об этом, она содрогалась от страха.Ларри откусил большой кусок сандвича и продолжал жевать, но двигаюсь только его челюсть. Ветер поднял его распущенный галстук и долгое время удерживал параллельно земле.— Ты первый, кому я сказала. После Неда, разумеется.Проглотив, Ларри сказал:— Я здесь для того, чтобы никто не услышал моих криков. Так?Мюриэл об этом не думала. Но интуиция, как всегда, направила ее на верный путь.— Ты, наверное, шутишь, Мюриэл. Положение у тебя превосходное. Ты сказала, Артур на сделку не согласится, но теперь у него нет выбора, если он не хочет смешивать с грязью свою подружку.Мюриэл до сих пор так и не поняла до конца различий между их мирами. Ларри был одним из умнейших людей в ее окружении. Он читал книги. Умел мыслить абстрактно. Но закон представлял для него просто-напросто тактические уловки. Старчек не давал себе труда задумываться, как юристы, о границах допустимого. Он видел только большую картину, где обвинители и адвокаты выдумывали логические основания для того, чтобы делать то, что им нужно.— Сомневаюсь, что он на это пойдет, — ответила Мюриэл. — Ему придется предать клиента, чтобы выручить Джиллиан.— Есть смысл сделать попытку.— Ларри, это неэтично для нас обоих. Я не могу предлагать такое Артуру.— Мюриэл, кому ты это говоришь?— Ларри, я совершаю ошибки, как и все люди, но стараюсь их исправлять. Я согласна с тем, что нельзя навязывать людям правила, если сам не живешь по ним. Кроме того, — сказала она и ощутила трепет сердца, — я уже не верю, что Шланг виновен.Мюриэл предвидела, как он это воспримет, но видеть, как Ларри уходит в себя, было все-таки мучительно. Спина и лицо его отвердели, как бетон. Он был единственным человеком на свете, который любил ее так, как ей хотелось, и теперь превращался в ее врага.— Шланг сознался, — спокойно сказал Ларри.Это и являлось главной загвоздкой. В конце концов она могла бы сказать, что он обманул ее. Но Ларри, прослужившему детективом больше двадцати лет, тогда пришлось бы признать, что он сам обманулся. Это могло объясняться недостатком честности или компетентности. Или в некоторой степени того и другого. Однако сейчас ему было бы еще тяжелее приписать свою ошибку стремлению угодить ей.Накануне Мюриэл сочла его мелодраматичным, когда он сказал, что она не может так поступать с ним. Однако Ларри часто одерживал над ней верх, и ему это удалось снова. Принять ее суждение означало бы уничтожить себя в собственных глазах. На такое не способна никакая любовь.— Ларри, при создавшемся положении все ляжет на Джиллиан. Не на Дикермена или Коллинза. Расследование никаких сомнений не вызывает. Между нами говоря, нельзя идти на риск признания того суда неправомочным, это может привести к тому, что двери тюрьмы откроются перед всеми, кого Джиллиан судила в течение многих лет. Такую борьбу нельзя вести в деле, по которому назначена смертная казнь, где процедурные нормы очень жестки.Слушая Мюриэл, Ларри не сводил с нее голубых глаз. В конце концов он поднялся, прошел несколько футов до проволочной урны и бросил в нее недоеденный сандвич. Потом вернулся по вытоптанной дорожке, петлявшей среди склоненной травы и одуванчиков.— Ты понимаешь, что говоришь ерунду, не так ли? Если свалить все на Джиллиан, тебе это поможет гораздо больше, чем мне.— Понимаю, что это поможет нам обоим.— Едва ты освободишь Ромми, Артур тут же возбудит громкий гражданский процесс — и в расследовании вскроется все о заключении Дикермена и допросе Коллинза.— Ларри, никакого расследования не будет. Допрашивать Шланга они не рискнут — он может сказать все, что угодно. Это дело будет завершено быстро и небрежно.— Сразу же после первичных выборов.Ларри сказал, что теперь видит ее расчетливой и совершенно бесчувственной. Но она кивнула в ответ. Какая есть, такая есть. И не всегда хорошая. Подумала, стоит ли говорить, как будет страдать по нему. Ей предстоят жуткие ночи. Но она будет вся в делах. До худших времен еще, видимо, далеко.Накануне она горячо молилась в церкви. Благодарила Бога за все его благодеяния. Содержательную жизнь. Внука Толмиджа. Любви у нее нет, но, видимо, потому, что она хотела ее меньше, чем многие другие. И все же, когда поднялась на ноги, у нее снова закружилась голова. Ей очень захотелось подползти к нему. Но она избрала для себя одиночество. Багровый от ярости, Ларри горбился, подперев голову рукой. Она понимала, что он теперь всегда будет думать о ней, как о женщине, испортившей ему жизнь.— Мне нужно ехать к Джону Леонидису, — сказала она ему. — Я обещана встретиться с ним в «Рае».— Возвращаешься на место преступления? — сказал Ларри.— Совершенно верно.— Не проси, чтобы я покрывал тебя перед ним. Или перед полицейскими. Не стану, Мюриэл. Буду рассказывать правду о тебе всем, кто спросит.Ее враг. Его правду. Она последний раз взглянула на него и пошла искать такси.Половину пути к ресторану Мюриэл тихо плакала. Потом, когда до него осталось несколько миль, стала думать о том, что скажет Джону. Она собиралась рассказать ему все, все подробности. Джон не болтлив, а если разболтает, быть по сему. Но теперь она старалась найти слова, чтобы утешить его. Джон Леонидис ждал десять лет, чтобы кто-то смертью искупил преступление против его отца. Даже если она сможет убедить Джона, что Эрно повинен в смерти Гаса один, в чем теперь у нее не оставалось сомнений, — даже в этом случае Джон будет расстроен и огорчен мыслью, что Эрдаи умер своей смертью. После десятилетия разборов дел об убийствах и общения с родственниками жертв Мюриэл была убеждена, что понесшие утрату люди в какой-то отдаленной части сознания — первобытной, страшащейся тьмы и громких звуков — верят, что, когда убьют, кого нужно, того, кто заслуживает быть стертым с лица земли, их погибший любимый человек вернется к жизни. Такова жалкая логика мщения, усвоенная в детских манежах, логика жертвенных алтарей, где люди пытались обменять одну жизнь на другую.Мюриэл видела, исполняя обязанности контролера, уже три казни. После первой отец жертвы, матери двоих детей, застреленной возле бензоколонки, уехал озлобленным, раздраженным, так как предложенное в качестве утешения зрелище лишь расстроило его еще больше. Но две другие семьи утверждали, что зрелище казни дало им кое-что — чувство достижения цели, сознание, что в мире восстановлено некое величественное равновесие, успокоение, что по крайней мере никто уже не пострадает от казненного мерзавца так, как они. Однако страдающая в ту минуту Мюриэл никак не могла вспомнить, почему совершение еще одного зла кому-то на земле улучшит жизнь.Мюриэл остановила машину у толстых стеклянных дверей «Рая», отчетливо вспомнив, как чувствовала себя в немилосердную летнюю жару, когда десять лет назад входила туда с Ларри. Как прохладный воздух внезапно овеял ее голые ноги, еще горящие от того, чем они занимались час тому назад. Это уже в прошлом. Он в прошлом. Мюриэл снова взглянула в лицо этому факту. Возможно, мысль о Ларри и его преданности тому, что теперь ей казалось фикцией, напомнила Мюриэл о Ромми Гэндолфе. В какой-то призрачный миг она увидела Шланга словно бы в комиксе, под тусклой лампочкой в сырой камере. У нее возникло желание рассмеяться, но почему-то возникшая в воображении лампочка оказалась, в сущности, первым вестником ее нарастающей горечи. Десятилетия, всю оставшуюся жизнь она будет отгонять мучительные воспоминания о том, что они причинили этому человеку и почему.Встретил ее Джон, как всегда, сердечно. Обнял, затем повел в кабинет, некогда принадлежавший его отцу. Фотографии Гаса все так же висели на стенах.— Неприятная новость, правда? — спросил Джон. Он читал в субботних и воскресных газетах о Джиллиан. Выражение Эйрза «судья-наркоманка» стало излюбленным заголовком.— Не знаю, Джон. Не знаю, как это назвать.Слушая ее, он постоянно кусал ноготь большого пальца, Мюриэл даже боялась, что пойдет кровь. Она едва удерживалась от того, чтобы остановить Джона. Однако не ей было говорить ему, как воспринимать ее рассказ. Он, как всегда, относился к ней с полным доверием. Бесспорность таких улик, как отпечаток пальца и группа крови, была понятна ему. Охотнее, чем она ожидала, он был готов принять ее суждение, что в тех убийствах Гэндолф не принимал никакого участия. Заслуживала она того или нет, но Джон, подобно многим другим, верил в нее как в юриста. Единственным утешением, которого ему хотелось, было то, какое она и предвидела.— Вы потребовали бы смерти этого типа? Эрдаи? Если бы он все рассказал, но каким-то чудом исцелился бы и не умер?— Джон, мы попытались бы.— Но не добились бы своего?— Нет, пожалуй.— Потому что он был белым?Даже сейчас ей очень хотелось сказать «нет». Присяжные оценивают серьезность этих преступлений по значимости отнятых жизней. При таком подходе, как и при многих других, раса и общественное положение обвиняемого не играют роли. Они бы сосредоточились на том, что жертвы Эрно были трудолюбивыми, содержащими семьи людьми. Противовесом являлась их оценка личности убийцы, и здесь цвет кожи почти не имел значения.— Собственно говоря, присяжные требуют смертной казни только для тех, кого считают опасными и никчемными. На руку Эрно сыграло бы то, что он сделал одно доброе дело, — сказала Мюриэл Джону. — Не допустил, чтобы вместо него умер невиновный человек. Возможно, даже два дела. Он заботился о племяннике.Родная плоть. Родная кровь. Могло сыграть роль и то, что Мюриэл понимала его чувства.— Какой в этом смысл? — спросил Джон. — Какое может иметь значение то или другое? Его жертвы мертвы. Мой отец, Луиза, Джадсон. Судя по твоим словам, этот Эрно был мразью. Убийцей. Лжесвидетелем. Вором. Подонком. Вдвое худшим, чем когда-либо считали Гэндолфа. И он остался бы в живых?Возражений тут быть не могло. Пробы на Эрно ставить было негде.— Джон, вот так обстоят дела со смертными приговорами. Здесь все чрезвычайно — преступление, риск ошибиться, чувства родственников. Пытаешься установить правила, но все они почему-то не действуют или не имеют смысла.Мюриэл привезла расшифровку допроса Коллинза. Джон перевернул несколько страниц и вернул ее.— Все позади, — сказал он и глубоко вздохнул. — По крайней мере будем довольны этим. Все позади.У дверей Мюриэл снова извинилась за свою роль в том, что дело оказалось таким долгим, мучительным, но Джон не желал этого слушать.— Ни за что не поверю, — заговорил он с той же горячностью, с какой описывал бессмысленность закона, — что вы не работали с полной отдачей. Ты, Ларри, Томми. Все вы. Ни за что.Он обнял ее так же крепко, как при встрече, потом отправился искать бинт для большого пальца.Выйдя, Мюриэл остановилась и взглянула на ресторан, где десять лет назад трое людей встретили жуткую смерть. Она всегда будет видеть это простое кирпичное здание с большими окнами, содрогаясь при мысли об ужасе, который Луиза, Пол и Гас испытывали в последние секунды. Стоя там, снова подумала о том невыносимом миге, когда каждый из них осознал, что жизнь, которая нам дороже всего, вот-вот оборвется по прихоти другого человека.В ресторане Джон повторил фразу, которую Мюриэл от него часто слышала — что ему до сих пор видится та кровь на полу. Однако он не закрыл «Рай». Ресторан служил памятником Гасу, вместилищем его духа. Был светлым местом в темную ночь. Теплым местом в холодный день. Где есть еда для голодных. Общество для одиноких. Жизнь, текущая в той обстановке, где люди стараются, подобно Гасу, быть друзьями друг другу.Она будет возвращаться сюда. 4230 августа 2001 годаОсвобождение Одежда, в которой Ромми Гэндолфа судили и привезли в тюрьму, куда-то задевалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47