Наконец Ларри подошел к Луизе Ремарди. Она, поскольку ему предстояло заниматься ею, требовала особого внимания. Кровь Луизы запятнала громадные мешки, на которых лежало тело, но умерла она наверху. Ее разорвало пулей, словно здание взрывом бомбы. Артерии и внутренние органы источали кровь, которую продолжало качать неразумное сердце. Луиза сначала стала сонной, потом, когда в мозг поступало все меньше кислорода, у нее начались галлюцинации, может быть, жуткие, пока видения не превратились в таинственный свет.С разрешения экспертов Ларри взобрался на груду мешков, чтобы взглянуть на ее лицо. Луиза была хорошенькой, с намечавшимся вторым подбородком, с красивыми широкими скулами. На ее темных волосах отражался яркий свет. Работая в ночную смену, она обильно пользовалась косметикой, старательно подводила большие карие глаза. У шеи была видна линия, где кончались румяна и начиналась природная бледность. Она была одной из тех итальянских красоток — Ларри знал многих, — которые после тридцати лет расплываются, но продолжают считать себя соблазнительными.«Луиза, теперь ты моя девушка. Я о тебе позабочусь».Наверху Ларри пошел искать Грира, чтобы выяснить, можно ли привлечь Мюриэл к этому делу. По пути остановился у стола, где молодой эксперт по фамилии Браун составлял опись вещей, выпавших из сумочки Луизы возле двери.— Есть что-нибудь интересное? — спросил он.— Записная книжка с адресами.Браун, поскольку был в перчатках, стал перелистывать для Старчека страницы.— Красивый почерк, — заметил Ларри.Кроме записной книжки, там были обычные вещи: ключи от дома, квитанции, мятные леденцы. Браун указал на лежавшие под обложкой записной книжки два смазанных презерватива в такой же темно-бордовой упаковке, какая была у нее в трусиках. «Что это означает, — подумал Ларри, — кроме того, что Луиза жила не монашкой? Может быть, убийца нашел их в сумочке, когда искал бумажник, и возбудился?»Однако им не восстановить в точности все события. Ларри давно это знал. Прошлое есть прошлое, всегда ускользает. Не помогает и самая лучшая экспертиза. Значения это не имело. Но из прошлого получено сообщение: погибли трое. Без достоинства. В ужасе. И какой-то жестокий подонок всякий раз наслаждался своей властью, нажимая на спуск.Встав у места, где была убита Луиза, Ларри закрыл глаза, чтобы еще раз установить связь с потусторонним миром. Он был уверен, что где-то, может быть, неподалеку некий человек ощущает мучительный трепет в сердце.— Иду по твоим пятам, мразь, — сказал ему Ларри. 34 мая 2001 годаБывшая судья Сорокасемилетняя Джиллиан Салливан, недавно освобожденная из федеральной женской тюрьмы в Олдерсоне, штат Западная Виргиния, сидела с сигаретой в маленьком кафе, дожидаясь Артура Рейвена. В разговоре по телефону Рейвен, которого она знала больше десяти лет, подчеркнул, что хочет видеть ее по делу. Как и многие другие, Артур, видимо, не хотел, чтобы она сочла, будто он собирается утешать ее или предлагать помощь. Джиллиан уже не в первый раз подумала, стоило ли приезжать на встречу, и тут увидела Артура, входившего с толстым портфелем под мышкой.— Добрый день, судья, — сказал он и протянул для пожатия руку. Прозвучало это фальшиво. Даже до скандального случая с ней он вряд ли обратился бы к ней «судья» в разговоре с глазу на глаз.— Лучше Джиллиан, Артур.— Извини.— Это звучит неприятно.Она загасила сигарету, подумав только теперь, что его беспокоит дым. Когда она была судьей, никто никогда не выказывал недовольства тем, что она курит. Дымить при людях было ее привилегией.В свое время Джиллиан прошла путь от обвинителя до судьи, а потом до заключенной. Это был крайний случай, но ее причудливая стезя отражала природу юридического сообщества, весьма напоминающего труппу репертуарного театра, где каждый способен подставить другому ножку. Обвинитель, которому адвокат противостоял на суде, мог вдруг оказаться судьей. А потом, в частной практике, переманивать его клиентов еще лет десять. Соперничества и дружеские союзы со временем крепли или распадались, однако все успехи и провалы сохранялись в памяти сообщества.Понимая все это, Джиллиан тем не менее сочла случай, вновь сведший ее с унылым, беспокойным, невысоким Артуром Рейвеном, не сулящим ничего хорошего. Тринадцать лет назад, пробыв год на судейской должности, Джиллиан получила назначение в уголовный суд для рассмотрения незначительных дел. Артур Рейвен был обвинителем, направленным в ее зал. Оба были новичками в своей работе, и тогда она была уверена, что ее перспективы гораздо более радужные, чем у Артура. В судебной практике было обычным делом находить обаятельных мужчин и женщин, умеющих притворяться скромными и доброжелательными, скрывая тем самым непомерные эгоизм и честолюбие. У Артура же на виду было неослабное упорство и такое стремление выиграть процесс, что почти граничило с отчаянием. На судебных заседаниях он вел себя так, что ей часто хотелось посоветовать ему принять успокоительную таблетку. Правда, даже по собственной оценке, она никогда не бывала особенно мягким или терпеливым судьей. Но кто мог винить ее за это? Судя по всему, Артур тщетно верил, что победа придаст ему более солидную репутацию, чего он явно жаждал.Теперь Артур задал ей оскорбительно бестактный вопрос:— Ну и как дела?— Так себе, — ответила Джиллиан. Суть заключалась в том, что она несколько лет пыталась взять себя в руки, но у нее ничего не вышло. Бывали периоды — в течение нескольких лет постоянно, — когда постыдное положение, в котором она оказалась, сводило ее с ума.— Ты по-прежнему замечательно выглядишь, — сказал Артур.Джиллиан по опыту знала, что мотивы мужских комплиментов всегда подозрительны, представляют собой ступеньку к сексу или предлагают как-то использовать. Поэтому отрывисто спросила, в чем причина этой встречи.— Ну что ж, — ответил Артур. — Позволь употребить твое выражение. Это звучит неприятно. Федеральный апелляционный суд поручил мне вести одно дело. Помнишь Ромми Гэндолфа?Разумеется, Джиллиан помнила. За те годы, когда она рассматривала в суде тяжкие преступления, было вынесено только два смертных приговора. Во втором случае решение было навязано присяжными. Приговор Ромми Гэндолфу был целиком на ее совести. Суд проходил без участия присяжных. Она припоминала подробности того дела два месяца назад, когда получила из Редьярда письмо с типично безумным заявлением заключенного. Через десять лет после убийства он вдруг написал, что располагает очень важными сведениями, которыми хочет с ней поделиться. Возможно, некто, отправленный ею в тюрьму, теперь надеялся увидеть ее там и плюнуть ей в лицо. Напрягая память, она до сих пор могла зрительно вспомнить фотографии трупов в морозильной камере ресторана. В ходе слушания один из полицейских объяснил, что морозильник был вместительным, так как ресторан «Рай» славился большим меню. Странное заметание следов.— Вот-вот, — сказал Рейвен, когда она описала дело. — Добрый Гас. Но ты знаешь правила. Я должен рассмотреть все факты. Бывают даже минуты, когда мне мерещится, что, возможно, Гэндолф невиновен. Моя помощница вникает во все подробности дела и обнаруживает поразительные вещи. Вот, взгляни-ка.Рейвен достал из толстого портфеля несколько листов и протянул ей. Он хотел создать версию, что во время убийства Гэндолф находился в тюрьме за нарушение режима условно-досрочного освобождения. Документов сохранилось немного, и перечень судимостей Гэндолфа этого не содержал. Однако на днях Артур обнаружил распоряжение, из которого следовало, что его клиента доставили в суд утром пятого июля девяносто первого года из тюрьмы.— И что говорит Мюриэл по этому поводу? — спросила Джиллиан.Мюриэл Уинн, младший обвинитель по тому делу десятилетней давности, теперь стала первым заместителем прокурора и вполне могла на выборах в будущем году стать прокурором вместо Неда Холси. Джиллиан всегда недолюбливала Мюриэл, одну из тех бесчувственных женщин, которых зачастую формирует уголовный суд. Но, говоря по правде, уважение к обвинителям, хотя она сама некогда занимала эту должность, у Джиллиан почти исчезло, что объяснялось ее жизненным опытом в последние несколько лет.— Она думает, что инспектор по надзору, должно быть, поехал и арестовал Ромми в то утро, чтобы он не уклонился от явки в суд, — ответил Артур. — Я не верю, что это могло произойти в пятницу, когда после праздника никому не хочется работать. Мюриэл еще говорит — смешно полагать, будто клиент и защитник могли упустить тот факт, — что Ромми находился в тюрьме, когда произошло убийство. Но его арестовали через четыре месяца после преступления, а Ромми не способен отличить сегодня от завтра.Джиллиан решила, что Мюриэл права. Но ей не хотелось пускаться в спор. С Артуром она чувствовала себя вернувшейся к той благопристойности, которая, думалось ей, осталась в прошлом; она старалась быть беспристрастной. Однако несмотря на ее желание держаться нейтрально, он, видимо, ощутил некоторый скептицизм.— Там было много уличающих сведений, — сказал Артур. — Я знаю. Ромми сам признавался почти двадцать раз. И даже если Христос спустится на землю свидетельствовать в пользу моего клиента, на этой стадии я все равно проиграю дело. Но этот человек ни разу не совершал нападений и вооруженных ограблений. Мольто и Мюриэл объясняли убийство тем, что Ромми находился под воздействием наркотика, но теперь все исследования показывают, что фенциклидин не возбуждает агрессивности. Так что, как видишь, это чушь.— Артур, а почему апелляционный суд назначил тебя?— Понятия не имею. Там всегда считают, что в крупных юридических фирмах есть людские ресурсы. Кроме того, возможно, помнят, какое впечатление осталось у меня от смертного приговора, когда я выступал обвинителем на процессе Франческо Фортунато.— Того типа, который отравил всю свою семью?— Три поколения, от дедов до внуков. Хохотал во время суда, когда мы упоминали имена его жертв. Но все-таки я чуть не упал в обморок, когда присяжные зачитали смертный приговор. После этого я перевелся в отдел финансовых преступлений. Возможно, я сам бы скончался, если б мне пришлось нажимать кнопку электрического стула. Однако в принципе я сторонник смертной казни.Джиллиан, как ни странно, не являлась таким сторонником — ни раньше, ни теперь. Слишком много беспокойства. Десять лет назад после суда над Ромми Гэндолфом его адвокат Эд Мурковский признался ей, что выбрал процесс без участия присяжных, потому что слышал о ее взглядах. Но она сидела там не как законодатель. Если какое-то преступление могло оправдать существование смертной казни, совершенное Гэндолфом оправдывало.— Артур, и что ты хочешь у меня узнать? Не изменила ли я свое мнение?Мнение ее теперь не могло никого интересовать. Да и относительно виновности Гэндолфа у нее не было никаких сомнений — она вновь уверилась в ней два месяца назад, когда получила его письмо из Редьярда. Ей до сих пор помнилось другое замечание, которое сделал Мурковский, когда после вынесения приговора все, включая обвинителей, ненадолго собрались в ее кабинете. Джиллиан холодно отозвалась о защите ссылкой на невменяемость Гэндолфа, и Мурковский ответил: «Судья, это было лучше версии, которую он мог выдвинуть. Она явилась бы просто-напросто медленным признанием своей вины».У нее мелькнула мысль объяснить все это Артуру, но тут он внезапно перевел взгляд на ее пепельницу. И она поняла, что Артур наконец перейдет сейчас к главному.— Апелляционный суд проявляет необычайную любезность, — сказал он, — вероятно, потому что они назначили меня. Я попросил о возможности заняться поиском новых фактов, и оттуда поступило указание в местный суд разрешить мне заниматься этим до тридцатого июня. Потом они будут решать, дозволять ли Гэндолфу подавать новую апелляционную жалобу.Поэтому я не пренебрегаю ничем. — Он наконец прекратил свои нарочитые старания не смотреть на нее. — Послушай. Я должен задать этот вопрос. Когда вела процессы по тяжким преступлениям, ты не делала того, что довело тебя до беды?Джиллиан не особенно нравился этот разговор, но теперь, когда она поняла, к чему он клонится, ее охватил знакомый холод.— Люди говорят так?— Джиллиан, пожалуйста, не юли. И не оскорбляйся. Я делаю то, что должен делать.— Нет, Артур. Я не брала денег, когда слушала уголовные дела. Никто не подкупал меня в деле Ромми Гэндолфа или в других тогдашних делах. Началось это в гражданском суде, где, казалось, было самым обычным явлением.Она качнула головой, словно досадуя на собственную глупость или на то, что ответ слегка походил на оправдание.— Хорошо, — сказал он, но явно задумался над тем, насколько она правдива. Рассматривая его, Джиллиан решила, что смотрится Артур не лучшим образом. Он был невысоким, никогда не выглядел особенно подтянутым, но теперь быстро старился. Синева вокруг глаз говорила о переутомлении и скверной диете, волосы редели. Хуже того, у него сохранялся вид ретивой охотничьей собаки, казалось, язык вот-вот свесится из угла рта. Потом она вспомнила, что в семье у Артура кто-то хронически болел. Может быть, это изнурило его.— Судья, а как относительно выпивки?— Выпивки?— Были у тебя алкогольные проблемы, когда вела дело Ромми Гэндолфа?— Нет.— Ты не пила?Он сомневался: Джиллиан понимала, что оправданно.— Артур, а что говорят другие?— Не важно, что они говорят, если ты скажешь, что не пила сверх меры.— Пила, Артур. Но не до положения риз.— Тогда еще нет?Джиллиан немного помолчала. Рейвен, находясь во власти общих представлений, бил мимо цели. Она могла бы поправить Артура. Или ответить: «Этого никогда не было». Потом посмотреть, дойдет ли до него, но ей вспомнились указания, которые каждый квалифицированный юрист дает свидетелю: «Отвечайте на тот вопрос, который задан. Как можно короче. Не проявляйте никакой инициативы».— Да, тогда еще нет.Она бросила свои сигареты в замшевую сумочку и решительно ее защелкнула. Собравшись уходить, спросила, все ли у него. Артур вместо ответа стал водить толстым пальцем по краю своей кофейной чашки.— У меня есть вопрос личного характера, — наконец сказал он. — Если ты не против.Видимо, Артур хотел спросить о том, что интересовало всех. Почему? Почему она при таких блестящих перспективах опустилась до зависимости и вскоре до преступления? Рейвен по своей неотесанности мог совершить такую бестактность, и она почувствовала, как ее охватывает знакомое негодование. Почему люди не понимают, что для нее это необъяснимо? Но интерес Рейвена был более будничным.— Я все думаю, почему ты вернулась сюда. Ты такая же, как я, верно? Без семьи? Без детей?Если бы Рейвен отсидел в тюрьме, то, наверное, уехал бы. Однако Джиллиан почувствовала какое-то импульсивное нежелание сравнивать себя с Артуром. Она была одинокой, но по собственному выбору, и всегда считала это состояние временным. Ей было тридцать девять, когда за ней приехали агенты ФБР, однако брак, семья продолжали занимать видное место в ее представлении о собственном будущем.— У меня умирала мать. И в управлении тюрем сочли, что я буду помогать в уходе за ней. В сущности, это было решением управления.Этот ответ был неполным, как и все ответы, которые Джиллиан давала Артуру. Когда она вышла из тюрьмы, у нее не было гроша за душой — все забрали правительство и адвокаты. И Даффи Малдауэр, ее так называемый спонсор в программе двенадцати шагов, предложил ей жилье. Но все-таки она иногда недоумевала, подобно Артуру, почему вернулась на место преступления в полном смысле этого слова.— Когда отведенный срок помощи по уходу истечет, возможно, попрошу разрешения уехать.— Она умерла? Твоя мать?— Четыре месяца назад.— Мне очень жаль.Джиллиан пожала плечами. Она еще не разобралась, как относится к смерти отца и матери. Правда, то, что она не размышляла о таких вещах, долгое время казалось одним из ее немногих достоинств. Дом и детство у нее были хуже, чем у большинства, лучше, чем у кое-кого. Алкоголики-родители, шестеро детей, постоянное состояние соперничества и войны всех против всех. Для Джиллиан единственным достоинством этого воспитания было то, что оно побуждало ее пробиваться в жизни. Это напоминало исход из Помпеи — от тлеющих развалин и отравленного воздуха можно только бежать. Цивилизации надо будет возрождаться в другом месте. Джиллиан возлагала все свои надежды на два достоинства — ум и красоту. Она была хорошенькой, сообразительной и, обладая этими ценными качествами, не видела, как прошлое может ей помешать. Джилл Салливан, родившаяся в том доме, преобразилась в ту Джиллиан, которую она создала своей волей. А потом уничтожила.— Мой отец умер три месяца назад, и я до сих пор сам не свой, — сказал Артур, страдальчески наморщив низкий лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47