А Ирвин а Саймон а Лазарь а Кевин? А девчонки? Никаких больше летних грез, пойду и увижу что на самом деле припасено у "реальности" для "меня" -
"К черту Скид-Роу." Я поднимаюсь на холм и дальше и сразу же отыскиваю превосходный ресторан самообслуживания где сам себе наливаешь кофе столько раз сколько захочешь и платишь за него как тебе честь велит и берешь сам себе бекон с яичницей у стойки и ешь за столиками, где приблудные газеты кормят меня новостями -
Человек за прилавком так добр! "Как вам яичницу поджарить, сэр?"
"Глазуньей."
"Есть сэр, сейчас сделаем," и все его принадлежности и сковородки и лопаточки чисты просто загляденье, вот действительно верующий человек кто не позволит ночи обескуражить себя -- ужасной битобутылочной безсексной нутряной ночи -- но проснется наутро и запоет и пойдет на свою работу и будет готовить еду для людей и удостаивать их титула "сэр" впридачу -- И яйца выходят изысканными и нежными и картофель шнурочками, и гренки хрусткими и на них много масла, растаявшего, и щетина, Ах, я сижу и ем и пью кофе у большого зеркального стекла во все окно, выглядывая на пустую унылую улицу -- Пустую если не считать одного человека в добротном твидовом костюме и добротных ботинках идущего куда-то: "Ах, вот счастливый человек, он хорошо одевается, он верующе идет по утренней улице -- "
Я беру свой бумажный стаканчик с виноградным желе и намазываю желе на гренок, выдавливая его, и выпиваю еще чашку горячего кофе -- Все будет хорошо, опустошение оно везде опустошение и опустошение это все что у нас есть и опустошение это не так уж плохо -
В газетах я вижу где Мики Мэнтл не побьет рекорд Бэйба Рута по хоум-ранам. Ну ничего. Билли Мэйз сделает это на следующий год.
И я читаю об Эйзенхауэре машущем из поездов на предвыборных речах, и Адлаи Стивенсоне таком элегантном таком подлом таком гордом -- Читаю о бунтах в Египте, бунтах в Северной Африке, бунтах в Гонконге, бунтах в тюрьмах, бунтах к дьяволу везде, бунтах в опустошении? -- Ангелы бунтуют против ничто.
Лопай свою яичницу
и
заткнись
70
Все так обостренно когда спускаешься из уединения, я замечаю весь Сиэттл с каждым своим шагом -- Я теперь иду вниз по солнечному главному променаду с мешком за спиной и за номер уже уплачено и кучи хорошеньких девчонок едят пирамидки мороженого и чего-то покупают в 5-и-10 -- На углу вижу чудного газетчика на велико-фургоне загруженном древними журналами и какими-то веревками и проволочками, старорежимный сиэттльский субъект -- "О нем следует написать Ридерз Дайджесту," думаю я, и иду на автостанцию и покупаю себе билет до Фриско.
На станции полно народу, я запихиваю свой рюкзак в багажное отделение и иду гулять ничем не обремененный и смотрю повсюду, сижу на станции и сворачиваю сигаретку и закуриваю, спускаюсь по улице выпить горячего шоколаду в кафетерии.
Кафешкой заправляет хорошенькая блондинка, я вхожу и первым делом заказываю густой молочный коктейль, переползаю на дальний конец стойки и пью его там -- Вскоре толпа у стойки начинает прибывать и я вижу что работы у нее по горло -- Она не поспевает за всеми заказами -- Я даже сам в конце заказываю горячий шоколад и она тихонько бормочет "Хмф О Боже" -- Два подростка-хипака заходят и заказывают гамбургеры с кетчупом, она не может найти кетчуп, нужно сходить в подсобку и посмотреть там, а тем временем все новые свежие люди подсаживаются голодные к стойке, я озираюсь не поможет ли ей кто, аптечный клерк рядом совершенно безразличный тип в очках который фактически сам подходит и садится и заказывает, бесплатно, сэндвич со стейком -
"Я кетчуп не могу найти!" чуть не плачет она -
Тот переворачивает страницу газеты: "Неужели?" -
Я изучаю его -- холодный подтянутый клерк-нигилист с белым воротничком которому до лампочки все но он верит что женщинам следует его обслуживать! -Она изучаю я, типичный тип Западного Побережья, вероятно бывшая статистка, может даже (всхлип) бывшая танцовщица варьете у которой ничего не вышло поскольку она не была достаточно шаловлива, как О'Грэди вчера вечером -- Но она тоже живет во Фриско, она всегда живет в Вырезке, она совершенно респектабельна, очень привлекательна, очень прилежно работает, с очень доброй душой, но что-то как-то не так и жизнь сдает ей только карты мученицы даже не знаю почему -- что-то вроде моей матери -- Почему бы какому-нибудь мужчине не зайти и не пристегнуться к ней я не знаю -- Блонлинке 38, вся чрезмерная, прекрасное тело Венеры, прекрасное и совершенное лицо камеи, с крупными грустными итальянизированными веками, и высокими скулами сливочными мягкими и полными, но никто ее не замечает, никто ее не хочет, ее мужчина еще не пришел, ее мужчина никогда не придет и она состарится со всей этой красотой в том же самом кресле-качалке у окна с цветами в горшочках (О Западное Побережье!) -- и она будет плакаться, она станет рассказывать свою историю: "Всю свою жизнь я старалась все делать лучше как только могла" -- Но двое подростков требуют себе кетчупа и в конце концов, когда она вынуждена признаться что кетчуп у нее кончился те начинают ворчать и принимаются за еду -- Один, страшнорожий пацан, берет свою соломинку и чтобы вытряхнуть ее из бумажного пакетика яростно тычет в стойку, как будто закалывает кого-то насмерть, в натуре жесткими быстрыми смертельными выпадами, которые меня страшат -- Его приятель очень красив но почему-то ему нравится этот уродливый убийца и они корешатся и вероятно закалывают вместе стариков по ночам -- Тем временем она вся запуталась в дюжине различных заказов, горячие собаки, гамбургеры, (я и сам теперь хочу гамбургер), кофе, молоко, ситро лля детей, а холодный клерк сидит читая свою газету и жуя свой сэндвич со стейком -- Он ничего не замечает -- Прядь волос у нее сбилась на один глаз, она чуть не плачет -- Всем наплевать потому что никто не замечает -- А вечером она пойдет в свою маленькую чистенькую комнатку с кухонькой и покормит кошку и ляжет спать вздохнув, симпатичная как все симпатичные женщины которые тебе встречались -- Никакого Лохинвара у дверей -Ангел а не женщина -- И все же бичара вроде меня, и сегодня вечером некому ее любить -- Вот как бывает, вот вам весь ваш мир -- Коли! Убивай! -- Плюй на все! -- Вот вам Подлинный Лик Пустоты -- точно то что эта пустая вселенная приберегла для нас, Пробел -- Пробел Пробел Пробел!
Когда я ухожу меня удивляет что, вместо того чтобы отнестись ко мне с презрением за то что я целый час наблюдал как она тут потела, она на самом деле сочувственно отсчитывает мне сдачу, с маленьким загнанным взглядиком нежных голубых глаз -- Я воображаю себя в ее комнатке сегодня вечером слушающим сначала ее список законных жалоб на жизнь.
Но мой автобус отправляется -
71
Автобус вытягивается из Сиэттла и пускается на юг к Портленду по шух-шухной 99 -- Мне удобно на заднем сиденье с сигаретами и газетой а рядом со мной молодой студент по виду индонезиец явно неглупый который говорит что он с Филиппин и в конце (узнав что я говорю по-испански) признается что белые бабы говно -
"Las mujeres blancas son la mierda"
Я содрогаюсь слыша это, целые орды вторгшихся монголов захватят Западный мир с такими словами а имеют в виду они лишь бедную блондиночку в кафетерии которая старается как может -- Ей-Богу, если бы я был Султаном! Я бы этого не позволил! Я бы распорядился сделать что-то лучше! Но это всего лишь мечта! Чего ныть?
Мира бы не существовало если б у него не было силы освободить себя.
Соси! соси! соси титьку Небес!
Пес это Бог написанный наоборот. (4)
72
И я неистовствовал чисто среди скал и снега, на скалах сидеть а снег пить, скалы чтобы начинать ими лавины а снег чтобы кидаться снежками в мой дом -неистовствовал среди комаров и умирающих самцов муравьев, неистовствовал на мышь и убил ее, неистовствовал на сотнемильную циклораму заснеженных гор под голубым небом дня и звездным великолепием ночи -- Неистовствовал как дурак, когда следовало любить и раскаиваться -
Теперь я вернулся в это проклятое кино мира и вот теперь что мне с ним делать?
Сиди в дураке и будь дураком,
вот и всё -
Тени надвигаются, падает ночь, автобус ревет вдоль по дороге -- Люди спят, люди читают, люди курят -- шея шофера занемела и начеку -- Вскоре мы уже видим огоньки Портленда сплошные унылые утесы и воды и вскоре мимо начинают мелькать городские переулки и объезды -- И после зтого все тело Орегона, Долина Вилламетта -
На рассрете я беспокойный просыпаюсь и вижу Маунт-Шасту и старую Блэк-Бютт, горы меня больше уже не изумляют -- Я даже не выглядываю в окна -Слишком поздно, кому какое дело?
Потом долгое жаркое солнце Долины Сакраменто в ее воскресном полдне, и унылые городишки автобусных остановок где я только жую воздушную кукурузу сижу на корточках и жду -- Ба! -- Вскоре Валлехо, виды на бухту, начала чего-то нового на облачно-великолепном горизонте -- Сан-Франциско на своей Бухте!
Все равно Опустошение -
73
Мост вот что главное, приезд-в-Сан-Франциско по этому Мосту через Оклендскую Бухту, над водами которые слабо встрепаны океанскими судами Ориента и паромами, над водами которые как бы берут тебя на какой-то другой берег, так всегда бывало когда я жил в Беркли -- после ночи пьянства, или двух, в городе, бзынь, старая паромная переправа запуливала меня через воды обратно к тому другому берегу мира и удовлетворенности -- Мы бывало (Ирвин и я) обсуждали Пустоту пока переправлялись -- именно тогда видишь верхушки крыш Фриско возбуждаешься и начинаешь верить, большая груда зданий в центре. Летящий красный конь Стандард Ойла, высотные дома Монтгомери-Стрит Отель Сент-Фрэнсис, холмы, волшебный Телеграфный с его Сои-вершиной, волшебный Русский, волшебный Ноб и волшебный Миссионерский за ним с крестом всех скорбей который я давно видел в пурпурном закате вместе с Коди на железнодорожном мостике -Сан-Франциско, Норт-Бич, Чайнатаун, Маркет-Стрит, бары, Бэй-Ум, отель Белл, вино, переулки, пазыри, Третья Улица, поэты, живописцы, буддисты, бродяги, торчки, девчонки, миллионеры, генерал-майоры, все это баснословное кино Сан-Франциско которое смотришь из автобуса или поезда на Мосту когда въезжаешь в город, тянет за сердце как Нью-Йорк -
И все они там, мои друзья, где-то в тех игрушечных улочках, и когда они увидят меня ангел улыбнется -- Это не так уж плохо -- Опустошение не так уж плохо -
74
У-ух, совершенно другая сцена, Сан-Франциско всегда такой, всегда придает мужества твоим убеждениям -- "Этот город проследит чтоб у тебя получилось так как пожелаешь, с оговорками которые очевидны, в камне и памяти" -- Или такие -- таким образом -- это вот чувство "Ух О Переулок, раздобуду себе пузырь токайского и выпью по пути" -- единственный город который я знаю где можно открыто кирять на улице на ходу и никто не почешется -- все шарахаются от тебя как от ядовитого моряка О настоящий Джо МакКой только что с Лурлайна -- "есть кто-нибудь из мойщиков бутылок?" -- "Не-а, лишь старый облезлый палубный матрос, ходил на Гонконг и Сингапур и обратно наверно чаще чем хлестал винище на задворках Харрисона" -
Харрисон это та улица на которую приходит автобус, на швартовку, и мы выписываем каракули еще семь кварталов на север до Седьмой Улицы, где он сворачивает в уличную толчею воскресенья -- и вот вам все ваши Джо на улице.
Везде что-то происходит. Вот идет Длиннохвостый Чарли Джо из Лос-Анжелеса; чемодан, светлые волосы, спортивная рубашка, на запястье часы с толстенным браслетом, с ним Минни О'Пёрл, развеселая девчонка которая поет с бандой у Руи -- "Ну и?"
Вон негры-носильщика Компании Грейхаунд, Ирвин писал что они как Магометанские Ангелы если не ошибаюсь -- отсылают ценный груз в Психтаун и Лунтаун и Лунный-Свет в Колорадо бар где они сегодня вечером будут гудеть с девками посреди разворачивающихся автомобилей и Отэя Спенса по ящику -- вниз в негритянские жилые кварталы, куда мы забрели утром, с виски и вином и улякукали там с сестренками из Арканзаса которые видели как вешали их отца -Какое понятие могло у них сложиться об этой стране, этой Миссиссиппи... Вот они, опрятные и хорошо одетые, безупречные галстучки и воротнички, одеваются чище всех в Америке, предъявляют свои негритянские лица нанимателю-судье который судит резко на основании их отэйных безупречных галстуков -- некоторые в очках, в кольцах, вежливые пыхатели трубками, студентики, социологи, все это мы-все-знаем-великую-тусовку-в-отэе которое я так хорошо знаю в Сан-Фране -звук -- Я танцую сквозь этот город с большим мешком за плечами поэтому надо подсуетиться чтоб ни в кого не врезаться но тем не менее в темпе пробраться по этому параду Маркет-Стрит -- Слегка пустынному и опустошенному, воскресенье -Хоть на Третьей Улице и будет полно народу, и великие огромные Парии лают в дверях и обсуждают Чрева Божественности, все это по-собачьему четко вкупе -- Я обсираясь и пердя пру вверх по Кирни, к Чайнатауну, заглядывая во все витрины и все лица чтоб увидеть куда показывает Ангел в этот прекрасный и совершенный день -
"Ей-Богу подстригусь у себя в номере," говорю я, "и сделаю так чтоб это было нечто" -- "Потому что первым делом я нагряну в этот отэйный сладкий саксофонный Погребок." Где немедленно влезу в воскресный дневной сейшак. О они все там будут, девчонки в темных очках и светловолосые, брюнетки в симпотных пиджачках под боком у своего мальчонки (Мужчинки) -- поднимая стаканы с пивом к губам, всасывая сигаретный дым, биясь под биение бита Брю Мура совершеннейшего тенор-саксофона -- Старина Брю будет торчать по бражке, да и я тоже -- "Постукаю ему по ногтю на ноге," думаю я -- "Послушаем что певцы нам сегодня скажут" -- Поскольку все лето я обеспечивал себя своим собственным джазом, распевая на дворе или в доме по ночам, где бы то ни было мне надо услышать какой-нибудь музыки, увидеть куда наливает Ангел, по каким лестницам спускается она, и с отэйными джазовыми днями в ночном клубе Мори О'Тэй все окэй -- музыка -- Поскольку все эти протокольные хари только сведут тебя с ума, единственная истина это музыка -- единственное значение без значения -Музыка сливается с сердцебиенной вселенной и мы забываем бит мозга.
75
Я в Сан-Франциско и я приму его в себя целиком! Невероятны те вещи что я видел.
Я проваливаю с дороги двоих филиппинских джентльменов пересекающих Калифорнию. Валю проездом в Отель Белл, рядом с китайской спортплощадкой, и вхожу вовнутрь заказать себе комнату.
Служитель немедленно без лишних слов вдруг старается мне угодить, а холле сидят женщины и сплетничают по-малайски, я содрогаюсь от мысли что за звуки донесутся сквозь окно со двора, все такие китайские и мелодичные, я слышу даже припевы французской болтовни, от хозяев. Попурри гостиницы номеров в темных ковровых вестибюлях, и старые скрипучие ночные ступеньки и мигающие настенные часы и 80-летний согбенный мудрец за узорной решеткой, с открытыми дверями, и кошки -- Служитель приносит мне обратно мою сдачу покя я жду с ожидающе приотворенной дверью. Вытаскиваю свои крохотные алюминиевые ножнички которыми и пуговиц-то со свитера не срезать, но все равно режу ими себе волосы -- Затем изучаю что получилось с помощью зеркал -- Окей, потом иду все-таки бриться. Приношу горячей воды и бреюсь и подравниваюсь а на стенке голый календарь с девчонкой-китаянкой. Много же чего я смогу с календарем. ("Что ж," говорил один бич другому в варьете, два англичашки, "я имею ее сейчас.")
В жарких маленьких язычках пламени.
76
Я выхожу и пускаюсь по улице переходя на Колумбус и Кирни, рядом с Варварским Берегом, и бродяга в длинном бичевском пальто выпевает мне "Когда мы в Нью-Йорке переходим улицы мы их переходим! -- Не хрен мне тут ждать!" -И оба мы рвем через дорогу и перебегаем прямо среди машин и перепуливаемся фразами про Нью-Йорк -- Потом я добираюсь до Погребка и запрыгиваю в него, крутые деревянные ступеньки, в обширном зале погреба, сразу направо комната с баром и эстрадкой-отэем где теперь когда я возвращаюсь Джек Мингер дует в трубу а у него за спиной Билл безумный светловолосый пианист знаток музыки, на барабанах этот грустный паренек с потным симпатичным лицом у которого такой безрассудный бит и крепкие запястья, а на басу я не могу разглядеть кто там покачивается в темноте с бородой -- Тот или иной чокнутый Вигмо -- но это не сейшен, это постоянная группа, слишком рано, вернусь попозже, я уже слышал все идеи Джека Мингера до единой у него одного вместе с группой, но сначала (пока я просто заглянул в книжную лавку оглядеться) (и девушка по имени Соня симпатично подошла ко мне, лет 17, и сказала: "О ты знаешь Рафаэля? Ему деньги нужны, он ждет у меня дома") (а Рафаэль это старый мой нью-йоркский кореш) (а еще про Соню будет потом), я вбегаю туда и уже собираюсь развернуться и свингануть оттуда как вижу кошака похожего на Рафаэля, в темных очках, он под самой эстрадой разговаривает с какой-то чувихой, поэтому я подбегаю (быстрыми шагами) (чтобы не лажать бита музыкантам пока те лабают себе дальше) (какую-то песнюшку типа "Слишком Рано") смотрю прямо вниз убедиться что это Рафаэль, едва не опрокидываюсь, глядя на него вверх тормашками, пока он ничего не замечает болтая со своей девчонкой, и я вижу что это не Рафаэль и обламываюсь -- Поэтому трубач играющий свое соло недоумевает что это такое он видит, зная меня издавна как вечно сумасшедшего, что вбежал поглядеть на кого-то вверх тормашками а затем выбежал -- Я несусь в Чайнатаун пожрать и возвращаюсь на сейшен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
"К черту Скид-Роу." Я поднимаюсь на холм и дальше и сразу же отыскиваю превосходный ресторан самообслуживания где сам себе наливаешь кофе столько раз сколько захочешь и платишь за него как тебе честь велит и берешь сам себе бекон с яичницей у стойки и ешь за столиками, где приблудные газеты кормят меня новостями -
Человек за прилавком так добр! "Как вам яичницу поджарить, сэр?"
"Глазуньей."
"Есть сэр, сейчас сделаем," и все его принадлежности и сковородки и лопаточки чисты просто загляденье, вот действительно верующий человек кто не позволит ночи обескуражить себя -- ужасной битобутылочной безсексной нутряной ночи -- но проснется наутро и запоет и пойдет на свою работу и будет готовить еду для людей и удостаивать их титула "сэр" впридачу -- И яйца выходят изысканными и нежными и картофель шнурочками, и гренки хрусткими и на них много масла, растаявшего, и щетина, Ах, я сижу и ем и пью кофе у большого зеркального стекла во все окно, выглядывая на пустую унылую улицу -- Пустую если не считать одного человека в добротном твидовом костюме и добротных ботинках идущего куда-то: "Ах, вот счастливый человек, он хорошо одевается, он верующе идет по утренней улице -- "
Я беру свой бумажный стаканчик с виноградным желе и намазываю желе на гренок, выдавливая его, и выпиваю еще чашку горячего кофе -- Все будет хорошо, опустошение оно везде опустошение и опустошение это все что у нас есть и опустошение это не так уж плохо -
В газетах я вижу где Мики Мэнтл не побьет рекорд Бэйба Рута по хоум-ранам. Ну ничего. Билли Мэйз сделает это на следующий год.
И я читаю об Эйзенхауэре машущем из поездов на предвыборных речах, и Адлаи Стивенсоне таком элегантном таком подлом таком гордом -- Читаю о бунтах в Египте, бунтах в Северной Африке, бунтах в Гонконге, бунтах в тюрьмах, бунтах к дьяволу везде, бунтах в опустошении? -- Ангелы бунтуют против ничто.
Лопай свою яичницу
и
заткнись
70
Все так обостренно когда спускаешься из уединения, я замечаю весь Сиэттл с каждым своим шагом -- Я теперь иду вниз по солнечному главному променаду с мешком за спиной и за номер уже уплачено и кучи хорошеньких девчонок едят пирамидки мороженого и чего-то покупают в 5-и-10 -- На углу вижу чудного газетчика на велико-фургоне загруженном древними журналами и какими-то веревками и проволочками, старорежимный сиэттльский субъект -- "О нем следует написать Ридерз Дайджесту," думаю я, и иду на автостанцию и покупаю себе билет до Фриско.
На станции полно народу, я запихиваю свой рюкзак в багажное отделение и иду гулять ничем не обремененный и смотрю повсюду, сижу на станции и сворачиваю сигаретку и закуриваю, спускаюсь по улице выпить горячего шоколаду в кафетерии.
Кафешкой заправляет хорошенькая блондинка, я вхожу и первым делом заказываю густой молочный коктейль, переползаю на дальний конец стойки и пью его там -- Вскоре толпа у стойки начинает прибывать и я вижу что работы у нее по горло -- Она не поспевает за всеми заказами -- Я даже сам в конце заказываю горячий шоколад и она тихонько бормочет "Хмф О Боже" -- Два подростка-хипака заходят и заказывают гамбургеры с кетчупом, она не может найти кетчуп, нужно сходить в подсобку и посмотреть там, а тем временем все новые свежие люди подсаживаются голодные к стойке, я озираюсь не поможет ли ей кто, аптечный клерк рядом совершенно безразличный тип в очках который фактически сам подходит и садится и заказывает, бесплатно, сэндвич со стейком -
"Я кетчуп не могу найти!" чуть не плачет она -
Тот переворачивает страницу газеты: "Неужели?" -
Я изучаю его -- холодный подтянутый клерк-нигилист с белым воротничком которому до лампочки все но он верит что женщинам следует его обслуживать! -Она изучаю я, типичный тип Западного Побережья, вероятно бывшая статистка, может даже (всхлип) бывшая танцовщица варьете у которой ничего не вышло поскольку она не была достаточно шаловлива, как О'Грэди вчера вечером -- Но она тоже живет во Фриско, она всегда живет в Вырезке, она совершенно респектабельна, очень привлекательна, очень прилежно работает, с очень доброй душой, но что-то как-то не так и жизнь сдает ей только карты мученицы даже не знаю почему -- что-то вроде моей матери -- Почему бы какому-нибудь мужчине не зайти и не пристегнуться к ней я не знаю -- Блонлинке 38, вся чрезмерная, прекрасное тело Венеры, прекрасное и совершенное лицо камеи, с крупными грустными итальянизированными веками, и высокими скулами сливочными мягкими и полными, но никто ее не замечает, никто ее не хочет, ее мужчина еще не пришел, ее мужчина никогда не придет и она состарится со всей этой красотой в том же самом кресле-качалке у окна с цветами в горшочках (О Западное Побережье!) -- и она будет плакаться, она станет рассказывать свою историю: "Всю свою жизнь я старалась все делать лучше как только могла" -- Но двое подростков требуют себе кетчупа и в конце концов, когда она вынуждена признаться что кетчуп у нее кончился те начинают ворчать и принимаются за еду -- Один, страшнорожий пацан, берет свою соломинку и чтобы вытряхнуть ее из бумажного пакетика яростно тычет в стойку, как будто закалывает кого-то насмерть, в натуре жесткими быстрыми смертельными выпадами, которые меня страшат -- Его приятель очень красив но почему-то ему нравится этот уродливый убийца и они корешатся и вероятно закалывают вместе стариков по ночам -- Тем временем она вся запуталась в дюжине различных заказов, горячие собаки, гамбургеры, (я и сам теперь хочу гамбургер), кофе, молоко, ситро лля детей, а холодный клерк сидит читая свою газету и жуя свой сэндвич со стейком -- Он ничего не замечает -- Прядь волос у нее сбилась на один глаз, она чуть не плачет -- Всем наплевать потому что никто не замечает -- А вечером она пойдет в свою маленькую чистенькую комнатку с кухонькой и покормит кошку и ляжет спать вздохнув, симпатичная как все симпатичные женщины которые тебе встречались -- Никакого Лохинвара у дверей -Ангел а не женщина -- И все же бичара вроде меня, и сегодня вечером некому ее любить -- Вот как бывает, вот вам весь ваш мир -- Коли! Убивай! -- Плюй на все! -- Вот вам Подлинный Лик Пустоты -- точно то что эта пустая вселенная приберегла для нас, Пробел -- Пробел Пробел Пробел!
Когда я ухожу меня удивляет что, вместо того чтобы отнестись ко мне с презрением за то что я целый час наблюдал как она тут потела, она на самом деле сочувственно отсчитывает мне сдачу, с маленьким загнанным взглядиком нежных голубых глаз -- Я воображаю себя в ее комнатке сегодня вечером слушающим сначала ее список законных жалоб на жизнь.
Но мой автобус отправляется -
71
Автобус вытягивается из Сиэттла и пускается на юг к Портленду по шух-шухной 99 -- Мне удобно на заднем сиденье с сигаретами и газетой а рядом со мной молодой студент по виду индонезиец явно неглупый который говорит что он с Филиппин и в конце (узнав что я говорю по-испански) признается что белые бабы говно -
"Las mujeres blancas son la mierda"
Я содрогаюсь слыша это, целые орды вторгшихся монголов захватят Западный мир с такими словами а имеют в виду они лишь бедную блондиночку в кафетерии которая старается как может -- Ей-Богу, если бы я был Султаном! Я бы этого не позволил! Я бы распорядился сделать что-то лучше! Но это всего лишь мечта! Чего ныть?
Мира бы не существовало если б у него не было силы освободить себя.
Соси! соси! соси титьку Небес!
Пес это Бог написанный наоборот. (4)
72
И я неистовствовал чисто среди скал и снега, на скалах сидеть а снег пить, скалы чтобы начинать ими лавины а снег чтобы кидаться снежками в мой дом -неистовствовал среди комаров и умирающих самцов муравьев, неистовствовал на мышь и убил ее, неистовствовал на сотнемильную циклораму заснеженных гор под голубым небом дня и звездным великолепием ночи -- Неистовствовал как дурак, когда следовало любить и раскаиваться -
Теперь я вернулся в это проклятое кино мира и вот теперь что мне с ним делать?
Сиди в дураке и будь дураком,
вот и всё -
Тени надвигаются, падает ночь, автобус ревет вдоль по дороге -- Люди спят, люди читают, люди курят -- шея шофера занемела и начеку -- Вскоре мы уже видим огоньки Портленда сплошные унылые утесы и воды и вскоре мимо начинают мелькать городские переулки и объезды -- И после зтого все тело Орегона, Долина Вилламетта -
На рассрете я беспокойный просыпаюсь и вижу Маунт-Шасту и старую Блэк-Бютт, горы меня больше уже не изумляют -- Я даже не выглядываю в окна -Слишком поздно, кому какое дело?
Потом долгое жаркое солнце Долины Сакраменто в ее воскресном полдне, и унылые городишки автобусных остановок где я только жую воздушную кукурузу сижу на корточках и жду -- Ба! -- Вскоре Валлехо, виды на бухту, начала чего-то нового на облачно-великолепном горизонте -- Сан-Франциско на своей Бухте!
Все равно Опустошение -
73
Мост вот что главное, приезд-в-Сан-Франциско по этому Мосту через Оклендскую Бухту, над водами которые слабо встрепаны океанскими судами Ориента и паромами, над водами которые как бы берут тебя на какой-то другой берег, так всегда бывало когда я жил в Беркли -- после ночи пьянства, или двух, в городе, бзынь, старая паромная переправа запуливала меня через воды обратно к тому другому берегу мира и удовлетворенности -- Мы бывало (Ирвин и я) обсуждали Пустоту пока переправлялись -- именно тогда видишь верхушки крыш Фриско возбуждаешься и начинаешь верить, большая груда зданий в центре. Летящий красный конь Стандард Ойла, высотные дома Монтгомери-Стрит Отель Сент-Фрэнсис, холмы, волшебный Телеграфный с его Сои-вершиной, волшебный Русский, волшебный Ноб и волшебный Миссионерский за ним с крестом всех скорбей который я давно видел в пурпурном закате вместе с Коди на железнодорожном мостике -Сан-Франциско, Норт-Бич, Чайнатаун, Маркет-Стрит, бары, Бэй-Ум, отель Белл, вино, переулки, пазыри, Третья Улица, поэты, живописцы, буддисты, бродяги, торчки, девчонки, миллионеры, генерал-майоры, все это баснословное кино Сан-Франциско которое смотришь из автобуса или поезда на Мосту когда въезжаешь в город, тянет за сердце как Нью-Йорк -
И все они там, мои друзья, где-то в тех игрушечных улочках, и когда они увидят меня ангел улыбнется -- Это не так уж плохо -- Опустошение не так уж плохо -
74
У-ух, совершенно другая сцена, Сан-Франциско всегда такой, всегда придает мужества твоим убеждениям -- "Этот город проследит чтоб у тебя получилось так как пожелаешь, с оговорками которые очевидны, в камне и памяти" -- Или такие -- таким образом -- это вот чувство "Ух О Переулок, раздобуду себе пузырь токайского и выпью по пути" -- единственный город который я знаю где можно открыто кирять на улице на ходу и никто не почешется -- все шарахаются от тебя как от ядовитого моряка О настоящий Джо МакКой только что с Лурлайна -- "есть кто-нибудь из мойщиков бутылок?" -- "Не-а, лишь старый облезлый палубный матрос, ходил на Гонконг и Сингапур и обратно наверно чаще чем хлестал винище на задворках Харрисона" -
Харрисон это та улица на которую приходит автобус, на швартовку, и мы выписываем каракули еще семь кварталов на север до Седьмой Улицы, где он сворачивает в уличную толчею воскресенья -- и вот вам все ваши Джо на улице.
Везде что-то происходит. Вот идет Длиннохвостый Чарли Джо из Лос-Анжелеса; чемодан, светлые волосы, спортивная рубашка, на запястье часы с толстенным браслетом, с ним Минни О'Пёрл, развеселая девчонка которая поет с бандой у Руи -- "Ну и?"
Вон негры-носильщика Компании Грейхаунд, Ирвин писал что они как Магометанские Ангелы если не ошибаюсь -- отсылают ценный груз в Психтаун и Лунтаун и Лунный-Свет в Колорадо бар где они сегодня вечером будут гудеть с девками посреди разворачивающихся автомобилей и Отэя Спенса по ящику -- вниз в негритянские жилые кварталы, куда мы забрели утром, с виски и вином и улякукали там с сестренками из Арканзаса которые видели как вешали их отца -Какое понятие могло у них сложиться об этой стране, этой Миссиссиппи... Вот они, опрятные и хорошо одетые, безупречные галстучки и воротнички, одеваются чище всех в Америке, предъявляют свои негритянские лица нанимателю-судье который судит резко на основании их отэйных безупречных галстуков -- некоторые в очках, в кольцах, вежливые пыхатели трубками, студентики, социологи, все это мы-все-знаем-великую-тусовку-в-отэе которое я так хорошо знаю в Сан-Фране -звук -- Я танцую сквозь этот город с большим мешком за плечами поэтому надо подсуетиться чтоб ни в кого не врезаться но тем не менее в темпе пробраться по этому параду Маркет-Стрит -- Слегка пустынному и опустошенному, воскресенье -Хоть на Третьей Улице и будет полно народу, и великие огромные Парии лают в дверях и обсуждают Чрева Божественности, все это по-собачьему четко вкупе -- Я обсираясь и пердя пру вверх по Кирни, к Чайнатауну, заглядывая во все витрины и все лица чтоб увидеть куда показывает Ангел в этот прекрасный и совершенный день -
"Ей-Богу подстригусь у себя в номере," говорю я, "и сделаю так чтоб это было нечто" -- "Потому что первым делом я нагряну в этот отэйный сладкий саксофонный Погребок." Где немедленно влезу в воскресный дневной сейшак. О они все там будут, девчонки в темных очках и светловолосые, брюнетки в симпотных пиджачках под боком у своего мальчонки (Мужчинки) -- поднимая стаканы с пивом к губам, всасывая сигаретный дым, биясь под биение бита Брю Мура совершеннейшего тенор-саксофона -- Старина Брю будет торчать по бражке, да и я тоже -- "Постукаю ему по ногтю на ноге," думаю я -- "Послушаем что певцы нам сегодня скажут" -- Поскольку все лето я обеспечивал себя своим собственным джазом, распевая на дворе или в доме по ночам, где бы то ни было мне надо услышать какой-нибудь музыки, увидеть куда наливает Ангел, по каким лестницам спускается она, и с отэйными джазовыми днями в ночном клубе Мори О'Тэй все окэй -- музыка -- Поскольку все эти протокольные хари только сведут тебя с ума, единственная истина это музыка -- единственное значение без значения -Музыка сливается с сердцебиенной вселенной и мы забываем бит мозга.
75
Я в Сан-Франциско и я приму его в себя целиком! Невероятны те вещи что я видел.
Я проваливаю с дороги двоих филиппинских джентльменов пересекающих Калифорнию. Валю проездом в Отель Белл, рядом с китайской спортплощадкой, и вхожу вовнутрь заказать себе комнату.
Служитель немедленно без лишних слов вдруг старается мне угодить, а холле сидят женщины и сплетничают по-малайски, я содрогаюсь от мысли что за звуки донесутся сквозь окно со двора, все такие китайские и мелодичные, я слышу даже припевы французской болтовни, от хозяев. Попурри гостиницы номеров в темных ковровых вестибюлях, и старые скрипучие ночные ступеньки и мигающие настенные часы и 80-летний согбенный мудрец за узорной решеткой, с открытыми дверями, и кошки -- Служитель приносит мне обратно мою сдачу покя я жду с ожидающе приотворенной дверью. Вытаскиваю свои крохотные алюминиевые ножнички которыми и пуговиц-то со свитера не срезать, но все равно режу ими себе волосы -- Затем изучаю что получилось с помощью зеркал -- Окей, потом иду все-таки бриться. Приношу горячей воды и бреюсь и подравниваюсь а на стенке голый календарь с девчонкой-китаянкой. Много же чего я смогу с календарем. ("Что ж," говорил один бич другому в варьете, два англичашки, "я имею ее сейчас.")
В жарких маленьких язычках пламени.
76
Я выхожу и пускаюсь по улице переходя на Колумбус и Кирни, рядом с Варварским Берегом, и бродяга в длинном бичевском пальто выпевает мне "Когда мы в Нью-Йорке переходим улицы мы их переходим! -- Не хрен мне тут ждать!" -И оба мы рвем через дорогу и перебегаем прямо среди машин и перепуливаемся фразами про Нью-Йорк -- Потом я добираюсь до Погребка и запрыгиваю в него, крутые деревянные ступеньки, в обширном зале погреба, сразу направо комната с баром и эстрадкой-отэем где теперь когда я возвращаюсь Джек Мингер дует в трубу а у него за спиной Билл безумный светловолосый пианист знаток музыки, на барабанах этот грустный паренек с потным симпатичным лицом у которого такой безрассудный бит и крепкие запястья, а на басу я не могу разглядеть кто там покачивается в темноте с бородой -- Тот или иной чокнутый Вигмо -- но это не сейшен, это постоянная группа, слишком рано, вернусь попозже, я уже слышал все идеи Джека Мингера до единой у него одного вместе с группой, но сначала (пока я просто заглянул в книжную лавку оглядеться) (и девушка по имени Соня симпатично подошла ко мне, лет 17, и сказала: "О ты знаешь Рафаэля? Ему деньги нужны, он ждет у меня дома") (а Рафаэль это старый мой нью-йоркский кореш) (а еще про Соню будет потом), я вбегаю туда и уже собираюсь развернуться и свингануть оттуда как вижу кошака похожего на Рафаэля, в темных очках, он под самой эстрадой разговаривает с какой-то чувихой, поэтому я подбегаю (быстрыми шагами) (чтобы не лажать бита музыкантам пока те лабают себе дальше) (какую-то песнюшку типа "Слишком Рано") смотрю прямо вниз убедиться что это Рафаэль, едва не опрокидываюсь, глядя на него вверх тормашками, пока он ничего не замечает болтая со своей девчонкой, и я вижу что это не Рафаэль и обламываюсь -- Поэтому трубач играющий свое соло недоумевает что это такое он видит, зная меня издавна как вечно сумасшедшего, что вбежал поглядеть на кого-то вверх тормашками а затем выбежал -- Я несусь в Чайнатаун пожрать и возвращаюсь на сейшен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20