Он предпочитает легкость и простоту.
— Особенно когда дело касается личной жизни, — сухо заметила Лия.
Шон скривил рот в иронической улыбке.
— Здесь вы правы. Личная жизнь у него всегда была удивительно запутанная.
— А теперь он впутал в свои проблемы и вас!
— Мне не за что винить Пита, — искренне ответил Шон, снова вспомнив о Марни. — Свою жизнь я запутал сам.
Лия сгорала от любопытства — об этом он догадался по ее лицу. Но Шон не собирался с ней откровенничать, поэтому перешел на другую тему.
— У вас очень симпатичная мать. Разговаривала со мной, словно со старым другом.
Лия улыбнулась, и от этой радостной, доброй улыбки у Шона что-то сжалось внутри.
— Да, мама такая. Она любит людей, для нее все вокруг — друзья. — И вдруг на лицо ее набежала тень, аметистовые глаза затуманились. — Она не слишком переживала из-за меня?
— По-моему, нет. — Шон нахмурился, подметив в ее тоне беспокойство. — Лия, вы говорили, что особенно нужны матери, именно сейчас. А почему? Что случилось?
На лице ее отразилось откровенное изумление. Значит, он не только слушал, но и запомнил ее слова! Шон невольно поморщился: неужели она видит в нем бесчувственного негодяя, которому наплевать на ее переживания?
— Они с папой…
Лия запнулась, опустив глаза.
— Ваш отец болен? — не вытерпел Шон. — Или… еще хуже?
Черт побери, если у нее умер отец и Лия спешила, чтобы утешить мать в горе, а он преградил ей дорогу… такое непростительно!
— Нет, нет, что вы! — поспешила уверить его Лия, и словно гора свалилась у него с плеч. — Просто… они разошлись. Полгода назад. Папа сказал, ему не хватает свободы. И ушел.
— Классический случай, — усмехнулся Шон. — Держу пари, э же самое говорил и мой старик. Да я и сам раз или два прибегал к этой отговорке.
Лия молча вскинула на него потемневшие глаза.
— Дорогая моя, такое случается.
— Но чтобы с моими родителями… Я никогда не думала… Они всю жизнь прожили вместе. Никогда не ссорились. Два года назад отпраздновали серебряную свадьбу.
— Значит, вам повезло.
Ощутив внезапную неловкость, он поднялся и начал ворошить кочергой угли в камине. Пламя вспыхнуло с новой силой.
— У вас, по крайней мере, были и мама, и папа. Не всем выпадает такое счастье.
— Знаю, вас бросил отец; но это же не значит, что у всех…
— Дорогая, ничто не длится вечно!
"И твоя верность в том числе!» — мысленно добавил Шон, напомнив себе, как легко Лия забыла о своем обете. Нет, его не проведешь невинным личиком: ему-то хорошо известно, какова эта особа на самом деле!
Он подбросил в камин угля.
— Такова жизнь. Любой брачный союз рано или поздно распадается.
— Но ведь так не должно быть!
— Вы думаете? Тогда выходите замуж за лебедя или за морского конька. Эти существа всю жизнь спариваются с одним и тем же партнером. От людей такой верности не дождетесь.
— То, что вы изящно именуете «спариванием», — с отвращением скривив губы, возразила Лия, — большинство людей называет любовью!
— А я не i-ерю людям — ни всем вместе, ни каждому в отдельности.
"Особенно тебе, и особенно в том, что касается любви!» — мысленно подытожил он. Во рту стало сухо и горько от мыслей о ее двуличности.
Наступило тягостное молчание.
— Вам что-нибудь принести? Может быть, чаю?
— Перестаньте, Шон! — огрызнулась Лия, по-видимому, все еще под впечатлением от употребленного им слова «спариваться». — Почему бы не признаться честно: вы не знаете, куда от меня деваться, и не чаете, когда же я наконец уберусь с глаз долой?
— С чего вы взяли? Напротив, роль сиделки пришлась мне по душе. После двух с половиной месяцев трудного выздоровления приятно почувствовать себя, так сказать, в противоположной роли.
— Могу поспорить, пациент из вас был кошмарный! — с лукавой искоркой в глазах заметила Лия.
Шон невольно улыбнулся в ответ.
— Хуже не бывает! Не знаю ничего тяжелее вынужденного безделья. По сравнению с этим ухаживать за больными — одно удовольствие.
Как ни странно, Шон говорил вполне искренне. Последние два дня пошли ему на пользу: улеглось тоскливое беспокойство, терзавшее его уже три месяца, рассеялось уныние, исчезли ночные кошмары, из-за которых он боялся засыпать. Да у него просто не было времени на нытье и жалость к себе! Лия ведь нуждалась в постоянном уходе, и забота о ней не оставляла ни одной свободной минуты.
Объяснение вполне логичное, но Шону почему-то казалось, что дело не только в этом.
— Расскажите мне о вашей семье, — попросила Лия, с благодарной улыбкой приняв у него из рук чашку чая. — Я еще ничего не знаю о вашей матери. Она, наверно, тяжело пережила уход мужа?
— Сказать, что она была в отчаянии, — значит ничего не сказать, — ответил Шон, садясь на свое место. — Весь ее мир пошел прахом. Она осталась совершенно одна — беременная, с ребенком на руках, без всякой надежды на помощь. Она была убита горем, и мне пришлось взять на себя заботу о ней и о Пите, когда он появился на свет.
— Значит, в девять лет вы стали взрослым. Шон молчал, опустив взор на судорожно сцепленные руки. Ему было не по себе. Три дня назад он лишь мельком упомянул о своем детстве, уверенный, что Лия тут же это забудет, а она, оказывается, запомнила каждое слово.
— Я Козерог, — сказал он наконец, решив обратить тяжелый разговор в шутку. — День рождения у меня двенадцатого января. Кто-то мне говорил, что козероги рождаются стариками.
— Я тоже об этом слышала. Но с возрастом, говорят, они молодеют душой. Лет через двадцать вы станете веселым и беззаботным, как мой шестнадцатилетний кузен Джеймс. Тогда уже я буду для вас слишком старой, если, конечно, вы не увлекаетесь старушками.
Нет, Шон в жизни не увлекался старушками. Его беспокоило другое: как это случилось, что он, рассудительный и здравомыслящий Шон Галлахер, с младых ногтей усвоивший, что «вечность» — пустое слово, а любовь до гроба встречается только в сказках, всерьез раздумывает о том, каково было бы прожить с этой женщиной двадцать лет.
— Даже через двадцать лет ни один нормальный мужчина не сможет пройти мимо вас равнодушно.
Она вскинула изумленные глаза.
— Но мне будет уже сорок пять!
— С вашей красотой не стареют. Телосложение, черты лица, глаза — все это не меняется с годами.
— Перестаньте, Шон! — Глаза ее заблестели, щеки залились очаровательным румянцем. — Вы мне безбожно льстите!
— Нет, не льщу, — твердо ответил Шон. — Не вижу смысла. Чтобы убедиться в правильности моих слов, вам достаточно взглянуть в зеркало. Такие лица, как ваше, не стареют — время лишь наделяет их иной, более глубокой красотой.
Шон говорил искренне, об этом свидетельствовали его глаза. Но, едва вымолвив последнее слово, он почувствовал, что преступил неписаные заповеди, на которых строились их отношения. Незримая нить, натянутая между ними, вздрогнула и зазвенела, готовая лопнуть.
Несколько мгновений — несколько ударов сердца! — две пары глаз отражались друг в друге. Слова были им не нужны, да и нельзя было высказать словами то, что молчаливо говорили друг другу эти двое. Но вот Лия моргнула и опустила глаза. На скулах ее запылали алые пятна.
— О… очень вкусный чай, благодарю вас.
— Трусиха! — мягко упрекнул ее Шон. Он не знал, радоваться или огорчаться тому, что она решила сменить тему.
Лия немедленно вздернула голову, готовая ответить на вызов.
— Это не трусость, а здравый смысл! — резко ответила она. — Оба мы прекрасно знаем, что это ничего не значит. Мы заперты в доме, нам никуда не деться друг от друга, — естественно, между нами возникает притяжение. Обычный психологический эффект. Но растает снег — вместе с ним растает и это.
"И я вернусь к жениху». Лия не произнесла этих слов, Шон прочел их во вздернутом подбородке, в том, как она старалась не встречаться с ним взглядом.
— Возражение принято, — сухо ответил он. — Еще чаю?
— С удовольствием, — ответила она каким-то сдавленным голосом. — Очень хочется пить.
— И не удивительно! — заметил Шон, сам удивляясь своему спокойному, даже беззаботному голосу. — Вы ведь три дня ничего не ели и не пили, если не считать нескольких глотков воды, и ту пришлось вливать в вас силой.
Лия подняла голову и смущенно взглянула на него.
— Шон, я очень благодарна за вашу заботу. Вы были так добры ко мне!
— Говорю вам, за вами ухаживать — одно удовольствие! Со мной медсестрам приходилось гораздо тяжелее.
Он хотел развеселить ее, но Лия нахмурилась.
— Вам было так плохо?
Пожатием плеч Шон отмел прошлое.
— Больницу я почти не помню. По крайней мере, первые дни совершенно вылетели из памяти.
Он взял у Лии пустую чашку и понес на кухню. Девушка молча проводила его глазами; этот взгляд не укрылся от Шона.
Вернувшись, он сел не на свое прежнее место, а на диван, в ногах у Лии. Сам не знал, почему, — так показалось удобнее, естественнее. Лия не возражала, просто развернулась к нему лицом и продолжила беседу:
— Значит, тяжелее всего стало потом, после выписки? Но ведь с вами был брат.
Шон кивнул, помрачнев; ему вспомнились те черные дни.
— Да, он прожил здесь несколько недель. Пока я сам не велел ему убираться. Дайте-ка я вам подушки поправлю, они совсем сбились.
Если он надеялся отвлечь ее от тяжелого разговора, то не преуспел в этом. Лия подождала, пока Шон поправит диванные подушки, и преспокойно продолжила расспросы.
— Спасибо, так действительно удобнее. А он рассказывал вам об Энни?
Шон кивнул, откинувшись на спинку дивана.
— Сперва этот дуралей молчал как рыба. Но однажды его прорвало — и понеслось: Энни то, Энни это… Остановиться он уже не мог. Наконец я понял, что сойду с ума, если еще хоть раз услышу это имя…
Шон рассеянно потер ладонью шрам.
— В то время я надеялся и верил, что Пит будет с ней счастлив.
— Может быть, еще и будет! — заметила Лия. — Как знать, возможно, у Энни просто сдали нервы перед свадьбой и вся эта буря в стакане воды через неделю уляжется. Может быть, и уже улеглась, а мы сидим тут и ничего не знаем!.. А вам случалось переживать предательство возлюбленной? — спросила она вдруг.
Шон поднял глаза, но Лия смотрела на него без тени насмешки или недоброжелательства.
— Случалось, — медленно ответил он. — Помню свои чувства: сперва — не горе, не гнев, а какое-то безмерное изумление. Ходишь и никак не можешь понять: как же это? Почему вдруг? За что? А потом… потом мечтаешь об одном — все забыть.
Выразительное лицо Лии подернулось состраданием. Шон поспешно выпрямился, протянул к ней руку.
— Да не берите в голову! Было и прошло. Я все забыл и исцелился, честное слово!
Что за сверкающие бриллианты повисли у нее на ресницах — неужели слезы?
— Шон, простите меня!
— За что? — недоуменно нахмурился он.
— За все, что я вам наговорила. Как я могу судить, если не знаю, что с вами произошло?
— А хотите узнать?
Этим вопросом Шон удивил в равной мере ее и себя. Он сам не понимал, почему так жаждет поделиться с ней своей невеселой историей. Чтобы развеять ее иллюзии? Или просто для него настало время исповеди — неважно, перед кем?
— У меня была подруга, хоть это слово к ней совсем не подходит. С такими женщинами не дружат — их страстно любят или страстно ненавидят. Такой была Марни. Мы встречались полгода, и я сделал ей предложение. — Шон остановился, морщась от горечи воспоминаний. — Я не сомневался, что мы необыкновенная пара и чувство, связывающее нас, вечно, как сама любовь. Этот самообман продолжался еще пару месяцев, пока я не узнал, что все это время у нее был другой. Она спала с ним, даже не снимая обручального кольца! — Он потряс головой, словно до сих пор не мог в это поверить. — Я в это время часто уезжал из города на съемки. Поэтому Марни чувствовала себя в безопасности. Тот бедолага искренне верил, что она выйдет замуж за него!.. Короче, была бурная сцена, она швырнула кольцо мне в лицо и выбежала вон, я полагал, что к нему. Вскоре я появился в обществе с другой женщиной. На следующее же утро Марни позвонила мне в дверь.
Лия судорожно, до боли, сжала его руку.
— И что же? — выдохнула она.
— Не менее бурное примирение! — язвительно усмехнулся Шон. — Поначалу она вела себя идеально. Клялась, что раскаивается, умоляла ее простить…
— А вы? — поторопила его Лия. Шон скривил губы в усмешке.
— А я был таким дураком, что поверил. И честно пытался простить, хоть в глубине души и понимал, что это бессмысленно. Какая уж там любовь! Я смотрел на нее и не мог взять в толк, что привлекло меня в этой лживой раскрашенной кукле. Несколько раз я пытался объяснить ей, что все кончено. Но она словно умом тронулась — рыдала, закатывала скандалы, кричала, что убьет меня или себя. И однажды я сделал глупость — начал выяснять с ней отношения в машине…
— Нет! — ахнула Лия, догадавшись, чем кончится этот рассказ.
— Увы, да, — угрюмо кивнул он. — Мы ехали по проселку, других машин поблизости не было. Марни схватилась за руль. Она была в истерике, не соображала, что делает. Последнее, что я помню, — ее дикий крик: «Не мне, так никому!» Потом я узнал, что мы врезались в дерево.
Он поднял голову и горько усмехнулся.
— Я провел две недели в больнице, а она отделалась вывихнутой рукой.
— О Боже!
— Шесть недель спустя Марни вышла замуж, не за меня и даже не за моего соперника, а за кого-то третьего. Недавно я слышал, что она и ему изменяет.
Шон взглянул в ее бледное, потрясенное лицо. Затем, вспомнив, что все еще сжимает ей руку, медленно разжал пальцы.
— Вы же сами просили рассказать, — пробормотал он.
Что-то пошло не так. Он хотел ее шокировать, и, несомненно, преуспел. Но вместо мстительной радости ощущал лишь горечь и чувство вины. Теперь он жалел, что вообще заговорил об этом.
Лия была права, последние месяцы он только и делал, что прятался — от людей и от самого себя.
Снова и снова он прокручивал в памяти цепь событий, приведших к катастрофе. Запоздалое сожаление, отчаяние, бессильная злоба изо дня в день отравляли его душу. Сегодня он наконец решился изгнать мучающих его демонов и поверенной своих тайн почему-то выбрал Лию. Почему?
Шон погрузился в мрачные размышления. Несколько раз Лия пыталась завязать с ним разговор, но он отвечал угрюмо и односложно. Наконец она взяла книгу и читала до позднего вечера. Была уже почти полночь, когда она потянулась и зевнула, прикрыв рот ладошкой.
— Вам пора в постель, — сказал Шон, поднимаясь с места. — Вы еще не совсем здоровы, не стоит переутомляться.
— Я целую вечность провела в постели! Не уверена, что смогу заснуть.
— Тогда вам поможет вот это. Он открыл пузырек, стоящий на тумбочке, и вытряс оттуда себе на ладонь две таблетки.
— Очень легкое снотворное, — заверил он, перехватив ее подозрительный взгляд. — Доктор сказал, что его можно давать вам, если из-за температуры вам будет трудно заснуть.
— Температура у меня нормальная, а снотворное терпеть не могу! Я от него тупею.
— Какая разница, если вы будете спать? Таблетки обеспечат вам полноценный отдых. А мне не улыбается вставать среди ночи, если выяснится, что без таблеток вы уснуть не можете. Я, в отличие от вас, хочу нормально выспаться…
— Ну хорошо, хорошо, уговорили! Схватив таблетки, она бросила их себе в рот и запила водой.
— Вот! Довольны? Беру назад свои слова о «прекрасной сиделке». Вы просто грубиян и зануда!
— Потому что не надо меня доводить. Помочь вам подняться наверх или вы и это сочтете грубостью и занудством?
Он ожидал гневных протестов и был немало изумлен, когда в ответ Лия сверкнула ослепительной улыбкой.
— Вы очень добры, — вежливо ответила она. — Огромное спасибо.
С большим облегчением Шон отнес ее на постель, с еще большим — накрыл одеялом и поспешил вниз.
Но не успел он дойти до кухни, как наверху раздался страшный грохот.
— Что за черт?! Лия!
В следующий миг ноги уже сами несли его вверх по лестнице.
В голове роились десятки предположений — одно другого страшнее. Она упала? Потеряла сознание? Зачем она вообще встала с кровати? Что, если ударилась головой? Что, если…
Он остановился в дверях. Лия сидела на корточках в изножье кровати.
— Лия!!
Она подняла голову. Шон облегченно перевел дух, сообразив, что она цела и невредима. Сердце билось как сумасшедшее: только сейчас он по-настоящему понял, насколько испугался за нее.
— Какого черта вы тут вытворяете? — воскликнул он хриплым от пережитого волнения голосом.
— Простите. Я уронила книги. — Она указала на груду книг на полу. Видимо, Лия скинула их на пол, когда попыталась опереться на стол.
— Вы… Так, для начала: что вас дернуло встать с постели?
— Мне… мне нужно было в ванную.
— А почему меня не позвали? Она сердито сверкнула глазами.
— Послушайте, я имею право хоть в туалет сходить сама? Если бы эти книги не подвернулись под руку…
— Боже, дай мне терпения!
Подойдя к ней, Шон собрал с пола книги и положил их обратно на стол. Он сердился на ее упрямство и на себя — за то, что испугался из-за пустяка, но сильнее раздражения была в нем пьянящая радость оттого, что Лия цела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14