Это заблуждение было не только пагубным, хуже того, оно проистекало от гордыни. Гордость не позволяла Элен сознаться в своей ошибке. Но теперь, наделав кучу ошибок, Элен понимала, что наконец-то поступила правильно. И как только она это поняла, солнце скрылось за длинным облаком, напоминавшим палец. Элен обернулась и посмотрела на холм. Вода вдруг показалась ей ледяной, голые ноги онемели от холода.
– Мне нужно вернуться в Оксфорд, – тихо произнесла она.
Ей стало стыдно. Это несправедливо, что она блаженствует тут на лоне природы, а Дарси ждет ее понапрасну.
Том, не говоря ни слова, помог ей выбраться по гладким камешкам на берег. Они медленно взобрались на холм, обнимая друг друга за талию.
Довезя Элен до Фоллиз-Хауса, Том пододвинулся к ней и поцеловал ее – слегка ткнулся губами в уголок ее рта.
– Не бойся.
Элен спокойно посмотрела на него.
– А я и не боюсь. Мне стыдно и больно от того, что я должна буду причинить ему боль. Но я не трушу.
– Я знаю.
Они снова замолчали, глядя друг другу в лицо, жадно изучая мельчайшие оттенки чувств, отражавшиеся на их лицах.
Элен почувствовала, что ей невыносимо трудно расстаться с Томом даже на несколько часов, и сама была потрясена. Она никогда не испытывала подобных чувств к Дарси. Он спокойно приходил и уходил из ее жизни, словно милая, но бесплотная тень.
Счастлива… Она была сейчас так счастлива!
– Не хочется уходить, – сказала она.
– И мне не хочется, чтобы ты уходила. Но нужно, – Том был необычайно ласков, она его знала совсем другим. Когда-то циничный, равнодушный и искушенный Том смотрел сейчас на нее с гордостью и любовью. – Ты придешь завтра на вечер?
Он имел в виду вечер, который устраивали в колледже Крайст-Черч. Последнее развлечение в этом учебном году… Дарси купил пригласительный билет на два лица у Оливера. Тот отпустил какую-то шуточку насчет неожиданной общительности Дарси, и Дарси ответил:
– Теперь, когда у меня есть Элен, мне море по колено.
– Да, – болезненно поморщилась Элен. – Я пойду… я собиралась пойти туда с Дарси.
– Я тоже там буду, – Том завел мотор. Он уже тронулся с места, и она с трудом расслышала его слова. Том сказал: – Я люблю тебя.
Элен спустилась по замшелым ступенькам. Она все еще была босиком, мокрая юбка прилипала к ногам. Дарси говорил ей когда-то те же самые слова, почти на том же самом месте… Она пыталась тогда убежать, но ей не удалось убежать слишком далеко. В душе Элен снова разгоралась битва между любовью и жалостью. Она вошла в холл в тот самый момент, когда зазвонил телефон. Слегка раздосадованная, Элен сняла трубку. Наверняка звонят Пэнси – так было всегда – а она с Пэнси уже бог знает сколько не виделась и не думала о ней.
– Элен? Слава богу! Ты очень сердишься? Это был Дарси.
– Что-что?
– Ну, за то, что я не пришел. Понимаешь, это было действительно серьезно, а то иначе я бы обязательно приехал. Мне пришлось вызвать сюда Тима Окшотта, чтобы он посмотрел заболевшую овцу. Оказалось, что у нее совсем другое, не то, чего мы опасались, но я не мог уехать, пока все не выяснилось. А ты где пропадала? Я телефон оборвал. Даже начал уже беспокоиться…
– О, я… я… ходила погулять.
– Как у тебя прошло?
– Ты о чем?
– Как о чем? Об экзаменах! Я же из-за них тебя не видел целую неделю.
Практичный, прозаичный Дарси разговаривал с ней, как обычно. Голос его звучал чуть встревоженно – он беспокоился за овцу – но в общем-то как и прежде. Элен посмотрела на серую будку телефона-автомата, на пыльный пол и на лучи тусклого света, просачивавшегося вниз с галереи. Значит, он не ждал ее после экзаменов. И ни о чем еще не догадывался. Как же она может его сейчас холодно отвергнуть по телефону?..
– Элен, ты меня слушаешь?
– Да. Экзамены прошли хорошо.
Неужели он ни о чем не догадался по ее голосу?
– Ты не очень сердишься на меня за то, что я сегодня не пришел? – Дарси был поглощен своими собственными заботами.
Элен представляла, как он сидит в своей конторе в Мере и, нахмурившись, глядит на серые отары овец, бредущие по холму в долину.
– Нет, не сержусь.
– Тогда до завтра. Значит, в восемь? Перед вечером мы с тобой поедем пообедать. У меня есть для тебя сюрприз.
И Дарси, засмеявшись, повесил трубку.
– Овца-то поправится? – запоздало поинтересовалась Элен, но в трубке уже раздавались короткие гудки.
«За обедом… – решила Элен. – Я поговорю с ним за обедом. Мы тогда останемся вдвоем. И не нужно будет притворяться: идти с ним на вечер, сгибаясь под тяжестью его руки…»
Элен поднялась по лестнице в свою комнату, размышляя о том, как прошел этот последний год, обо всех переменах и о своих ошибках.
«Фоллиз-Хаус», – произнесла она вслух и задумчиво улыбнулась.
Но все-таки она в конце концов пришла к Тому, и больше ей ничего не нужно!
В комнате Элен было пыльно; казалось, тут никто не живет. Она прищурилась, глядя на кипы книг и конспектов, лежавшие на письменном столе. Напряженность, в которой она пребывала всю последнюю неделю, спала благодаря тому, что Элен смогла так блаженно расслабиться сегодня днем. Руки Тома, сжимавшие ее в объятиях, его лицо были реальней, чем три года, оставшиеся позади. Она вспоминала их сейчас смутно, как что-то несущественное. Книги, на которых лежала сейчас ее рука, казались ей написанными на каком-то чужом языке.
Элен подошла к окну и прислонилась головой к стеклу. Открывшийся из окна вид, как всегда, заворожил ее. Колокольни Магдалины, Всех Святых, Святой Марии, Башня Тома… Элен перечисляла их, переводя взгляд с одной на другую. Завтра последний день в этом триместре. Послезавтра она уже не будет студенткой Оксфорда.
А кем она будет?
Внезапно загрустив, Элен поняла, что не знает, кем она будет. В последние недели она, терзаясь сомнениями, представляла себе жизнь в Мере, представляла, как она будет смотреть на поля, как медленно будут сменять друг друга времена года… Теперь этого уже не будет. Словно резкий ветер, пропитанный морской солью, вдруг развеял спертый воздух в ее комнате. Она почувствовала себя свободной, и это ощущение ее опьяняло. Том ничего от нее не требовал и ничего ей не обещал. Она могла делать что угодно, но понимала, что предпочла бы связать с ним свою жизнь.
Элен внезапно вспомнила о чем-то и подошла к шкафу. В глубине, спрятанный за коробками и чемоданами, лежал квадратный пакет. Элен нетерпеливо развернула обертку и посмотрела на картину, подаренную Томом. Гвоздик, который Том вбил для этой картины, все еще был на месте. Элен снова повесила ее на стену и, отойдя назад, посмотрела на нее, чувствуя запах цветов и резкого, дразнящего морского воздуха.
Стефан ждал Пэнси в своих комнатах в общежитии для преподавателей. Пэнси опаздывала примерно на час. По ее понятиям это было вообще не опоздание. Теперь она бывала с ним довольно редко, однако при этом где только не успевала побывать. Взгляд Стефана упал на роман в мягкой обложке, о котором он однажды позволил себе презрительно отозваться, после чего восторги Пэнси насчет этого романа удвоились. На подносе с напитками стояла бутылка «Перье» – Пэнси всегда его заказывала, а сквозь открытую дверь, ведущую в спальню, виднелся алый свитер, аккуратно отложенный в сторону уборщиком. В ящике стола лежала фотография Пэнси, Стефан прятал ее от студентов, которые приходили к нему на консультации. Она подарила ему этот снимок давно, в те невероятные дни, когда подарила ему себя. Она снялась в костюме Розалинды, изображающей Ганимеда, – бриджах, белой рубашке с кружевами и короткой кожаной куртке. В этом наряде она выглядела беззащитной, лукавой и безумно притягательной. На обороте Пэнси нацарапала своим ужасным почерком «Дорогому Стефану с огромной любовью». Стефан пытался сказать себе, что это банально. Она необразованна, эгоистична и испорчена. Однако на один недостаток у Пэнси приходилась сотня достоинств. Он страдал по ней и не переставал страстно желать ее с того самого момента, как она впервые потянулась к нему и поцеловала в губы.
Подчас, общаясь с ошеломленными детьми или слыша по телефону жалобный голос Беатрис, в котором сквозили слезы, Стефан жалел, что повстречал Пэнси. Но даже представить себе не мог, как ему жить без нее. Так что он сидел и ждал ее в общежитии, ждал с тревогой и раздражением, и никуда не мог уйти, словно она заперла его на замок.
Наконец, в пятнадцатый раз подойдя к окну, Стефан ее увидел. Короткая юбка, длинные загорелые ноги, волосы, еще больше посветлевшие, выгорев на солнце… Она нисколько не торопилась.
«Стерва», – подумал Стефан.
Но затем заметил, что студенты, валявшиеся на траве, повернули головы вслед проходившей мимо Пэнси, и Стефан взволнованно сжался. Он кинулся к столу, торопливо раскладывая бумаги и приводя себя в порядок: ему хотелось создать впечатление, что он поглощен работой.
– Это у нас семь часов? – спросил он Пэнси, когда она вошла, и улыбнулся, несмотря на то, что был на нее очень зол.
– Извини, – у Пэнси был потерянный, почти унылый вид. Он потянулся к ней, но она увернулась, и он почувствовал себя назойливым и похотливым.
– Выпить дашь?
– «Перье».
– Нет. Если есть, давай джин или виски. Стефан, слегка приподняв брови, приготовил ей напиток. Когда он протягивал ей бокал, до него донесся запах цветов, исходивший от ее свежей, персиковой кожи, и возбудился еще больше.
Пэнси залпом проглотила спиртное и только тогда встретилась с ним глазами.
– Я пришла сказать тебе, что наши отношения не могут больше продолжаться.
Эти слова обдали его, словно ледяным душем. Пэнси ждала, не шевелясь. Стефан рассмеялся. Ну, конечно же, она шутит!
– То есть?
– Я не смогу с тобой больше видеться.
Нет, она не шутила, но он все еще пытался улыбаться. Пытался по-отечески добродушно отреагировать на ее детский каприз.
– Пэнси, дорогая, что ты имеешь в виду?
Едва он это произнес, как увидел стальное лицо и холодную решимость, светившуюся в ее голубых глазах. Он и сам знал, что она имела в виду, и потрясенно замер, словно получив удар в поддых.
– Я имею в виду то, что я уезжаю. В Америку. Меня пригласили немножко поработать, – Пэнси отвела взгляд, и на мгновение Стефану показалось, что ей неловко. – Я пришла поблагодарить тебя, Стефан. И сказать, что мне очень жаль… Ну, и, конечно, попрощаться.
Стефан недоверчиво взглянул на Пэнси. Он протянул к ней руки, но тут же опустил их.
– Поблагодарить? – переспросил он. – Поблагодарить меня и уйти? Просто взять и уйти после того, как мы столько месяцев были вместе? После того, как у нас было столько общего?
Наступило молчание, затем Пэнси сказала:
– Ты точно так же поступил с Беатрис, только ты с ней был не месяцы, а годы.
Стефан побледнел. Как так получилось, что вместо послушной, сексапильной Пэнси перед ним оказалось это хладнокровное юное создание?
– Я оставил ради тебя свою жену!
– Я тебя никогда об этом не просила, Стефан. И никогда этого не хотела. Послушай, пожалуйста, выслушай меня! Мы были какое-то время счастливы, но теперь это прошло. Пожалуйста, отпусти меня спокойно, не устраивай сцен!
– Сцен?.. Господи боже ты мой! Не устраивать тебе сцен?.. – Стефан задрожал. Больше того, он вдруг почувствовал, что сейчас заплачет. Такого с ним не было с детства. Глаза жгло, потом по щекам заструились горячие слезы.
– О нет! – прошептала, глядя на него, Пэнси. – Пожалуйста, не надо.
Стефан вытянул вперед руку, словно слепец, нащупал спинку стула и сел.
Пэнси неловко подошла к нему и обняла за голову. Она глядела на него потрясенно, но он этого так никогда и не узнал.
– Не плачь из-за меня. Я этого не стою. Стефан отстранился и произнес непослушными губами:
– Я не из-за тебя плачу, губительница сердец. Я плачу из-за того, что все так… ничтожно.
– Да, – пробормотала вслед за ним Пэнси. – Все так ничтожно.
Она добрела до двери и вышла на лестницу. Вышла – и бросилась бежать, бежать, не разбирая дороги и не обращая внимания на восхищенные, любопытные взгляды студентов, видевших, как она заходила в общежитие.
Внезапно у нее закололо в боку, и Пэнси тут же привычно отгородилась от неприятных впечатлений.
«Отбрось эти мысли, – приказывали ей стучавшие о мостовую каблучки. – Загони их вглубь. Дело сделано. Уже ничего не изменишь. Может быть, в другой раз все будет иначе. Может, ты когда-нибудь и научишься чувствовать, как все остальные люди. А пока думай о том, что тебя ждет впереди. Думай о том, что тебе предстоит и чем ты хочешь заниматься. Это ведь все оправдывает, не так ли?»
Лицо ее при этом приняло такое упрямое выражение, что уже не казалось хорошеньким.
А Стефан долго-долго сидел, обхватив голову руками. Потом встрепенулся, выдвинул ящик письменного стола и, криво, страдальчески усмехаясь, заглянул в него. Схватив фотографию Пэнси, он яростно скомкал ее и закинул глянцевый комок в другой угол комнаты.
На следующий вечер Элен сидела в своей комнате перед неудобно поставленным маленьким квадратным зеркалом. До чего же нелепо, что она наряжается, собираясь на этот праздник!
Ей нечего было праздновать.
Однако пальцы ее продолжали укладывать волосы. Оставив несколько локонов, чтобы они обрамляли лицо, Элен мрачно уставилась на свое отражение. Лицо ее, как обычно, было бледным, однако сегодня она слегка нарумянилась. Серые глаза ярко, тревожно блестели. Элен заколола пучок двумя элегантными перламутровыми гребнями, которые одолжила ей Хлоя. Она была уже готова. Платье висело на дверце шкафа – белое, вышитое, с накрахмаленными оборками, Элен в нем была сама невинность. Ей оставалось только надеть его, но Элен все сидела перед зеркалом, пытаясь унять бурю в душе.
Через несколько минут сюда придет Дарси. Она должна будет подыскать нужные слова и сказать ему, что она не может выйти за него замуж. От одной лишь мысли об этом ей становилось дурно.
Но, с другой стороны, она ведь наряжается для того, чтобы пойти на вечер, где будет Том. Ей, конечно же, не следует туда идти, даже наверняка не следует, но она все равно собирается туда с превеликой тщательностью, потому что знает: она это делает для него, ей не терпится его увидеть. В ее взгляде, когда она в очередной раз посмотрелась в зеркало, сквозило удовлетворение: Элен знала, что она сегодня хорошо выглядит. Ради Тома. Тревога, страх и чувство вины при мысли о Дарси боролись в ее душе со счастливым ликованием. Они никогда еще не была в таком смятении. У нее голова шла кругом. Все расплывалось перед глазами, словно она опьянела или была одурманена наркотиками.
Элен подалась вперед и начала машинально красить глаза так, как ее много месяцев назад научила в Монткалме Пэнси. Элен вдруг вспомнилось, как она стояла в розово-голубой спальне, надев взятое напрокат потрясающе красивое платье. Тогда все ее мысли были заняты Оливером. Ради Оливера ей хотелось хорошо выглядеть. Даже сейчас, вспомнив о своих наивных, бесплодных мечтаниях, Элен улыбнулась. Теперь уже Оливер не имел над ней такой власти: и времени прошло немало, и столько воды с тех пор утекло. Однако она никогда не забудет те мимолетные дни, когда они были вместе, и страстность своей первой любви. Она жила этим чувством с момента их встречи почти всю зиму. А потом, когда ослепительный красавец Оливер переключился на Пэнси, любовь к Оливеру подтолкнула Элен к Дарси. Порой в его облике мелькали черты Оливера, и когда он впервые поцеловал ее в Мере, она слабо потянулась ему навстречу. И потом он был полной противоположностью своему брату: Дарси такой надежный, а Оливер – олицетворение ветренности.
«Как же может все изменить один-единственный год!» – мысленно воскликнула Элен. И подумала, что она сама с трудом узнала бы в себе ту робкую, нерешительную девушку, которой она была год назад.
«Если бы только, – прошептала она, – если бы только я, новая, не повторяла старых ошибок!
Я не хочу больше страдать. И причинять страдания другим. Никогда, больше никогда!»
Кто-то постучался в дверь.
– Элен!
– Погоди! Секундочку! – виновато откликнулась она.
Дарси уже тут, а она все еще сидит в длинной белой комбинации, глядя на свое до боли знакомое и все же чужое лицо, отражающееся в зеркале.
Она бросила расческу и потянулась к платью. Белые оборки шуршали, Элен надела платье, но оказалось, что она не может дотянуться до перламутровых пуговок на спине. Она от натуги еще сильнее покраснела.
– Входи, – наконец разрешила она, отчаявшись справиться самостоятельно.
Дарси замер на пороге.
– Ты выглядишь ошеломительно, – напрямик заявил он. И прибавил: – Давай помогу.
Дарси застегнул одну за другой маленькие пуговки, его обветренные руки смотрелись очень неуместно на тонкой ткани платья. Лицо его тоже покраснело. Когда последняя пуговка была застегнута, он нагнулся и поцеловал Элен в шею.
– Ты сегодня какая-то другая, – сказал он, и Элен почудилось, что в его голосе звучит грусть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
– Мне нужно вернуться в Оксфорд, – тихо произнесла она.
Ей стало стыдно. Это несправедливо, что она блаженствует тут на лоне природы, а Дарси ждет ее понапрасну.
Том, не говоря ни слова, помог ей выбраться по гладким камешкам на берег. Они медленно взобрались на холм, обнимая друг друга за талию.
Довезя Элен до Фоллиз-Хауса, Том пододвинулся к ней и поцеловал ее – слегка ткнулся губами в уголок ее рта.
– Не бойся.
Элен спокойно посмотрела на него.
– А я и не боюсь. Мне стыдно и больно от того, что я должна буду причинить ему боль. Но я не трушу.
– Я знаю.
Они снова замолчали, глядя друг другу в лицо, жадно изучая мельчайшие оттенки чувств, отражавшиеся на их лицах.
Элен почувствовала, что ей невыносимо трудно расстаться с Томом даже на несколько часов, и сама была потрясена. Она никогда не испытывала подобных чувств к Дарси. Он спокойно приходил и уходил из ее жизни, словно милая, но бесплотная тень.
Счастлива… Она была сейчас так счастлива!
– Не хочется уходить, – сказала она.
– И мне не хочется, чтобы ты уходила. Но нужно, – Том был необычайно ласков, она его знала совсем другим. Когда-то циничный, равнодушный и искушенный Том смотрел сейчас на нее с гордостью и любовью. – Ты придешь завтра на вечер?
Он имел в виду вечер, который устраивали в колледже Крайст-Черч. Последнее развлечение в этом учебном году… Дарси купил пригласительный билет на два лица у Оливера. Тот отпустил какую-то шуточку насчет неожиданной общительности Дарси, и Дарси ответил:
– Теперь, когда у меня есть Элен, мне море по колено.
– Да, – болезненно поморщилась Элен. – Я пойду… я собиралась пойти туда с Дарси.
– Я тоже там буду, – Том завел мотор. Он уже тронулся с места, и она с трудом расслышала его слова. Том сказал: – Я люблю тебя.
Элен спустилась по замшелым ступенькам. Она все еще была босиком, мокрая юбка прилипала к ногам. Дарси говорил ей когда-то те же самые слова, почти на том же самом месте… Она пыталась тогда убежать, но ей не удалось убежать слишком далеко. В душе Элен снова разгоралась битва между любовью и жалостью. Она вошла в холл в тот самый момент, когда зазвонил телефон. Слегка раздосадованная, Элен сняла трубку. Наверняка звонят Пэнси – так было всегда – а она с Пэнси уже бог знает сколько не виделась и не думала о ней.
– Элен? Слава богу! Ты очень сердишься? Это был Дарси.
– Что-что?
– Ну, за то, что я не пришел. Понимаешь, это было действительно серьезно, а то иначе я бы обязательно приехал. Мне пришлось вызвать сюда Тима Окшотта, чтобы он посмотрел заболевшую овцу. Оказалось, что у нее совсем другое, не то, чего мы опасались, но я не мог уехать, пока все не выяснилось. А ты где пропадала? Я телефон оборвал. Даже начал уже беспокоиться…
– О, я… я… ходила погулять.
– Как у тебя прошло?
– Ты о чем?
– Как о чем? Об экзаменах! Я же из-за них тебя не видел целую неделю.
Практичный, прозаичный Дарси разговаривал с ней, как обычно. Голос его звучал чуть встревоженно – он беспокоился за овцу – но в общем-то как и прежде. Элен посмотрела на серую будку телефона-автомата, на пыльный пол и на лучи тусклого света, просачивавшегося вниз с галереи. Значит, он не ждал ее после экзаменов. И ни о чем еще не догадывался. Как же она может его сейчас холодно отвергнуть по телефону?..
– Элен, ты меня слушаешь?
– Да. Экзамены прошли хорошо.
Неужели он ни о чем не догадался по ее голосу?
– Ты не очень сердишься на меня за то, что я сегодня не пришел? – Дарси был поглощен своими собственными заботами.
Элен представляла, как он сидит в своей конторе в Мере и, нахмурившись, глядит на серые отары овец, бредущие по холму в долину.
– Нет, не сержусь.
– Тогда до завтра. Значит, в восемь? Перед вечером мы с тобой поедем пообедать. У меня есть для тебя сюрприз.
И Дарси, засмеявшись, повесил трубку.
– Овца-то поправится? – запоздало поинтересовалась Элен, но в трубке уже раздавались короткие гудки.
«За обедом… – решила Элен. – Я поговорю с ним за обедом. Мы тогда останемся вдвоем. И не нужно будет притворяться: идти с ним на вечер, сгибаясь под тяжестью его руки…»
Элен поднялась по лестнице в свою комнату, размышляя о том, как прошел этот последний год, обо всех переменах и о своих ошибках.
«Фоллиз-Хаус», – произнесла она вслух и задумчиво улыбнулась.
Но все-таки она в конце концов пришла к Тому, и больше ей ничего не нужно!
В комнате Элен было пыльно; казалось, тут никто не живет. Она прищурилась, глядя на кипы книг и конспектов, лежавшие на письменном столе. Напряженность, в которой она пребывала всю последнюю неделю, спала благодаря тому, что Элен смогла так блаженно расслабиться сегодня днем. Руки Тома, сжимавшие ее в объятиях, его лицо были реальней, чем три года, оставшиеся позади. Она вспоминала их сейчас смутно, как что-то несущественное. Книги, на которых лежала сейчас ее рука, казались ей написанными на каком-то чужом языке.
Элен подошла к окну и прислонилась головой к стеклу. Открывшийся из окна вид, как всегда, заворожил ее. Колокольни Магдалины, Всех Святых, Святой Марии, Башня Тома… Элен перечисляла их, переводя взгляд с одной на другую. Завтра последний день в этом триместре. Послезавтра она уже не будет студенткой Оксфорда.
А кем она будет?
Внезапно загрустив, Элен поняла, что не знает, кем она будет. В последние недели она, терзаясь сомнениями, представляла себе жизнь в Мере, представляла, как она будет смотреть на поля, как медленно будут сменять друг друга времена года… Теперь этого уже не будет. Словно резкий ветер, пропитанный морской солью, вдруг развеял спертый воздух в ее комнате. Она почувствовала себя свободной, и это ощущение ее опьяняло. Том ничего от нее не требовал и ничего ей не обещал. Она могла делать что угодно, но понимала, что предпочла бы связать с ним свою жизнь.
Элен внезапно вспомнила о чем-то и подошла к шкафу. В глубине, спрятанный за коробками и чемоданами, лежал квадратный пакет. Элен нетерпеливо развернула обертку и посмотрела на картину, подаренную Томом. Гвоздик, который Том вбил для этой картины, все еще был на месте. Элен снова повесила ее на стену и, отойдя назад, посмотрела на нее, чувствуя запах цветов и резкого, дразнящего морского воздуха.
Стефан ждал Пэнси в своих комнатах в общежитии для преподавателей. Пэнси опаздывала примерно на час. По ее понятиям это было вообще не опоздание. Теперь она бывала с ним довольно редко, однако при этом где только не успевала побывать. Взгляд Стефана упал на роман в мягкой обложке, о котором он однажды позволил себе презрительно отозваться, после чего восторги Пэнси насчет этого романа удвоились. На подносе с напитками стояла бутылка «Перье» – Пэнси всегда его заказывала, а сквозь открытую дверь, ведущую в спальню, виднелся алый свитер, аккуратно отложенный в сторону уборщиком. В ящике стола лежала фотография Пэнси, Стефан прятал ее от студентов, которые приходили к нему на консультации. Она подарила ему этот снимок давно, в те невероятные дни, когда подарила ему себя. Она снялась в костюме Розалинды, изображающей Ганимеда, – бриджах, белой рубашке с кружевами и короткой кожаной куртке. В этом наряде она выглядела беззащитной, лукавой и безумно притягательной. На обороте Пэнси нацарапала своим ужасным почерком «Дорогому Стефану с огромной любовью». Стефан пытался сказать себе, что это банально. Она необразованна, эгоистична и испорчена. Однако на один недостаток у Пэнси приходилась сотня достоинств. Он страдал по ней и не переставал страстно желать ее с того самого момента, как она впервые потянулась к нему и поцеловала в губы.
Подчас, общаясь с ошеломленными детьми или слыша по телефону жалобный голос Беатрис, в котором сквозили слезы, Стефан жалел, что повстречал Пэнси. Но даже представить себе не мог, как ему жить без нее. Так что он сидел и ждал ее в общежитии, ждал с тревогой и раздражением, и никуда не мог уйти, словно она заперла его на замок.
Наконец, в пятнадцатый раз подойдя к окну, Стефан ее увидел. Короткая юбка, длинные загорелые ноги, волосы, еще больше посветлевшие, выгорев на солнце… Она нисколько не торопилась.
«Стерва», – подумал Стефан.
Но затем заметил, что студенты, валявшиеся на траве, повернули головы вслед проходившей мимо Пэнси, и Стефан взволнованно сжался. Он кинулся к столу, торопливо раскладывая бумаги и приводя себя в порядок: ему хотелось создать впечатление, что он поглощен работой.
– Это у нас семь часов? – спросил он Пэнси, когда она вошла, и улыбнулся, несмотря на то, что был на нее очень зол.
– Извини, – у Пэнси был потерянный, почти унылый вид. Он потянулся к ней, но она увернулась, и он почувствовал себя назойливым и похотливым.
– Выпить дашь?
– «Перье».
– Нет. Если есть, давай джин или виски. Стефан, слегка приподняв брови, приготовил ей напиток. Когда он протягивал ей бокал, до него донесся запах цветов, исходивший от ее свежей, персиковой кожи, и возбудился еще больше.
Пэнси залпом проглотила спиртное и только тогда встретилась с ним глазами.
– Я пришла сказать тебе, что наши отношения не могут больше продолжаться.
Эти слова обдали его, словно ледяным душем. Пэнси ждала, не шевелясь. Стефан рассмеялся. Ну, конечно же, она шутит!
– То есть?
– Я не смогу с тобой больше видеться.
Нет, она не шутила, но он все еще пытался улыбаться. Пытался по-отечески добродушно отреагировать на ее детский каприз.
– Пэнси, дорогая, что ты имеешь в виду?
Едва он это произнес, как увидел стальное лицо и холодную решимость, светившуюся в ее голубых глазах. Он и сам знал, что она имела в виду, и потрясенно замер, словно получив удар в поддых.
– Я имею в виду то, что я уезжаю. В Америку. Меня пригласили немножко поработать, – Пэнси отвела взгляд, и на мгновение Стефану показалось, что ей неловко. – Я пришла поблагодарить тебя, Стефан. И сказать, что мне очень жаль… Ну, и, конечно, попрощаться.
Стефан недоверчиво взглянул на Пэнси. Он протянул к ней руки, но тут же опустил их.
– Поблагодарить? – переспросил он. – Поблагодарить меня и уйти? Просто взять и уйти после того, как мы столько месяцев были вместе? После того, как у нас было столько общего?
Наступило молчание, затем Пэнси сказала:
– Ты точно так же поступил с Беатрис, только ты с ней был не месяцы, а годы.
Стефан побледнел. Как так получилось, что вместо послушной, сексапильной Пэнси перед ним оказалось это хладнокровное юное создание?
– Я оставил ради тебя свою жену!
– Я тебя никогда об этом не просила, Стефан. И никогда этого не хотела. Послушай, пожалуйста, выслушай меня! Мы были какое-то время счастливы, но теперь это прошло. Пожалуйста, отпусти меня спокойно, не устраивай сцен!
– Сцен?.. Господи боже ты мой! Не устраивать тебе сцен?.. – Стефан задрожал. Больше того, он вдруг почувствовал, что сейчас заплачет. Такого с ним не было с детства. Глаза жгло, потом по щекам заструились горячие слезы.
– О нет! – прошептала, глядя на него, Пэнси. – Пожалуйста, не надо.
Стефан вытянул вперед руку, словно слепец, нащупал спинку стула и сел.
Пэнси неловко подошла к нему и обняла за голову. Она глядела на него потрясенно, но он этого так никогда и не узнал.
– Не плачь из-за меня. Я этого не стою. Стефан отстранился и произнес непослушными губами:
– Я не из-за тебя плачу, губительница сердец. Я плачу из-за того, что все так… ничтожно.
– Да, – пробормотала вслед за ним Пэнси. – Все так ничтожно.
Она добрела до двери и вышла на лестницу. Вышла – и бросилась бежать, бежать, не разбирая дороги и не обращая внимания на восхищенные, любопытные взгляды студентов, видевших, как она заходила в общежитие.
Внезапно у нее закололо в боку, и Пэнси тут же привычно отгородилась от неприятных впечатлений.
«Отбрось эти мысли, – приказывали ей стучавшие о мостовую каблучки. – Загони их вглубь. Дело сделано. Уже ничего не изменишь. Может быть, в другой раз все будет иначе. Может, ты когда-нибудь и научишься чувствовать, как все остальные люди. А пока думай о том, что тебя ждет впереди. Думай о том, что тебе предстоит и чем ты хочешь заниматься. Это ведь все оправдывает, не так ли?»
Лицо ее при этом приняло такое упрямое выражение, что уже не казалось хорошеньким.
А Стефан долго-долго сидел, обхватив голову руками. Потом встрепенулся, выдвинул ящик письменного стола и, криво, страдальчески усмехаясь, заглянул в него. Схватив фотографию Пэнси, он яростно скомкал ее и закинул глянцевый комок в другой угол комнаты.
На следующий вечер Элен сидела в своей комнате перед неудобно поставленным маленьким квадратным зеркалом. До чего же нелепо, что она наряжается, собираясь на этот праздник!
Ей нечего было праздновать.
Однако пальцы ее продолжали укладывать волосы. Оставив несколько локонов, чтобы они обрамляли лицо, Элен мрачно уставилась на свое отражение. Лицо ее, как обычно, было бледным, однако сегодня она слегка нарумянилась. Серые глаза ярко, тревожно блестели. Элен заколола пучок двумя элегантными перламутровыми гребнями, которые одолжила ей Хлоя. Она была уже готова. Платье висело на дверце шкафа – белое, вышитое, с накрахмаленными оборками, Элен в нем была сама невинность. Ей оставалось только надеть его, но Элен все сидела перед зеркалом, пытаясь унять бурю в душе.
Через несколько минут сюда придет Дарси. Она должна будет подыскать нужные слова и сказать ему, что она не может выйти за него замуж. От одной лишь мысли об этом ей становилось дурно.
Но, с другой стороны, она ведь наряжается для того, чтобы пойти на вечер, где будет Том. Ей, конечно же, не следует туда идти, даже наверняка не следует, но она все равно собирается туда с превеликой тщательностью, потому что знает: она это делает для него, ей не терпится его увидеть. В ее взгляде, когда она в очередной раз посмотрелась в зеркало, сквозило удовлетворение: Элен знала, что она сегодня хорошо выглядит. Ради Тома. Тревога, страх и чувство вины при мысли о Дарси боролись в ее душе со счастливым ликованием. Они никогда еще не была в таком смятении. У нее голова шла кругом. Все расплывалось перед глазами, словно она опьянела или была одурманена наркотиками.
Элен подалась вперед и начала машинально красить глаза так, как ее много месяцев назад научила в Монткалме Пэнси. Элен вдруг вспомнилось, как она стояла в розово-голубой спальне, надев взятое напрокат потрясающе красивое платье. Тогда все ее мысли были заняты Оливером. Ради Оливера ей хотелось хорошо выглядеть. Даже сейчас, вспомнив о своих наивных, бесплодных мечтаниях, Элен улыбнулась. Теперь уже Оливер не имел над ней такой власти: и времени прошло немало, и столько воды с тех пор утекло. Однако она никогда не забудет те мимолетные дни, когда они были вместе, и страстность своей первой любви. Она жила этим чувством с момента их встречи почти всю зиму. А потом, когда ослепительный красавец Оливер переключился на Пэнси, любовь к Оливеру подтолкнула Элен к Дарси. Порой в его облике мелькали черты Оливера, и когда он впервые поцеловал ее в Мере, она слабо потянулась ему навстречу. И потом он был полной противоположностью своему брату: Дарси такой надежный, а Оливер – олицетворение ветренности.
«Как же может все изменить один-единственный год!» – мысленно воскликнула Элен. И подумала, что она сама с трудом узнала бы в себе ту робкую, нерешительную девушку, которой она была год назад.
«Если бы только, – прошептала она, – если бы только я, новая, не повторяла старых ошибок!
Я не хочу больше страдать. И причинять страдания другим. Никогда, больше никогда!»
Кто-то постучался в дверь.
– Элен!
– Погоди! Секундочку! – виновато откликнулась она.
Дарси уже тут, а она все еще сидит в длинной белой комбинации, глядя на свое до боли знакомое и все же чужое лицо, отражающееся в зеркале.
Она бросила расческу и потянулась к платью. Белые оборки шуршали, Элен надела платье, но оказалось, что она не может дотянуться до перламутровых пуговок на спине. Она от натуги еще сильнее покраснела.
– Входи, – наконец разрешила она, отчаявшись справиться самостоятельно.
Дарси замер на пороге.
– Ты выглядишь ошеломительно, – напрямик заявил он. И прибавил: – Давай помогу.
Дарси застегнул одну за другой маленькие пуговки, его обветренные руки смотрелись очень неуместно на тонкой ткани платья. Лицо его тоже покраснело. Когда последняя пуговка была застегнута, он нагнулся и поцеловал Элен в шею.
– Ты сегодня какая-то другая, – сказал он, и Элен почудилось, что в его голосе звучит грусть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50