Тесс не прислушивалась к словам священника. Он не был знаком с ее родителями и ничего о них не знал. Он не знал, что они завещали кремировать их, а прах развеять над Тихим океаном. Но останки не были найдены, и по иронии судьбы океан поглотил их тела, а не пепел. Так или иначе, Тихий океан стал для них могилой.
Тесс посмотрела на свои ноги в туфлях без каблуков, носки которых высовывались из-под длинной черной юбки. Девушке вдруг пришло в голову, что больше нет необходимости одеваться по вкусу матери или пользоваться косметикой, которую она ей выбирала. Больше никогда ей не придется угождать матери. Или отцу. Или кому-то еще. Не осталось никого, кому надо было бы угождать. Тихий вопль, а скорее стон, вырвался из ее груди, и она торопливо прикрыла рот ладонью, надеясь, что его никто не услышал.
Рука легла ей на колено. Рука Делл – подруги матери тех далеких лет, женщины, которая стала другом Тесс. Делл согласилась взять у Марины деньги, чтобы пересечь страну от побережья до побережья и принять участие в похоронах. Марина и Чарли тоже хотели приехать, но Тесс им запретила. Она не нуждалась во внимании принцессы и ее телохранителя. И еще она не хотела присутствия Чарли. Она боялась, что вместе с Чарли появится и Питер. А если приехала бы только Чарли, невыносимо было бы видеть ее в одной комнате с матерью Питера, женщиной, которая никогда не станет свекровью Тесс, о чем Салли Ричардс уже никогда не узнает.
«Элизабет Хобарт, – подумала Тесс и заставила себя поднять голову и взглянуть на мать Питера, – все-таки у нее хватило порядочности приехать на похороны».
Тесс закрыла глаза, сжала руку Делл и постаралась забыть о том, что, если бы не безграничная жадность Элизабет Хобарт, не ее погоня за деньгами и властью, родители были бы живы.
Наконец служба кончилась.
Серебряные подносы с крошечными пирожными и печеньем, тонкие фарфоровые чашки с чаем были расставлены на столе в гостиной похоронного бюро. Тесс не хотела туда идти. А куда ей было идти? Домой? Она стояла, почти прижавшись к стене, и смотрела на стол с угощением, как будто могла найти там ответы на свои вопросы. Грейсоны, Аршамбо и другие, сбившись в небольшие группки, о чем-то говорили, но до Тесс долетали лишь отдельные слова.
– Я сейчас принесу тебе чаю, – сказала Делл и через толпу пошла к столу.
Тесс хотела встать и удержать ее, но не успела. Она хотела крикнуть ей: «Не оставляй меня одну!» Она хотела всю жизнь держаться за Делл, чтобы черпать у нее силы и поддержку. Тесс смотрела на ее фигуру в длинном черном платье и черную с проседью косу на спине, но от усталости не могла произнести ни слова.
Вдруг она почувствовала руку на своем плече.
– Милая, милая Тесс, – услышала она женский голос. – Я даже не знаю, как тебя утешить.
Тесс моргнула и посмотрела в прищуренные глаза Элизабет Хобарт.
– В какой-то мере я чувствую себя виноватой, – продолжал тот же голос. – Если бы они не поехали в Сингапур...
Конец фразы потонул в негромком однообразном гуле толпы. Тесс наблюдала за движением тонких губ женщины, за тем, как открывается и закрывается ее рот, снова открывается и снова закрывается... Она разглядывала ее лицо под идеально наложенным макияжем, ее аккуратно завитые короткие седые волосы, небольшие жемчужины в мочках ушей. Интересно, эти серьги она надевает на похороны всех своих служащих? Своих рабов. Интересно, скольких из них Элизабет Хобарт загнала в могилу?
– Может быть, я сегодня пришлю за ними своего шофера? – предложила Элизабет Хобарт.
Тесс непонимающе моргнула. Внезапно рядом появилась Делл с чашкой чая для нее.
– О чем вы спрашиваете? – обратилась она к женщине.
Элизабет не спеша отпила из своей чашки. Интересно, оставляют ли ее губы красные следы на фарфоре?
– Мне нужны документы. Документы текстильной компании «Хобарт». Они мне понадобятся в Нью-Йорке.
Делл кивнула.
Тесс старалась крепче держать чашку, но она стучала о блюдце, будто под воздействием неведомой силы.
– Насколько мне известно, Джозеф хранил конфиденциальные бумаги у себя дома, а не на работе. Вы должны их найти до моего отъезда в Нью-Йорк.
«Мы должны их найти. А кто найдет для меня тела родителей на дне залива Сан-Франциско?»
– Документы касаются весьма деликатных переговоров.
Делл снова кивнула.
– Тесс, ты не знаешь, где твой отец держал эти документы?
Тесс смотрела на нее невидящим взглядом.
– Возможно, мы найдем для вас документы. Возможно, нет, – сухо произнесла Делл.
– Я позвоню вам, прежде чем посылать шофера, – сказала Элизабет и направилась к столу, чтобы поставить чашку, откуда, не глядя по сторонам и прямо держа голову, проследовала к двери.
– Страшно подумать, – шепнула Делл, – что она могла быть твоей свекровью.
– Она будет свекровью Чарли.
Тесс смотрела на дверь, за которой скрылась Элизабет Хобарт, оставив после себя незримое ощущение власти.
– Я как-то не думала, что тебя заботит благополучие Чарли, – заметила Делл.
Тесс представила себе Чарли, как она лежала на больничной кровати, недвижимая, невидящая и равнодушная ко всему вокруг. Все равно что мертвая. Такая же мертвая, как родители на дне океана. Чарли могла умереть, и виновата в этом была бы Тесс.
Тесс поставила свою чашку на стол рядом с чашкой Элизабет Хобарт.
– Чарли моя подруга, – сказала она.
– Чарли прекрасно со всем справится, – отозвалась Делл. – Она лишена твоей чувствительности.
Чувствительности? Тесс подумала, много ли чувствительности было в ее недавних поступках, и слезы навернулись у нее на глаза. Она не боялась, что их заметят, потому что они были понятным выражением горя. Но Тесс знала, что те слезы еще впереди. Сейчас она оплакивала своего ребенка, который уже никогда не родится, хотя для аборта теперь не было причин. Она хотела повернуться к Делл и рассказать ей о причине своих слез, но тут к ней подошла группа людей, и момент был потерян. Тесс вновь поглубже спрятала свою вину и пожала еще одну вялую влажную руку.
Тесс смутно помнила свое возвращение, на самолете до Хартфорда, а потом до Нортгемптона на автобусе по дороге номер 91. Она равнодушно смотрела в окно на небоскребы Спрингфилда, на медленно текущую реку Коннектикут и новую торговую улицу в Холиоке. Делл вернулась в Нортгемптон через два дня после заупокойной службы, взяв с Тесс обещание, что она возложит все заботы о родительском имуществе на адвокатов. Великолепный особняк был выставлен на продажу. Тесс оставила себе только несколько личных вещей родителей как напоминание, что они когда-то жили на земле: акварель отца с изображением церкви Хелен Хиллз Хиллз в Нортгемптоне, где они венчались с матерью, и брошь, некогда принадлежавшую бабушке Тесс, которая тоже училась в Смитовском колледже. Только несколько вещей и денежные счета, которые будут переведены на ее имя. Денег было столько, что их хватит на годы и даже, может быть, до конца жизни Тесс, если она будет разумно ими распоряжаться. Но самой Тесс некуда было деваться, кроме как возвратиться в колледж. Делл убедила ее закончить образование, а тем временем решить, как она дальше устроит свою жизнь. Тесс точно знала, что посвятит себя художественному стеклу, весь вопрос был в том, где она поселится. Где она может осесть в своем одиночестве? Где теперь будет ее дом?
Тесс всегда сожалела, что была единственным ребенком. Но, видимо, одиночество было ее уделом с момента зачатия и до сегодняшнего дня. С каждым годом она чувствовала себя все более одинокой и все более ответственной за собственную судьбу. Ей исполнился двадцать один год, и по закону она уже была взрослой. Во всяком случае, настолько взрослой, чтобы обходиться без родителей. Слишком взрослой, чтобы считать себя сиротой. И такой испуганной и беспомощной, что рассталась со своим ребенком, который теперь был бы ее семьей.
Но по крайней мере у нее оставалась Делл. Делл была ее другом.
И Марина. Удивительно, но Марина тоже стала ее другом. Однако Тесс всегда помнила, что после окончания колледжа Марина уедет в ту далекую страну, куда зовет ее долг. И еще была Чарли. Чарли, которая считала Тесс своим другом. Чарли, не подозревавшая о поступке себялюбивой и неисправимой Тесс, поступке, который мог стоить Чарли жизни.
Тесс увидела поворот на дорогу, ведущую в Нортгемптон, и подумала, пригласят ли ее Чарли и Питер на свою свадьбу и какую причину она, Тесс, выдумает для отказа.
Автобус подъехал к станции, Тесс прислонилась головой к окну и вздохнула. Она надеялась, что ей хватит сил, чтобы сойти с автобуса и добраться до общежития.
– Мисс, – позвал ее водитель. – Приехали, Нортгемптон.
Тесс с трудом поднялась и пошла по проходу. Уже спускаясь по ступенькам, она увидела в открытую дверь Марину и Чарли. Они ждали ее. Тесс споткнулась и чуть не упала.
– Что, вы не могли придумать ничего лучшего, чем вечером в пятницу ошиваться на автобусной остановке?
Марина протянула руки и заключила Тесс в крепкие объятия. За ее плечом Тесс видела Чарли, которая ждала своей очереди. Она была основательно закутана, но даже вязаный шарф, прикрывавший голову, не мог скрыть шрама, которому было уже два года. Тесс закрыла глаза и снова прижала к себе Марину, оттягивая нежелательную встречу с Чарли.
По пути домой Чарли предложила зайти купить пиццу. Тесс кивнула, и они зашагали к Мейн-стрит. Молча кивать – это было все, на что была способна Тесс, она не хотела говорить, не хотела отвечать на вопросы.
В маленькой душной пиццерии Тесс стало плохо от тесноты и шума. Она почувствовала, что у нее подгибаются колени, и ухватилась за Марину.
– Вы, девушки, идите домой, а я позабочусь о пицце, – сказал Николас и быстро подхватил Тесс под локоть. Тесс удивилась, услышав его голос. Она теперь часто забывала о присутствии телохранителя, о чем три года назад, когда за ними тенью следовал Виктор, не могла и мечтать.
На улице холодный ветер снова ударил в лицо Тесс. В Сан-Франциско было влажно, но куда теплее. Она подняла воротник пальто и наклонила голову, думая о том, холодно ли было родителям, когда они сделали свой последний вздох, и знали ли они, что он последний.
Они шли вверх по холму, и Тесс спрашивала себя, много ли здесь переменилось с тех пор, как ее мать, дебютантка Салли Спунер из семьи тех самых известных Спунеров, впервые приехала сюда. Догадывалась ли она еще до того, как встретила Джозефа Ричардса из Сан-Франциско, что когда-нибудь выйдет замуж за влиятельного человека с деньгами. Тесс грела руки в карманах и пыталась представить, как была одета ее мать тогда, в 1951 году. Обязательно белые перчатки. И нитка жемчуга на шее.
Внезапно Тесс обожгла мысль о том, как была одета мать, когда разбился самолет.
Боль возникла где-то в животе, и Тесс прижала к нему руки. Молнией вспыхнул вопрос: а что, если аборт не удался? Может, она еще беременна... Может быть...
Она вдруг вспомнила, что с тех пор у нее уже были месячные. Даже два раза.
Тесс еще сильнее прижала руки к животу. Надо надеяться, что ее не стошнит прямо на улице, на глазах у Марины и Чарли. «Чарли», – повторила она про себя и бросила тайный взгляд на бывшую подругу, похитившую у нее мужчину, за которого она собиралась замуж. Да, похитившую. Как океан похитил у нее Салли и Джозефа Ричардсов.
Тесс не могла больше сделать ни шагу. Не могла вздохнуть. Она закрыла лицо руками и опустилась на тротуар.
– Что с тобой, Тесс? – спросила Чарли, наклоняясь к ней. – Господи, Тесс, тебе плохо?
Тротуар был холодным, как лед. И очень жестким. И все же сидеть было легче, чем идти.
– Может, нам подождать здесь Николаса? – предложила Марина.
Тесс молчала.
– Нет, – ответила Чарли. – Мы сами ей поможем. Вставай, Тесс, мы уже почти дома
«Мы уже почти дома». Тесс потрясла головой.
– Как это ужасно, Тесс, – шептала Чарли и гладила ее по волосам. – Мы так тебя жалеем.
Подумать только, Чарли О’Брайан ее жалеет! Отчего бы это? Оттого, что она такая несчастная и у нее нет парня? Оттого, что теперь она сирота? А может быть, потому, что у нее прелестное личико?
Бешенство охватило Тесс. Она оттолкнула Чарли и быстро поднялась с тротуара. Это было уже не бешенство, а безумие.
– Мне не нужна твоя чертова жалость! – выкрикнула она, обращаясь к Чарли, и посмотрела на Марину: – И твоя тоже. Мне не нужна ваша чертова жалость и ваша вонючая пицца.
Она повернулась и зашагала по Грин-стрит к общежитию, а они с открытыми ртами остались стоять на тротуаре.
В общежитии Тесс решительно направилась прямо к себе в комнату. Она с грохотом закрыла дверь, заперла ее и опустила жалюзи. Она упала на постель, которую кто-то убрал в ее отсутствие. Тесс окинула взглядом комнату и поняла, что тут кто-то приложил руку. Слишком все прибрано, слишком все аккуратно. Она встала и выдвинула ящик комода. Засунула руку внутрь и выбросила наружу его содержимое, расшвыряла по комнате майки и свитера.
– Это моя вонючая комната! – заорала она, не обращаясь ни к кому в частности. – И это мое дело, как я ее содержу!
Ее взгляд остановился на картинке с пейзажем Италии. Италии, где какой-то тип использовал ее и тоже, наверное, испытывал к ней жалость. Джорджино, сладкоречивая сволочь с ласковыми руками, он пожалел американскую уродину, да и сам не остался внакладе.
– К черту тебя тоже! – закричала она, обращаясь к пейзажу, и сорвала его со стены. И почему она была такой дурой? Почему Тесс Ричардс рассчитывала на какое-то другое чувство, кроме жалости? Тесс Ричардс, девушка, у которой такое прелестное личико.
Она резко обернулась и увидела на подоконнике свою изумрудно-зеленую вазу, вазу, которая была свидетельством ее принадлежности к этому миру, свидетельством того, что в нем найдется место и для нее. Но тот маленький свет надежды, слабый огонек, горевший в ее душе, теперь потух. Его задул неожиданный порыв ветра, и осталась черная холодная пустота.
Холод. Темнота. Пустота.
Тесс бросилась к окну, схватила вазу и швырнула ее о стену. Она разбилась на множество осколков, разлетелась, как ее мечты, фонтаном зеленых и золотистых брызг.
Слезы хлынули у нее из глаз. Тесс смотрела на осколки будущего, лежащие у ее ног, бесполезные, изуродованные, мертвые. Мертвые, как ее ребенок. Мертвые, как ее отец и мать на дне океана, бесполезные, изуродованные, как она.
Тесс подняла с пола неровный осколок, завернула рукав свитера и провела острым стеклом по запястью.
Она услышала, как кто-то изо всех сил колотит в дверь. Звуки доносились издалека, как тогда голоса на похоронах. Потом послышались крики.
– Тесс! Тесс, открой эту проклятую дверь!
И снова стук.
Тесс лежала на полу, сжавшись в комок, и улыбалась. Она знала, что им до нее не добраться. Дверь заперта на замок. Она хотела повернуться на спину, но почувствовала на полу что-то теплое и липкое.
– Тесс, открой дверь!
Раздался громкий треск, и в комнату ворвались Чарли и Марина.
– Боже мой! – воскликнула Марина.
– О Господи! – подхватила Чарли и прикрыла рот рукой.
Тесс отрешенно наблюдала за ними, словно это были кадры кинофильма, словно ее подруги разыгрывали перед ней пьесу.
– Боже мой, что ты наделала! – ужаснулась Марина.
Тесс проследила за ее взглядом. «Как много крови», – мелькнуло у нее в голове.
Чарли попыталась приподнять Тесс.
– Мы должны отвезти ее в больницу, – сказала она.
– Нет, – отвергла предложение Марина, отбрасывая назад длинные черные волосы.
Тесс было знакомо это выражение на ее лице. Марина думала. Марина рассматривала разные варианты.
– Если мы отвезем ее в больницу, все узнают. Ее могут исключить из колледжа.
– Марина! – закричала Чарли. – Она перерезала себе вены! Ее надо отправить в больницу.
– Если ее исключат, ей некуда будет деваться. Мы отвезем ее к Делл, – решила Марина. – Николас нам поможет.
– Николас покупает пиццу.
– Тесс, ты можешь подняться? – спросила Марина.
Тесс смотрела на Марину. Темные глаза Марины, казалось, были еще темнее, еще больше, чем обычно. Может ли она встать? Что за вопрос, конечно. Она пока еще не инвалид.
Тесс с трудом поднялась, оттолкнув руку Чарли. У нее снова закружилась голова.
– Чарли, дай мне пару полотенец, – приказала Марина. – Мы должны остановить кровотечение.
– Милая Тесс, что же ты натворила? – сказала Марина и обняла ее за плечи.
Тесс посмотрела на Марину. «Что я натворила? Зачем спрашивать, разве и так не видно?»
Тесс не помнила, как они вывели ее из общежития, она помнила только, что Чарли поддерживала ее с одной стороны, а Марина – с другой. Они встретили Николаса на улице. Тесс подумала, как это нехорошо, что он бросил пиццу прямо на тротуар. Как это расточительно, неэкономно. Николас подхватил ее на руки, а она закрыла глаза и уткнулась носом в его мягкое пальто. Как приятно было оказаться под защитой чьих-то рук. Чувствовать себя в полной безопасности.
Тесс проснулась на незнакомой узкой кровати, под простыней и тонким одеялом, слегка пахнущими затхлостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44