Правда, два раза в год на несколько недель они выбирались куда-нибудь в отпуск набраться сил. Эти недели их все-таки сближали. Хотя были моменты, которые и в отпуске очень раздражали Серова.
Например, он терпеть не мог, что три раза в день Наташа брала в руки эспандер. Сто непременных упражнений в день в три подхода были для нее незыблемым правилом. Дома ли, в кабинете, в командировке — эспандер сопровождал ее всюду. Зато спина у нее была как у балерины, а посадка головы как у индийских женщин, всю жизнь таскающих на темечке тяжелые кувшины.
«На черта ей такая стройность?» — думал он, наблюдая, как она крутит педали на тренажере, и слушая, как Наташа вяло ворчит на Катю за то, что ту не заставишь выполнить маломальскую зарядку. Катя бежала жаловаться и ласкаться к Серову, а тот из чувства противоречия, неосознанно начинал еще больше сутулиться, глубже засовывал руки в карманы и выше поднимал воротник плаща или пиджака. Хотя сам, тайком от Наташи, захаживал с другом Валеркой в тренажерный зал и подкачивал, подкачивал мускулы.
Некоторые из его красавиц думали, что могут подвигнуть его на развод. Разговоры в таком направлении были ему нестерпимо смешны. Он считал, что ведет себя неприлично, но достаточно ловко, чтобы Наташа ничего не узнала. И она была слишком занятой и слишком умной женщиной, чтобы устраивать какие-то глупые проверки или же сцены ревности. Он и сейчас в глубине души надеялся, что осечка была просто случайной. Симпозиум закончился раньше, и он был сам виноват, что не захотел этого предвидеть. Но как ему теперь было говорить с Наташей?
Наконец во дворе заурчал двигатель «ниссана». Знакомо пикнул замок автоматической блокировки. Вячеслав Сергеевич выглянул на балкон. Как всегда похорошевшая после поездок в загранку, Наташа вышла из машины с букетом цветов. Он заранее открыл дверь в квартиру и специально прошел в гостиную, чтобы якобы включить телевизор. В этот момент она и вошла с видом примадонны, протянув ему тяжелый букет. Неисчислимое множество розовых голландских тюльпанов окружали пять островерхих стрел темно-синего, как вечер, дельфиниума.
«Папочка постарался к ее приезду», — подумал Серов.
— Неужели такие роскошные цветы можно вырастить под Москвой?
Вслух он не скупился на похвалы.
— Вот представь. Отец нарезал только сегодня вечером. Они еще пахнут землей. Удивительно, что зимой в этом году теплицу на даче не разорили. Он, кажется, ездил туда все выходные подряд.
— Ему стала нравиться жизнь отшельника?
— Ему уже под семьдесят. С возрастом люди меняются. Катя выросла. Не очень-то теперь в ком-либо нуждается. Мама хлопочет по дому. Все заботы у деда — на даче.
— Куда поставить цветы?
— Поставь в фарфоровую вазу. Благо ваз у нас хоть отбавляй. Хорошо, что их любят дарить тебе твои пациенты.
Он ждал, и она поняла, что он ждет, что же она все-таки скажет по поводу его подруги. И она сказала:
— Дельфиниум редкость в такую раннюю пору.
Он про себя чуть не кричал: «Ну давай же, давай! Обзови меня, накричи! Хлопни дверью! Заматерись! Будь хоть немножечко бабой! Мне тогда станет легче!»
Но она промолчала. Потом вошла в спальню, откуда он уже успел убрать грязные бокалы, и сказала:
— Не удержалась и поужинала у родителей. Мама приготовила умопомрачительный плов, как знала, что я сегодня приеду. Жалею, что не пригласила тебя, но думаю, что сейчас ты сыт. Поэтому я есть не буду. Сразу лягу, устала после перелета.
— Хочешь чаю?
— Нет. Завтра мне надо пораньше успеть на работу. Есть интересные новости.
— Ты мне расскажешь?
— Как-нибудь потом.
И она легла. Не раздумывая, по священному праву собственницы, спокойно опустилась в свежеприготовленную им постель. На тумбочку был брошен единственный рассеянный взгляд — чешской газеты, естественно, его стараниями там тоже не было.
В ту ночь у нее поднялась температура до сорока. Несмотря на таблетки, жар не спадал, иногда она бредила и громко звала отца. Похудевший и отрастивший седую бородку на манер академика Павлова на известном портрете, с термометром, который он привез еще из города на Волге, он приехал и быстро развел стакан крепкого чая с малиной. Он сидел на Наташкиной постели и гладил ее, как в детстве, по волосам.
А она, обливаясь слезами, прижимала его желтоватую руку к своей горячей щеке и лихорадочно говорила, что никогда без него не была счастлива. Никогда! И он, Серов, это слышал. И чувствовал себя то ужасно виноватым, то злился и снимал с себя всякую вину за ее болезнь, объясняя ее тем, что она просто простудилась в аэропорту. Через десять дней высокой лихорадки Наташа пошла на поправку, и все тогда вернулось на круги своя.
В гостинице он предъявил документы, и ему разрешили войти в Наташин номер. До него там уже побывал следователь, и все в комнате было перевернуто вверх дном. Но сколько он ни искал, Наташиной сумки с документами, ее бумажника, ключей от машины не нашел. Тут Серов сообразил, что нигде не видел и следов ее машины. Ужасно усталый, он опять спустился вниз, чтобы расспросить дежурную.
— А следователь, наверное, взял! — сказала она и уверенно добавила: — Это ведь вещественные доказательства! А их полагается с места происшествия изымать!
Сама она совершенно не представляла, что именно полагается делать в таких случаях, а что нет, но после длительной беседы со следователем почувствовала себя чуть ли не героиней детективного фильма, кем-то вроде Анастасии Каменской.
— Где найти следователя, не знаете? — наугад спросил он, не рассчитывая на положительный ответ.
— Сказал, в больницу поедет, — пожала плечами дежурная.
— В больницу? — тупо посмотрел на нее Славик Серов и, поднявшись в номер, засунул в пакет Наташину ночную рубашку, зубную щетку и пасту. Он накинул ветровку, потому что в рубашке замерз. Испачканный джемпер аккуратно сложил комочком и положил на кровать. Совершенно измученный, Славик открыл дверцы шкафчика в номере, надеясь найти что-нибудь спиртное. Но Наташа не имела обыкновения выпивать в одиночку и спиртного в шкафу не держала. Серов спустился в ресторан, но тот уже закрылся. Дежурная подошла к двери, сильно дернула за ручку и что-то крикнула. Дверь» отворилась, показался усталый официант.
— Дай ему чего-нибудь выпить! Это тот самый, — сказала дежурная и отошла.
— Заходи. — Официант подвинулся и пропустил Серова внутрь. В зале уже были настежь открыты окна, уборщица мыла полы. — Тебе чего? Водку, коньяк?
Серов залпом выпил сто граммов коньяка, расплатился с официантом, поблагодарил.
— Ни пуха, — сказал тот и закрыл за ним дверь.
В больницу Серов поехал на своей машине. Проспекты, парки, боковые улицы слились перед ним в сплошное зеленое кольцо, но, пробираясь сквозь просыпающийся уже рабочий город, он, к собственному удивлению, не сбился с дороги. Больница за знакомым забором довольно скоро оказалась перед ним.
Приемный покой был открыт, но почему-то в этот момент там никого не было, старушка фельдшер, видимо, отлучилась куда-то по своим делам, и Серов беспрепятственно прошел сквозь него внутрь и очутился на лестнице. Хирургическое отделение располагалось на четвертом этаже.
Медсестер на посту тоже не было, и Серов стал искать ординаторскую. В единственной комнате на этаже горел свет, несмотря на белую ночь, и он понял, что ему сюда. Двое не очень молодых мужчин сидели за маленьким столиком и играли в шахматы.
— Вы к кому? — сквозь очки посмотрел на него тот, что сидел лицом к двери.
— Я насчет Нечаевой, — внезапно охрипшим голосом сказал Серов. Доктор посмотрел на него так, что было видно — эта фамилия ему ни о чем не говорит.
«Она же поступила без паспорта! — догадался Серов. — Он и не может знать ее фамилию».
— Я насчет той женщины, что сегодня ночью поступила с огнестрельным ранением в грудь, — уточнил он.
— А, эта…
Доктор опустил глаза, встал, поправил очки и слегка развел руками. Второй как сидел, так и остался сидеть в своем стареньком кресле, и только каким-то боковым зрением Серов увидел, как у него напряглась спина.
— К сожалению, больная погибла во время операции. Мы ничего не смогли сделать, кровопотеря была слишком велика.
Серов опустил свой пакет на пол и взял доктора за грудки.
— Так что же вы кровь-то не переливали ей, сволочи? — Он стал равномерно раскачивать доктора. Тот, брезгливо морщась, пытался отодрать руки Серова от своего халата. Второй хирург с шумом отодвинул кресло.
— Эй, мужик! Потише, потише! Не шали тут, а то укол сделаем! Не маленький ведь, должен понимать. — И он раздельно произнес прямо Серову в ухо: — Мы ничего не могли сделать! Понимаешь? Бывают ситуации, когда сделать уже ничего нельзя! А кровь мы переливали!
Серов разжал руки, постоял немного, потом опустошенно спросил:
— Как твоя фамилия?
— Иванов, — сказал второй хирург.
— А твоя?
Первый хирург вздохнул, поправил очки, повел шеей так, будто она у него болела, и ответил:
— Сидоров.
Серов поднял свой пакет с пола и сказал уже куда-то в пустоту, ни к кому конкретно не обращаясь:
— А я ей зубную щетку принес… — Постоял еще секунду в ординаторской, потом повернулся и вышел.
— Жалобу на нас будет писать, — сказал второй хирург, снова усаживаясь за низенький столик.
— Не будет! — махнул рукой доктор в очках. — Пошебуршится немного и успокоится, это у него стрессовая реакция. А потом, нам-то чего волноваться? У нее, пока везли, в грудную полость натекло литра два с половиной крови, не меньше. Сам ведь видел.
— Все равно противно на душе, — отозвался коллега. — Женщина молодая, жалко.
— Жалко, конечно, да ничего не попишешь!
Оба они замерли на миг, а потом снова стали расставлять на доске смешанные во время визита Серова фигуры.
А Вячеслав Сергеевич, проходя по пустому отделению к выходу, хотел было оставить свой пакет с Наташиной рубашкой и зубной щеткой в каком-нибудь кресле, настолько невыносимо ему было держать в руках вещи, которые ей были уже не нужны, но вдруг подумал о том, что сначала этот пакет могут принять за подкинутую в отделение бомбу, потом кто-то чужими руками будет разворачивать эти вещи, судачить о том, кому они принадлежат, и решил отвезти их в Москву.
«Потом кто-нибудь разберется, что с этим делать», — решил он. Сам же он никак не мог поверить, что Наташи уже больше нет. Совсем нет. Эта мысль просто не укладывалась у него в голове. Эта мысль была так несовместима с Наташиной молодостью и красотой, что ему гораздо удобнее было думать, что он просто все еще никак не может ее найти в этот бесконечный вечер, перешедший уже не только в ночь, но и в утро.
Вместе с тем, действуя, как автомат, он спустился назад в приемное и разыскал там фельдшера. Старушка сидела на своем месте и пила чай с сахаром вприкуску.
— Следователь из милиции у вас был?
Она не сразу узнала его, видимо, так изменилось за ночь его лицо, а узнав, закивала:
— Был, сынок, следователь у нас, был. Молодой такой, симпатичный. Но уже уехал. Не застал ты его.
— А документы-то у него?
— Вот этого, сынок, видит Бог, не знаю. Ну да ты так тогда скажи, без документов, я тебе поверю, как больную-то твою зовут. Адрес скажи! А документы потом старшей сестре привезешь, как выписываться будете! Как операция-то прошла? Успешно?
Серов сидел на стуле перед бабулькой и смотрел в одну точку. Она уж было совсем собиралась сказать: «Ну, я и не сомневалась, что успешно! У наших врачей руки-то золотые!» — но присмотрелась к нему внимательнее и спросила:
— Что, милый, плохо?
Серов помолчал, пошевелил во рту языком, примериваясь к непонятному, непривычному слову, и, подумав, что теперь придется научиться его произносить, выдохнул неуверенно в первый раз:
— Умерла. — А потом добавил более уверенно, но раздельно, как пьяный или иностранец: — Бы-ла о-чень боль-ша-я кро-во-по-те-ря.
Бабулька-фельдшер помолчала немного, скорбно поджав высохшие от старости губы, да и сколько она уже видела всякого на своем веку, но потом все-таки сказала, считая, видимо, что, направляя его в нужное место, тем самым выполняет свой долг:
— Ну, значит, документы на вскрытие принесешь. У нас в больнице хорошо, не так, как в других, покойника везти никуда не надо, здесь же и патанатомия, и судебный морг, здесь же и студенты занимаются.
Серов почувствовал, что его сейчас вырвет, и поспешно вышел на улицу. Каким образом и каким путем он добрался на машине до гостиницы, он не помнил. Он помнил только, что, взяв у еще не сменившейся утром дежурной ключи от номера, прошел мимо закрытого ресторана в буфет и там громко стучал по стойке, пока откуда-то не явилась заспанная буфетчица. Поскольку ни водка, ни коньяк в буфете не продавались, он купил литровую бутыль мартини и как подкошенный упал, не раздеваясь, на кровать в Наташином номере. Плоская подушка еще хранила запах ее волос.
Одним движением он отвинтил пробку и лежа стал лить мартини в горло. Когда бутылка опустошилась почти наполовину, он поставил ее рядом с кроватью и сказал себе:
— Нет, это ерунда! Этого никак не может быть! — После этих слов он повернулся на бок, подложил руку под щеку и крепко заснул.
Когда он открыл глаза, перед ним стоял молодой следователь.
— Пришлось открыть дверь запасным ключом, — извинился он, объясняя свое появление в номере. — А то я стучал, стучал, вы не открывали! Мало ли что бывает! — добавил он, а Серов, обалдело поводя глазами по сторонам, увидел в проеме двери молоденькое и любопытное лицо горничной. И тут он все вспомнил.
Опять на него навалилась тошнота, но усилием воли он загнал ее вглубь.
— Сколько сейчас времени? — спросил он.
— Шесть часов вечера, — отозвался следователь, посмотрев на часы. И хоть Серову было совершенно не до этого, он почему-то понял, что этот молодой парнишка провел на дежурстве бессонную ночь, мотался по городу туда-сюда и до сих пор не идет домой спать.
— Пойдем в ресторан, выпьем кофе! — пригласил он, и следователь, секунду подумав, согласился.
Полоса хорошей погоды, видимо, кончилась, и в приоткрытое окно ресторана Серов увидел вечернее белесо-серое небо. Собирался дождь. На ступеньку крыльца вспрыгнула ворона, раздобывшая где-то в обход бомжей кусок колбасы, и скосила на Серова хитрый глаз, твердо веря своей удаче. Потом к крыльцу подошла молоденькая девушка и, явно кого-то ожидая, оперлась спиной о перила. «У нее впереди еще целая жизнь», — вдруг подумал Серов. Ворона, не желая искушать судьбу, схватила свою добычу в клюв и улетела.
Официант принес кофе, и следователь решил прервать наблюдения за природой.
— Расскажите, что вам известно о взаимоотношениях вашей жены с Алексеем Фоминым, — сказал он Серову.
— Да я понятия не имею, кто это такой, — пожал плечами Славик в ответ.
— Это муж той женщины, которая стреляла в вашу жену.
— Которая убила мою жену, — уточнил Серов, и сама эта фраза показалась ему неправдоподобной и нелепой.
— Если быть совсем точным, она нанесла вашей жене телесные повреждения, повлекшие за собой смерть.
Следователь был сравнительно недавним выпускником университета и гордился своими знаниями.
— Я не знаю ни эту женщину, ни ее мужа, — сказал Серов, — и у меня неотвязно в голове свербит мысль, что произошла какая-то чудовищная ошибка. Эта женщина убила мою жену по ошибке!
— Ну не скажите! — покачал головой следователь. — А вот Алена Фомина утверждает…
— Алена Фомина — это кто? — перебил Серов.
— Ну, это та самая женщина. — Следователь стал ощущать раздражение от непонятливости Серова. — Так вот, Алена Фомина утверждает, что ваша жена на протяжении ряда лет преследовала ее мужа.
Серов довольно тупо смотрел на следователя и изредка моргал глазами.
«Бред какой-то!» — хотел сказать он, но потом вдруг задумался… А следователь продолжал:
— По всей вероятности, преступление было совершено на почве ревности. Мной установлено, что ваша жена почти с детских лет с Фоминым была хорошо знакома. Они уроженцы одного города, в одно время учились и в молодости, вероятно, были друг в друга влюблены. Родители вашей жены, кстати, им пришлось сообщить о происшедшем, до сих пор помнят знакомого их дочери Алешу Фомина. Алена Фомина утверждает, что ваша жена преследовала ее мужа, звонила домой по телефону, встречалась и имела с ним интимные отношения. Фомин говорит, что у него с Нечаевой была прочная многолетняя любовная связь, укрепившаяся в последние два года. Он дал показания, что регулярно, раз в две недели, приезжал в Москву, где подолгу виделся с Нечаевой, приводит эпизоды, как они ходили в театры, например, в театр Ленинского комсомола на «Чайку», в рестораны, имели в Москве интимные отношения. У меня нет повода не верить ему. Хотя… — Следователь перестал говорить и посмотрел на Серова. — Фомин уже успел нанять очень хорошего адвоката. Его жена по совету этого адвоката строит из себя ненормальную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36