Потом они быстро скрылись куда-то вверх, по стволам, между ветками.
— Совсем как люди, — заметила Наташа. — Схватят кусок — и бежать!
И тут он опять серьезно и торжественно встал перед ней и сказал сакраментальную фразу:
— Наталья Васильевна, я вас люблю!
Она не смутилась, не засмеялась. Просто сказала:
— Ну и хорошо! — Взяла его под руку и повела дальше, через парк, к ее дому. И он шел как чурбан, не в силах ни остановиться, ни сказать что-нибудь, ни даже просто посмотреть на нее. С каждым ее шагом он знал уже, что скоро эта прогулка закончится и его любовь уйдет от него, скроется за завесой двери и будет принадлежать чужому мужчине.
К чему и говорить, что с любой из девчонок он вел бы себя не так.
У подъезда она помахала рукой и ушла. Назавтра Женя, набравшись решимости, вошел в ее кабинет с намерением поцеловать ее во что бы то ни стало, но она была уже совсем другая. Занятая, строгая, равнодушная. Она ясно дала понять, что продолжения не будет, и он обиделся и ушел. И не приходил в лабораторию целый месяц. А потом его вызвали в военкомат и предложили на два года уйти в армию. Он не долго думая согласился, надеясь тогда, что все забудет — Наталью Васильевну, Москву, институт, всю эту чертову науку, будет простым врачом, как все, будет пить спирт, делать деньги и в конце концов женится на какой-нибудь приволжской девчонке… Он еще не знал, что нельзя изменить натуру. Женя хотел быть как все. Без романтических бредней, без стремления к совершенству. Но у него это не получилось. В чем-то он, видимо, был похож на Наталью Васильевну…
Но это было так давно! Если бы он мог теперь вернуть все назад… Он потерял в армии целых два года! Да он был бы рад просто смотреть на нее из-за угла, почитая за счастье, что изредка она его вообще замечает и обращается к нему за каким-нибудь пустяком. А теперь он чувствовал, что он где-то рядом с догадкой. С той самой догадкой, которая могла бы приблизить его к ней. Наблюдая ее больных, он видел — у нее получались очень интересные результаты. Но, как он понял, она тоже двигалась в своих исследованиях интуитивно, не знала, каким будет следующий шаг, на что она может рассчитывать дальше. Он понимал, что пока она никому не докладывала о своих разработках. Ничего не афишировала, действовала на свой страх и риск. Больных отбирала только тех, кто был согласен рискнуть, кому нечего было терять. Он понял, что и в работе она была одинока. То, что было отработано, уже не приносило ей интереса как ученому, приносило только деньги. Теперь он понимал, что именно он, преданный бесконечно, мог бы принести ей настоящую пользу. Но как, к сожалению, много стерлось из памяти, пока он болтался в приволжских степях! Какой срок в его жизни два года! Вот ведь как все повернулась! Он ничего не забыл, ни на что не обижался и любил ее еще сильнее, особенно после того незабываемого дня, который они вместе провели на море. И теперь он сидел перед грудой бумаг, надеясь на чудо, обожая голос, который даже в ее отсутствие звучал у него в ушах, и саму ауру, чувствующуюся везде, где она хоть один раз бывала. Наташа постоянно жила в Жениной памяти. И сейчас, когда, наверное, она весело танцевала на банкете, он с новыми силами взялся за таблицы с результатами лечения больных и на одном из листков бумаги машинально написал:
«Я люблю вас, Наталья Васильевна!»
И даже не заметив того, что написал, погрузился в работу теперь уже с одной-единственной мыслью: он должен бороться! За нее, за себя, за ее больных.
13
Алексей есть не хотел, но, чтобы поддержать Наташу, тоже выбрал креветки.
Ресторан потихоньку заполнялся людьми. Ему захотелось отгородиться от зала. На специальном столике в углу стояла огромная серо-желтая ваза с какими-то странными ветками, засушенными бутонами цветов, пучками синей травы и бог знает с чем еще. Он пододвинул столик к себе, и они оказались под сенью фантастического сада, скрытые от посторонних глаз толстыми боками керамической вазы.
Принесли креветки, и Алексей заметил, что Наташа посмотрела на них с удовольствием.
— Любишь креветки? — ласково спросил он.
— Моя слабость, — смущенно улыбнулась она и сбрызнула розоватые комочки лимонным соком.
Он вдруг вспомнил, что ему всегда нравился ее голос. Спокойный и нежный, с грудными переливами, теперь он действительно волновал его. И вдруг Наташа неожиданно прошептала ему на ухо, чисто по-детски, как воспитанный, но немножко расшалившийся ребенок:
— А дай твоих попробовать! Вдруг окажется, что они вкуснее!
Он засмеялся и подцепил ей на вилку сразу две креветки.
— Проголодалась?
Она аккуратно, но быстро слизнула кусочек ароматного креветочного мяса, при этом он заметил самый кончик ее высунувшегося на миг языка. Он подумал, что его жена никогда бы так не сделала. В ресторанах она всегда держалась надменно, изображая из себя светскую даму. А Наташа, это сразу было видно, никого из себя не строила, ни на кого не смотрела. В этом, собственно, и заключалось обаяние общения с ней, что, находясь с собеседником, она будто существовала только для него. Он еще протянул ей креветок. Случайно или нарочно ее маленький язычок коснулся его пальца? Алексею показалось, что от руки дальше по всему его телу пошел ток.
«Вот глупость! — подумал он. — Жил без нее столько лет, почти не вспоминал, а теперь вот случайно встретились, и я ее снова хочу, как тогда, в ее маленькой комнатке в городе на Волге!» Или еще раньше, когда они поехали сплавляться на лодке вниз по реке и он почувствовал на своих ногах ее узкие прохладные ступни.
Он вспомнил свои романы. Все девушки (не напрасно Алена ревновала) с ним вместе работали. Все были хорошенькие и внешне разные, но все вместе как-то неуловимо и до странности напоминали Алену. Все быстро приелись. Кроме того, его постоянно раздражала опасность подхватить какую-нибудь болезнь. Все приключения закончились к десятому году его брака. Ни с кем не было ничего нового. Потом он перестал находить особое удовольствие в сексе вообще. Жизнь его стала сложнее, нервотрепка усилилась, и ночи он стал проводить как машина.
Нельзя сказать, что Алена не старалась. Он ценил ее. Она покупала красивое белье, делала прически, обливалась духами. У нее имелось много достоинств. Она была хорошенькая, молодая, хозяйственная, но все-таки ему было с ней скучно. В последнее время, он четко это замечал, она возбуждала его механически, потому что знала — так надо для здоровья и прочной семейной жизни. Самому же ему стало больше нравиться смотреть на машины, чем на женщин. Он мог разглядывать автомобили часами. В каталогах, в салонах, на стоянках, на рынках, просто на улицах. Когда он купил себе первую подержанную иномарку, он балдел от нее больше, чем от женщины! Потом он все время менял машины, а женщин менять перестал, так как уже не видел в этом смысл. И если бы Алена искусственно не возбуждала его, вероятно, у них и не было бы их стандартного секса раз в неделю. Но иногда Алена, взбешенная его равнодушием, выходила из себя и бросалась на него с кулаками.
— Чего же ты хочешь, ведь мы с тобой вместе уже шестнадцать лет. Наша любовь уже по всем законам должна перейти в дружбу! — отшучивался он, но, видя, как темнеют от гнева у нее глаза, быстро добавлял: — Ну, милая, ты ведь знаешь, что никакой другой женщины мне не надо!
Алена успокаивалась на время, что стоило ему немалого труда. Она была ревнива. Иногда она по нескольку дней мешала ему спать по ночам. Часами могли продолжаться вопли и слезы. На следующий день после этих скандалов он ехал на Невский и что-нибудь этакое ей покупал — колечко ли с бриллиантом, выходной туалет или просто духи.
«А уж завтра без подарка точно не обойтись», — подумал Алексей усмехаясь. И опять неожиданно почувствовал острый приступ желания.
— Наташа, — сказал он и взял ее за руку, прислушался к себе. Рука была мягкая, узкая, прохладная. Возбуждение не проходило. У него быстро созрел план. Собственно, такой выход напрашивался сам собой. Он отвезет ее к себе в офис. Там есть все для ночлега — и мягкие диваны в его кабинете, и бар с прекрасным набором легких вин, отличная посуда в шкафу и даже душ в задней комнате. Душ был ему необходим, он очень любил принимать его даже по несколько раз в день. Вероятно, это было оттого, что ему все время казалось, что тело его недостаточно чисто. Ему казалось, что постоянно его преследует какой-то посторонний запах от собственного тела. Он часто нюхал ладони, одежду, пытаясь найти источник этого чужого запаха, но ничего не находил, однако постоянно принимал душ и обрызгивался одеколоном. Он как раз хотел посоветоваться об этом со знакомым врачом. Но сейчас нужно было узнать, починил ли вызванный им механик машину и как обстоят дела в офисе. Он извинился, достал телефон и, чтобы не кричать на весь зал, вышел во внутреннее фойе позвонить.
Наташе не хотелось слышать его разговор, но, повернувшись немного, она могла видеть Алексея через стеклянные двери. Он расхаживал по фойе среди керамических горшков с огромными растениями. Она видела, что разговор он ведет спокойно, по-деловому, но обратила внимание и на то, что он, на минуту перестав следить за собой, распустил до этого сдерживаемое, хорошо намеченное брюшко. Заодно отметила лысину, поросшую редким пухом бывших кудрей, и дважды округлившийся от жирка подбородок. Алексей заметил, что она глядит на него, и слегка махнул ей рукой, мол, все, уже заканчиваю.
«Очевидно, он что-то придумал», — пронеслось у Наташи в голове. Ведь женщины всегда чувствуют, когда они становятся желанны. Но любая его инициатива больше не входила в ее планы. Вот чего уж она не хотела, так это повторения давнишней истории — близких отношений, с его стороны не обязывающих ни к чему. Она уже этого нахлебалась. Наоборот, теперь ее задача заключалось в том, чтобы уйти спокойной и равнодушной. Продемонстрировала себя — и достаточно. Жаль, жену не удалось повидать. Ей было бы о чем тогда поразмышлять на досуге. Догадаться, отчего он все-таки выбрал не ее, Наташу, а другую женщину, и разобраться, хуже или лучше она. Помнится, лет двадцать назад она чуть не со слезами клялась поддерживать все его начинания и быть ему хорошей и верной женой, а теперь хочет только показать ему, как он был не прав, не оценив ее, Наташу, по достоинству. Дурацкая в общем-то идея! Какое ей должно быть теперь дело до него и до его жизни? И если бы не темный человек из снов, так и не стала бы она звонить и мучиться со всем этим. Но сны да еще пренебрежение Серова были истинным поводом, из-за которого, собственно, она и решилась позвонить. К чему обманывать себя, с поломкой машины можно было бы, вероятно, найти и другой выход. Но просто ей хотелось узнать, привлекательна ли она еще как женщина, обладает ли чисто внешними достоинствами, если не сказать чарами, может ли еще кого-нибудь околдовать, хоть, к примеру, старого друга? Воспоминание о нем ее постоянно тяготило. Она не могла быть действительно свободной, пока он не скажет ей то, о чем она думала многие годы. Она не любви дожидалась. Она дожидалась переоценки ценностей. Признания в неправоте. Машинальным движением Наташа раскрыла пудреницу. Ее лицо разгорелось пламенем возбуждения. Честолюбия, но не страсти. И, сознавая это, Наташа вздохнула.
Что за судьба? Завоевывать мужчину не любовью и преданностью, а умением, хитростью, терпением и расчетом. Неужели в мире есть женщины, которым любимые достаются просто так, без усилий, случайно? И действительно ли есть в этом элемент чистой случайности, или все-таки, чтобы удержать мужчину, у всех и всегда присутствует расчет — одному нужна хорошая хозяйка, другой все на свете отдаст за красоту, третий — за темперамент? И если темперамент подделать трудно, то с хозяйством и красотой справиться можно вполне.
Наташа поразмыслила еще.
Да зачем он ей сдался, этот мужчина? А также любой другой? Неужели нельзя быть в жизни просто самой собой? Ну не везет с мужчинами, так и черт с ними! Неужели нельзя без них? И с грустью констатировала: нельзя. Работает инстинкт, а без него теряется смысл законов природы. А против природы не попрешь, себе дороже.
И, сделав этот простой вывод, она будто сбросила тяжелый груз с плеч. Значит, нужно разбираться с этим «темным человеком», выкидывать его из головы, а дальше все пойдет само собой. В конце концов, она еще относительно молода и многое в жизни может перемениться!
Алексей куда-то отправился из фойе, очевидно, в туалет. Она поднесла к губам бокал с минеральной водой, отпила глоток. Вкусная вода! Ясная и холодная, словно ее мысли.
Наташе вспомнился выжженный августом двор ее родного дома в тот год, когда она вышла замуж за Серова. Никогда в жизни она не видела столько арбузов! Они огромными кучами были свалены прямо на тротуарах и продавались чуть не задаром, такой был на них урожай. Иногда хулиганистые мальчишки подбегали к кучам, хватали лежащий с краю арбуз побольше и с визгом и хохотом убегали. Их и не думали догонять. Продавцы только грозили издали им кулаками да лениво ругались. А мальчишки разбивали арбузы прямо об землю и впивались зубами в оголенную сладкую мякоть, и по их измазанным, возбужденным, пыльным мордашкам стекал ароматный и липкий сок. В тот год ей ужасно не везло в жизни. Лаос вспоминался теперь как сказочная страна. Честолюбивые планы остались пока только в мыслях.
Ее высокий покровитель уехал на четыре года в Женеву, и для нее это было так же далеко, как на Марс. Без него ее переезд в Москву был практически неосуществим. Застряла и докторская. У института не было ни желания, ни денег финансировать дорогой проект, а заниматься мелочью Наташа не видела смысла. Ее зажимали. Начальник, завкафедрой, с трудом, еле сдерживаясь, терпел у себя конкурентку. От предчувствия невозможности реализовать задуманное Наташа очень нервничала и была полубольна. Нерадостный это был год в ее жизни.
Родителям теперь было не до нее. То есть все, что отец с мамой делали, было как раз для нее — заботы о внучке, работа на даче, хлопоты по хозяйству. Но им уже было не до Наташиных переживаний по поводу плохо продвигающейся работы, неудачного замужества.
— Не дрейфь, дочка, как-нибудь образуется! — говорил Наташе отец, но утешения звучали поверхностно. Да это было и понятно — главное место в их жизни теперь занимала Катя. И если бы не приняли они на себя заботы о внучке не только без упрека, а с удовольствием, Наташе было бы очень стыдно, что она их так загрузила. Она, конечно, гораздо больше времени проводила бы тогда с Катей, но, естественно, работать на полную катушку в таком случае не смогла. И ничего бы не добилась. Поэтому родителям Наташа была очень благодарна. И в Лаос, между прочим, они ее тоже отпустили без звука. «Конечно, поезжай, доченька, — сказала тогда мама. — За Катюшку не беспокойся, поднимем, научим читать, подготовим в школу».
И выполнили свое обещание в тоже довольно непростые, особенно для периферийных городов, времена. Когда Наташа через год пребывания в Лаосе получила письмо с фотографиями, она расплакалась. С глянцевых листов на нее смотрела обаятельная, совсем взрослая девочка с агатовыми глазами и ямочками на щеках. Первоклассница. Ее дочь.
«Боже мой, — думала тогда Наташа, вытирая слезы. — Пока я буду здесь, дочь вырастет без меня!» Но единственным утешением Наташиным мыслям было то, что она сознавала: отец и мама были всегда, сколько она теперь помнила, вдвоем, вместе выполняли любую работу и отдыхали тоже вместе. То есть, как говорила Наташа, они жили жизнью прекрасной лебединой пары, никогда не ревнуя друг друга, никогда не ругаясь.
Но сразу после этих прекрасных, добрых мыслей в голову лезла другая — Злая, навязчивая — мысль. И как ее ни гнала Наташа, она возвращалась к ней снова и снова: «Они всегда вместе, но я-то одна! Почему, ну почему очень часто в семьях, где есть замечательные отцы, дочери не могут создать свою полноценную семью? Не потому ли, что всех мужчин, попадающихся им на жизненной дороге, они непременно сравнивают с папочкой?»
Однажды Наташа подумала: а хотела бы она жить с отцом на даче вместо мамы? Заниматься простыми делами, выращивать кабачки и астры, ездить на завод на работу и с нетерпением ждать конца недели, чтобы снова очутиться в зеленом раю?
Она даже засмеялась. Конечно же, нет! Мама и папа уже одно целое, они неразделимы! Вот где бы ей, Наташе, найти своего такого мужчину, она бы все тогда ему отдала!
А поскольку Наташа понимала, что такие браки, как у ее родителей, без сомнения, большая редкость и многим смертным недоступны, она и не надеялась уже найти себе спутника подобного отцу.
И она стала медленно погибать, находясь в плену обстоятельств, высасывающих ее силы и волю, будто паук высасывает муху. Сюда же до кучи пришлись и неприятности на работе в виде кордонов, препятствующих ее дальнейшим научным исследованиям, и подсиделки коллег-сотрудников, но самым главным все-таки было то, что не было в ее жизни такого мужчины, от которого она могла бы ждать пускай не материальной, но хотя бы моральной поддержки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— Совсем как люди, — заметила Наташа. — Схватят кусок — и бежать!
И тут он опять серьезно и торжественно встал перед ней и сказал сакраментальную фразу:
— Наталья Васильевна, я вас люблю!
Она не смутилась, не засмеялась. Просто сказала:
— Ну и хорошо! — Взяла его под руку и повела дальше, через парк, к ее дому. И он шел как чурбан, не в силах ни остановиться, ни сказать что-нибудь, ни даже просто посмотреть на нее. С каждым ее шагом он знал уже, что скоро эта прогулка закончится и его любовь уйдет от него, скроется за завесой двери и будет принадлежать чужому мужчине.
К чему и говорить, что с любой из девчонок он вел бы себя не так.
У подъезда она помахала рукой и ушла. Назавтра Женя, набравшись решимости, вошел в ее кабинет с намерением поцеловать ее во что бы то ни стало, но она была уже совсем другая. Занятая, строгая, равнодушная. Она ясно дала понять, что продолжения не будет, и он обиделся и ушел. И не приходил в лабораторию целый месяц. А потом его вызвали в военкомат и предложили на два года уйти в армию. Он не долго думая согласился, надеясь тогда, что все забудет — Наталью Васильевну, Москву, институт, всю эту чертову науку, будет простым врачом, как все, будет пить спирт, делать деньги и в конце концов женится на какой-нибудь приволжской девчонке… Он еще не знал, что нельзя изменить натуру. Женя хотел быть как все. Без романтических бредней, без стремления к совершенству. Но у него это не получилось. В чем-то он, видимо, был похож на Наталью Васильевну…
Но это было так давно! Если бы он мог теперь вернуть все назад… Он потерял в армии целых два года! Да он был бы рад просто смотреть на нее из-за угла, почитая за счастье, что изредка она его вообще замечает и обращается к нему за каким-нибудь пустяком. А теперь он чувствовал, что он где-то рядом с догадкой. С той самой догадкой, которая могла бы приблизить его к ней. Наблюдая ее больных, он видел — у нее получались очень интересные результаты. Но, как он понял, она тоже двигалась в своих исследованиях интуитивно, не знала, каким будет следующий шаг, на что она может рассчитывать дальше. Он понимал, что пока она никому не докладывала о своих разработках. Ничего не афишировала, действовала на свой страх и риск. Больных отбирала только тех, кто был согласен рискнуть, кому нечего было терять. Он понял, что и в работе она была одинока. То, что было отработано, уже не приносило ей интереса как ученому, приносило только деньги. Теперь он понимал, что именно он, преданный бесконечно, мог бы принести ей настоящую пользу. Но как, к сожалению, много стерлось из памяти, пока он болтался в приволжских степях! Какой срок в его жизни два года! Вот ведь как все повернулась! Он ничего не забыл, ни на что не обижался и любил ее еще сильнее, особенно после того незабываемого дня, который они вместе провели на море. И теперь он сидел перед грудой бумаг, надеясь на чудо, обожая голос, который даже в ее отсутствие звучал у него в ушах, и саму ауру, чувствующуюся везде, где она хоть один раз бывала. Наташа постоянно жила в Жениной памяти. И сейчас, когда, наверное, она весело танцевала на банкете, он с новыми силами взялся за таблицы с результатами лечения больных и на одном из листков бумаги машинально написал:
«Я люблю вас, Наталья Васильевна!»
И даже не заметив того, что написал, погрузился в работу теперь уже с одной-единственной мыслью: он должен бороться! За нее, за себя, за ее больных.
13
Алексей есть не хотел, но, чтобы поддержать Наташу, тоже выбрал креветки.
Ресторан потихоньку заполнялся людьми. Ему захотелось отгородиться от зала. На специальном столике в углу стояла огромная серо-желтая ваза с какими-то странными ветками, засушенными бутонами цветов, пучками синей травы и бог знает с чем еще. Он пододвинул столик к себе, и они оказались под сенью фантастического сада, скрытые от посторонних глаз толстыми боками керамической вазы.
Принесли креветки, и Алексей заметил, что Наташа посмотрела на них с удовольствием.
— Любишь креветки? — ласково спросил он.
— Моя слабость, — смущенно улыбнулась она и сбрызнула розоватые комочки лимонным соком.
Он вдруг вспомнил, что ему всегда нравился ее голос. Спокойный и нежный, с грудными переливами, теперь он действительно волновал его. И вдруг Наташа неожиданно прошептала ему на ухо, чисто по-детски, как воспитанный, но немножко расшалившийся ребенок:
— А дай твоих попробовать! Вдруг окажется, что они вкуснее!
Он засмеялся и подцепил ей на вилку сразу две креветки.
— Проголодалась?
Она аккуратно, но быстро слизнула кусочек ароматного креветочного мяса, при этом он заметил самый кончик ее высунувшегося на миг языка. Он подумал, что его жена никогда бы так не сделала. В ресторанах она всегда держалась надменно, изображая из себя светскую даму. А Наташа, это сразу было видно, никого из себя не строила, ни на кого не смотрела. В этом, собственно, и заключалось обаяние общения с ней, что, находясь с собеседником, она будто существовала только для него. Он еще протянул ей креветок. Случайно или нарочно ее маленький язычок коснулся его пальца? Алексею показалось, что от руки дальше по всему его телу пошел ток.
«Вот глупость! — подумал он. — Жил без нее столько лет, почти не вспоминал, а теперь вот случайно встретились, и я ее снова хочу, как тогда, в ее маленькой комнатке в городе на Волге!» Или еще раньше, когда они поехали сплавляться на лодке вниз по реке и он почувствовал на своих ногах ее узкие прохладные ступни.
Он вспомнил свои романы. Все девушки (не напрасно Алена ревновала) с ним вместе работали. Все были хорошенькие и внешне разные, но все вместе как-то неуловимо и до странности напоминали Алену. Все быстро приелись. Кроме того, его постоянно раздражала опасность подхватить какую-нибудь болезнь. Все приключения закончились к десятому году его брака. Ни с кем не было ничего нового. Потом он перестал находить особое удовольствие в сексе вообще. Жизнь его стала сложнее, нервотрепка усилилась, и ночи он стал проводить как машина.
Нельзя сказать, что Алена не старалась. Он ценил ее. Она покупала красивое белье, делала прически, обливалась духами. У нее имелось много достоинств. Она была хорошенькая, молодая, хозяйственная, но все-таки ему было с ней скучно. В последнее время, он четко это замечал, она возбуждала его механически, потому что знала — так надо для здоровья и прочной семейной жизни. Самому же ему стало больше нравиться смотреть на машины, чем на женщин. Он мог разглядывать автомобили часами. В каталогах, в салонах, на стоянках, на рынках, просто на улицах. Когда он купил себе первую подержанную иномарку, он балдел от нее больше, чем от женщины! Потом он все время менял машины, а женщин менять перестал, так как уже не видел в этом смысл. И если бы Алена искусственно не возбуждала его, вероятно, у них и не было бы их стандартного секса раз в неделю. Но иногда Алена, взбешенная его равнодушием, выходила из себя и бросалась на него с кулаками.
— Чего же ты хочешь, ведь мы с тобой вместе уже шестнадцать лет. Наша любовь уже по всем законам должна перейти в дружбу! — отшучивался он, но, видя, как темнеют от гнева у нее глаза, быстро добавлял: — Ну, милая, ты ведь знаешь, что никакой другой женщины мне не надо!
Алена успокаивалась на время, что стоило ему немалого труда. Она была ревнива. Иногда она по нескольку дней мешала ему спать по ночам. Часами могли продолжаться вопли и слезы. На следующий день после этих скандалов он ехал на Невский и что-нибудь этакое ей покупал — колечко ли с бриллиантом, выходной туалет или просто духи.
«А уж завтра без подарка точно не обойтись», — подумал Алексей усмехаясь. И опять неожиданно почувствовал острый приступ желания.
— Наташа, — сказал он и взял ее за руку, прислушался к себе. Рука была мягкая, узкая, прохладная. Возбуждение не проходило. У него быстро созрел план. Собственно, такой выход напрашивался сам собой. Он отвезет ее к себе в офис. Там есть все для ночлега — и мягкие диваны в его кабинете, и бар с прекрасным набором легких вин, отличная посуда в шкафу и даже душ в задней комнате. Душ был ему необходим, он очень любил принимать его даже по несколько раз в день. Вероятно, это было оттого, что ему все время казалось, что тело его недостаточно чисто. Ему казалось, что постоянно его преследует какой-то посторонний запах от собственного тела. Он часто нюхал ладони, одежду, пытаясь найти источник этого чужого запаха, но ничего не находил, однако постоянно принимал душ и обрызгивался одеколоном. Он как раз хотел посоветоваться об этом со знакомым врачом. Но сейчас нужно было узнать, починил ли вызванный им механик машину и как обстоят дела в офисе. Он извинился, достал телефон и, чтобы не кричать на весь зал, вышел во внутреннее фойе позвонить.
Наташе не хотелось слышать его разговор, но, повернувшись немного, она могла видеть Алексея через стеклянные двери. Он расхаживал по фойе среди керамических горшков с огромными растениями. Она видела, что разговор он ведет спокойно, по-деловому, но обратила внимание и на то, что он, на минуту перестав следить за собой, распустил до этого сдерживаемое, хорошо намеченное брюшко. Заодно отметила лысину, поросшую редким пухом бывших кудрей, и дважды округлившийся от жирка подбородок. Алексей заметил, что она глядит на него, и слегка махнул ей рукой, мол, все, уже заканчиваю.
«Очевидно, он что-то придумал», — пронеслось у Наташи в голове. Ведь женщины всегда чувствуют, когда они становятся желанны. Но любая его инициатива больше не входила в ее планы. Вот чего уж она не хотела, так это повторения давнишней истории — близких отношений, с его стороны не обязывающих ни к чему. Она уже этого нахлебалась. Наоборот, теперь ее задача заключалось в том, чтобы уйти спокойной и равнодушной. Продемонстрировала себя — и достаточно. Жаль, жену не удалось повидать. Ей было бы о чем тогда поразмышлять на досуге. Догадаться, отчего он все-таки выбрал не ее, Наташу, а другую женщину, и разобраться, хуже или лучше она. Помнится, лет двадцать назад она чуть не со слезами клялась поддерживать все его начинания и быть ему хорошей и верной женой, а теперь хочет только показать ему, как он был не прав, не оценив ее, Наташу, по достоинству. Дурацкая в общем-то идея! Какое ей должно быть теперь дело до него и до его жизни? И если бы не темный человек из снов, так и не стала бы она звонить и мучиться со всем этим. Но сны да еще пренебрежение Серова были истинным поводом, из-за которого, собственно, она и решилась позвонить. К чему обманывать себя, с поломкой машины можно было бы, вероятно, найти и другой выход. Но просто ей хотелось узнать, привлекательна ли она еще как женщина, обладает ли чисто внешними достоинствами, если не сказать чарами, может ли еще кого-нибудь околдовать, хоть, к примеру, старого друга? Воспоминание о нем ее постоянно тяготило. Она не могла быть действительно свободной, пока он не скажет ей то, о чем она думала многие годы. Она не любви дожидалась. Она дожидалась переоценки ценностей. Признания в неправоте. Машинальным движением Наташа раскрыла пудреницу. Ее лицо разгорелось пламенем возбуждения. Честолюбия, но не страсти. И, сознавая это, Наташа вздохнула.
Что за судьба? Завоевывать мужчину не любовью и преданностью, а умением, хитростью, терпением и расчетом. Неужели в мире есть женщины, которым любимые достаются просто так, без усилий, случайно? И действительно ли есть в этом элемент чистой случайности, или все-таки, чтобы удержать мужчину, у всех и всегда присутствует расчет — одному нужна хорошая хозяйка, другой все на свете отдаст за красоту, третий — за темперамент? И если темперамент подделать трудно, то с хозяйством и красотой справиться можно вполне.
Наташа поразмыслила еще.
Да зачем он ей сдался, этот мужчина? А также любой другой? Неужели нельзя быть в жизни просто самой собой? Ну не везет с мужчинами, так и черт с ними! Неужели нельзя без них? И с грустью констатировала: нельзя. Работает инстинкт, а без него теряется смысл законов природы. А против природы не попрешь, себе дороже.
И, сделав этот простой вывод, она будто сбросила тяжелый груз с плеч. Значит, нужно разбираться с этим «темным человеком», выкидывать его из головы, а дальше все пойдет само собой. В конце концов, она еще относительно молода и многое в жизни может перемениться!
Алексей куда-то отправился из фойе, очевидно, в туалет. Она поднесла к губам бокал с минеральной водой, отпила глоток. Вкусная вода! Ясная и холодная, словно ее мысли.
Наташе вспомнился выжженный августом двор ее родного дома в тот год, когда она вышла замуж за Серова. Никогда в жизни она не видела столько арбузов! Они огромными кучами были свалены прямо на тротуарах и продавались чуть не задаром, такой был на них урожай. Иногда хулиганистые мальчишки подбегали к кучам, хватали лежащий с краю арбуз побольше и с визгом и хохотом убегали. Их и не думали догонять. Продавцы только грозили издали им кулаками да лениво ругались. А мальчишки разбивали арбузы прямо об землю и впивались зубами в оголенную сладкую мякоть, и по их измазанным, возбужденным, пыльным мордашкам стекал ароматный и липкий сок. В тот год ей ужасно не везло в жизни. Лаос вспоминался теперь как сказочная страна. Честолюбивые планы остались пока только в мыслях.
Ее высокий покровитель уехал на четыре года в Женеву, и для нее это было так же далеко, как на Марс. Без него ее переезд в Москву был практически неосуществим. Застряла и докторская. У института не было ни желания, ни денег финансировать дорогой проект, а заниматься мелочью Наташа не видела смысла. Ее зажимали. Начальник, завкафедрой, с трудом, еле сдерживаясь, терпел у себя конкурентку. От предчувствия невозможности реализовать задуманное Наташа очень нервничала и была полубольна. Нерадостный это был год в ее жизни.
Родителям теперь было не до нее. То есть все, что отец с мамой делали, было как раз для нее — заботы о внучке, работа на даче, хлопоты по хозяйству. Но им уже было не до Наташиных переживаний по поводу плохо продвигающейся работы, неудачного замужества.
— Не дрейфь, дочка, как-нибудь образуется! — говорил Наташе отец, но утешения звучали поверхностно. Да это было и понятно — главное место в их жизни теперь занимала Катя. И если бы не приняли они на себя заботы о внучке не только без упрека, а с удовольствием, Наташе было бы очень стыдно, что она их так загрузила. Она, конечно, гораздо больше времени проводила бы тогда с Катей, но, естественно, работать на полную катушку в таком случае не смогла. И ничего бы не добилась. Поэтому родителям Наташа была очень благодарна. И в Лаос, между прочим, они ее тоже отпустили без звука. «Конечно, поезжай, доченька, — сказала тогда мама. — За Катюшку не беспокойся, поднимем, научим читать, подготовим в школу».
И выполнили свое обещание в тоже довольно непростые, особенно для периферийных городов, времена. Когда Наташа через год пребывания в Лаосе получила письмо с фотографиями, она расплакалась. С глянцевых листов на нее смотрела обаятельная, совсем взрослая девочка с агатовыми глазами и ямочками на щеках. Первоклассница. Ее дочь.
«Боже мой, — думала тогда Наташа, вытирая слезы. — Пока я буду здесь, дочь вырастет без меня!» Но единственным утешением Наташиным мыслям было то, что она сознавала: отец и мама были всегда, сколько она теперь помнила, вдвоем, вместе выполняли любую работу и отдыхали тоже вместе. То есть, как говорила Наташа, они жили жизнью прекрасной лебединой пары, никогда не ревнуя друг друга, никогда не ругаясь.
Но сразу после этих прекрасных, добрых мыслей в голову лезла другая — Злая, навязчивая — мысль. И как ее ни гнала Наташа, она возвращалась к ней снова и снова: «Они всегда вместе, но я-то одна! Почему, ну почему очень часто в семьях, где есть замечательные отцы, дочери не могут создать свою полноценную семью? Не потому ли, что всех мужчин, попадающихся им на жизненной дороге, они непременно сравнивают с папочкой?»
Однажды Наташа подумала: а хотела бы она жить с отцом на даче вместо мамы? Заниматься простыми делами, выращивать кабачки и астры, ездить на завод на работу и с нетерпением ждать конца недели, чтобы снова очутиться в зеленом раю?
Она даже засмеялась. Конечно же, нет! Мама и папа уже одно целое, они неразделимы! Вот где бы ей, Наташе, найти своего такого мужчину, она бы все тогда ему отдала!
А поскольку Наташа понимала, что такие браки, как у ее родителей, без сомнения, большая редкость и многим смертным недоступны, она и не надеялась уже найти себе спутника подобного отцу.
И она стала медленно погибать, находясь в плену обстоятельств, высасывающих ее силы и волю, будто паук высасывает муху. Сюда же до кучи пришлись и неприятности на работе в виде кордонов, препятствующих ее дальнейшим научным исследованиям, и подсиделки коллег-сотрудников, но самым главным все-таки было то, что не было в ее жизни такого мужчины, от которого она могла бы ждать пускай не материальной, но хотя бы моральной поддержки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36