— Ал, я всегда соблюдаю нейтралитет. И со мной всегда все в порядке.
Отличная ложь! Годится для любого случая.
В ту ночь я стоял в коридоре на втором этаже дома Хаш Тэкери перед дверью в спальню, где от нас ото всех закрылись Дэвис и Эдди. Я бросил свой вещмешок на двуспальную кровать в комнатке размером со шкаф. Хорошая копия картины художника восемнадцатого века Уорфорда висела на стене — сборщики яблок в англий-ском саду. Комната с высоким узким окном располага-лась в конце коридора у самой лестницы. Я выбрал ее потому, что мог наблюдать в окно за задним двором и за боковым из окна коридора. Самая удобная позиция. Пол в коридоре покрывал турецкий ковер с рисунком из яблок.
От спальни Дэвиса меня отделяли всего две двери. Большая спальня его матери располагалась на первом этаже прямо подо мной — Хаш Тэкери несла вахту у две-рей своего дома. Хранительница очага в своем гнезде. Хранительница семейной гордости и морали. Она спала там одна, оставаясь всегда начеку. Я подумал, что сде-лаю все, чтобы ее миру тоже не угрожала опасность.
А еще я думал о том, что она спит одна…
Люсиль Олсен позвонила мне по местному телефо-ну, который она сама установила.
— Миссис Тэкери вышла из дома и скрылась в позади него. Кажется, она расстроена. Кто-то должен пойти за ней. Она сказала мне, что я могу чувствовать себя здесь как дома, но не думаю, что она говорила ис-кренне. Полковник, вы не проверите, как она там?
Я ответил «да» и отключил телефон, уже направля-ясь к лестнице.
Я спряталась под Большой Леди, и она укрыла меня своими могучими ветвями. Огромная оранжевая осен-няя луна вставала между молочно-пурпурными облаками. И тут я сломалась. Я сидела на корточках, уперевшись лбом в колени, и рыдала. Запах земли, ночного ветра и яблок ударил мне в ноздри, выветривая аромат сигары Якобека из моих волос, одежды, памяти. Большая Леди бросила мне несколько своих по-осеннему пожелтев-ших листьев.
Наступает время отказаться и начать все сначала.
— Я не могу отказаться от моей мечты о будущем Дэвиса, — ответила я. — Господи, из того, что ты дал мне, я извлекла лучшее! Я вырастила моего сына в уважении к его отцу. Я скрывала правду о наших драках, о женщи-нах, с которыми спал мой муж. Я никому не рассказы-вала, что Дэви разочаровал меня, а я разочаровала его. И все это ради того, чтобы наш сын рос и видел, как мужчина и женщина должны относиться друг к другу. Все для того, чтобы у Дэвиса был выбор, чтобы он по-ступил умнее, чем мы с его отцом. Неужели ты хочешь сказать мне, что это разумный поступок — жениться на девушке, у которой нет ничего общего с людьми, среди которых он вырос? Ты хочешь сказать мне, что это разум-ный поступок — уйти из колледжа и вернуться домой с беременной женой, привлекая всеобщее внимание. Господи, неужели ты хочешь, чтобы все, созданное мной, развалилось?
Нет ответа. Нельзя требовать от господа объяснений, словно он защитник на суде, где решается твоя судь-ба. Я вытерла глаза рукавом свитера и встала, отведя в сторону нижние ветки Большой Леди. Она похлопала меня по плечу и посоветовала прислушиваться к мне-нию других.
— Почему я должна кого-то слушать? — хрипло спросила я. — Кажется, меня никто не слушает!
— Я слушаю, — раздался голос Якобека. Он стоял в проходе между деревьями, посеребренный лунным све-том.
Я застыла.
— Как давно вы…
— Достаточно давно. Простите.
Ночной бриз пошевелил его волосы; деревья, отяг-ченные плодами, словно потянулись к нему, касаясь его самыми тонкими веточками. У меня по коже побежали мурашки. Дэви никогда не выглядел своим среди дере-вьев. Эта его вечная кривая усмешка, кожаная куртка, запах машинного масла… А Якобек казался здесь своим.
Я подошла к нему, держа в руке маленькое яблочко, которое я сорвала с Большой Леди. Я остановилась перед ним, вложила яблоко ему в руку и крепко сжала его мо-золистые пальцы, не пытаясь быть ни скромной, ни мяг-кой. На его руке не хватало мизинца, но если он и чув-ствовал из-за этого неловкость, мое прикосновение не зарегистрировало никаких сожалений. Сжимая его пальцы, я подняла голову и посмотрела на него с гневом, пе-чалью и надеждой.
— Я знаю разницу между зрелым яблоком и гнилым, и я эксперт в тех случаях, когда нужно отличить честно-го человека от лжеца. По моей версии, в саду Эдема Ева сама вырастила плод мудрости, и никакой змей ее не обманывал. Так кто вы, Якобек, змей или яблоко?
— И то, и другое. — Он посмотрел на меня, в его глазах была тревога. Многим мужчинам не хватает слов выразить то, что они чувствуют, а у большинства жен-щин слов слишком много. — Если есть что-то еще, что я должен знать, скажите мне.
— Вы и так услышали о моем браке больше любого человека на этой планете. — Я помолчала. — Мой сын ни о чем таком даже не подозревает.
— Я не заинтересован в том, чтобы выставлять на всеобщее обозрение ваши секреты. — Он повертел ма-ленькое беспомощное яблочко в своей изувеченной руке, изучил со всех сторон и положил в нагрудный кар-ман. — В этом деле мы заодно. Если вы будете работать со мной, я буду работать с вами.
Не произнеся больше ни слова, он развернулся на каблуках и пошел по освещенной луной аллее к дому, унося с собой яблоко познания. Я вышла на свет луны и смотрела ему вслед, зачарованная, испуганная, пока он уходил от меня, наполовину скрытый в тени.
На следующее утро еще до рассвета Якобек отпра-вился в Вашингтон. Мы больше не говорили о том, что он услышал обо мне и Дэви. Я молилась, чтобы он обо всем забыл. И знала, что этого не случится. Но, может быть, Якобек решил, что все это стенания несчастной вдовы из мыльной оперы? Я очень на это надеялась.
Эдди Джекобс Тэкери, моя беременная невестка, спала в спальне Дэвиса наверху под шелковым покры-валом в компании двух кошек и любимой собаки Дэвиса. Это был нечистокровный бигль по кличке Гонщик — Дэвис и его отец нашли когда-то брошенного щенка на гонках в Северной Алабаме. Гонщик похрапывал в ногах у дочери президента. Дэвис, мрачный, молчаливый, смот-рел на нее из кресла-качалки в углу, окруженный свои-ми книгами, компьютерами, головами оленей и фото-графиями в рамках, на которых они с Дэви стояли рядом с гоночными машинами. Это была спальня молодого студента из сельской местности. «Но не мужа, — сказа-ла я себе. — И не отца».
Когда я прилетал в Вашингтон, то всегда останавли-вался в отеле, а не в Белом доме. Это я сам так решил. Белый дом был миром Эдвины и Ала, а не моим. В этот раз я вышел из лифта на жилом этаже с большой плете-ной корзиной в руках и поставил ее на позолоченный столик.
Рядом со мной сразу возникла одна из помощниц Эдвины.
— Полковник, миссис Джекобс немедленно выйдет к вам.
Она посмотрела на корзину. Двадцать фунтов пиро-гов с яблоками, яблочных рулетов, пончиков с яблока-ми, яблочных кексов и бог знает что еще лежали внутри в пластиковой коробке, перевязанной красной лентой с пышным бантом. Хаш попросила меня передать это в подарок Эдвине.
— Она может посмеяться над этим или плюнуть на мой подарок, — сказала Хаш. — Но у нас с ней общий внук, так что я обязана послать подарок. Это одно из моих правил.
— Я отвезу, — согласился я. — Она не будет смеять-ся. Ничего больше обещать не могу.
— Вы храните верность, — заметила Хаш, глядя мне в глаза, пытаясь разглядеть меня настоящего. По ее го-лосу я не сумел определить, что это было — угроза или вопрос.
Я отвернулся. Мне почему-то легче было смотреть в лицо врагам в джунглях.
— Мне можно доверять. Я настоящий бойскаут.
— Посмотрим.
— Что это такое, позвольте узнать? — помощница подозрительно разглядывала корзину.
Я сказал ей. С нейтральным выражением лица она надавила пальцем на целлофан и, изогнув бровь, прочи-тала надписи на пакетах.
— Этот «маленький домашний подарок» проверяла секретная служба?
— Да.
Люсиль Олсен наблюдала, как миссис Тэкери собирала его.
— Я полагала, что у этой женщины есть работники, чтобы заниматься такими вещами вместо нее.
— Это персональный подарок.
— Эта Тэкери — презентабельная женщина? Обра-зованная?
— Почему бы вам не позвонить ей и не спросить у; нее самой? Она обрадуется, если узнает, что здесь о ней еще не все известно. И это после того, как за ней шпио-нили Эдвина и ее приспешники.
— Мне никогда не нравились ваши грубые шутки.
— Я не шучу.
Помощница ушла, оставив после себя аромат доро-гих духов и атмосферу неодобрения. Я кивнул агентам секретной службы, они кивнули мне в ответ, и я прошел в гостиную, которую Эдвина обставила в «деревенском» стиле. То есть в стиле французской деревни.
— Мне пришлось отправить моего любимого Людо-вика XIV к матери в поместье, — объяснила тогда Эдви-на. — Наши советники решили, что иначе я буду слиш-ком похожа на Марию-Антуанетту.
Лишь клюшки для гольфа и фотография моего деда Джекобса на камине указывали на то, что Ал живет в Белом доме вместе с Эдвиной.
Я прекрасно понимал, что именно ее блестящее руко-водство избирательными кампаниями и создание имид-жа привели их в Белый дом. Она защищала и контроли-ровала Эдди. Это было мудро. До определенного мо-мента. Эдвина зашла слишком далеко, борясь со страхом, который я впервые увидел в ее глазах в тот день в парке, когда я убил человека. Ее цинизм и недоверие достигли ужасных размеров. Теперь она подозревала во всех смертных грехах Хаш и Дэвиса Тэкери.
Я осклабился, глядя на свое отражение в зеркале в позолоченной раме. Одергивая куртку, я нащупал что-то в кармане. Это оказалось очищенное яблоко, завер-нутое в целлофан и бумагу с логотипом «Фермы Хаш». Я развернул ее и увидел крупные печатные буквы, на-писанные Бэби.
ПЧЕЛЫ СКАЗАЛИ, ЧТО ТВОЕ МЕСТО РЯДОМ С НАМИ. СОГЛАСЕН?
Стоя в гостиной Эдвины, я аккуратно сложил запис-ку Бэби и спрятал в карман, потом развернул яблоко, отрезал кусочек и сунул в рот. Сладкий сок разлился по моему языку. Хаш вырастила это яблоко. Хаш Макгиллен Тэкери, с ударением на Макгиллен. Она удобряла дерево, растила его и, возможно, сорвала это яблоко собственной рукой. А потом она очистила его, вынула сердцевину и отдала своей племяннице, чтобы та завер-нула его и спрятала в моем кармане, как облатку во время причастия…
Бесшумно открылась дверь, и вошла Эдвина. Синее платье-костюм сидело на ней, как на манекене, белоку-рые волосы были уложены волосок к волоску. Ей ис-полнилось пятьдесят пять, и ее окружала крепкая броня. Она прошла через избирательные кампании, сборы пожертвований, политические маневры, сделала карьеру как хозяйка дома. Эту цену она заплатила за то, чтобы стоять рядом с Алом, а не впереди него. Мне не хватало той жизнерадостной Эдвины, с которой я когда-то по-знакомился. Но тогда она еще не знала, что требуется, чтобы выжить при всеобщем внимании.
— Ты никогда не садишься, — заметила она. Глаза у нее покраснели, но это было заметно только при пристальном взгляде. Эдвина никогда не была спор-тивной или изящной, но всегда оставалась сильной.
— Сядь, Николас, — приказала она. — Ради всего святого, должен же хоть кто-то в этой семье делать то, что я говорю!
— Слишком много туали заставляет меня нервни-чать. — Я кивком указал на кресло, обитое зеленоватой тканью со сложным узором.
Эдвина горько улыбнулась и покачала головой.
— Сколько гетеросексуальных армейских офицеров так разбираются в обивочных материалах, как ты?
— Я в отставке. Могу стать декоратором. Мне нужна работа.
— О, нет, Николас, ты никогда по-настоящему не уйдешь в отставку. Ты умрешь, сражаясь за какое-ни-будь доброе дело далеко от дома, пытаясь доказать то, что доказать невозможно. Что, черт возьми, ты пыта-ешься доказать вот этим? — Она указала на подарочную корзину.
— Миссис Тэкери прислала тебе подарок. Мне пле-вать, что ты с этим сделаешь, но ей я скажу, что тебе по-нравилось.
— А она тебе поверит?
— Нет.
— Тогда не стоит беспокоиться. Я ненавижу эту женщину. А она ненавидит меня.
Я кивнул:
— Все ясно. Я хочу знать, что говорит Ал?
— Разумеется, рвет на себе волосы. — Эдвина засто-нала. — Наша беременная дочь в Джорджии и отказы-вается с нами разговаривать. И ты — единственный ис-точник информации, который имеется в нашем распо-ряжении. Так что ты должен сказать, что мне говорить Алу об этих людях, которые увезли мою дочь. Расскажи мне о Дэвисе Тэкери. И о ней, его матери.
Я протянул ей последний кусок яблока.
— Попробуй вот это.
Она нахмурилась, глядя на ломтик с бело-красной мякотью на моей ладони.
— Через час я должна фотографироваться с Органи-зацией женщин-борцов за независимость или с члена-ми Фонда спасения морских моллюсков, или черт знает с кем еще. Я не помню всех мелочей из моего расписа-ния. Но губы у меня уже накрашены. — Она указала на свой четко очерченный рот. — Я не могу есть. Да я к тому же и не голодна.
— Ты хочешь знать, из какого теста сделана Хаш Тэ-кери? Кто она и как живет ее семья? Все ответы в этом, — я кивком указал на яблоко.
Эдвина уставилась на меня:
— Кажется, они основательно промыли тебе мозги.
— Попробуй яблоко.
Эдвина аккуратно откусила крохотный кусочек, по-жевала. Ее глаза вспыхнули, потом превратились в ще-лочки. Она выплюнула изжеванную мякоть на ладонь и выбросила в вазу с белыми розами.
— Что ты хочешь сказать?
— Эти люди очень ответственно относятся к тому, что создают. Они много работают и кажутся честными. Вот что я пытаюсь сказать. А яблоко просто вкусное.
— Моя дочь беременна, она вышла замуж, а мне хо-чется забиться в угол и завыть. Не угощай меня яблока-ми, не говори мне, будто тебя вдруг осенило, что она сделала правильный выбор!
— Эдди считает, что следует зову своего сердца Права она или нет, но вы с Алом нужны ей, чтобы под-держать ее выбор.
— Нет. Она должна приехать к нам. Я долго молчал, потом сказал:
— Она твоя дочь, и она беременна.
Эдвина вцепилась в спинку кресла. Ее глаза увлаж-нились, но губы были крепко сжаты.
— Моя мать не разговаривала со мной в течение двух лет после нашей свадьбы с Алом. Это было ужасно. Мне нелегко и сейчас.
— Тогда почему ты ведешь себя так же по отноше-нию к Эдди?
— Потому что моя мать была права! В свое время. Она была права, утверждая, что я сделала глупый выбор, вышла замуж за человека ниже меня по положению, по-ставила под угрозу мою репутацию и мое будущее. Слава богу, что она ошиблась насчет Ала. Ты думаешь, в то время я понимала ее мудрость? Вовсе нет. Я любила Ала, но мало знала его. Я выходила за него из-за сенти-ментальной романтичности, идеалистических мечта-ний и, честно говоря, из-за радостей секса. Мне просто повезло, что Ал оказался не только добрым человеком и хорошим любовником.
— Эдди твоя дочь, — повторил я. — Ребенку необхо-дима поддержка матери.
— А ты думаешь, я этого не знаю? — Эдвина спрята-ла лицо в ладонях. — Господи, что мне делать? Сказать ей, что она поступает правильно, разрушая свою жизнь?
— Может быть, она ничего не разрушает. Вполне ве-роятно, Дэвис Тэкери стоит того.
— Да неужели? Пока что он продемонстрировал только способность уложить в постель самую рассуди-тельную молодую женщину планеты и сделать ей ребен-ка. И она ему это позволила. Моя дочь, с которой я го-ворила о контроле над рождаемостью с того самого мо-мента, как она достаточно подросла, чтобы понять все! Я водила ее в клинику, где ей все показали на анатоми-чески идентичных куклах. Моя дочь, которая в двенад-цать лет искренне пришла к философскому выводу о том, что девственность и целомудрие можно и нужно защищать. Какой-то юнец оказался настолько ловким и хитрым, что сумел заставить ее отказаться от основных ценностей нашей семьи, наших друзей, окружающих нас людей. Какой-то выскочка с фермы смог сбить с толку мою… — ее голос задрожал, — мою девочку, такую благоразумную, и разрушить ее будущее, которое так много для нее значило…
— Оно много значило для тебя, — поправил я. — Если ты сейчас перестанешь общаться с Эдди, ты об этом пожалеешь. Ты будешь не права.
— Нет. Она вернется домой. Ты увидишь. На моих условиях.
— А что собирается делать Ал?
— Мы это обсуждаем. Я уже сказала тебе, что он до-верил мне разбираться с этой ситуацией.
Я подумал: «И это человек, нашедший меня в мек-сиканской больнице, когда мне было четырнадцать? И это человек, который привез меня к себе домой и сде-лал все, чтобы я почувствовал себя своим? Эдвина лжет. Он никогда не оставит дочь в беде».
— То есть ты хочешь сказать, что Ал зол на тебя, как черт?
Эдвина выбросила вперед палец с длинным наманикюренным ногтем, напоминающим коготь хищной птицы.
— Он не был в тот день в парке, когда мы едва не… Когда ты… Эдди — моя дочь, и я не могу забыть… — голос Эдвины прервался, и ей пришлось несколько раз глотнуть, чтобы взять себя в руки. — Черт побери, Ни-колас, она же согласилась с тем, что ее жизнь не должна пройти впустую! Мы договорились о том, что она подо-ждет с браком и детьми, пока не займет место в отделе по связям с общественностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34