У тебя карандаш и бумага есть под рукой? Только ради всего святого, никому ни единого слова. Никому, слышишь! Запрещаю публиковать до моего разрешения. А теперь пиши. Я хочу, чтобы ты поехал и выяснил...
«Инспектору Ричарду Квину
Филипп Моргаус, адвокат
Уважаемый инспектор Квин!
Пишу это письмо по настоятельной просьбе мистера Эллери Квина, с которым я беседовал по телефону сегодня утром.Мистер Квин сообщил мне, что ему стали известны некоторые личные секреты Абби Дурн, о которых полиция не знала. Он услышал их вчера от доктора Джона Минчена.
Поскольку секрет открыт, у меня нет более причины уклоняться от ответов. Пользуюсь случаем, чтобы объяснить то, что оставалось непонятным или неясным во взаимоотношениях Даннинга и Фуллер.
Прежде чем продолжать, разрешите информировать Вас о заверении, полученном сегодня утром от мистера Квина. Он обещал, что будут приняты все необходимые меры, чтобы сведения об истинных родителях Гульды Дурн не были переданы гласности и даже, если это возможно, не были зафиксированы в картотеках полиции.
Документы, которые следовало уничтожить согласно завещанию миссис Дурн, были, по существу, ее личным дневником, который она вела в течение года до событий, описанных ниже, и который она продолжала вести затем аккуратно пять лет подряд без перерыва.
Мистер Эллери Квин проницательно догадался, что в понедельник я превысил свои полномочия, когда вместо того, чтобы уничтожить конверт, не распечатывая, как это требовала этика закона, я открыл его и прочитал содержимое.
Уважаемый инспектор Квин, я давно занимаюсь адвокатской практикой. И, как мне кажется, не пачкаю безукоризненную репутацию отца, особенно когда это касалось миссис Дурн, не только нашей клиентки, но и друга. Я всегда ревностно защищал ее инте-рессы. Если бы миссис Дурн умерла естественной смертью, я никогда бы не пренебрег ее доверием. Но ее убили. И тот факт, что я собирался и все еще собираюсь жениться на мисс Дурн, с полного согласия ее покойной приемной матери, по существу, делает меня членом семьи Дурн. Все это дало мне повод открыть конверт и ознакомиться с его содержимым.
Если бы я передал конверт в полицию, не открывая его, личные тайны ряда лиц, совершенно не имеющих отношения к убийству, были бы разглашены. Вот почему я сам вскрыл конверт больше как член семьи, чем адвокат. Хочу оговориться, что, если бы в документах оказалось что-либо относящееся к убийству, я их передал бы немедленно в ваши руки.
Но когда, читая дневник, я обнаружил страшную тайну, касающуюся рождения Гульды, у меня не осталось выбора, и я надеюсь, инспектор, вы меня поймете и не станете обвинять в том, что я утаил информацию и уничтожил дневник. Я это сделал не ради себя. Этот позор для меня ничего не значит. Но подумайте сами, что бы это значило для такой безупречной девушки, как Гульда, если бы весь свет узнал, что она незаконнорожденный ребенок ее собственной экономки.
Есть еще одно обстоятельство в этой связи, которое можно проверить, ознакомившись с завещанием, находящимся в настоящее время на утверждении в суде. Это то, что Гульда наследует основную часть состояния Дурн, без всяких оговорок, независимо от ее рождения или отцовства, а именно, как законная дочь Абби Дурн, каковой она является. Ее происхождение никоим образом не может влиять на долю наследства, которую ей полагается получить по завещанию. Следовательно, мое стремление скрыть эту постыдную историю не может быть истолковано как проявление корысти. Это можно было бы приписать мне в том случае, если бы право наследования Гульды зависело от того, является ли она кровной родственницей покойной.
Мистер Квин правильно полагал, что Абби Дурн и Сарра Фуллер беспрерывно ссорились в связи с наличием тайны рождения Гульды. В дневнике ясно сказано, что Сарра жалела о состоявшейся сделке и постоянно угрожала рассказать об этом, если девушка не будет ей возвращена. С годами Абби стала относиться к Гульде с искренней материнской любовью. Она очень боялась, что Сарра откроет перед высшим светом всю историю. Это удерживало Абби от увольнения этой, теперь средних лет женщины, к тому же фанатички, состоявшей у нее на службе.
После того, как миссис Дурн умерла, я конфиденциально беседовал с Саррой фуллер. Она дала категорическое заверение не раскрывать тайны. Это обусловлено тем, что Абби — объект ее ненависти — мертва. Во-вторых, я ей нравлюсь по известным мне причинам, и она благословляет мой брак с Гульдой. Можно также рассчитывать и на молчание мистера Даннинга. Он будет молчать из корыстных соображений, ибо его карьера и репутация зависят от этого.
Мистеру Эллери Квину нетрудно было догадаться, что именно все это заставило Сарру искать встречи с доктором Даннингом в разное время за последние несколько дней. Как ни странно, она зла против него не таит. Дикие причуды, сумасшедшая женщина! Вчера Сарра мне сказала, что обдумала вопрос со всех сторон. С гордостью мученицы она заявила, что согласилась с Даннингом оставить девушку в покое, разрешить ей жить самостоятельно и считать себя дочерью Дурн.
Дневник раскрыл еще одно важное обстоятельство — участие доктора Жаннэ в этой тайне. Как вы, наверное, себе представляете, доктор Жаннэ был другом миссис Дурн, пользовавшимся ее постоянным доверием. Он был одним из немногих, знавших правду о рождении Гульды. Легкомысленный поступок доктора Даннинга в молодости не повлиял на отношение к нему доктора Жаннэ. Об этом в дневнике подробно говорится. Он просто считал, что можно простить Даннингу ошибку молодости. Жаннэ часто упрекал Сарру за стремление вызвать скандал, за то, что она была готова разрушить жизнь Гульды лишь ради удовлетворения своего собственного разгневанного инстинкта матери. Странно, не правда ли? Возможно, что либеральное отношение к Даннингу объясняется его искренним преклонением перед профессиональными способностями последнего и его собственными светскими взглядами и поведением. В полном смысле слова доктор Жаннэ был другом миссис Дурн. Он оправдывал каждое ее действие, никогда не было ни малейшего намека на недружелюбие между ними или малейшее недоверие.
Прошу простить меня, что повторяю просьбу сохранить это письмо в тайне. Прошу об этом не ради себя, а ради Гульды. Думаю( что это Вам ясно. Она для меня все на свете, ради нее я живу.
Искренне Ваш Филипп Моргаус.
P. S. Я был бы Вам очень признателен, если бы Вы уничтожили это письмо, напечатанное в единственном экземпляре.»
В эту спокойную пятницу, которую позже инспектор Квин не раз вспоминал, произошло единственное событие — в 18.30 Эллери позвонил по телефону.
Его поведение за последние 24 часа неузнаваемо изменилось. Он больше не нервничал, не шагал по комнате с неутомимой энергией, которая была характерна для всех его действий во время предыдущих беспокойных дней.
Весь день в пятницу он сидел у окна в гостиной и читал. Затем печатал на своей громыхающей пишущей машинке. Инспектор Квин, забежавший домой во время обеденного перерыва, заглянул через плечо сына и увидел, что тот пишет детективный роман. Именно тот, который он начал много месяцев назад и который был заброшен вот уже несколько недель.
Старик проворчал что-то, незаметно скрыв улыбку в усах. Это был хороший знак. Уже много месяцев он не наблюдал у сына такого спокойного вида.
Телефонный звонок, имевший важные последствия, прозвучал вечером, когда инспектор входил в квартиру после еще одного бесплодного дня. Морщины отчаяния еще больше старили его
лицо. Но они внезапно исчезли, а лицо вытянулось, когда он услышал голос Эллери из спальни.
Это был возбужденный голос, свежий и радостный. Инспектор тихо закрыл дверь в прихожую и стал слушать.
— Пит! Где ты? Замечательно, замечательно. Трудно было? Ну что ж, бывает... Молодец! Документ получил? Прекрасно! Береги его, как свою жизнь. Да нет. Сними копию и передай мне, как только вернешься в город. Да, можно в три часа утра. Я буду ждать. Хорошо. Не задерживайся.
Инспектор услышал стук положенной на рычаг трубки и вслед за ним крик Эллери:
— Джуна, дело в шляпе!
— Что в шляпе? — спросил старик, как только Эллери вбежал в гостиную.
— О, отец! — Эллери схватил руку отца и крепко ее пожал. — Наше дело завершено. Конец! Пит Харпер поставил точку.
— Пит Харпер? А почему ты не поручил заняться этой работой моим ребятам?
— Полно, отец, — усмехнулся Эллери, усаживая старика в кресло. — Кому, как не тебе, лучше знать, что это деликатный вопрос. Была на то причина... У меня возникла догадка, и к ее проверке я не хотел подключать официальных лиц. >Пит отлично справился. А если бы получилась накладка, пришлось бы давать длинные объяснения. Теперь все закончено, остались лишь аплодисменты. Сегодня ночью Пит вернется и передаст мне интересный документ. Но еще чуточку терпения!
В субботу Эллери пригласил ближайших помощников отца домой на совещание. Его планы были окутаны туманом. Правда, вечером в пятницу он поделился с отцом кое-какими соображениями, но они решили во время совещания не говорить об этом ни слова. Они также условились не упоминать и о приходе к ним Пита Харпера.
Инспектор не знал подробностей ночного визита репортера. Он беспокойно ворочался в кровати, когда Эллери, надев халат и тапочки, впустил Харпера в дом. Инспектор не мог слышать, как Эллери, дав ему выпить хорошую порцию виски и протянув пачку сигарет, получил от него небольшой хрустящий лист бумаги.
Итак, в субботу инспектор Квин и Эллери пригласили на обед окружного прокурора Самсона и сержанта Вели. Гостей с усердием обслуживал Джуна.Глаза Самсона остановились на Эллери. Он хотел побыстрее выяснить причину приглашения.
— Пейте ваш кофе, уважаемый прокурор, — улыбнулся Эллери. Затем он повернулся к сержанту Вели.
— Вы получили донесение о контактах Кнейзела за последние дни?
— Да. — Великан кинул бумагу через стол.
— Это была захватывающая охота, — произнес Эллери. — Давно я так по-настоящему не развлекался. — Он рассмеялся. — Пока я не буду называть убийцу. Некоторые мои выводы слишком смелы. Поэтому было бы желательно сначала услышать, что отец или вы, Самсон, или вы, Вели, о них думаете... Давайте посмотрим, что у нас получено при расследовании убийства Абби Дурн. Мы нашли две необычайно важные улики — пару белых парусиновых туфель и белые брюки.
— И каково же значение этих улик? — проворчал Самсон. — Я согласен, что они могут представить некоторый интерес, но чтобы основать на них целый судебный процесс...
— Прошу обратить внимание на следующие детали. В найденной паре туфель имеются три примечательные особенности: порванный шнурок, лейкопластырь на шнурке и завернутые в носки языки. Напрашивается элементарное объяснение: порванный шнурок
означает случайность, лейкопластырь — ремонт. А что означают прижатые языки?
Самсон сильно наморщил лоб. Вели казался растерянным. Инспектор сосредоточенно слушал.
— Нет ответа? Вы не видите логики? — Эллери вздохнул. — Ну ладно. Оставим это. Только я добавлю, что именно особенности туфель дали первый и в своем роде самый важный толчок к разгадке.
— Неужели? — спросил Вели. — Вы хотите уверить меня, мистер Квин, что вы уже тогда знали, кто совершил убийство?
— Вели, Вели, прямая и наивная душа! Я ничего подобного не утверждаю. Но в процессе размышления над особенностями туфель и брюк поле моих подозрений сузилось до обнадеживающей степени. Что касается брюк,' вы, наверное, обратили внимание, насколько изобличающими были складки выше колен.
— Ясно, что настоящий хозяин брюк, — устало сказал инспектор, — был выше ростом, чем убийца. Это. заставило его укоротить брюки. Более ничего разоблачающего в брюках я не вижу.
Самсон с раздражением откусил кончик сигары.
— Я, наверное, самый отпетый болван в мире, — сказал он. — Пока я совсем не понимаю, что дают нам эти предметы.
— Вот несчастье, — пробормотал Эллери. —Тогда давайте перейдем ко второму убийству. Посмотрим, почему наш горько оплакиваемый друг и добрый доктор был так поспешно отправлен на тот свет. Тут опять разрешите мне быть конкретным. Хочу обратить ваше внимание на состояние, в котором находился Жаннэ, когда его нашли мертвым.
— Состояние? — Самсон был озадачен.
— Да. Разоблачающее убийцу обстоятельство было написано на мертвом лице Жаннэ. Вы помните, что он был убит явно во время работы над рукописью «Врожденная аллергия». Выражение его лица было таким спокойным, словно он умер во время сна. Ни малейшего удивления, ужаса, никакого страха перед смертью. Теперь рассмотрим это в сочетании с ударом, который его оглушил, и характерным положением тела. Эти обстоятельства дают основания для конкретных выводов. Ситуация стала еще более обнадеживающей, когда появилась вторая улика.
— Меня почему-то это не увлекает, — сказал Самсон, находившийся в плохом настроении.
— Напрасно, сэр, — Эллери улыбнулся. — Теперь о второй улике... Это чудо! Вот вам и судьба, господа. Сообщение доктора Минчена, что он убрал шкаф с историями болезней, собранными Жаннэ, оказалось лучом света, достаточным, чтобы построить доказательство. А как красиво, как тонко вс взаимосвязано! И как я был близок к тому, чтобы вообще пропустить это из-за слишком развитого чувства собственности у Минчена! Если бы второе преступление не было совершено, убийца миссис Дурн остался бы безнаказанным, вышел бы сухим из воды. Другими словами, если бы Жаннэ не ушел на тот свет, как это случилось, я бы и.сегодня продолжал оставаться бессильным. Только отгадав загадку смерти Жаннэ, я смог распутать потрясающее убийство миссис Дурн.
Инспектор Квин погрузил пальцы в табакерку.
— Боюсь, что я такой же тупой, каким считает себя наш друг Генри, — сказал он. —Объясни же, каково значение этого шкафа. Каким образом шкаф разоблачает убийцу?
Эллери вскочил и подбежал к телефону.
— Должен признаться, что мой пульс сейчас далек от нормального— я беру на себя большую ответственность. Но я задумал преподнести вам эффектный сюрприз. Одевайтесь, господа, а я пока позвоню в оольницу.
Присутствующие недоверчиво покачали головами, когда Эллери звонил. Они слышали, как он говорил:
— Доктор Минчен? Джон, это ты? Говорит Эллери Квин. Я собираюсь провести маленький лабораторный эксперимент. Мне необходима твоя помощь. Прекрасно. Прикажи вернуть шкаф с историями болезней, собранными Жаннэ, и проследи, чтобы его поставили на прежнее место. Тебе все ясно?.. Да, сейчас. Я выезжаю немедленно в сопровождении маленькой, но изысканной компании друзей. Мы .быстро — одна нога здесь, другая — у тебя.
Доктор Минчен сгорал от любопытства. С бледным лицом он ждал гостей у дверей кабинета доктора Жаннэ. Рядом с ним стоял флегматичный полицейский. Эллери не заставил себя долго ждать. Его сопровождали инспектор Квин, окружной прокурор Самсон, сержант Вели и, что самое невероятное, возбужденный Джуна.
Эллери пригласил всех в кабинет, бесцеремонно оттолкнув полицейского. Минчен, уставший от своих забот, удивленно смотрел на друга.Эллери схватил его за плечи.
— Джон, нашу беседу надо застенографировать. Кого можно пригласить? О да, медсестру, помощницу доктора Жаннэ, Люси Прайс. Будь добр, вызови ее.
Он шагнул в кабинет, а Минчен поспешно удалился. Инспектор, заложив руки за спину, стоял посреди комнаты.
— А что будет дальше, господин режиссер? — спросил он спокойно.
Эллери взглянул в угол за письменным столом покойного хирурга. Теперь там стоял зеленый стальной шкаф. Он располагался поперек угла, параллельно письменному столу.
— Вели, — спросил Эллери, — мне помнится, что вы единственный из нас, кто заходил в эту комнату до убийства доктора Жаннэ. Помните, это было во время предварительного расследования убийства миссис Дурн? Вы сюда приходили, чтобы обыскать кабинет доктора Жаннэ и найти его записную книжку. Это было связано с розысками Свенсона.
— Совершенно верно, мистер Квин.
— Вы видели этот шкаф?
— Конечно, это моя обязанность, мистер Квин. Я даже попытался открыть ящики. Я думал, что записная книжка могла находиться в шкафчике, но он был заперт на ключ. Я об этом тогда ничего не говорил. На ящиках шкафа были этикетки с перечислением содержимого каждого из них. Они и сейчас находятся в том же положении.
— Вполне естественно. — Эллери прикурил, щелкнув зажигалкой. — Шкаф стоял, как стоит сейчас?
- Да.
— Были ли углы письменного стола так близки к стене, как сейчас?
— Стол стоял именно так, мистер Квин. Я помню, что его углы находились очень близко от стены, особенно с одной стороны. Я мог пройти за письменный стол только со стороны окна и то еле протискивался.
— Прекрасно, все совпадает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21