Взгляд его приобрел озабоченно-задумчивое выражение. Стоял он там довольно долго, но потом вернулся, удовлетворенно напевая себе под нос загадочный рефрен: «Делайте деньги, делайте деньги, делайте больше денег…» Он достал из кармана мобильник, набрал номер.
— Виталя? — заорал он в трубку так, что Даниил невольно вздрогнул. — Я тут видел это местечко… Нормалек… Конечно, я бы побольше хотел сад… Да хрен с ним, все равно вырубать будем. Нет, ну нам-то на фиг нужно? Ладно, поговорим… Да, я сейчас домой… Подъезжай… Только пива купи.
«Куда ему пива-то? — удивился Даниил. — Он и так с трудом в себя пришел…»
— Ну, поехали, — добродушно улыбнулся Константин Альбертович. — Ты, кстати, где работаешь-то?
— С компьютерами, — нехотя отозвался Даниил.
— Прямо юный гений, — хохотнул Константин Альбертович. — Во всем разбираешься… Денег много платят?
— Нет, — честно признался Даниил. — Чего бы я тогда с вашей тачкой возился?
— Слушай, а давай ко мне… Шофером. Я тебе много буду платить… Чего ты с этими компьютерами будешь всю жизнь возиться?
«Наверное, он считает, что всю жизнь возить пьяного „адмирала“ перспектива более заманчивая», — подумал Даниил. Он только покачал головой и коротко сказал:
— Нет. Меня компьютеры устраивают… Да и машины я, в принципе, люблю…
«А еще, — хотел добавить он, — я люблю свободу… И черт вас всех побери, нет у меня желания становиться чьим-то верным рабом… Разве что…»
Он посмотрел в сторону сада. Словно надеялся увидеть там, между темнеющих деревьев, тонкую фигурку.
Но мысль, которая поразила его своей смелостью, тут же выбросил из головы.
Еще одно жизненное наблюдение гласило — никогда не раскатывай губы раньше времени… Тем более что ты и сам не уверен, увидишь ли ее еще хотя бы раз в своей жизни.
* * *
Звонок в дверь заставил Анну очнуться. Она и сама не заметила, как заснула в кресле, перестав различать время. Пространство…
Ей даже показалось, что уже утро. Чашка с недопитым и остывшим кофе стояла на столике. Она сделала глоток и пошла открывать.
— Привет, — удивилась она, увидев на пороге Бейза.
Она его не видела давно. Он изменился… На висках и в бороде поблескивали седые ниточки, делая его похожим на ветхозаветного пророка.
Теплая волна нежности заполнила ее сердце. Она обняла его и прошептала:
— Прости, Бейз… Я никак не могла к тебе выбраться…
— Да не хотела, — сказал он насмешливо. — Сама себе и мешала…
— Предположим…
— А ведь это глупо, Мышка, — ласково сказал он. — Боль делится. Тогда становится легче…
— Но я…
— Но ты ею живешь…
Он вздохнул и погладил ее по голове. От этого жеста Анна словно снова превратилась в девочку. В маленькую девочку, заблудившуюся в темном лесу.
— Чаем напоишь? — поинтересовался Бейз.
— Конечно. Могу даже кофе.
— Нет, Мышь. Сердце пошаливает… Чаем обойдусь… Она поставила чайник и вернулась.
— Ты видел Ирку? Майка? Он ограничился кивком.
— Как они?
— Мечутся… Ничем тебя не лучше. Ирка замуж ходит. Наверное, уже в пятый раз туда отправилась… Майк… Это вообще отдельный разговор. Он вроде в мафию подался. Так что ты у нас самая спокойная…
— Подожди, Майк — в мафию? — Она засмеялась.
— А у него такой апломб народился… Дочитался своего Кастанеду. Решил зло разрушать изнутри. Познакомился там с каким-то «крестным отцом», сдружился с ним и пришел в восторг. Говорит, чудный малый… Душка. Даже меня хотел познакомить с ним. А я ему присоветовал Ирку — хоть в шестой раз замуж выйдет, может, к ней спокойствие придет. В виде мафии…
Он рассмеялся.
— Ты-то как? — поинтересовался он. — Все с Олегом?
— Бейз, я не с Олегом… Я с детьми, — тихо сказала она. — С отцом Алексеем… Мне Олег тоже не нравится. Странный он, как будто и трезвым не бывает. И все время от него ждешь чего-то плохого, может, из-за его странного взгляда?
Там бесы, в его взгляде… — проворчал Бейз. — Я его тут недавно видел. С отъявленными мерзавцами. Сделал вид, что меня не знает. Будь поосторожнее, Мышь. Я бы тебя вообще оттуда забрал. Что-то там затевается…
— Бейз, я же тебе сказала — там дети… И я, кстати, ничего такого не ощущаю… Он ведет себя как обычно. Даже с отцом Алексеем меньше стал ругаться…
— Мышь, ты ребенок, — проговорил Бейз. — С одной стороны, ты права; быть как дети — сам Господь велел… А с другой… Ударам ты открыта. Я найду тебе работу. Тоже с детьми…
— Бейз, — тихо сказала Анна. — Ты не заметил, что я уже выросла. Мне не нужны другие дети. Мне эти нужны… Я за них перед Богом отвечаю. И Олег меня не трогает. Мало ли на свете людей с раздвоенными взглядами? Может, у него глаза больные…
— Душа у него больная…
— Нет, это у нас с тобой, у Ирки, у Майка… Это у нас всех больные души. Нас тогда оглушили, вот мы и ждем теперь новой беды. Постоянно ждем.
— Так время такое…
Нет, Бейз! Время, конечно, странное, как серый день, без лучика солнца… Вроде небо тучами завешено, чтобы Господь посмотреть не мог… Но и в странное время надо суметь оставаться собой. Может, это трудно, только ты же знаешь — Господь не даст человеку ноши больше, чем тот понести сможет — Значит, Он в нас верит. И мы эту ношу обязаны донести. А как мы ее несем — это наше дело… — Она замолчала. Потом, когда поняла, что не все еще вырвались на волю слова, а он словно понял это, продолжила: — Это мое самооправдание, Бейз. Когда я с больными детьми, я чувствую себя человеком. Или вот — благотворительные обеды… Приходят старики, бомжи, беженцы… И я наливаю им эти тарелки, ставлю на стол и гляжу на них. На их лица гляжу… Да, Бейз, среди них есть ужасные лица. Но они от своего несчастья такими стали. Мне из них больше всего стариков жаль. И я знаю — это же не просто тарелка, этакая «вдовья лепта»… Это мое прикосновение к Божьей руке. Это мой протест против глупости, окружающей нас все больше, все плотнее… Пока я это делаю, покаты что-то делаешь, они не могут подчинить этот мир себе до конца. Потому что, когда Сатана говорит Богу: «Посмотри-ка, все люди на моей стороне… Отдай-ка мне их во владение», Бог отвечает ему: «Ну, как же это — все? А вон видишь того священника? Он на Моей стороне… А вот глупая Мышка, которая тоже на Моей стороне…» И еще находит людей, которые тоже на Его стороне. И Сатана уходит ни с чем. Ты же знаешь, Бейз, не маленький! Армагеддон — это не битва при Трафальгаре. Это уже происходит, и если мы начнем бежать, прятаться… Что же тогда?
— Тебе надо быть священником, — засмеялся Бейз. — Тебе, а не мне…
— Я женщина. Каждому свое дело. Просто я так понимаю. И это помогает мне держаться.
— Кстати, женщина… Не пора ли нам вспомнить о чае?
— Хорошо, батюшка, — проговорила Анна, слегка наклонив голову. В уголках глаз сверкнула лукавая улыбка. — Чай сейчас принесу…
Он остался один. В углу стоял образ. Старинная икона, которую он помнил с того момента, когда она тут оказалась. Мышке подарила ее крестная дочь. Она тогда была вся черная… И вот чудо — Бейз теперь видел, как она на глазах становилась светлее. Он замер. Когда вернулась Анна, он поинтересовался:
— Ты ее отреставрировала?
— Нет, — улыбнулась Анна. — Она сама себя отреставрировала. Ну, батюшка, вы даете… Разве не знаете, что лики святые от молитв просветляются сами? Или вы язычник?
Он засмеялся:
— Девочка моя, а вы разве не знаете, что хамить священникам нехорошо?
— Первое — я и не хамила… А во-вторых… — Она серьезно посмотрела на него, прикасаясь к руке. — Мне ведь иногда бывает нужен именно Бейз. А не отец Василий… Давай ты будешь сейчас Бейзом.
— Могла бы тогда приходить почаще, — проворчал он, чтобы скрыть от нее нежность. — А то вроде Бейз нужен, да все мимо гуляем. Бейзу будто Мышка никогда не бывает нужна.
— Я буду, — пообещала Анна. — Я обязательно буду приходить к тебе…
Они разговаривали долго и много — обо всем на свете… О том, что по радио теперь можно услышать «Лестницу на небеса». Правда, Бейз тут же поправил — все-таки реже, чем Бритни Спирс. Реже, чем Пугачеву. Реже, чем всяких обалдуев… Но Анна настаивала на своем, потому что раньше-то и этого не было. А потом они говорили еще о чем-то, обходя только одну тему. Кинга. Словно боялись оба снова окунуться туда, в этот беспросветный мрак. Когда им обоим казалось, что зло победило и никогда им уже не быть счастливыми…
— Знаешь, — сказала Анна, — я такая глупая… У одной моей знакомой иконы мироточат… А у меня нет. Я даже ей позавидовала. Пришлось каяться… А отец Алексей посмотрел на меня и спрашивает: «Ты хочешь, чтобы у тебя иконы не светлели, а плакали?» И я поняла — не хочу… Пусть лучше светлеют…
— Ты и правда ребенок, — сказал Бейз. — Похоже, повзрослеть уже не успеешь… Чего там времени осталось?
— Может, я долгожительница, — надула губы Анна. — Может, я намереваюсь до ста двадцати лет тут тусоваться…
— Все равно не повзрослеешь, — засмеялся Бейз. — И слава Богу… Не надо тебе взрослеть.
Он обнял ее на прощание, долго стоял, словно пытался защитить от чего-то неведомого, темного, что было так близко… «Господи, — прошептал он одними губами, глядя на ту самую икону. — Я знаю, что Ты ее любишь… Пошли же ей хотя бы горсточку счастья…»
— Все, радость моя, — проговорил он, с явным сожалением выпуская ее из рук. — Помни свое обещание… Не забывай старика Бейза, он тоже в тебе нуждается…
Она осталась одна, но теперь ее одиночество было разбито. Она даже продолжала чувствовать его присутствие — и присутствие Кинга. Словно Бейз приходил с ним, просто Кинг все это время молчал, наблюдая за их разговором насмешливыми, ласковыми зеленоватыми глазами. Она вышла на балкон, чтобы проводить Бейза. Знала, что он непременно обернется, и она ему помашет.
Так она и сделала.
Он помахал ей в ответ, послал воздушный поцелуй и почти бегом бросился к подошедшему трамваю.
А она осталась, наслаждаясь последним теплым вечером. Стояла, прислонившись к каменной стене, высоко задрав голову, точно пытаясь рассмотреть там лестницу.
«Что я, в самом деле, — подумала она. — Я ее с тех пор и не видела ни разу… Может, это и в самом деле был общественный глюк? А может быть, именно такой бывает смерть… Получается, теперь она далеко. Так что я и в самом деле стану долгожительницей…»
Откуда-то из комнаты доносился голос Гребенщикова. «Вот, — подумала Мышка, — а Бейз говорит, что по радио только попсу передают…»
Песня была грустная, но Анна ее все равно любила. «А там вместо воды — Монгол Шуудан», — подпела она. И повторила тихо про себя — вот и вышло бы каждому по делам его, если б не свет этой чистой звезды…
И ей захотелось расплакаться. Потому что — вот странность! — очень много песен было про нее. И эта — тоже…
Она так стояла долго, вслушиваясь в тихие слова, и тоже просила волков и ворон прикрыть ее, потому что надо же было дойти хоть кому-то до чистой звезды. А на небе и в самом деле зажигались звезды, одна за другой, и ей даже показалось, что их слишком много для города. Потом она вспомнила — ведь теперь сентябрь, время звездное.
Всему можно было, к сожалению, найти объяснение.
Она вздохнула, когда кончилась песня, и ее сменила другая, попсово-разухабистая, словно и там, на радио, происходил собственный маленький Армагеддон. Надо бы выключить, подумала она, сделала шаг с балкона и замерла, боясь поверить собственным глазам.
* * *
Когда Даниил поставил машину и запер гараж, ему хотелось запеть от счастья.
Можно было наконец-то вздохнуть полной грудью. «Почему, — подумал он, — шагая по дороге, с некоторыми людьми так неприятно находиться рядом? Вроде типичный такой дядька с примитивными мыслями… Таких же много. Получается, если мне когда-нибудь придется вращаться в их обществе, я сдохну от невыносимой тоски».
Он сам не заметил, как дошел до этого дома. И удивился. Точно ноги принесли его сюда сами. Он просто вспомнил — это вот мой дом… Квартиру он не знал. Просто остановился, задрал голову, пытаясь угадать ее окно. И ощутил, как уходит из сердца эта тошнотворная тяжесть, а на ее место приходит легкость и что-то еще, похожее на щемящую нежность. Он чувствовал ее, даже не видя. И этого было достаточно…
Он бы так простоял целую ночь. Растаял бы в ее дыхании, зная, что это так все глупо, ведь она его никогда не полюбит. Сколько между ними границ? Как их перейти? Он-то готов перемахнуть все эти границы одним прыжком! А она?
— Глупости, — прошептал Даниил. — Это так глупо…
Он заставил себя пойти прочь. Но больше всего на свете ему хотелось остаться, и чем дальше уводили его шаги, тем отчаяннее хотелось вернуться. И с каждым шагом он снова все больше и больше чувствовал ледяную тоску в груди, словно теперь он снова был рядом с темным Константином Альбертовичем. Не с ней…
* * *
Она не смела поверить собственным глазам. Он там стоял. Высоко задрав голову, как тогда…
— Кинг, — выдохнула она едва слышно. — Кинг…
Ей хотелось крикнуть, позвать его, но она боялась, что он растает. Она где-то про это читала — призраки не любят, когда их зовут. «Слова — это смерть…»
Поэтому она боялась даже пошевелиться, обнаружить свое присутствие.
Она же не могла обмануться сейчас — это была его фигура. Тонкая, мальчишеская — она невольно усмехнулась, снова вспомнив, что вот настало время, когда она стала его старше… Теперь он ей кажется мальчишкой.
Это его волосы, его манера держать руки в карманах джинсов… Это он.
Как в тот вечер…
Она вспомнила — он точно так же стоял, и она точно так же не верила, что это он. И потом она ведь побежала за ним, только опоздала…
Теперь — нет, нет, нет, заметалась она, — теперь он точно так же повернулся и пошел вдоль дороги, слегка наклонив голову.
И ей захотелось броситься за ним, — не важно, куда он сейчас направляется. В небытие? Все равно. Вдвоем там будет лучше. Им вообще вдвоем будет лучше везде…
Мышка бросилась к двери, распахнула ее настежь и услышала внизу голоса. Говорили о каких-то продуктах, которые можно купить дешевле на оптовом рынке.
Она вернулась. Закрыла дверь. Устало опустив руки, сидела так некоторое время, чувствуя, как уходит ощущение чуда… Не может этого быть. Мертвые не возвращаются. И хотя тут же услышала внутри себя «у Бога мертвых нет…», она уже успела вернуться на землю и пробормотала едва слышно:
— Глупости… Это все глупости. Ничего нет. Даже лестницы на небеса… А если ее нет, как тогда он мог сюда спуститься?
Глава 3
ВОЗВРАЩЕНИЕ
День у Анны начался прескверно. Для неприятностей хватило бы и посещения базара, право… Но куда деться, если в холодильнике совсем пусто, и кончился кофе, да и сигареты вот-вот…
Анна не выносила это мельтешение и снование множества людей, иногда даже физически ощущая, как ей плохо. В принципе, надо было относиться к этому философски, поскольку ей ведь тоже нужны продукты и, желательно, подешевле.
Сразу же вспомнился вчерашний разговор на лестнице, а следом — странное видение мальчишеской фигуры под балконом, и даже как будто стало легче…
Она купила кофе, сигареты, еще какую-то рыбу и уже собиралась на трамвай, как вдруг оказалась стиснутой с нескольких сторон — и удивилась почему. Она даже чуть не выругалась, повинуясь воле толпы, но вовремя удержалась — ну да, это глупо, стискивать ее, когда вокруг полно места, но почему она-то должна поддаваться этому всеобщему раздражению друг другом?
Выбравшись из вертепа, она остановилась, чтобы вздохнуть наконец-то свободно и спокойно. Вспомнила, что надо еще все-таки купить масла, полезла в сумку и…
Кошелька там не было. Сумка было бессовестно раскрыта и усмехалась ей навстречу — нет тут твоих последних двухсот рублей…
Вот…
Она снова остановила себя, хотя раздражение уже с боевой готовностью облеклось в словесную форму да так и рвалось с языка. Теперь ей стало понятно, почему ее так стиснули, и — слава богу — хоть сумка цела осталась. Она слышала, что их режут.
— Останешься без масла, — проворчала она. — Хорошо, что сигареты не сперли… И кофе. Кстати, их даже жаль. Так суетиться из-за жалкой суммы…
Она невесело засмеялась и пошла к трамваю. Впрочем, какой трамвай? Денег-то нет… Объяснять кондуктору, что ее только что ограбили?
— Ничего, пешком дойду, одна остановка всего…
Она мрачно посмотрела на подъехавший трамвай, подумав при этом, что, если бы деньги были, трамвая пришлось бы ждать час, не меньше… А тут, как назло, вот он, приехал… Развернулась и пошла вдоль дороги. Лучше уж она сквером тогда прогуляется. Подышит теплым воздухом и окунется в золото листьев…
Машина остановилась, как раз когда она уже подошла к скверу. Рядом с ней.
«Еще этого не хватало, — возмущенно подумала Анна. — Мало мне неприятностей на сегодняшний день…»
— Девушка, вы бы обернулись…
Она отмахнулась, продолжая идти, только шаг убыстрила…
— Сударыня!
«Что за назойливый тип?»
— Эй… Сударыня, обернитесь! Мышонок, ты меня слышишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
— Виталя? — заорал он в трубку так, что Даниил невольно вздрогнул. — Я тут видел это местечко… Нормалек… Конечно, я бы побольше хотел сад… Да хрен с ним, все равно вырубать будем. Нет, ну нам-то на фиг нужно? Ладно, поговорим… Да, я сейчас домой… Подъезжай… Только пива купи.
«Куда ему пива-то? — удивился Даниил. — Он и так с трудом в себя пришел…»
— Ну, поехали, — добродушно улыбнулся Константин Альбертович. — Ты, кстати, где работаешь-то?
— С компьютерами, — нехотя отозвался Даниил.
— Прямо юный гений, — хохотнул Константин Альбертович. — Во всем разбираешься… Денег много платят?
— Нет, — честно признался Даниил. — Чего бы я тогда с вашей тачкой возился?
— Слушай, а давай ко мне… Шофером. Я тебе много буду платить… Чего ты с этими компьютерами будешь всю жизнь возиться?
«Наверное, он считает, что всю жизнь возить пьяного „адмирала“ перспектива более заманчивая», — подумал Даниил. Он только покачал головой и коротко сказал:
— Нет. Меня компьютеры устраивают… Да и машины я, в принципе, люблю…
«А еще, — хотел добавить он, — я люблю свободу… И черт вас всех побери, нет у меня желания становиться чьим-то верным рабом… Разве что…»
Он посмотрел в сторону сада. Словно надеялся увидеть там, между темнеющих деревьев, тонкую фигурку.
Но мысль, которая поразила его своей смелостью, тут же выбросил из головы.
Еще одно жизненное наблюдение гласило — никогда не раскатывай губы раньше времени… Тем более что ты и сам не уверен, увидишь ли ее еще хотя бы раз в своей жизни.
* * *
Звонок в дверь заставил Анну очнуться. Она и сама не заметила, как заснула в кресле, перестав различать время. Пространство…
Ей даже показалось, что уже утро. Чашка с недопитым и остывшим кофе стояла на столике. Она сделала глоток и пошла открывать.
— Привет, — удивилась она, увидев на пороге Бейза.
Она его не видела давно. Он изменился… На висках и в бороде поблескивали седые ниточки, делая его похожим на ветхозаветного пророка.
Теплая волна нежности заполнила ее сердце. Она обняла его и прошептала:
— Прости, Бейз… Я никак не могла к тебе выбраться…
— Да не хотела, — сказал он насмешливо. — Сама себе и мешала…
— Предположим…
— А ведь это глупо, Мышка, — ласково сказал он. — Боль делится. Тогда становится легче…
— Но я…
— Но ты ею живешь…
Он вздохнул и погладил ее по голове. От этого жеста Анна словно снова превратилась в девочку. В маленькую девочку, заблудившуюся в темном лесу.
— Чаем напоишь? — поинтересовался Бейз.
— Конечно. Могу даже кофе.
— Нет, Мышь. Сердце пошаливает… Чаем обойдусь… Она поставила чайник и вернулась.
— Ты видел Ирку? Майка? Он ограничился кивком.
— Как они?
— Мечутся… Ничем тебя не лучше. Ирка замуж ходит. Наверное, уже в пятый раз туда отправилась… Майк… Это вообще отдельный разговор. Он вроде в мафию подался. Так что ты у нас самая спокойная…
— Подожди, Майк — в мафию? — Она засмеялась.
— А у него такой апломб народился… Дочитался своего Кастанеду. Решил зло разрушать изнутри. Познакомился там с каким-то «крестным отцом», сдружился с ним и пришел в восторг. Говорит, чудный малый… Душка. Даже меня хотел познакомить с ним. А я ему присоветовал Ирку — хоть в шестой раз замуж выйдет, может, к ней спокойствие придет. В виде мафии…
Он рассмеялся.
— Ты-то как? — поинтересовался он. — Все с Олегом?
— Бейз, я не с Олегом… Я с детьми, — тихо сказала она. — С отцом Алексеем… Мне Олег тоже не нравится. Странный он, как будто и трезвым не бывает. И все время от него ждешь чего-то плохого, может, из-за его странного взгляда?
Там бесы, в его взгляде… — проворчал Бейз. — Я его тут недавно видел. С отъявленными мерзавцами. Сделал вид, что меня не знает. Будь поосторожнее, Мышь. Я бы тебя вообще оттуда забрал. Что-то там затевается…
— Бейз, я же тебе сказала — там дети… И я, кстати, ничего такого не ощущаю… Он ведет себя как обычно. Даже с отцом Алексеем меньше стал ругаться…
— Мышь, ты ребенок, — проговорил Бейз. — С одной стороны, ты права; быть как дети — сам Господь велел… А с другой… Ударам ты открыта. Я найду тебе работу. Тоже с детьми…
— Бейз, — тихо сказала Анна. — Ты не заметил, что я уже выросла. Мне не нужны другие дети. Мне эти нужны… Я за них перед Богом отвечаю. И Олег меня не трогает. Мало ли на свете людей с раздвоенными взглядами? Может, у него глаза больные…
— Душа у него больная…
— Нет, это у нас с тобой, у Ирки, у Майка… Это у нас всех больные души. Нас тогда оглушили, вот мы и ждем теперь новой беды. Постоянно ждем.
— Так время такое…
Нет, Бейз! Время, конечно, странное, как серый день, без лучика солнца… Вроде небо тучами завешено, чтобы Господь посмотреть не мог… Но и в странное время надо суметь оставаться собой. Может, это трудно, только ты же знаешь — Господь не даст человеку ноши больше, чем тот понести сможет — Значит, Он в нас верит. И мы эту ношу обязаны донести. А как мы ее несем — это наше дело… — Она замолчала. Потом, когда поняла, что не все еще вырвались на волю слова, а он словно понял это, продолжила: — Это мое самооправдание, Бейз. Когда я с больными детьми, я чувствую себя человеком. Или вот — благотворительные обеды… Приходят старики, бомжи, беженцы… И я наливаю им эти тарелки, ставлю на стол и гляжу на них. На их лица гляжу… Да, Бейз, среди них есть ужасные лица. Но они от своего несчастья такими стали. Мне из них больше всего стариков жаль. И я знаю — это же не просто тарелка, этакая «вдовья лепта»… Это мое прикосновение к Божьей руке. Это мой протест против глупости, окружающей нас все больше, все плотнее… Пока я это делаю, покаты что-то делаешь, они не могут подчинить этот мир себе до конца. Потому что, когда Сатана говорит Богу: «Посмотри-ка, все люди на моей стороне… Отдай-ка мне их во владение», Бог отвечает ему: «Ну, как же это — все? А вон видишь того священника? Он на Моей стороне… А вот глупая Мышка, которая тоже на Моей стороне…» И еще находит людей, которые тоже на Его стороне. И Сатана уходит ни с чем. Ты же знаешь, Бейз, не маленький! Армагеддон — это не битва при Трафальгаре. Это уже происходит, и если мы начнем бежать, прятаться… Что же тогда?
— Тебе надо быть священником, — засмеялся Бейз. — Тебе, а не мне…
— Я женщина. Каждому свое дело. Просто я так понимаю. И это помогает мне держаться.
— Кстати, женщина… Не пора ли нам вспомнить о чае?
— Хорошо, батюшка, — проговорила Анна, слегка наклонив голову. В уголках глаз сверкнула лукавая улыбка. — Чай сейчас принесу…
Он остался один. В углу стоял образ. Старинная икона, которую он помнил с того момента, когда она тут оказалась. Мышке подарила ее крестная дочь. Она тогда была вся черная… И вот чудо — Бейз теперь видел, как она на глазах становилась светлее. Он замер. Когда вернулась Анна, он поинтересовался:
— Ты ее отреставрировала?
— Нет, — улыбнулась Анна. — Она сама себя отреставрировала. Ну, батюшка, вы даете… Разве не знаете, что лики святые от молитв просветляются сами? Или вы язычник?
Он засмеялся:
— Девочка моя, а вы разве не знаете, что хамить священникам нехорошо?
— Первое — я и не хамила… А во-вторых… — Она серьезно посмотрела на него, прикасаясь к руке. — Мне ведь иногда бывает нужен именно Бейз. А не отец Василий… Давай ты будешь сейчас Бейзом.
— Могла бы тогда приходить почаще, — проворчал он, чтобы скрыть от нее нежность. — А то вроде Бейз нужен, да все мимо гуляем. Бейзу будто Мышка никогда не бывает нужна.
— Я буду, — пообещала Анна. — Я обязательно буду приходить к тебе…
Они разговаривали долго и много — обо всем на свете… О том, что по радио теперь можно услышать «Лестницу на небеса». Правда, Бейз тут же поправил — все-таки реже, чем Бритни Спирс. Реже, чем Пугачеву. Реже, чем всяких обалдуев… Но Анна настаивала на своем, потому что раньше-то и этого не было. А потом они говорили еще о чем-то, обходя только одну тему. Кинга. Словно боялись оба снова окунуться туда, в этот беспросветный мрак. Когда им обоим казалось, что зло победило и никогда им уже не быть счастливыми…
— Знаешь, — сказала Анна, — я такая глупая… У одной моей знакомой иконы мироточат… А у меня нет. Я даже ей позавидовала. Пришлось каяться… А отец Алексей посмотрел на меня и спрашивает: «Ты хочешь, чтобы у тебя иконы не светлели, а плакали?» И я поняла — не хочу… Пусть лучше светлеют…
— Ты и правда ребенок, — сказал Бейз. — Похоже, повзрослеть уже не успеешь… Чего там времени осталось?
— Может, я долгожительница, — надула губы Анна. — Может, я намереваюсь до ста двадцати лет тут тусоваться…
— Все равно не повзрослеешь, — засмеялся Бейз. — И слава Богу… Не надо тебе взрослеть.
Он обнял ее на прощание, долго стоял, словно пытался защитить от чего-то неведомого, темного, что было так близко… «Господи, — прошептал он одними губами, глядя на ту самую икону. — Я знаю, что Ты ее любишь… Пошли же ей хотя бы горсточку счастья…»
— Все, радость моя, — проговорил он, с явным сожалением выпуская ее из рук. — Помни свое обещание… Не забывай старика Бейза, он тоже в тебе нуждается…
Она осталась одна, но теперь ее одиночество было разбито. Она даже продолжала чувствовать его присутствие — и присутствие Кинга. Словно Бейз приходил с ним, просто Кинг все это время молчал, наблюдая за их разговором насмешливыми, ласковыми зеленоватыми глазами. Она вышла на балкон, чтобы проводить Бейза. Знала, что он непременно обернется, и она ему помашет.
Так она и сделала.
Он помахал ей в ответ, послал воздушный поцелуй и почти бегом бросился к подошедшему трамваю.
А она осталась, наслаждаясь последним теплым вечером. Стояла, прислонившись к каменной стене, высоко задрав голову, точно пытаясь рассмотреть там лестницу.
«Что я, в самом деле, — подумала она. — Я ее с тех пор и не видела ни разу… Может, это и в самом деле был общественный глюк? А может быть, именно такой бывает смерть… Получается, теперь она далеко. Так что я и в самом деле стану долгожительницей…»
Откуда-то из комнаты доносился голос Гребенщикова. «Вот, — подумала Мышка, — а Бейз говорит, что по радио только попсу передают…»
Песня была грустная, но Анна ее все равно любила. «А там вместо воды — Монгол Шуудан», — подпела она. И повторила тихо про себя — вот и вышло бы каждому по делам его, если б не свет этой чистой звезды…
И ей захотелось расплакаться. Потому что — вот странность! — очень много песен было про нее. И эта — тоже…
Она так стояла долго, вслушиваясь в тихие слова, и тоже просила волков и ворон прикрыть ее, потому что надо же было дойти хоть кому-то до чистой звезды. А на небе и в самом деле зажигались звезды, одна за другой, и ей даже показалось, что их слишком много для города. Потом она вспомнила — ведь теперь сентябрь, время звездное.
Всему можно было, к сожалению, найти объяснение.
Она вздохнула, когда кончилась песня, и ее сменила другая, попсово-разухабистая, словно и там, на радио, происходил собственный маленький Армагеддон. Надо бы выключить, подумала она, сделала шаг с балкона и замерла, боясь поверить собственным глазам.
* * *
Когда Даниил поставил машину и запер гараж, ему хотелось запеть от счастья.
Можно было наконец-то вздохнуть полной грудью. «Почему, — подумал он, — шагая по дороге, с некоторыми людьми так неприятно находиться рядом? Вроде типичный такой дядька с примитивными мыслями… Таких же много. Получается, если мне когда-нибудь придется вращаться в их обществе, я сдохну от невыносимой тоски».
Он сам не заметил, как дошел до этого дома. И удивился. Точно ноги принесли его сюда сами. Он просто вспомнил — это вот мой дом… Квартиру он не знал. Просто остановился, задрал голову, пытаясь угадать ее окно. И ощутил, как уходит из сердца эта тошнотворная тяжесть, а на ее место приходит легкость и что-то еще, похожее на щемящую нежность. Он чувствовал ее, даже не видя. И этого было достаточно…
Он бы так простоял целую ночь. Растаял бы в ее дыхании, зная, что это так все глупо, ведь она его никогда не полюбит. Сколько между ними границ? Как их перейти? Он-то готов перемахнуть все эти границы одним прыжком! А она?
— Глупости, — прошептал Даниил. — Это так глупо…
Он заставил себя пойти прочь. Но больше всего на свете ему хотелось остаться, и чем дальше уводили его шаги, тем отчаяннее хотелось вернуться. И с каждым шагом он снова все больше и больше чувствовал ледяную тоску в груди, словно теперь он снова был рядом с темным Константином Альбертовичем. Не с ней…
* * *
Она не смела поверить собственным глазам. Он там стоял. Высоко задрав голову, как тогда…
— Кинг, — выдохнула она едва слышно. — Кинг…
Ей хотелось крикнуть, позвать его, но она боялась, что он растает. Она где-то про это читала — призраки не любят, когда их зовут. «Слова — это смерть…»
Поэтому она боялась даже пошевелиться, обнаружить свое присутствие.
Она же не могла обмануться сейчас — это была его фигура. Тонкая, мальчишеская — она невольно усмехнулась, снова вспомнив, что вот настало время, когда она стала его старше… Теперь он ей кажется мальчишкой.
Это его волосы, его манера держать руки в карманах джинсов… Это он.
Как в тот вечер…
Она вспомнила — он точно так же стоял, и она точно так же не верила, что это он. И потом она ведь побежала за ним, только опоздала…
Теперь — нет, нет, нет, заметалась она, — теперь он точно так же повернулся и пошел вдоль дороги, слегка наклонив голову.
И ей захотелось броситься за ним, — не важно, куда он сейчас направляется. В небытие? Все равно. Вдвоем там будет лучше. Им вообще вдвоем будет лучше везде…
Мышка бросилась к двери, распахнула ее настежь и услышала внизу голоса. Говорили о каких-то продуктах, которые можно купить дешевле на оптовом рынке.
Она вернулась. Закрыла дверь. Устало опустив руки, сидела так некоторое время, чувствуя, как уходит ощущение чуда… Не может этого быть. Мертвые не возвращаются. И хотя тут же услышала внутри себя «у Бога мертвых нет…», она уже успела вернуться на землю и пробормотала едва слышно:
— Глупости… Это все глупости. Ничего нет. Даже лестницы на небеса… А если ее нет, как тогда он мог сюда спуститься?
Глава 3
ВОЗВРАЩЕНИЕ
День у Анны начался прескверно. Для неприятностей хватило бы и посещения базара, право… Но куда деться, если в холодильнике совсем пусто, и кончился кофе, да и сигареты вот-вот…
Анна не выносила это мельтешение и снование множества людей, иногда даже физически ощущая, как ей плохо. В принципе, надо было относиться к этому философски, поскольку ей ведь тоже нужны продукты и, желательно, подешевле.
Сразу же вспомнился вчерашний разговор на лестнице, а следом — странное видение мальчишеской фигуры под балконом, и даже как будто стало легче…
Она купила кофе, сигареты, еще какую-то рыбу и уже собиралась на трамвай, как вдруг оказалась стиснутой с нескольких сторон — и удивилась почему. Она даже чуть не выругалась, повинуясь воле толпы, но вовремя удержалась — ну да, это глупо, стискивать ее, когда вокруг полно места, но почему она-то должна поддаваться этому всеобщему раздражению друг другом?
Выбравшись из вертепа, она остановилась, чтобы вздохнуть наконец-то свободно и спокойно. Вспомнила, что надо еще все-таки купить масла, полезла в сумку и…
Кошелька там не было. Сумка было бессовестно раскрыта и усмехалась ей навстречу — нет тут твоих последних двухсот рублей…
Вот…
Она снова остановила себя, хотя раздражение уже с боевой готовностью облеклось в словесную форму да так и рвалось с языка. Теперь ей стало понятно, почему ее так стиснули, и — слава богу — хоть сумка цела осталась. Она слышала, что их режут.
— Останешься без масла, — проворчала она. — Хорошо, что сигареты не сперли… И кофе. Кстати, их даже жаль. Так суетиться из-за жалкой суммы…
Она невесело засмеялась и пошла к трамваю. Впрочем, какой трамвай? Денег-то нет… Объяснять кондуктору, что ее только что ограбили?
— Ничего, пешком дойду, одна остановка всего…
Она мрачно посмотрела на подъехавший трамвай, подумав при этом, что, если бы деньги были, трамвая пришлось бы ждать час, не меньше… А тут, как назло, вот он, приехал… Развернулась и пошла вдоль дороги. Лучше уж она сквером тогда прогуляется. Подышит теплым воздухом и окунется в золото листьев…
Машина остановилась, как раз когда она уже подошла к скверу. Рядом с ней.
«Еще этого не хватало, — возмущенно подумала Анна. — Мало мне неприятностей на сегодняшний день…»
— Девушка, вы бы обернулись…
Она отмахнулась, продолжая идти, только шаг убыстрила…
— Сударыня!
«Что за назойливый тип?»
— Эй… Сударыня, обернитесь! Мышонок, ты меня слышишь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31