Ради монсеньора Себастьяно Бригенти сестра Имельда готова была умереть.
Себастьяно открыл глаза.
– Доброе утро, сестра Имельда, – прошептал он.
Маленькая монахиня неопределенного возраста, с осунувшимся лицом и внимательным пытливым взглядом открывала в его комнате ставни.
– Будь славен Иисус Христос, – ответила она, повернувшись, и тихо вышла из комнаты.
Прелат поднялся. В комнату проникал мягкий свет дождливого утра. Было половина шестого. Он подошел к окну и посмотрел на двор, залитый водой. Несколько часов глубокого сна было достаточно, чтобы вернуть ему силу и ясность ума.
Одеваясь, Себастьяно вспомнил о встрече, запланированной на день.
Самым важным было свидание с профессором Антонио Мингарди, итальянским политэмигрантом, который пользовался большим влиянием среди интеллигенции, противостоявшей фашистскому режиму и еще питавшей иллюзии относительно того, что можно преобразовать систему изнутри, отстранив от власти дуче и его приближенных. Монсеньор Бригенти помогал ему, несмотря на риск, поддерживая контакты с римскими и миланскими друзьями, готовыми принять участие в этом деле.
Его присутствие в Лозанне не было случайным. Он сам упорно добивался, чтобы его перевели в этот швейцарский город. К этому решению, одобренному курией, его подталкивало стремление быть далеко от Эстер.
Мысль об этой женщине, которую он по-прежнему любил, и о маленькой Лоле не давала ему покоя. Себастьяно и раньше не раз приходилось делать тяжелый выбор и противостоять жизненным трудностям, но чувство, связывающее его с Эстер, было самым суровым испытанием, которому он подвергался когда-либо в своей жизни.
Себастьяно Бригенти родился в Бергамо и был единственным и последним потомком богатой и могущественной семьи фабрикантов оружия. В том возрасте, когда юноши его положения обычно веселятся и наслаждаются жизнью, Себастьяно неожиданно решил пойти в семинарию, повергнув в замешательство и уныние своих родителей и друзей. Он стал хорошим священником. Его способности, ум и громкая фамилия способствовали быстрым успехам на пути к вершинам церковной иерархии. А его умение здраво мыслить и проницательность в решении самых трудных проблем сделали из него весьма заметную фигуру. После нескольких лет, проведенных им в Ватикане, Рим направил его в миланскую курию.
– Времена тяжелые, – сказал ему на прощание его наставник. – Мы полагаем, что епископ Милана нуждается в таком человеке, как ты.
– Поручение нелегкое, – заметил Себастьяно. – Смогу ли я быть на высоте положения?
– Ты справишься, – отечески улыбнулся ему монсеньор. – Но прежде, я думаю, тебе не помешает небольшой отпуск. Ты много работал в последнее время. Слишком много даже для такого крепкого человека, как ты, – заключил он, сравнив с легким вздохом свою хрупкую старость с мощной мужественностью Себастьяно.
Так монсеньор Бригенти оказался на вилле Памфили в Кастильончелло, не представляя, что этот краткий осенний отпуск оставит отпечаток на всей его жизни.
Ему было известно, что многие священники нарушали обет непорочности, но даже не представлял себе, что сам однажды запятнает себя таким же грехом. Несколько месяцев он молча страдал, но, когда Эстер сообщила ему о рождении Лолы, Себастьяно доверил эту тайну епископу. Не для того, чтобы избавиться от угрызений совести, а чтобы получить добрый совет, чтобы понять, до какой степени он скомпрометировал этим свое призвание.
– А теперь, монсеньор, что вы хотите делать? – спросил его кардинал, не высказав по этому поводу никакого суждения.
– Хотел бы вернуться назад, но это невозможно, – сказал Себастьяно.
– Тогда идите вперед, – посоветовал кардинал. – Но только если чувствуете в себе достаточно силы, чтобы отныне твердо следовать по избранному пути.
И на другой день Себастьяно Бригенти уехал в Лозанну.
В это дождливое серое утро он отслужил в шесть часов раннюю мессу и потом вернулся в свои апартаменты, где сестра Имельда приготовила ему первый завтрак. На столе в столовой лежало несколько газет. Завтракая, он быстро просмотрел их.
Зазвонил телефон, и сестра Имельда торопливо взяла трубку.
– Из Милана. Вас, – сказала она, обращаясь к монсеньору.
– Соедините меня в кабинете, – приказал Себастьяно, вставая под огорченным взглядом монахини, которой хотелось, чтобы он завершил завтрак, приготовленный для него с такой заботой.
На голой стене кабинета висело деревянное распятие. Остальные стены были заняты книжными полками. Посреди комнаты располагался большой письменный стол, на полированной крышке которого стоял телефон.
– Кто говорит? – спросил Себастьяно, ожидая, что звонят из дворца архиепископа.
– Это Джузеппе Аризи, – сказал голос, прорывающийся сквозь шум и треск на линии.
– Какая-то проблема? – спросил Себастьяно, избегая ненужных преамбул.
Джузеппе Аризи рассказал другу о деле, в котором оказался замешан Пьер-Джорджо Комотти.
– А ты сам, что об этом думаешь? – спокойным голосом спросил Себастьяно.
– Что Пьер-Джорджо невиновен в отношении наркотика. Что же касается других наклонностей, тут все не так просто.
– Его допрашивали?
– Скорее всего, нет. Но я не знаю ничего определенного. Я еще не получил разрешения на свидание с ним, – сказал адвокат. – Ты можешь что-нибудь посоветовать?
– Поступай, как считаешь нужным. Что же касается меня, я сделаю все возможное, чтобы вернуть свободу невиновному, – успокоил его священник, прежде чем положить трубку.
Потом Себастьяно набрал номер и попросил срочно соединить его с Ватиканом.
– У священника прихода Сан-Амброджо скоро юбилей, – ясным и спокойным голосом сказал он человеку, ответившему ему на другом конце провода. – Мы должны достойно отметить его, пока нас не опередили другие.
Это было зашифрованное послание, которое означало следующее: «Наш связной в Милане арестован. Нужно вмешаться, пока его не подвергли допросу».
Потом он сделал еще один звонок.
– Это монсеньор Себастьяно Бригенти. Будьте добры синьора Давида Дубланка, – сказал он женщине, ответившей по телефону.
– Одну минуту, пожалуйста, – ответила телефонистка.
Через несколько секунд его приветствовал вкрадчивый мужской голос.
– Чем могу быть полезен, монсеньор?
– Мне нужно срочно вылететь в Италию, – сказал священник.
Его собеседником был еврей-банкир, сотрудничавший с теми, кто, так или иначе, боролся против режима. Он восхищался монсеньором Себастьяно Бригенти и уважал его за ум, честность и смелость.
– Когда? – спросил Давид Дубланк, рассчитывая в уме время, которое потребуется, чтобы помочь в подобном деле.
– Как можно быстрее, – сказал Себастьяно.
– Свяжитесь с моим пилотом. Он подготовит самолет. Он в вашем полном распоряжении, монсеньор, – закончил Дубланк, даже не спросив о причинах такой спешки.
Себастьяно покинул кабинет и вернулся в столовую, громко окликая сестру Имельду.
– Чем вы там занимаетесь, сестра? Спите? – вскинулся он, когда монахиня предстала перед ним, быстрая и молчаливая.
Она привыкла к резкости монсеньора, но на этот раз он показался ей более нервозным, чем обычно. Она молча остановилась перед ним в ожидании приказаний.
– Пришлите мне падре Томаса. И потом уберите все это, – показал Себастьяно на остывающий завтрак.
– Падре Томас в церкви. Принимает исповедь, – пробормотала монахиня.
– Он нужен мне здесь. Немедленно, – распорядился он тоном, не допускающим возражений.
Сестра Имельда наклонила голову в знак повиновения и исчезла так же тихо, как появилась.
Падре Томас, человек очень образованный и исполнительный, был секретарем монсеньора Бригенти.
Себастьяно прошел в спальню и сменил церковное облачение на костюм из коричневой шерсти и трикотажный джемпер. Из маленького сейфа, спрятанного за репродукцией «Мадонны со щегленком», достал швейцарские и итальянские банкноты, которые сунул, не считая, во внутренний карман пиджака.
Когда Себастьяно вернулся в кабинет, падре Томас уже ожидал его. Он был похож скорее на молодого семинариста, чем на священника – светловолосый, высокий, слегка сутуловатый. Лицо его было усеяно угрями, а внимательные живые глаза и тонкие губы, казалось, готовы в любой момент к улыбке. Себастьяно заметил его в Ватикане, привез с собой в Милан, а потом и в Лозанну. Пока у него не было причин разочароваться в своем помощнике.
Усевшись за письменный стол, Себастьяно протянул падре Томасу несколько исписанных от руки страниц, которые он подготовил за прошлую ночь.
– Отпечатайте их на машинке лично и пришлите мне, – приказал он, передавая ему листы. – Отмените все мои встречи на сегодня и на ближайшие два дня.
Падре Томас кивнул, сдерживая снедавшее его любопытство.
– Положитесь на меня, – сказал он.
– Я еду в Италию, – сообщил Бригенти, – по важному и срочному делу. Никто, кроме вас, не должен знать об этой поездке. Рассчитываю на вашу сдержанность.
– Не беспокойтесь на этот счет.
Себастьяно огляделся кругом, словно ища забытый предмет.
– Позвоните профессору Мингарди, – добавил он. – Скажите ему, чтобы он подъехал прямо на летное поле, и как можно скорее.
– Вы отправляетесь на самолете? – вопросительно вскинул брови молодой человек, скорее из любопытства, чем от мысли о риске, связанном с перелетом в военное время.
– На самолете синьора Дубланка, – уточнил Бригенти.
– Понимаю, – пробормотал падре Томас, который не разделял фамильярности, с которой его принципал обращался с банкиром. – Я буду молиться за вас, – добавил он.
– Да услышит вас бог, – ответил тот, изобразив на лице улыбку.
Прибыв в аэропорт на машине, предоставленной в его распоряжение Дубланком, Себастьяно встретил профессора Мингарди, который уже ожидал его.
Он взял друга под руку, и вместе они зашагали к взлетной полосе, где наготове стоял самолет.
– Арестовали Пьер-Джорджо, – вполголоса сообщил он.
– Когда? – обеспокоенно спросил профессор.
– Вчера в Милане, – ответил Себастьяно. – Они обыскали его квартиру.
– Этого следовало ожидать, – кивнул Мингарди. – Но Пьер-Джорджо – человек разумный. Он никогда не будет держать дома ничего компрометирующего. Меня больше беспокоит допрос. Эти люди не знают жалости.
Профессор Мингарди был теоретиком права, известным специалистом по гражданскому и уголовному законодательству.
– Первое, что надо сделать, это предупредить его связного в Комо. Пусть позаботится, чтобы исчезли материалы, которые могут вовлечь других людей, – подсказал прелат.
Антифашистская организация, в которой состоял профессор Мингарди, не занималась пропагандой и не планировала вооруженной борьбы. Она преследовала скорее гуманитарные цели, помогая преследуемым за политические убеждения и жертвам расовой ненависти. Римская церковь, не вмешиваясь в ее деятельность официально, способствовала созданию фронта солидарности, чем и занимался в Лозанне монсеньор Бригенти, который был связан, среди прочего, и с этой организацией. Прибыв в Лозанну, он связался с профессором Аугусто Мингарди, как ему было предписано в Риме. И почти сразу обнаружил, что одним из вдохновителей этой подпольной организации был Пьер-Джорджо Комотти.
Родители Себастьяно Бригенти хорошо знали графов Комотти, но Себастьяно и Пьер-Джорджо никогда не бывали друг у друга.
– Почему его арестовали? – спросил Мингарди.
– Гомосексуализм, – коротко ответил прелат. – Обвинение, возможно, подстроено полицейскими властями. Видимо, в этом замешана ОВРА. Говорят еще о кокаине.
– Другими словами, донос, – заключил профессор.
– Как всегда, когда совершаются блестящие полицейские операции.
– На кого я могу, рассчитывать в Комо? – спросил Мингарди.
– На Джованни Липпи, работника типографии. Это верный человек, решительный и умный. Прощайте!
Мужчины дружески пожали друг другу руки. Пилот ожидал Себастьяно возле маленького одномоторного самолета.
– Вы тот пассажир, которого я должен доставить в Италию? – осведомился он.
– Это я, и я готов, – сказал Себастьяно. – Поспешим.
– Мне очень жаль, синьор, – возразил пилот, – но погода нелетная. Надвигается грозовой фронт.
– Какие распоряжения вы получили от месье Дуб-ланка?
– Доставить вас в Комо.
– Так выполняйте, – отрезал Себастьяно, собираясь подняться в самолет.
Пилот нерешительно посмотрел на него.
– Вы когда-нибудь летали, синьор?
– Летал, разумеется, – сухо ответил Себастьяно.
– В такую погоду?
– И даже в худшую.
В этот момент в облаках открылся голубой просвет.
– Ну что ж, возможно, погода улучшается, – нерешительно пробормотал пилот. – У вас, должно быть, какой-то святой покровитель в раю.
– Вполне возможно, хоть я этого и не заслуживаю, – серьезно ответил прелат.
Глава 4
Маленький Фабрицио с шумом грохнулся с велосипеда на глазах Эмилиано, который следовал за ним, нажимая на педали своего огненно-красного «Велакса». Это падение не причинило большого вреда – осталась только ссадина на колене правой ноги, пораженной полиомиелитом, на которую он припадал при ходьбе.
Эмилиано ласково помог ему подняться и подул на ссадину, стараясь уменьшить боль.
– Ничего страшного, – храбрился Фабрицио.
– Но тебе же больно, – сказал Эмилиано, которого восхищала сила духа и выдержка сводного брата. – Ты сможешь идти?
Фабрицио взглянул ему прямо в глаза и иронически улыбнулся.
– Прихрамывая, я смогу обойти весь свет, – шутливо ответил он.
Эмилиано привязался к этому мальчишке, слабому здоровьем и робкому, но, в то же время, умному и волевому, которого Джанни и Валли без конца высмеивали и дразнили, относясь к нему как к непрошеному чужаку в доме.
Поднявшись, Фабрицио захромал по дороге, с трудом преодолевая боль.
– Садись лучше ко мне на раму, – решил Эмилиано. – А твой велосипед мы заберем потом.
– Если тебе не будет слишком тяжело, – согласился Фабрицио.
Эмилиано поудобнее усадил его на раму и принялся крутить педали, направляясь по пустынной дороге к вилле, которая была уже совсем близко. Малыш обернулся к нему и поблагодарил его улыбкой.
– Тебе нетрудно? – спросил он.
– Нисколько, – успокоил его Эмилиано.
Приближалась первая военная зима. Война, бушевавшая в мире, с каждым днем все больше ожесточалась. Наступили и для Италии трудные дни. Эмилиано знал, что принадлежит к привилегированному классу, но для большинства итальянцев нужда стала реальностью. Угля не хватало, продовольствие распределялось по карточкам. Монтальдо же получали из своих сельскохозяйственных угодий мясо, масло, яйца и муку. Дети регулярно посещали школу в Милане, а выходные проводили в тишине виллы «Эстер», лакомясь блюдами, приготовленными Джильдой.
Подъезжая к вилле, Эмилиано посмотрел на свои наручные часы, которыми особенно гордился. Через полчаса пора было садиться за стол. С тех пор, как ему исполнилось одиннадцать лет, ему разрешили обедать с родителями и их друзьями. В то время как младшим накрывали стол в кухне.
В ста метрах от калитки их нагнал большой автомобиль. Это был черный «Фиат-1500», который остановился в нескольких метрах перед ними. Из машины вылез моложавый мужчина с мощной фигурой, одетый в темный джемпер с высоким воротом и коричневый костюм.
Эмилиано сравнил его с Диком Молнией, героем любимых детских комиксов, главным действующим лицом захватывающих приключений. Мальчик смотрел на него с восхищением и завистью, но, когда незнакомец обернулся и назвал его по имени, Эмилиано был несколько разочарован, поняв, что сказочный Дик Молния был всего лишь монсеньором Себастьяно Бригенти, другом семьи, которого он не видел уже много месяцев.
– Добрый день, монсеньор, – поздоровался он, подъезжая к нему на велосипеде.
Священник придержал руль и помог мальчику слезть.
– Я вижу, ты везешь раненого, – заметил он.
– Простая ссадина, – вставил Фабрицио, спускаясь на землю.
Себастьяно поднял малыша и усадил на заднее сиденье машины, к величайшей радости Фабрицио, который обожал автомобили.
– Сейчас я открою вам ворота, – предупредительно сказал Эмилиано. – Я не знал, что вы будете у нас к обеду.
– В действительности, никто не знает, что я здесь. Я хотел поговорить только с тобой.
Мальчик покраснел, весьма польщенный.
– А кто твой раненый? – спросил Себастьяно.
– Это сын Джильды, поварихи, – ответил он. – Он живет в нашем доме.
В несколько секунд у Себастьяно созрел план. Он сознавал, что вовлекает в свои дела невинного ребенка, но у него не было другого выхода: ему необходима была помощь мальчика. Себастьяно подошел к багажнику автомобиля.
– Ты сумеешь сохранить тайну? – спросил он.
Эмилиано твердо взглянул на него и гордо выпрямился.
– Никто не вырвет ее у меня, – с воодушевлением заявил он.
– А малыш?
– Он сделает все, как я скажу, – уверенно сказал Эмилиано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39