видно, что на подлянку мужик не способен. По дороге домой новый директор заехал в магазин за продуктами и кормом для Черныша. В восьмом часу уже парковался у подъезда. Сзади кто-то просигналил. Обернувшись, увидел в новенькой, сверкающей иномарке бывшую жену.
— Глебов, нехорошо заставлять себя ждать! — упрекнула она, выходя из машины. — Мы договаривались на семь, а сейчас двадцать две минуты восьмого.
— Договор этот был односторонним. Тебе не кажется?
— Все такой же зануда! — усмехнулась она, подходя к Борису. — Давай помогу! — Не дожидаясь согласия, выхватила из руки пакет и уверенно направилась к подъезду.
— Ой, Аллочка, — из лифта вышла соседка по лестничной площадке, — сто лет тебя не видела! Все такая же красавица! — Маленькие глазки с любопытством обшарили стройную фигуру в дорогом брючном костюме. — Насовсем к нам или в гости? А Боря тут…
— Извините, Евдокия Петровна, мы очень спешим! — Борис втолкнул Аллу в лифт и нажал кнопку; двери равнодушно сдвинулись перед носом обалдевшей толстухи.
— Напрасно не дал мне ответить! — с ухмылкой заметила Алла. — Милая Дусенька задолжала в свое время три яйца и пару морковок. Я бы напомнила.
— Думаю, твой домашний бюджет осилит эту недостачу, — буркнул Глебов, открывая дверь ключом.
На порог выскочил Черныш и радостно завилял хвостом.
— Какая прелесть! — ласково потрепала пса Алла.
— Осторожнее, он не любит чужих! — коротко бросил Борис и прошел в кухню.
По лицу гостьи пробежала тень, но у хозяина на затылке глаз не было, и реакция осталась незамеченной.
— Чем обязан? — спросил он, выкладывая продукты.
— Может, разрешишь присесть?
— Присаживайся, но у меня мало времени, Черныша надо выгулять.
— Я могу с ним погулять.
— Алла, — Борис устало опустился на стул, почесывая пса за ухом, — у меня сейчас не самые легкие дни, не создавай мне лишних проблем.
Луч заходящего солнца упал на красивое лицо и безжалостно высветил тщательно припудренные синяки под глазами, морщинки у носа и усталость, диссонирующую с насмешливым, беспечным тоном. На секунду ему стало жаль эту неприкаянную дуреху, играющую железную леди.
— Борь, можно я подожду здесь, пока вы погуляете? — тихий голос чуть дрогнул. — Мне надо с тобой поговорить.
«А мне нет!» — хотел ответить он. Но не сказал ничего, повернулся и вышел с кудрявым другом, не забыв прихватить поводок. Вернувшись через полчаса, увидел на столе аккуратно нарезанные сыр, колбасу, овощи и один столовый прибор. Алла сидела в сторонке и пила чай из любимой своей чашки, выбросить которую так и не дошли руки.
— Прости, немного похозяйничала без разрешения. Но я подумала, что ты после работы и, наверное, голодный, — робко улыбнулась непрошеная хозяйка.
Она не переставала его удивлять, и Борис подумал, что разбирается в женской психологии гораздо хуже, чем в собачьей. После ужина, во время которого гостья независимо покуривала, играя в молчанку, хозяин вымыл посуду, потом устроился напротив и без лишних слов спросил:
— Что все это значит, Алла?
— Что? — переспросила она. — Приход к тебе или моя корявая помощь в деле с Фроловым?
— Гибель Андрея Борисовича — на совести твоего мужа. И обсуждать это я больше не намерен. Могу лишь сказать, что хоть жалеть о прошлом не в моих привычках, но обратился я к тебе тогда напрасно. — Глебов поймал упрямо убегающий взгляд. — Что тебе нужно?
Она медленно закатала рукав шелковой блузки — у локтя и выше чернели синяки.
— Такие же на теле, — равнодушно сообщила. — Особенно в тех местах, которые ты любил целовать. Это — плата за попытку получить ответ на кое-какой вопрос. Оказывается, деловые люди очень не любят, когда им задают вопросы, особенно если спрашивают близкие. Ты не знаешь почему? — И, не дожидаясь ответа, попросила: — Дай, пожалуйста, воды. — Борис открыл холодильник, достал бутылку минеральной, налил полный стакан и сунул в руку, безразлично наблюдая, с какой жадностью пьет незваная гостья. — Можно еще?
Налил еще — не жалко. Жалко время, которое уходит на эту непонятную чертовщину. Что он должен делать? Утешать? Возмущаться? Сочувствовать? Или распахнуть объятия и успокоить в них свою заблудшую отраду? И вдруг она спутала «Боржоми» с его пальцами, припав к ним теплыми губами так же, как до этого припадала к воде.
— Алка, ты что?!
— Боря, прости меня, прости бестолковую! Я люблю тебя, Борька! И всегда любила, — покаянно бормотала она, как в лихорадке, — давай начнем все сначала! Ведь нам было так хорошо вместе! Помнишь?
К сожалению, он помнил все. И их жаркие летние ночи в начале, и холодный осенний вечер в конце. А особенно запомнилось послесловие — тот урок, преподанный в ресторане строгой учительницей наивному школяру.
— Борька, — шептала она, и горячие капли увлажняли ладонь, — между нами тогда ничего не было, зачем ты меня оттолкнул?
— Алла, — Борис присел перед ней на корточки, — пожалуйста, успокойся. Это ты меня прости. Что не смог тебя сделать счастливой. Мы, наверное, по-разному понимаем счастье — вот и все.
— Вот и все?! — Она яростно вытерла слезы, размазав по щекам тушь. — Вечное ожидание, одиночество вдвоем, молодость, которую не вернуть, потерянная любовь, сломанная жизнь — а ты спокойно говоришь «вот и все»?! Только два слова? И ничего больше?
— Алла, — мягко сжал он ее руки, — не в словах дело, пойми. Так распорядилась судьба, не надо в этом никого упрекать.
— Надо, — упрямо возразила она, — и я — виню. Себя — за глупость, беспечность, за эгоизм и легкомыслие. Тебя — тоже. За что — подумай сам. — Отняла руки, всмотрелась в его лицо и тихо добавила: — Я сделала одну ошибку — всего одну. Как можно за единственную глупость казнить человека всей жизнью? Разве это справедливо?
— Мне очень жаль. — Вот и все, что он смог сказать в ответ.
После ее ухода долго ворочался без сна. Ругал свою глупую бескомпромиссность, корил за неумение прощать, винил собственное бессердечие. Но переступить через себя не мог, не мастак он клеить разбитые чашки. Да и Алла пришла слишком поздно, когда возвращаться уже было не к кому. Поняла она это? Наверное. И, быть может, поэтому так провела рукой по его щеке, стоя на пороге перед открытой дверью. Как будто прощалась навек, и расставание это было смиренным и печальным.
Засыпая, он не к месту вспомнил чужой разбитый нос, смешную шепелявость и странный взгляд, полоснувший по глазам.
Через четыре месяца хронического недосыпа доктор физических наук, профессор Глебов Борис Андреевич подал в Патентное ведомство заявление о выдаче патента на изобретение — аппарат «Луч», применяемый в медицине для лечения онкологических заболеваний.
До осени все дни прокатались пестрым тугим клубком, выпутаться из которого не представлялось никакой возможности, даже теоретической. Он так и не. выбрал время на поездку в деревенский дом Фролова. Но дал себе слово, что не позднее декабря обязательно туда смотается и вытащит этот загадочный кирпич. А сейчас Глебов успокаивался тем, что волю Андрея Борисовича выполнил, заявку подал и теперь никакие кирпичи — ни лежащие, ни падающие на голову — не заставят его отступиться. К тому же не привык он делать «за что-то», его незыблемый постулат — несмотря ни на что. Вот получит патент, а потом уж и поглядит, какой сюрприз приготовил ему зеркальный тезка. А пока Борис вкалывал как проклятый. Будни — до позднего вечера в «Стежке», выходные — до полуночи дома, за письменным столом, сопоставляя, дополняя, проверяя. На работе было все спокойно, никто не звонил с угрозами, не требовал, не просил. И временами стало казаться, что Фролов преувеличивал свои опасения и погиб он, скорее всего, по вине пьяного водилы.
Однажды вечером, около одиннадцати раздался звонок, и приятный мужской голос с мягким акцентом попросил господина Глебова.
— Слушаю вас! — ответил Борис.
— Добрый вечер! Прошу простить поздний звонок, но раньше к телефону никто не подходил. — Незнакомец старательно выговаривал каждое слово. — Разрешите представиться. Мое имя — Ив де Гордэ. Я — гражданин Франции, и в моих жилах течет русская кровь. Очень прошу вас о встрече.
Это прекрасно! Его жизни для полного счастья как раз и не хватает француза со смешанной кровью и вычурной манерой изъясняться.
— Завтра можно? — не отставал лягушатник. — У меня очень болен сын, — дрогнул вежливый голос. — И я знаю, вы можете помочь.
Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Кто же там работает, в этом Патентном ведомстве? Кажется, они обязаны хранить полную конфиденциальность и защищать интересы России, а уж никак не Франции.
— Я послезавтра улетаю, — нудил француз, — прошу вас, помогите! Медлить нельзя!
— Простите, но я еще не получил патент, у меня нет лицензии. Я не имею права браться за лечение вашего сына.
— Нет проблем, — уверил странный абонент. — Я — деловой человек, могу решить многие вопросы. Но умоляю: спасите Жака! Невозможно отцу жить, а сыну умереть. Так несправедливо! — Трубка замолчала, будоража чужим горем.
Черт, да он сам болен! И его болезнь в том, что не умеет отказать в беде. Заболевание — врожденное, форма — хроническая, излечению не подлежит. Симптомы — доброта себе во вред и глупость, которой пользуются все кому не лень. Проклятие!
— Хорошо, завтра в девять. Раньше не могу.
— Господи, спасибо! — совсем не по-французски обрадовался француз.
Следующим вечером Борис входил в малый зал ресторана на Полянке. Метрдотель, услышав его фамилию, тут же провел к столику, за которым томился в ожидании хорошо одетый господин лет пятидесяти с хвостом. От него за версту несло заграницей и немалыми деньгами. Борису понравились глаза — умные, добрые и очень грустные. Лицо показалось смутно знакомым, как будто он его уже где-то видел. Но ломать над этим голову не стал, видно, дело просто в типаже: под таких гримируют наших актеров, изображающих ненаших аристократов.
— Добрый вечер! — Господин привстал со стула и тепло пожал протянутую руку. — Позвольте еще раз представиться: Ив де Гордэ. Большое спасибо, что взяли для меня время.
— Выбрали, — улыбнулся Борис.
— О, да-да, — закивал француз, — я иногда делаю ошибки, жена поправляет. Она — русская и очень красивая.
— Ваша супруга сейчас с сыном?
— Нет. Это — мой сын от первого брака, — пояснил де Гордэ, — он совсем взрослый. У него своя семья.
— Ну, что ж, приступим к делу? — предложил Глебов. — У вас с собой медицинское заключение?
— Да, конечно! — Иностранец поспешно выложил на стол бумаги. — Вот, здесь все написано.
Борис уткнулся в изучение медицинских терминов и только позже удивился русскому тексту.
— Вам кто-то переводил?
— Жена, — просиял иностранец, — она очень умная!
«Нет, это — патология! Какой же красотке удалось его так охмурить? Видно, здорово постаралась». Через пару минут он и думать забыл о матримониальных радостях отца, его волновал сын. А еще через пятнадцать стало ясно: парня можно спасти. На столе красовались аппетитные закуски, в бокалах краснело вино, но француз ни к чему не притрагивался, ждал, когда русский маг закончит изучать бесстрастные показания французских врачей. Отложив в сторону последний лист, Борис уже твердо знал: дело выгорит.
— Хорошо, я попытаюсь помочь.
— Жак будет здоров? — Бедняга не выдержал напряжения и закашлялся.
Глебов подождал, пока тот успокоится, и коротко ответил:
— Постараюсь. — Обнадеживать нельзя. Но как не подарить надежду!
Через две недели, сдавшись умоляющим просьбам, Борис вылетел на два дня в Париж. Своими глазами посмотреть на Жака, поговорить с врачами и решить вопрос о транспортировке больного в Москву. Он пропускал один рабочий день.
В аэропорту Орли профессора встретил де Гордэ. Отвез в гостиницу и, прощаясь, предупредил, что заедет за ним в семь. Француз горел желанием пригласить русского ученого к себе на обед. Перспектива не показалась заманчивой, но отклонить приглашение было бы невежливо, и Глебов согласился. Хотя с большим удовольствием потратил бы свободный вечер на Париж, чем на унылый визит.
В таких домах он еще не бывал, разве что видел в фильмах. Огромный холл, выложенный мрамором, обилие цветов в изысканных фарфоровых вазах, роскошный ковер, в котором чуть не по щиколотку утопает нога. Уже с порога здесь все дышало роскошью, и чувствовался хороший вкус. В овальной столовой ждал накрытый стол со свечами, где свободно могли бы отобедать еще человек двадцать. Стены украшали картины модернистов, в углу пылал камин. У камина, спиной к вошедшим, стояла высокая стройная женщина в длинном сером платье. Тугой узел на затылке открывал изящную шейку с ниткой мерцающего крупного жемчуга. Отсутствие верхнего электрического света и отблески огня делали неподвижную фигуру танцующей, волновали и будили воображение.
— Дорогая, познакомься! Это — профессор Борис Глебов, наша надежда на чудо.
Женщина медленно повернулась.
— Добрый вечер, господин Глебов! — На московского гостя невозмутимо смотрели знакомые серые глаза. А в самой глубине зрачка плясали чертенята.
Апрель, 2003 год
— Ты веришь в судьбу?
— Нет.
— Почему?
— Человек наделен разумом и душой, у него есть право выбора. Кто может заранее расписать его жизнь?
— Допустим, Бог.
— Бог — не диспетчер. Бог — это основа выбора.
— Какого?
— Добра и зла. Бог дает понимание «что», а человек решает «как». И тем самым строит свою судьбу.
Ангелина замолчала, переваривая услышанное. Он не переставал удивлять, разительно отличаясь от собратьев по цеху. Ни с одним из них ей прежде и в голову не приходило вести разговоры на подобные темы. Олег абсолютно не вписывался в собственный образ заносчивого красавчика, чье имя постоянно смаковала публика и кого всячески старались заполучить в свои бредовые шоу ушлые телевизионщики. Но самое главное — очередной партнер по фильму оказался вдруг близким и нужным человеком, с которым интересно говорить, у кого многому стоит поучиться и кому хочется верить.
— А что сводит двух людей вместе? Судьба или случай?
— Знаешь, я много думал об этом, — не сразу ответил он. — О случайном, о неизбежном, о бесконечных развилках «пойдешь направо-пойдешь налево» — обо всем, что составляет нашу жизнь. Не могу сказать, что мне открылась истина, но одно я понял наверняка:
судьба — это случай плюс постоянный собственный выбор. Только к случаю надо быть готовым, а выбор делать по совести. И тогда не придется уповать на небеса, тем более списывать на них свои провалы. — Господи, кто бы мог подумать всего полчаса назад, что их занесет в такие дебри! — Древние учили: будь готов к удаче. — Олег перестал разглядывать потолок и повернулся к ней: — Чтобы не упустить шанс, нужно для него созреть. А без этого можно прошляпить… — Внезапно замолчал, потом осторожно обвел указательным пальцем контур ее лица, как будто рисовал овал на чистом холсте, задержался на подбородке, скользнул по шее вниз.
— Что прошляпить ? — не выдержала Лина. Еще пара секунд — и ей станет безразличен любой, даже самый умный ответ.
— Все! — хитро улыбнулся он и поцелуем предупредил следующий вопрос.
А самое смешное в том, что взрослая, неглупая, самостоятельная женщина до сих пор никак не может взять в толк, что с ними происходит…
Глава 19
Осень, 1996 год
Она была уже, конечно, не цветочек, но до возрожденной ягодки еще предстояло дожить, и куцее бабье лето не гнало пока за порог. А в этом недолгом «пока» хотелось одного — любить и быть любимой. Но с последним вышла осечка. Дорогое, инкрустированное титулом ружье не выстрелило: патрон отсырел. Полный достоинств Ив де Гордэ оказался не охоч до супружеских ласк. Не то чтобы он полностью их игнорировал, но дальше нежных шепотков и робких поглаживаний дело не шло. Случилась, правда, пара жалких попыток продвинуться вперед, но обе закончились полным фиаско, и больше подобное не повторялось. А как иначе? Не хочешь падать — не ходи по краю. Ванечка изнывал, сжираемый муками стыда и совести. Ив с головой уходил в бизнес, стараясь окружить красивую русскую жену роскошью и прелестями новой жизни в цивилизованной стране. Здесь обмана не было: виконт-бизнесмен действительно имел многое. И этим он делился щедро: новенькая яхта, пришвартованная неподалеку от Канн напротив Золотого острова, задирала точеный нос перед товарками, хвастаясь необычным названием «Vassa», отделанная заново вилла под Фрижюсом, прихорошенная и надушенная малярными ароматами, ждала «молодых». А вот двухэтажная парижская квартира на рю Алексис Каррель приняла новую хозяйку сторожко, подозрительно приглядываясь, достойна ли та роскошных апартаментов. К тому же дух прежней мадам де Гордэ все еще кочевал по закоулкам и хоть бродил без куража, уныло приспосабливаясь к переделкам, но давление на сменщицу оказывал, и та чувствовала себя временами не в своей тарелке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37