Вот и весь сказ! Я выйду за Алешу замуж и уеду с ним в Новороссийск. Буду хаживать на местный базарчик, покупать там мясо, свеклу с капустой и варить борщи. Он это дело очень любит, — улыбнулась она. — Стану прогуливаться по берегу: дышать морем, смотреть на море и ждать у моря. Наверное, это и есть счастье, во всяком случае, для меня. И вот что я скажу тебе, Поволоцкая! Бизнес, карьера, прибыль, независимость — все это химера, блажь, оправдание одиночеству. Нет для женщины большей радости, чем быть рядом с любимым. И молчать, и слушать, как звенят цикады в траве или закипает на плите чайник, ворчать из-за разбросанной повсюду одежды и жаловаться, что никто не соблюдает порядок в доме, звать ребенка к ужину или проверять его школьный дневник, дуться на небрежный поцелуй. И все время говорить «мы» — не «я». Думаю, то же самое можно отнести к мужчине. Потому что нет для человека ничего страшнее одиночества. И семейные обеды, и взаимные обиды, и ссоры с примирениями, и двуспальная кровать, и знакомый звонок в твою дверь — это все жизнь. А одиночество — смерть. Я хочу жить! — «Сама себе хозяйка» замолчала, упрямо не отрывая взгляд от окна, как будто именно оно диктовало ей давно забытые слова.
Васса встала, поцеловала Изотову в щеку и прислонилась к теплому плечу. В чашке с остывшим кофе позвякивала ложечка. И это казалось странным, потому что Тина крепко удерживала ее за ручку побелевшими пальцами.
В тот же вечер они договорились, что Васса выкупит долю своего партнера.
Деньги были собраны все, до последней копейки, вернее, цента. Завернуты в газету и уложены в сумку. Накануне Изотова клялась-божилась, что приедет за ними в восемь вечера, минута в минуту. Но — на работу. Заехать домой и освободить Василису от необходимости тащиться с деньгами через весь город категорически отказалась.
— Господи, чего бояться? — убеждала она нерешительную компаньонку. — Подумаешь, двадцать тысяч! Да я, когда квартиру покупала, в три раза больше везла — и ничего, доставила в целости и сохранности. Завернула в газетку, бросила в авоську, с какой бабушка моя в начале века на рынок ходила, и преспокойно добралась до места. Не в машине, заметь, а муниципальным транспортом. А ты трубку сняла, такси заказала — и готово. Ну, хочешь, подъезжай к закрытию, чтобы лишние часы не дергаться. Хотя на работе ничего случиться не может — сто пудов, как говорит мой сосед.
— Хорошо, — вздохнула Васса, — подвезу. Но учти, Изотова, если возникнет проблема, виноватой окажешься ты.
— Тьфу-тьфу-тьфу, — шутливо поплевалась без вины виноватая, — типун тебе на язык! Не боись, Поволоцкая, прорвемся! А у меня, Васечка, архиважная встреча: иду знакомиться с будущей родней. Встречаемся в два, к восьми освобожусь. Я бы, солнце мое, не спешила с деньгами, но хочу их взять с собой на Малую землю. Алексей раскололся, что товарищ его магазинчик продает по сходной цене. Как ты думаешь, жене друга сбросит доллар-другой?
— Ты же борщи собиралась варить, — напомнила Васса, — у моря прогуливаться.
— Одно другому не помеха, — резонно возразила избранница моряка и Меркурия.
Без пятнадцати восемь обязательная компаньонка была на месте. Светлана подсчитывала выручку и очень удивилась запоздалому приходу.
— Ой, Василиса Егоровна, что это вы на ночь глядя?
— У меня в восемь встреча с Тиной Платоновной.
— Понятно, — кивнула продавщица. — Выручку вам сдать?
— Давай, — согласилась Васса. Чаще за деньгами приезжала Тина, но она нынче — отрезанный ломоть.
Без пяти восемь Василиса отпустила девушку, приставила к стеклу табличку «Закрыто» и принялась ждать. В восемь она приготовилась услышать веселый голос, в половине девятого начала злиться, в девять — волноваться, в девять пятнадцать выключила свет, чтобы не привлекать внимания. В десять взяла сумку с деньгами, повесила на дверь замок и вышла на улицу. Совершенно ясно: что-то случилось. Какими бы деликатесами ни угощалась будущая невестка, какой бы елей ни лила ей в уши новая родня — забыть о деле Изотова не могла. Легкомыслие и Тина друг с другом не вязались никак. «Успокойся, — приказала себе Васса, стоя на перекрестке с поднятой рукой, — завтра все выяснится».
Она ничего не успела сообразить. Просто сзади громко зафыркал заработавший мотор, потом что-то ударило по плечу, и мимо промчался мотоцикл — один из тех самоубийц, что лихо раскатывают по московским улицам. Парень на заднем сиденье весело помахал на прощание ее сумкой. Итальянской, черной, с красивой застежкой и модным длинным ремнем. Ноги подкосились, и раззява опустилась на бордюр пыльного, заплеванного, залузганного тротуара. Голова вдруг стала огромной и зазвенела пустотой. Плакать не хотелось, слезы душила злость. На собственные легковерие и мягкотелость, на Тинкину беспечность, на город, в котором каждый шаг грозит обернуться бедой, на грабительские власти и вороватых граждан, на подлое, жестокое, циничное время, превратившее простую человеческую жизнь в ожесточенное выживание.
В тот самый час, когда Васса ждала свою компаньонку, бедная Тина лежала на операционном столе, и анестезиолог, прижав к ее лицу маску, бесстрастно отсчитывал время: один, два, три… Аппендицит тем и коварен, что бьет внезапно и грозит покончить с объектом навсегда, если тот вовремя не спохватится.
О кукише Фортуны доложил Алексей, который нашел незадачливую простофилю рядом с подземным переходом. Он выскочил из машины, спеша спуститься вниз, чтобы выполнить поручение невесты: отвезти Поволоцкую домой. В приемном покое Тина больше волновалась за подругу, чем за предстоящую операцию, и строго наказывала быстро ехать за Василисой. Но заботливый жених успокоился только, дождавшись хирурга. Обсудив с врачом состояние больной и намекнув на благодарность, он тут же помчался выполнять наказ. Этот упущенный час стоил Вассе двадцать две тысячи долларов. Но в сравнении со спасенной Тинкиной жизнью все остальное теперь казалось не бедой — неприятностью, и только. В конце концов, деньги — дело наживное. Сегодня их нет, завтра есть, а послезавтра нет еще больше. С Алешиной помощью она попала в квартиру, даже дверь взламывать не пришлось. Умелые руки отыскали в бардачке машины какую-то штуковину, вставили в замок, повернули, поддели — и дверь распахнулась. Васса от души порадовалась за Тину: рукастый муж в хозяйстве — вещь незаменимая. Общаться с Алексеем оказалось на удивление легко. Видно, встретив Изотову, он нашел свою истинную половину и, воссоединенный, пребывал в эйфории. Докладывать счастливцу о причине сидячего положения на тротуарном бордюре не стоило. И Васса сказала только, что устала, и присела отдохнуть. Простодушный моряк посмотрел недоверчиво, но забивать себе голову никчемными деталями не стал и легковерно принял невразумительный довод за истинный. Взял с нее слово поменять замок, оставил координаты прооперированной и удалился восвояси, пожелав хозяйке спокойной ночи. Что было по меньшей мере странным, потому как после совместного чаепития и рассказов о самочувствии избранницы короткая летняя ночь упорхнула и за окном наступил рассвет. Но у гостя, видно, оказалась на пожелание легкая рука, и засыпая, Васса благодарила Бога, что оставила паспорт в письменном столе, а не сунула по обыкновению в сумку. Иначе не миновать бы ей незваных гостей.
Утром позвонила Настенька, сообщила, что завтра прибывает мама, и попросила подъехать. Испечь любимые пирожки. Эта радость вышибла вечернюю гадость, и Васса тут же засобиралась к Стаське. Замок менять не стала: в сумке не было никаких наводок на адрес, а запасные ключи на то и в запасе, чтобы менять основного игрока.
Настя не открывала долго, минут пять. Наконец дверь распахнулась, и Василиса увидела бледную, с красными пятнами на щеках и бессмысленными глазами молодую хозяйку, а рядом с ней маленькую сухонькую старушку. Черное монашеское одеяние и головной платок позволяли видеть только смуглое морщинистое лицо да бегающие темные глаза.
— Пошла я, милая, храни тебя Бог! Провожать не надо, — торопливо попрощалась чернавка и шмыгнула в дверь. Но наткнулась на столбом стоящую гостью. Та невозмутимо втолкнула шуструю старуху обратно в прихожую.
— Нехорошо, милая, Божию слугу обижать! — обиженно поджала сухие губы монашенка. — Бог за это наказывает!
— Неужели? — холодно осведомилась обидчица.
— Теть Вась, это монахиня из Троице-Сергиевой лавры, — заступилась за черницу Настя. — Мы с ней случайно на улице познакомились, и она мне очень помогла. Всех нас почистила: и меня, и маму, и Вадима, и тебя — каждого.
— Что?! — изумилась Васса. Лавра — мужской монастырь, там сроду монахинь не водилось. — Как почистила?
— Я пойду, милая. Тебе девочка расскажет о моей помощи, — зачастила «благодетельница», пытаясь оттолкнуть любопытную тупицу и проскользнуть в дверь. Приоткрытый рот высветил хищно сверкнувшие золотом зубы, темные глаза воровато забегали.
— Бабушка Анна порчу сняла, — блаженно улыбаясь, пояснила «порченая». — Молитвами нас спасла. И золото с деньгами очистила, чтобы горя не было, а все были счастливы и удачливы.
Картинка нарисовалась ясная. Васса широко и приветливо улыбнулась.
— Слава богу! А я уж испугалась, — доверительно призналась она, — сейчас ведь столько нехороших людей вокруг. Простите меня, грешницу. И спасибо большое за нашу девочку, матушка! — поклонилась она черной бабке в пояс. — А я как знала: с деньгами пришла. Золото, правда, не захватила, но цепочка и кольцо дорогое на мне. Прошу вас, не откажите в помощи. — И умоляюще заглянула в темные глаза: — Почистите, ради Христа! И деньги мои, неправедно нажитые, и золото дареное — будьте ласка, очистите. Во спасение жизни неудавшейся и души заблудшей. Смилуйтесь, матушка, спасите! Господь даровал вам силу небывалую, избавьте от черноты людской, опростайте грешную. — Настырная неторопливо сняла цепочку с крестиком, стянула с пальца старинное изумрудное кольцо и сунула золото в чужую руку, не сводя с «монахини» умоляющих глаз. Потом открыла кошелек и вытащила все деньги. — Вот, матушка, сделайте милость, освободите от зла.
Обалдевшая от внезапной метаморфозы Настя застыла с открытым ртом.
— Ступай, Настенька, к себе! — подтолкнула ее Васса. — Не мешай, ты свое получила, теперь мой черед.
Девушка повернулась и молча вышла из прихожей.
— Не хотела при ней говорить, — горячо зашептала липучка, — у меня дома еще деньги есть. Много, очень много! Я отблагодарю!
Темные глаза алчно вспыхнули. Похоже, рыбка заглотнула наживку. Только бы не сорвалась с крючка.
— Вы, матушка, в кухне порчу снимали? — деловито спросила Василиса.
— Конечно, — важно кивнула та, — кухня — самое порченое место. Там убитую живность огнем палят, в воде варят и в грязный рот кидают. В грехе живут, грешно насыщаются! Из тьмы выходят, во тьму возвращаются!
Дальше слушать эту абракадабру было невозможно, и, ласково улыбнувшись, «рыбачка» предложила приступить к делу.
— Тогда — в кухню, матушка? Начнем?
Старуха насторожилась, подозрительно вглядываясь в странную приставалу. Но ясные серые глаза смотрели так доверчиво, руку так приятно грело золото, а глаз радовала денежка, что «черница» сдалась.
Она открыла потрепанную сумку и вытащила разодранный молитвенник. Краем глаза Васса заметила тугой сверток в тряпочке.
— Держи, читай здесь! — и ткнула когтистым пальцем в верхнюю строчку. Потом повернулась спиной, захватив дерматиновую рвань, и принялась неразборчиво бормотать под нос, выкрикивая «Матерь Божья» и «Господь Милосердный». Такой несусветной тарабарщины, такого бесстыдства и цинизма Василиса еще не встречала. Перед ней откровенно разыгрывался пошлый спектакль, где режиссировала ушлая цыганка, а главные роли играли русские лохи, от мала до велика. «Режиссер» приказала вытащить из холодильника яйцо и разбила его на глазах очередной «героини». Потом ловко подбросила из широкого рукава вареный желтковый шарик и разрезала ножом. Под лезвием задергался обрубок червяка.
— Вот, — торжествующе указала на него мошенница, — смотри, это погибель! Но порча вышла, не бойся. Я возьму ее с собой. Подай-ка тряпку, заверну твои хвори.
Васса молча подала кухонную салфетку. Бабка разорвала ее надвое и набросила одну половину на червивую яичную смесь. — Смотри сюда! — И сунув золото с деньгами в листы, выдранные из молитвенника, обмотала другой половиной салфетки. — Положишь под голову и через девять часов достанешь. Все будет чистым! А теперь дай-ка попить, милая, устала я. Порча на тебе сильная была. Кровь моя возмутилась, и душа застыла. Налей водички, голубка!
Васса послушно встала, уверенная, что сейчас произойдет подмена свертков. За спиной послышался легкий шорох. «Очищенная» открыла кран и, резко развернувшись, плеснула водой в цыганку, опускавшую в сумку пакет с добычей.
— Зар-р-раза! — выругалась «слуга Божия».
— Из Троице-Сергиевой лавры, говоришь? — прошипела «голубка», подскочив к старухе. — Порченых лечишь? Несчастным помогаешь? Молитвами?!
Василиса резко выдернула сумку из рук опешившей «помощницы». На пол вывалился тугой сверток, замотанный в такой же обрывок салфетки. Откинула его босой ногой. От резкого удара пакетик раскрылся, и из него вывалились доллары, рубли и золотые украшения. В пестрой кучке сверкнул сапфировый перстень, подаренный Стаське на восемнадцатилетие. Этот синий блеск ослепил Вассин разум. Она обхватила сильными руками тщедушную шею и крепко сжала ее со всей силой челночницы, привыкшей таскать тяжести. Душила не старую мошенницу — наглую самоуверенность, циничную ложь, беспредел, творившийся в Москве, продажных ментов, воровскую власть — все, что позволяло таким, как эта черная карга, безнаказанно гадить и портить людям жизнь.
— Пусти, — хрипела цыганка, — я все отдам!
— Убью, гадина! — «Порченая» не разжимала рук, ослепленная безумной яростью.
— Теть Васенька, ты что?! — выскочила в кухню Стаська. — Ты же убьешь ее, отпусти!
Испуганный голос остудил воспаленный мозг. «Что я делаю?!» — ужаснулась Василиса, увидев перед собой старое покрасневшее лицо и выпученные глаза. Черный платок сбился, обнажив седые волосы, сколотые на затылке в пучок.
— Хрен с тобой, — буркнула она, приходя в себя, — живи! Верни все девочке, но запомни: приведешь своих ромалэ или сама объявишься где-то рядом — убью. Возьму такой грех на душу. Чтобы одной грязной гадиной стало на земле меньше. Ты поняла меня, «слуга Божия»? И не оскверняй имя Господа, ибо страшна кара его. А сейчас благодари Бога, что избежала кары земной. Верни деньги, золото и убирайся вон отсюда, пока цела!
Васса проследила, чтобы отдано было все, до копейки, а затем выпихнула мошенницу за дверь, пригрозив, что, если через две минуты увидит поблизости, спустится с милицией. Милиционеров цыганка явно не боялась, но от русской сумасшедшей решила держаться подальше. Обозрев окрестности с балкона, «голубка» нигде черную бабку не увидела.
Вернувшись в комнату, застала шмыгающую носом Стаську. Молча прошла в ванную, тщательно вымыла руки с мылом.
— Может, сначала попьем чайку? Тесто любит чистые руки и легкую душу. А зеленый чай очищает и успокаивает, это известно каждому.
— Я очень испугалась! — призналась Настя. — Ты была совсем на себя непохожа. Как безумная!
— Напрасно испугалась, — усмехнулась Васса. — Безумство любят воспевать поэты. А философы и психиатры считают безумие оборотной стороной гениальности. Зачем ты привела ее в дом?
— Она сказала, что на мне порча. И на маме. И предложила помощь. А у меня зачет до сих пор не сдан, с Танькой в ссоре, с Валеркой проблемы, бабушка заболела — одни неприятности.
Васса вздохнула, опустилась рядом с девушкой на диван и обняла ее за плечи.
— Настенька, никогда не надейся на чудо. Никогда не унижай себя слабостью и неверием в собственные силы. Никогда не рассчитывай на другого. Если хочешь быть свободной и счастливой, помни, что руки человеку даны для умения, голова — для ума, а душа — для любви, надежды и крепости. Осознаешь это — весь мир будет твоим, нет — зачахнешь на его задворках. — И ласково улыбнулась. — Ты напоишь меня чаем? Или я умру от жажды?
Весна, 2003 год
«30 марта.
Вчера вернулись в Москву. Из ласкового Крыма. От синего моря, чистого неба, ясного солнца. И вот что я обо всем этом думаю.
Один лысый гангстер с легендарным башмаком одарил щедрой хмельной рукой свою родню — передал Крым ридной Украине. Другой — гривастый и седой — по пьяни обкарнал страну. Отчикнутый кусок прихватил лоскуток: а почему не подобрать, если плохо лежит ? Троица бражников схватилась беспутными лапами за тупые ножницы и принялась кромсать по живому — лесам, морям, судьбам. Под этот разгульный крой попала и наша съемочная группа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Васса встала, поцеловала Изотову в щеку и прислонилась к теплому плечу. В чашке с остывшим кофе позвякивала ложечка. И это казалось странным, потому что Тина крепко удерживала ее за ручку побелевшими пальцами.
В тот же вечер они договорились, что Васса выкупит долю своего партнера.
Деньги были собраны все, до последней копейки, вернее, цента. Завернуты в газету и уложены в сумку. Накануне Изотова клялась-божилась, что приедет за ними в восемь вечера, минута в минуту. Но — на работу. Заехать домой и освободить Василису от необходимости тащиться с деньгами через весь город категорически отказалась.
— Господи, чего бояться? — убеждала она нерешительную компаньонку. — Подумаешь, двадцать тысяч! Да я, когда квартиру покупала, в три раза больше везла — и ничего, доставила в целости и сохранности. Завернула в газетку, бросила в авоську, с какой бабушка моя в начале века на рынок ходила, и преспокойно добралась до места. Не в машине, заметь, а муниципальным транспортом. А ты трубку сняла, такси заказала — и готово. Ну, хочешь, подъезжай к закрытию, чтобы лишние часы не дергаться. Хотя на работе ничего случиться не может — сто пудов, как говорит мой сосед.
— Хорошо, — вздохнула Васса, — подвезу. Но учти, Изотова, если возникнет проблема, виноватой окажешься ты.
— Тьфу-тьфу-тьфу, — шутливо поплевалась без вины виноватая, — типун тебе на язык! Не боись, Поволоцкая, прорвемся! А у меня, Васечка, архиважная встреча: иду знакомиться с будущей родней. Встречаемся в два, к восьми освобожусь. Я бы, солнце мое, не спешила с деньгами, но хочу их взять с собой на Малую землю. Алексей раскололся, что товарищ его магазинчик продает по сходной цене. Как ты думаешь, жене друга сбросит доллар-другой?
— Ты же борщи собиралась варить, — напомнила Васса, — у моря прогуливаться.
— Одно другому не помеха, — резонно возразила избранница моряка и Меркурия.
Без пятнадцати восемь обязательная компаньонка была на месте. Светлана подсчитывала выручку и очень удивилась запоздалому приходу.
— Ой, Василиса Егоровна, что это вы на ночь глядя?
— У меня в восемь встреча с Тиной Платоновной.
— Понятно, — кивнула продавщица. — Выручку вам сдать?
— Давай, — согласилась Васса. Чаще за деньгами приезжала Тина, но она нынче — отрезанный ломоть.
Без пяти восемь Василиса отпустила девушку, приставила к стеклу табличку «Закрыто» и принялась ждать. В восемь она приготовилась услышать веселый голос, в половине девятого начала злиться, в девять — волноваться, в девять пятнадцать выключила свет, чтобы не привлекать внимания. В десять взяла сумку с деньгами, повесила на дверь замок и вышла на улицу. Совершенно ясно: что-то случилось. Какими бы деликатесами ни угощалась будущая невестка, какой бы елей ни лила ей в уши новая родня — забыть о деле Изотова не могла. Легкомыслие и Тина друг с другом не вязались никак. «Успокойся, — приказала себе Васса, стоя на перекрестке с поднятой рукой, — завтра все выяснится».
Она ничего не успела сообразить. Просто сзади громко зафыркал заработавший мотор, потом что-то ударило по плечу, и мимо промчался мотоцикл — один из тех самоубийц, что лихо раскатывают по московским улицам. Парень на заднем сиденье весело помахал на прощание ее сумкой. Итальянской, черной, с красивой застежкой и модным длинным ремнем. Ноги подкосились, и раззява опустилась на бордюр пыльного, заплеванного, залузганного тротуара. Голова вдруг стала огромной и зазвенела пустотой. Плакать не хотелось, слезы душила злость. На собственные легковерие и мягкотелость, на Тинкину беспечность, на город, в котором каждый шаг грозит обернуться бедой, на грабительские власти и вороватых граждан, на подлое, жестокое, циничное время, превратившее простую человеческую жизнь в ожесточенное выживание.
В тот самый час, когда Васса ждала свою компаньонку, бедная Тина лежала на операционном столе, и анестезиолог, прижав к ее лицу маску, бесстрастно отсчитывал время: один, два, три… Аппендицит тем и коварен, что бьет внезапно и грозит покончить с объектом навсегда, если тот вовремя не спохватится.
О кукише Фортуны доложил Алексей, который нашел незадачливую простофилю рядом с подземным переходом. Он выскочил из машины, спеша спуститься вниз, чтобы выполнить поручение невесты: отвезти Поволоцкую домой. В приемном покое Тина больше волновалась за подругу, чем за предстоящую операцию, и строго наказывала быстро ехать за Василисой. Но заботливый жених успокоился только, дождавшись хирурга. Обсудив с врачом состояние больной и намекнув на благодарность, он тут же помчался выполнять наказ. Этот упущенный час стоил Вассе двадцать две тысячи долларов. Но в сравнении со спасенной Тинкиной жизнью все остальное теперь казалось не бедой — неприятностью, и только. В конце концов, деньги — дело наживное. Сегодня их нет, завтра есть, а послезавтра нет еще больше. С Алешиной помощью она попала в квартиру, даже дверь взламывать не пришлось. Умелые руки отыскали в бардачке машины какую-то штуковину, вставили в замок, повернули, поддели — и дверь распахнулась. Васса от души порадовалась за Тину: рукастый муж в хозяйстве — вещь незаменимая. Общаться с Алексеем оказалось на удивление легко. Видно, встретив Изотову, он нашел свою истинную половину и, воссоединенный, пребывал в эйфории. Докладывать счастливцу о причине сидячего положения на тротуарном бордюре не стоило. И Васса сказала только, что устала, и присела отдохнуть. Простодушный моряк посмотрел недоверчиво, но забивать себе голову никчемными деталями не стал и легковерно принял невразумительный довод за истинный. Взял с нее слово поменять замок, оставил координаты прооперированной и удалился восвояси, пожелав хозяйке спокойной ночи. Что было по меньшей мере странным, потому как после совместного чаепития и рассказов о самочувствии избранницы короткая летняя ночь упорхнула и за окном наступил рассвет. Но у гостя, видно, оказалась на пожелание легкая рука, и засыпая, Васса благодарила Бога, что оставила паспорт в письменном столе, а не сунула по обыкновению в сумку. Иначе не миновать бы ей незваных гостей.
Утром позвонила Настенька, сообщила, что завтра прибывает мама, и попросила подъехать. Испечь любимые пирожки. Эта радость вышибла вечернюю гадость, и Васса тут же засобиралась к Стаське. Замок менять не стала: в сумке не было никаких наводок на адрес, а запасные ключи на то и в запасе, чтобы менять основного игрока.
Настя не открывала долго, минут пять. Наконец дверь распахнулась, и Василиса увидела бледную, с красными пятнами на щеках и бессмысленными глазами молодую хозяйку, а рядом с ней маленькую сухонькую старушку. Черное монашеское одеяние и головной платок позволяли видеть только смуглое морщинистое лицо да бегающие темные глаза.
— Пошла я, милая, храни тебя Бог! Провожать не надо, — торопливо попрощалась чернавка и шмыгнула в дверь. Но наткнулась на столбом стоящую гостью. Та невозмутимо втолкнула шуструю старуху обратно в прихожую.
— Нехорошо, милая, Божию слугу обижать! — обиженно поджала сухие губы монашенка. — Бог за это наказывает!
— Неужели? — холодно осведомилась обидчица.
— Теть Вась, это монахиня из Троице-Сергиевой лавры, — заступилась за черницу Настя. — Мы с ней случайно на улице познакомились, и она мне очень помогла. Всех нас почистила: и меня, и маму, и Вадима, и тебя — каждого.
— Что?! — изумилась Васса. Лавра — мужской монастырь, там сроду монахинь не водилось. — Как почистила?
— Я пойду, милая. Тебе девочка расскажет о моей помощи, — зачастила «благодетельница», пытаясь оттолкнуть любопытную тупицу и проскользнуть в дверь. Приоткрытый рот высветил хищно сверкнувшие золотом зубы, темные глаза воровато забегали.
— Бабушка Анна порчу сняла, — блаженно улыбаясь, пояснила «порченая». — Молитвами нас спасла. И золото с деньгами очистила, чтобы горя не было, а все были счастливы и удачливы.
Картинка нарисовалась ясная. Васса широко и приветливо улыбнулась.
— Слава богу! А я уж испугалась, — доверительно призналась она, — сейчас ведь столько нехороших людей вокруг. Простите меня, грешницу. И спасибо большое за нашу девочку, матушка! — поклонилась она черной бабке в пояс. — А я как знала: с деньгами пришла. Золото, правда, не захватила, но цепочка и кольцо дорогое на мне. Прошу вас, не откажите в помощи. — И умоляюще заглянула в темные глаза: — Почистите, ради Христа! И деньги мои, неправедно нажитые, и золото дареное — будьте ласка, очистите. Во спасение жизни неудавшейся и души заблудшей. Смилуйтесь, матушка, спасите! Господь даровал вам силу небывалую, избавьте от черноты людской, опростайте грешную. — Настырная неторопливо сняла цепочку с крестиком, стянула с пальца старинное изумрудное кольцо и сунула золото в чужую руку, не сводя с «монахини» умоляющих глаз. Потом открыла кошелек и вытащила все деньги. — Вот, матушка, сделайте милость, освободите от зла.
Обалдевшая от внезапной метаморфозы Настя застыла с открытым ртом.
— Ступай, Настенька, к себе! — подтолкнула ее Васса. — Не мешай, ты свое получила, теперь мой черед.
Девушка повернулась и молча вышла из прихожей.
— Не хотела при ней говорить, — горячо зашептала липучка, — у меня дома еще деньги есть. Много, очень много! Я отблагодарю!
Темные глаза алчно вспыхнули. Похоже, рыбка заглотнула наживку. Только бы не сорвалась с крючка.
— Вы, матушка, в кухне порчу снимали? — деловито спросила Василиса.
— Конечно, — важно кивнула та, — кухня — самое порченое место. Там убитую живность огнем палят, в воде варят и в грязный рот кидают. В грехе живут, грешно насыщаются! Из тьмы выходят, во тьму возвращаются!
Дальше слушать эту абракадабру было невозможно, и, ласково улыбнувшись, «рыбачка» предложила приступить к делу.
— Тогда — в кухню, матушка? Начнем?
Старуха насторожилась, подозрительно вглядываясь в странную приставалу. Но ясные серые глаза смотрели так доверчиво, руку так приятно грело золото, а глаз радовала денежка, что «черница» сдалась.
Она открыла потрепанную сумку и вытащила разодранный молитвенник. Краем глаза Васса заметила тугой сверток в тряпочке.
— Держи, читай здесь! — и ткнула когтистым пальцем в верхнюю строчку. Потом повернулась спиной, захватив дерматиновую рвань, и принялась неразборчиво бормотать под нос, выкрикивая «Матерь Божья» и «Господь Милосердный». Такой несусветной тарабарщины, такого бесстыдства и цинизма Василиса еще не встречала. Перед ней откровенно разыгрывался пошлый спектакль, где режиссировала ушлая цыганка, а главные роли играли русские лохи, от мала до велика. «Режиссер» приказала вытащить из холодильника яйцо и разбила его на глазах очередной «героини». Потом ловко подбросила из широкого рукава вареный желтковый шарик и разрезала ножом. Под лезвием задергался обрубок червяка.
— Вот, — торжествующе указала на него мошенница, — смотри, это погибель! Но порча вышла, не бойся. Я возьму ее с собой. Подай-ка тряпку, заверну твои хвори.
Васса молча подала кухонную салфетку. Бабка разорвала ее надвое и набросила одну половину на червивую яичную смесь. — Смотри сюда! — И сунув золото с деньгами в листы, выдранные из молитвенника, обмотала другой половиной салфетки. — Положишь под голову и через девять часов достанешь. Все будет чистым! А теперь дай-ка попить, милая, устала я. Порча на тебе сильная была. Кровь моя возмутилась, и душа застыла. Налей водички, голубка!
Васса послушно встала, уверенная, что сейчас произойдет подмена свертков. За спиной послышался легкий шорох. «Очищенная» открыла кран и, резко развернувшись, плеснула водой в цыганку, опускавшую в сумку пакет с добычей.
— Зар-р-раза! — выругалась «слуга Божия».
— Из Троице-Сергиевой лавры, говоришь? — прошипела «голубка», подскочив к старухе. — Порченых лечишь? Несчастным помогаешь? Молитвами?!
Василиса резко выдернула сумку из рук опешившей «помощницы». На пол вывалился тугой сверток, замотанный в такой же обрывок салфетки. Откинула его босой ногой. От резкого удара пакетик раскрылся, и из него вывалились доллары, рубли и золотые украшения. В пестрой кучке сверкнул сапфировый перстень, подаренный Стаське на восемнадцатилетие. Этот синий блеск ослепил Вассин разум. Она обхватила сильными руками тщедушную шею и крепко сжала ее со всей силой челночницы, привыкшей таскать тяжести. Душила не старую мошенницу — наглую самоуверенность, циничную ложь, беспредел, творившийся в Москве, продажных ментов, воровскую власть — все, что позволяло таким, как эта черная карга, безнаказанно гадить и портить людям жизнь.
— Пусти, — хрипела цыганка, — я все отдам!
— Убью, гадина! — «Порченая» не разжимала рук, ослепленная безумной яростью.
— Теть Васенька, ты что?! — выскочила в кухню Стаська. — Ты же убьешь ее, отпусти!
Испуганный голос остудил воспаленный мозг. «Что я делаю?!» — ужаснулась Василиса, увидев перед собой старое покрасневшее лицо и выпученные глаза. Черный платок сбился, обнажив седые волосы, сколотые на затылке в пучок.
— Хрен с тобой, — буркнула она, приходя в себя, — живи! Верни все девочке, но запомни: приведешь своих ромалэ или сама объявишься где-то рядом — убью. Возьму такой грех на душу. Чтобы одной грязной гадиной стало на земле меньше. Ты поняла меня, «слуга Божия»? И не оскверняй имя Господа, ибо страшна кара его. А сейчас благодари Бога, что избежала кары земной. Верни деньги, золото и убирайся вон отсюда, пока цела!
Васса проследила, чтобы отдано было все, до копейки, а затем выпихнула мошенницу за дверь, пригрозив, что, если через две минуты увидит поблизости, спустится с милицией. Милиционеров цыганка явно не боялась, но от русской сумасшедшей решила держаться подальше. Обозрев окрестности с балкона, «голубка» нигде черную бабку не увидела.
Вернувшись в комнату, застала шмыгающую носом Стаську. Молча прошла в ванную, тщательно вымыла руки с мылом.
— Может, сначала попьем чайку? Тесто любит чистые руки и легкую душу. А зеленый чай очищает и успокаивает, это известно каждому.
— Я очень испугалась! — призналась Настя. — Ты была совсем на себя непохожа. Как безумная!
— Напрасно испугалась, — усмехнулась Васса. — Безумство любят воспевать поэты. А философы и психиатры считают безумие оборотной стороной гениальности. Зачем ты привела ее в дом?
— Она сказала, что на мне порча. И на маме. И предложила помощь. А у меня зачет до сих пор не сдан, с Танькой в ссоре, с Валеркой проблемы, бабушка заболела — одни неприятности.
Васса вздохнула, опустилась рядом с девушкой на диван и обняла ее за плечи.
— Настенька, никогда не надейся на чудо. Никогда не унижай себя слабостью и неверием в собственные силы. Никогда не рассчитывай на другого. Если хочешь быть свободной и счастливой, помни, что руки человеку даны для умения, голова — для ума, а душа — для любви, надежды и крепости. Осознаешь это — весь мир будет твоим, нет — зачахнешь на его задворках. — И ласково улыбнулась. — Ты напоишь меня чаем? Или я умру от жажды?
Весна, 2003 год
«30 марта.
Вчера вернулись в Москву. Из ласкового Крыма. От синего моря, чистого неба, ясного солнца. И вот что я обо всем этом думаю.
Один лысый гангстер с легендарным башмаком одарил щедрой хмельной рукой свою родню — передал Крым ридной Украине. Другой — гривастый и седой — по пьяни обкарнал страну. Отчикнутый кусок прихватил лоскуток: а почему не подобрать, если плохо лежит ? Троица бражников схватилась беспутными лапами за тупые ножницы и принялась кромсать по живому — лесам, морям, судьбам. Под этот разгульный крой попала и наша съемочная группа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37