А вскоре мимо ее окон прошли и подружки.
Светлана тоже врач, только терапевт. В мединституте они учились в одной группе. И теперь работают в одной клинике.
Собственно, это Света перетащила Машу в клинику, где та теперь получает в три раза больше, чем на прежней работе невропатолога в районной поликлинике, и в четыре раза больше Татьяны.
В самом деле, разве не могла бы Таня послать к черту этот частный магазин, в котором работала, и поискать себе работу, где платят поприличнее? Недаром же в песне поют: «Делай же что-нибудь!»
В последнее время вокруг Тани слишком многие плывут по течению, а потом ругают время, в которое им не повезло жить. Кто, скажите на милость, придет вдруг и скажет: «Хочешь получать в четыре раза больше?» Скорее, наоборот. Подумают: «Если работаешь за гроши и другую работу не ищешь, значит, тебе больше и не надо…»
Но тогда в будущем коллективе могли оказаться мужчины, а Леня и отпустил-то ее на эту работу только потому, что жена работала в паре с хозяйкой такого магазина, где мужчины вообще появлялись крайне редко.
Раньше, до своего второго замужества, Таня не была такой мямлей. Такой безответной. Такой вызывающей жалость. Неужели этим своим новым состоянием она обязана Леониду? Или всего лишь равнодушием к своей жизни, открывшимся в ней в последние пять лет…
Неужели ей винить Леонида Каретникова за то, что он появился перед Таней, когда она переживала самую большую трагедию своей жизни. Великое предательство человека, которого до того считала единственным мужчиной своей жизни.
Тогда Таня была раздавлена своим несчастьем. Она ничего не видела и не слышала, вообще не хотела жить, и только Леонид своими шутками, своей неистовой влюбленностью смог пробудить в ней интерес к жизни.
За это она испытывала к нему благодарность до сих пор, хотя, как все неистовое, его влюбленность долго не просуществовала. Стоп! Значит, ее чувство ко второму мужу — всего лишь благодарность? Не может настоящая любовь основываться на самоуничижении.
Вот любовь к Мишке ее окрыляла. Она всегда к чему-то стремилась. К новой работе, к новым впечатлениям — они семьей объездили на «Жигулях» пол-России…
Не слишком ли дорого Таня платила за то, что Леонид соизволил на ней жениться?
Разве она урод или порочная женщина, которую Каретников подобрал на панели? Почему Таня и пять лет спустя считала, будто Леониду чем-то обязана, и почему покорно прощала то, за что Мишку не простила? Получается, любимым прощают все и не прощают ничего?
«Михаил просил его выслушать. Говорил, что это… как несчастный случай, который не изменил его отношения к тебе», — напомнил внутренний голос.
«Зато он изменил мое отношение к нему!»
«Мое, я, мне… С Мишкой ты думала о себе, а с Ленькой — только о нем. Странная это любовь, ты не находишь?»
Она охотно внушила себе, что и Леньку любит. Тогда его страсть на какой-то миг заворожила ее, заставила пойти за ним, забыть о своем несчастье. Она ХОТЕЛА забыть, а подумала, что и вправду забыла.
Но потом пелена с глаз спала, и оказалось, что это не любовь, а всего лишь суррогат любви. Таня будто наказала себя этим замужеством. И тем, что сознательно унижала себя. Раньше монахи носили вериги во искупление своих грехов. Она носится с Леней… Не смешно! Неужели она такая тупая, и ей понадобилось пять лет понять то, что другие определяют с первого взгляда. Понятно, умные женщины.
Теперь ясно, почему это она с утра пораньше все о Мишке да о Мишке. Прямо наваждение какое-то! Ни дня не проходит, чтобы он не вставал перед ее глазами.
А эту сцену в ресторане сколько можно мусолить. Почти двадцать лет назад это происходило. Ну и что же, что потом была их первая ночь? Рано или поздно она у всех бывает.
Спустя месяц после той ночи они поженились. Потом выяснилось, что она сразу и залетела. Александре сейчас даже на год больше, чем было Тане, когда она вышла замуж за Михаила. Родилась девчонка спустя восемь месяцев после регистрации брака. Когда Шурке было без малого тринадцать лет, Михаил почти уговорил Таню «сходить за мальчиком».
И вот теперь она не только жила с другим мужчиной и долгое время уговаривала себя, что любит его, но хотела даже родить от него ребенка, да, спасибо, он категорически запротестовал.
— У тебя есть ребенок, у меня — тоже, даже двое, пусть и живут не со мной. Ну представь, мы еще молоды, здоровы, самое время пожить для себя, а тут пеленки-памперсы… Оно тебе надо?
«Оно» ей было не надо. Ей хотелось ребенка от любимого человека, а «любимый человек» ничего такого не хотел. Это и понятно, у него третий брак, и в двух предыдущих — по ребенку, алименты еще платить и платить!.. Рожать для себя? Но для себя у нее есть Шурка. Александра. С голубыми, как у папы Миши, глазами…
Опять про Мишку! Да что же с ней сегодня! Вроде день рождения у него не скоро. К чему тогда стал вспоминаться? Наверное, к дождю, съехидничала Таня сама с собой.
Немедленно прекратить! Забыть, и все такое прочее. Думать о хорошем. Чего уж она на такой минор настроилась? «Никто меня не любит, не жалеет!»
Завтра, например, она пойдет на банкет. С любимым мужем. Значит, надо подумать, что надеть, как выглядеть. Магазин, где Таня работала, закрывался в шесть часов. Когда же ей сделать себе прическу? Правильно, в обед. Перекусит на ходу. Все равно худеть надо…
Это она уже при Леониде расползлась. Мишка не давал ей толстеть. Ничего этому не способствовало: ни ночи, после которых они ходили, покачиваясь от недосыпания, но с глазами, блестящими от любви, ни работа, которую потребовал бросить Леонид, — все в том же пресловутом мужском коллективе, но где к ней относились с уважением, как к хорошему специалисту. И уж такая женщина, как Галина, с ней и рядом не стояла, а теперь Тане перед ней приходилось гнуться. Ради чего?
А еще с Мишкой они повсюду ездили, ходили, гуляли, не забывали и маленькую Александру. Понятно, почему девчонка до сих пор тосковала о папе. Они, конечно, виделись, но это было лишь слабой заменой той счастливой семье, в которой девочка прежде жила…
Почему Таня не простила первого мужа за одну-единственную измену? Не стала слушать его оправданий, извинений? Он рыдал, когда она с Шуркой уходила.
И кричал:
— Будь я проклят, если я этого хотел!
Зрелище рыдающего Мишки было страшным. И у нее сердце кровью обливалось. Почему же тогда она не остановилась? Не выслушала? Не дала ему шанс?
Стерва!!!
Неужели это она о себе?
Отчего-то опять пришел на память тот вечер в ресторане, но Таня уже не сопротивлялась воспоминаниям.
«Их четверо! Их четверо!» Эта мысль билась в голове у Тани и не давала ей сосредоточиться. Она удивлялась, почему так спокоен Мишка, почему разговаривает с ней по-прежнему и так же смотрит, словно только что некий наглый тип не испортил им вечер. Словно за дверями ресторана не притаилась опасность, с которой ему одному не справиться.
Несмотря на свои восемнадцать лет, Таня вовсе не была наивной девочкой, которая смотрит боевики и верит, что герой ее снов может вот так взять и раскидать в стороны четверых явно спортивных парней.
Их с Машей коттедж стоял на окраине города, где жили — и сестры среди них — выходцы из рабочих семей города, которые отнюдь не были паиньками и частенько решали свои вопросы с помощью кулаков. А кое-кто и ножей. После таких разборок тишину окраины разрывали сирены «скорой помощи» и милицейских машин…
— Желаете еще что-нибудь?
Это к ним подошла официантка. Ну да, дело идет к одиннадцати. Буфет закрывается. Если что-то надо принести, она еще успеет. Надеялась, посетители не будут слишком долго раскачиваться.
— Принесите счет, — распорядился Мишка, — и две бутылки шампанского. С собой.
Таня про себя даже рассердилась на него из-за этого легкомыслия. Шампанского. Две бутылки. Тоже, фраер! Лучше бы о своей безопасности подумал, а не о широких жестах.
— Шампанское — какое? — спросила официантка. — У нас есть полусладкое…
— А брют есть?
— Есть, но оно дороже.
— Разве я спрашивал вас о цене? — холодно поинтересовался Мишка.
Таня с удивлением посмотрела на него: чего это он выпендривается? Она брют не любила. Предпочитала полусладкое. Если не знает, мог бы и спросить… Или шампанское он брал вовсе не для Тани?
Без особой надежды она все же спросила его:
— Давай я в милицию позвоню?
— И что скажешь? Что у входа в ресторан стоят четыре законопослушных гражданина, которые просто дышат свежим воздухом? Милиция, моя девочка, выезжает по факту происшествия. Иными словами, если они меня замочат или просто искалечат…
— Миша! — Она со всхлипом вздохнула, почувствовав, что бледнеет.
— Прости, — спохватился он, — нашел о чем шутить! Успокойся, ничего со мной не случится, вот увидишь.
Чего она сможет увидеть? Драку, в которой четверо полезут на одного? Он думает, что если спортсмен и тренер по борьбе, так ему и сам черт не брат. У Тани сестра — врач, уж она знала немало случаев, когда на одного, даже очень сильного, спортсмена наваливалась целая толпа, и как мог противостоять ей одиночка…
Маша рассказывала, как на боксера-тяжеловеса напала стая уличных бандитов, сопляков. Пока он стоял на ногах, еще мог от них отбиваться. Но потом самый маленький из нападавших просто бросился ему под ноги, и боксер упал. Тогда бандиты ногами забили его чуть ли не до смерти…
Официантка принесла счет, две заказанные бутылки, и Мишка щедро дал ей на «чай», вызвав у женщины благодарную улыбку. Столь широкий жест сразу примирил ее с молодыми влюбленными. То, что она их и так обсчитала, ее не смутило.
А между тем Михаил взял бутылки в обе руки, кивнул Тане:
— Пошли!
И первым вышел из-за стола. Пошел впереди нее. А еще воспитанный, предупредительный кавалер! Таня сгоряча хотела обидеться, но потом догадалась, что это он неспроста.
В вестибюле Мишка остановился, повернул к ней какое-то отстраненное, чужое лицо и сказал:
— Зайди в туалет, приведи себя в порядок, носик попудри.
Отсылал ее с глаз долой. Как же, так она ему и ушла!
— Я не пользуюсь пудрой!
Таня тоже умела быть холодной: ишь, фильмов насмотрелся! Но бросила взгляд за стеклянную стену вестибюля ресторана, увидела четверых хулиганов, которые и не думали прятаться, стояли на крыльце у самой двери.
— Ну, тогда сходи пописай, мало ли…
Он говорил ей это, а сам смотрел на стоящих за дверью парней, и губы его зло кривились.
— Никуда я не пойду. Я с тобой.
Она знала, что Михаил, окончивший физкультурный институт, не только мастер спорта по самбо, но и считается одним из лучших рукопашников в городе. Она не очень представляла себе, что это значит, но думала, что он может сражаться с кем-то один на один, только без боксерских перчаток. И не с целой сворой.
И вообще, по ее мнению, все его достижения в спорте были больше теорией или практикой, но классической, где борющиеся стороны соблюдают правила… А его ждала драка, где нет ни правил, ни благородства, одни волчьи законы. Он же все-таки не Брюс Ли.
Чем бы могла помочь ему Таня? Чем-нибудь. Мало ли, может, вцепилась бы кому-то из хулиганов в волосы, расцарапала морду, дралась бы ногами… О, она бы сделала все, что можно, для Мишки. Пусть бы ее саму хоть убили!
— Ладно, — нехотя согласился Мишка. — Только иди за мной не слишком близко, чтобы я, размахнувшись, не задел тебя.
Дальнейшее произошло так быстро, что Таня не успела даже испугаться. Быстрым неуловимым движением — с двух рук! — Мишка ударил по головам двоих ближе других стоявших задир и, не глядя, как они валятся на землю, точно сбитые кегли, шагнул к двум оставшимся. Опять взмахнул руками, но ударить их ему не удалось.
Как раз в это время рядом с ней появился швейцар и оглушительно засвистел в милицейский свисток. Нападавшие со всех ног кинулись бежать, словно свисток освободил их от некоего гипноза, которому они подверглись при виде разъяренного Мишки. Он так недвусмысленно размахивал страшным оружием — бутылками шампанского брют — и уже вырубил двоих из них, а те, что еще были на ногах, словно приросли к месту: слишком неожиданной оказалась развязка. Не к тому они готовились.
— Кончай свистеть, отец, а то мусора сейчас сбегутся, — посоветовал ему Мишка. — Лучше лежащим «Скорую» вызови. И бутылки забери — у тебя мусорная корзина-то имеется?
— Имеется, — кивнул тот, принимая от Мишки ничуть не поврежденные бутылки.
— Думаешь, он их и вправду в мусор выбросит? — спросила Таня.
— Ага, держи карман шире! — усмехнулся он.
Как она тогда им гордилась! Даже не подумала, что его удары по голове могут быть для кого-то попросту смертельными. Молодость беспечна.
Едва они спустились со ступенек, как тут же Мишка остановил такси, и через несколько минут они уже мчались по дороге к Таниному дому.
Даже сейчас, спустя почти два десятка лет, Таня ощутила подрагивание в коленях. Она отчетливо помнила даже прохладу стеклянной двери, к которой прижалась разгоряченной щекой, когда стояла и смотрела, как Мишка орудовал бутылками с шампанским, и вместо драки, которой она панически боялась, все закончилось быстро и невероятно.
А сама Таня не сделала и шага, чтобы как-то помочь лежащим. Она видела, как швейцар набрал, видимо, номер телефона «Скорой помощи» и что-то объяснял в трубку, и покорно дала Мишке свести себя по лестнице, прямо к раскрытой дверце такси.
Ее не испугала жестокость драки и то, как хладнокровно нанес Михаил удары нападавшим, она была совершенно уверена в том, что у него не было другого выхода.
Испугалась за возможные последствия она только теперь, много лет спустя. Опять-таки ее сестра Маша рассказывала, как осудили юношу-студента, который всего лишь не рассчитал силы и так резко оттолкнул пристававшего к ним с девушкой пьяного мужика, что тот упал, ударился затылком о бордюр и умер.
И надо же, этого студента нашли. В городе с почти миллионным населением. И дали ему не то пять, не то шесть лет… Ведь и Мишка мог бы пострадать так же. Но наверное, черепушки у ресторанных хулиганов оказались крепкими.
А как она потом целовалась с Мишкой на заднем сиденье такси. С героем. Победителем четырех человек! И голова ее шла кругом. И хотелось, чтобы эта поездка никогда не кончалась.
Потом, повзрослев, она стала в душе побаиваться спрятанной глубоко внутри Михаила жестокости. Старалась не доводить мужа до того, чтобы эта жестокость из него выплеснулась. Боялась, что он обратит это против нее. А как? Ударит?
В ней самой жестокости не было. То есть как сильно она ни была разгневана, она вслух никогда не говорила: «Убила бы тебя!»
И никогда не думала, как, например, ее институтская подруга Тамара: «Будь у меня в руках автомат, я бы их всех расстреляла. Безо всякой жалости».
Но мужчины… У них ведь совсем другая душевная организация…
Нет, Миша не мог бы ударить женщину. А тем более любимую. Она всегда была уверена в его любви. Потому что и сама его любила. И считала, что он никогда не причинит ей боли.
Это потом она поумнела. Именно любимые и причиняют самую сильную боль. Наверное, потому, что перед любимыми мы беззащитны…
Известие о Мишкиной измене сразило Таню наповал. Иногда так рассказывают о неожиданном происшествии. Шел себе человек по улице, споткнулся, упал и умер. Вот так и она. Имела семью, имела любимого мужа, счастливую жизнь, и в одночасье все рухнуло.
Это она, Таня, умерла.
Значит, те слова, что он шептал ей по ночам, он говорил еще кому-то? И обнимал? И целовал? И отдавал чужой женщине то, что до сих пор принадлежало только ей одной? Думать так было невыносимо.
Глава четвертая
Звонок телефона застал Таню врасплох, заставив ее сердце болезненно забиться от неожиданности. Словно некое ночное таинство нещадно высветил вдруг яркий электрический свет. Она так глубоко ушла в свои воспоминания, что не сразу сообразила: звонит именно телефон. И прямо-таки заставила себя протянуть к нему дрожащую руку.
— Мама, это я, — раздался в трубке голос дочери, — ты не возражаешь, если я сегодня задержусь немного?
Если она станет так пугаться всякого телефонного звонка, она далеко пойдет. Крышу снесет, да и только! Это все потому, что нервная система у нее чересчур хрупкая. С некоторых пор она подсознательно все время ждет какой-то неприятности.
Ну что может случиться в семье, где все давно стоит на своих местах и не предвидится никаких пертурбаций?! По крайней мере ее муж Леня ничуть не изменился, если не считать охлаждения, которое наступило почти вскоре после их женитьбы.
— Немного — это сколько? — спросила Таня, стараясь говорить ровно и спокойно, иначе Шурка сразу начнет приставать, что случилось.
— Часа на два. За мной папа в университет заехал.
— Какой папа? — спросила она все же рассеянно.
— У меня папа всего один, — обиделась дочь.
— Ладно, иди, — разрешила Таня, еще наполовину пребывая в том далеком времени, из которого вернулась только что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Светлана тоже врач, только терапевт. В мединституте они учились в одной группе. И теперь работают в одной клинике.
Собственно, это Света перетащила Машу в клинику, где та теперь получает в три раза больше, чем на прежней работе невропатолога в районной поликлинике, и в четыре раза больше Татьяны.
В самом деле, разве не могла бы Таня послать к черту этот частный магазин, в котором работала, и поискать себе работу, где платят поприличнее? Недаром же в песне поют: «Делай же что-нибудь!»
В последнее время вокруг Тани слишком многие плывут по течению, а потом ругают время, в которое им не повезло жить. Кто, скажите на милость, придет вдруг и скажет: «Хочешь получать в четыре раза больше?» Скорее, наоборот. Подумают: «Если работаешь за гроши и другую работу не ищешь, значит, тебе больше и не надо…»
Но тогда в будущем коллективе могли оказаться мужчины, а Леня и отпустил-то ее на эту работу только потому, что жена работала в паре с хозяйкой такого магазина, где мужчины вообще появлялись крайне редко.
Раньше, до своего второго замужества, Таня не была такой мямлей. Такой безответной. Такой вызывающей жалость. Неужели этим своим новым состоянием она обязана Леониду? Или всего лишь равнодушием к своей жизни, открывшимся в ней в последние пять лет…
Неужели ей винить Леонида Каретникова за то, что он появился перед Таней, когда она переживала самую большую трагедию своей жизни. Великое предательство человека, которого до того считала единственным мужчиной своей жизни.
Тогда Таня была раздавлена своим несчастьем. Она ничего не видела и не слышала, вообще не хотела жить, и только Леонид своими шутками, своей неистовой влюбленностью смог пробудить в ней интерес к жизни.
За это она испытывала к нему благодарность до сих пор, хотя, как все неистовое, его влюбленность долго не просуществовала. Стоп! Значит, ее чувство ко второму мужу — всего лишь благодарность? Не может настоящая любовь основываться на самоуничижении.
Вот любовь к Мишке ее окрыляла. Она всегда к чему-то стремилась. К новой работе, к новым впечатлениям — они семьей объездили на «Жигулях» пол-России…
Не слишком ли дорого Таня платила за то, что Леонид соизволил на ней жениться?
Разве она урод или порочная женщина, которую Каретников подобрал на панели? Почему Таня и пять лет спустя считала, будто Леониду чем-то обязана, и почему покорно прощала то, за что Мишку не простила? Получается, любимым прощают все и не прощают ничего?
«Михаил просил его выслушать. Говорил, что это… как несчастный случай, который не изменил его отношения к тебе», — напомнил внутренний голос.
«Зато он изменил мое отношение к нему!»
«Мое, я, мне… С Мишкой ты думала о себе, а с Ленькой — только о нем. Странная это любовь, ты не находишь?»
Она охотно внушила себе, что и Леньку любит. Тогда его страсть на какой-то миг заворожила ее, заставила пойти за ним, забыть о своем несчастье. Она ХОТЕЛА забыть, а подумала, что и вправду забыла.
Но потом пелена с глаз спала, и оказалось, что это не любовь, а всего лишь суррогат любви. Таня будто наказала себя этим замужеством. И тем, что сознательно унижала себя. Раньше монахи носили вериги во искупление своих грехов. Она носится с Леней… Не смешно! Неужели она такая тупая, и ей понадобилось пять лет понять то, что другие определяют с первого взгляда. Понятно, умные женщины.
Теперь ясно, почему это она с утра пораньше все о Мишке да о Мишке. Прямо наваждение какое-то! Ни дня не проходит, чтобы он не вставал перед ее глазами.
А эту сцену в ресторане сколько можно мусолить. Почти двадцать лет назад это происходило. Ну и что же, что потом была их первая ночь? Рано или поздно она у всех бывает.
Спустя месяц после той ночи они поженились. Потом выяснилось, что она сразу и залетела. Александре сейчас даже на год больше, чем было Тане, когда она вышла замуж за Михаила. Родилась девчонка спустя восемь месяцев после регистрации брака. Когда Шурке было без малого тринадцать лет, Михаил почти уговорил Таню «сходить за мальчиком».
И вот теперь она не только жила с другим мужчиной и долгое время уговаривала себя, что любит его, но хотела даже родить от него ребенка, да, спасибо, он категорически запротестовал.
— У тебя есть ребенок, у меня — тоже, даже двое, пусть и живут не со мной. Ну представь, мы еще молоды, здоровы, самое время пожить для себя, а тут пеленки-памперсы… Оно тебе надо?
«Оно» ей было не надо. Ей хотелось ребенка от любимого человека, а «любимый человек» ничего такого не хотел. Это и понятно, у него третий брак, и в двух предыдущих — по ребенку, алименты еще платить и платить!.. Рожать для себя? Но для себя у нее есть Шурка. Александра. С голубыми, как у папы Миши, глазами…
Опять про Мишку! Да что же с ней сегодня! Вроде день рождения у него не скоро. К чему тогда стал вспоминаться? Наверное, к дождю, съехидничала Таня сама с собой.
Немедленно прекратить! Забыть, и все такое прочее. Думать о хорошем. Чего уж она на такой минор настроилась? «Никто меня не любит, не жалеет!»
Завтра, например, она пойдет на банкет. С любимым мужем. Значит, надо подумать, что надеть, как выглядеть. Магазин, где Таня работала, закрывался в шесть часов. Когда же ей сделать себе прическу? Правильно, в обед. Перекусит на ходу. Все равно худеть надо…
Это она уже при Леониде расползлась. Мишка не давал ей толстеть. Ничего этому не способствовало: ни ночи, после которых они ходили, покачиваясь от недосыпания, но с глазами, блестящими от любви, ни работа, которую потребовал бросить Леонид, — все в том же пресловутом мужском коллективе, но где к ней относились с уважением, как к хорошему специалисту. И уж такая женщина, как Галина, с ней и рядом не стояла, а теперь Тане перед ней приходилось гнуться. Ради чего?
А еще с Мишкой они повсюду ездили, ходили, гуляли, не забывали и маленькую Александру. Понятно, почему девчонка до сих пор тосковала о папе. Они, конечно, виделись, но это было лишь слабой заменой той счастливой семье, в которой девочка прежде жила…
Почему Таня не простила первого мужа за одну-единственную измену? Не стала слушать его оправданий, извинений? Он рыдал, когда она с Шуркой уходила.
И кричал:
— Будь я проклят, если я этого хотел!
Зрелище рыдающего Мишки было страшным. И у нее сердце кровью обливалось. Почему же тогда она не остановилась? Не выслушала? Не дала ему шанс?
Стерва!!!
Неужели это она о себе?
Отчего-то опять пришел на память тот вечер в ресторане, но Таня уже не сопротивлялась воспоминаниям.
«Их четверо! Их четверо!» Эта мысль билась в голове у Тани и не давала ей сосредоточиться. Она удивлялась, почему так спокоен Мишка, почему разговаривает с ней по-прежнему и так же смотрит, словно только что некий наглый тип не испортил им вечер. Словно за дверями ресторана не притаилась опасность, с которой ему одному не справиться.
Несмотря на свои восемнадцать лет, Таня вовсе не была наивной девочкой, которая смотрит боевики и верит, что герой ее снов может вот так взять и раскидать в стороны четверых явно спортивных парней.
Их с Машей коттедж стоял на окраине города, где жили — и сестры среди них — выходцы из рабочих семей города, которые отнюдь не были паиньками и частенько решали свои вопросы с помощью кулаков. А кое-кто и ножей. После таких разборок тишину окраины разрывали сирены «скорой помощи» и милицейских машин…
— Желаете еще что-нибудь?
Это к ним подошла официантка. Ну да, дело идет к одиннадцати. Буфет закрывается. Если что-то надо принести, она еще успеет. Надеялась, посетители не будут слишком долго раскачиваться.
— Принесите счет, — распорядился Мишка, — и две бутылки шампанского. С собой.
Таня про себя даже рассердилась на него из-за этого легкомыслия. Шампанского. Две бутылки. Тоже, фраер! Лучше бы о своей безопасности подумал, а не о широких жестах.
— Шампанское — какое? — спросила официантка. — У нас есть полусладкое…
— А брют есть?
— Есть, но оно дороже.
— Разве я спрашивал вас о цене? — холодно поинтересовался Мишка.
Таня с удивлением посмотрела на него: чего это он выпендривается? Она брют не любила. Предпочитала полусладкое. Если не знает, мог бы и спросить… Или шампанское он брал вовсе не для Тани?
Без особой надежды она все же спросила его:
— Давай я в милицию позвоню?
— И что скажешь? Что у входа в ресторан стоят четыре законопослушных гражданина, которые просто дышат свежим воздухом? Милиция, моя девочка, выезжает по факту происшествия. Иными словами, если они меня замочат или просто искалечат…
— Миша! — Она со всхлипом вздохнула, почувствовав, что бледнеет.
— Прости, — спохватился он, — нашел о чем шутить! Успокойся, ничего со мной не случится, вот увидишь.
Чего она сможет увидеть? Драку, в которой четверо полезут на одного? Он думает, что если спортсмен и тренер по борьбе, так ему и сам черт не брат. У Тани сестра — врач, уж она знала немало случаев, когда на одного, даже очень сильного, спортсмена наваливалась целая толпа, и как мог противостоять ей одиночка…
Маша рассказывала, как на боксера-тяжеловеса напала стая уличных бандитов, сопляков. Пока он стоял на ногах, еще мог от них отбиваться. Но потом самый маленький из нападавших просто бросился ему под ноги, и боксер упал. Тогда бандиты ногами забили его чуть ли не до смерти…
Официантка принесла счет, две заказанные бутылки, и Мишка щедро дал ей на «чай», вызвав у женщины благодарную улыбку. Столь широкий жест сразу примирил ее с молодыми влюбленными. То, что она их и так обсчитала, ее не смутило.
А между тем Михаил взял бутылки в обе руки, кивнул Тане:
— Пошли!
И первым вышел из-за стола. Пошел впереди нее. А еще воспитанный, предупредительный кавалер! Таня сгоряча хотела обидеться, но потом догадалась, что это он неспроста.
В вестибюле Мишка остановился, повернул к ней какое-то отстраненное, чужое лицо и сказал:
— Зайди в туалет, приведи себя в порядок, носик попудри.
Отсылал ее с глаз долой. Как же, так она ему и ушла!
— Я не пользуюсь пудрой!
Таня тоже умела быть холодной: ишь, фильмов насмотрелся! Но бросила взгляд за стеклянную стену вестибюля ресторана, увидела четверых хулиганов, которые и не думали прятаться, стояли на крыльце у самой двери.
— Ну, тогда сходи пописай, мало ли…
Он говорил ей это, а сам смотрел на стоящих за дверью парней, и губы его зло кривились.
— Никуда я не пойду. Я с тобой.
Она знала, что Михаил, окончивший физкультурный институт, не только мастер спорта по самбо, но и считается одним из лучших рукопашников в городе. Она не очень представляла себе, что это значит, но думала, что он может сражаться с кем-то один на один, только без боксерских перчаток. И не с целой сворой.
И вообще, по ее мнению, все его достижения в спорте были больше теорией или практикой, но классической, где борющиеся стороны соблюдают правила… А его ждала драка, где нет ни правил, ни благородства, одни волчьи законы. Он же все-таки не Брюс Ли.
Чем бы могла помочь ему Таня? Чем-нибудь. Мало ли, может, вцепилась бы кому-то из хулиганов в волосы, расцарапала морду, дралась бы ногами… О, она бы сделала все, что можно, для Мишки. Пусть бы ее саму хоть убили!
— Ладно, — нехотя согласился Мишка. — Только иди за мной не слишком близко, чтобы я, размахнувшись, не задел тебя.
Дальнейшее произошло так быстро, что Таня не успела даже испугаться. Быстрым неуловимым движением — с двух рук! — Мишка ударил по головам двоих ближе других стоявших задир и, не глядя, как они валятся на землю, точно сбитые кегли, шагнул к двум оставшимся. Опять взмахнул руками, но ударить их ему не удалось.
Как раз в это время рядом с ней появился швейцар и оглушительно засвистел в милицейский свисток. Нападавшие со всех ног кинулись бежать, словно свисток освободил их от некоего гипноза, которому они подверглись при виде разъяренного Мишки. Он так недвусмысленно размахивал страшным оружием — бутылками шампанского брют — и уже вырубил двоих из них, а те, что еще были на ногах, словно приросли к месту: слишком неожиданной оказалась развязка. Не к тому они готовились.
— Кончай свистеть, отец, а то мусора сейчас сбегутся, — посоветовал ему Мишка. — Лучше лежащим «Скорую» вызови. И бутылки забери — у тебя мусорная корзина-то имеется?
— Имеется, — кивнул тот, принимая от Мишки ничуть не поврежденные бутылки.
— Думаешь, он их и вправду в мусор выбросит? — спросила Таня.
— Ага, держи карман шире! — усмехнулся он.
Как она тогда им гордилась! Даже не подумала, что его удары по голове могут быть для кого-то попросту смертельными. Молодость беспечна.
Едва они спустились со ступенек, как тут же Мишка остановил такси, и через несколько минут они уже мчались по дороге к Таниному дому.
Даже сейчас, спустя почти два десятка лет, Таня ощутила подрагивание в коленях. Она отчетливо помнила даже прохладу стеклянной двери, к которой прижалась разгоряченной щекой, когда стояла и смотрела, как Мишка орудовал бутылками с шампанским, и вместо драки, которой она панически боялась, все закончилось быстро и невероятно.
А сама Таня не сделала и шага, чтобы как-то помочь лежащим. Она видела, как швейцар набрал, видимо, номер телефона «Скорой помощи» и что-то объяснял в трубку, и покорно дала Мишке свести себя по лестнице, прямо к раскрытой дверце такси.
Ее не испугала жестокость драки и то, как хладнокровно нанес Михаил удары нападавшим, она была совершенно уверена в том, что у него не было другого выхода.
Испугалась за возможные последствия она только теперь, много лет спустя. Опять-таки ее сестра Маша рассказывала, как осудили юношу-студента, который всего лишь не рассчитал силы и так резко оттолкнул пристававшего к ним с девушкой пьяного мужика, что тот упал, ударился затылком о бордюр и умер.
И надо же, этого студента нашли. В городе с почти миллионным населением. И дали ему не то пять, не то шесть лет… Ведь и Мишка мог бы пострадать так же. Но наверное, черепушки у ресторанных хулиганов оказались крепкими.
А как она потом целовалась с Мишкой на заднем сиденье такси. С героем. Победителем четырех человек! И голова ее шла кругом. И хотелось, чтобы эта поездка никогда не кончалась.
Потом, повзрослев, она стала в душе побаиваться спрятанной глубоко внутри Михаила жестокости. Старалась не доводить мужа до того, чтобы эта жестокость из него выплеснулась. Боялась, что он обратит это против нее. А как? Ударит?
В ней самой жестокости не было. То есть как сильно она ни была разгневана, она вслух никогда не говорила: «Убила бы тебя!»
И никогда не думала, как, например, ее институтская подруга Тамара: «Будь у меня в руках автомат, я бы их всех расстреляла. Безо всякой жалости».
Но мужчины… У них ведь совсем другая душевная организация…
Нет, Миша не мог бы ударить женщину. А тем более любимую. Она всегда была уверена в его любви. Потому что и сама его любила. И считала, что он никогда не причинит ей боли.
Это потом она поумнела. Именно любимые и причиняют самую сильную боль. Наверное, потому, что перед любимыми мы беззащитны…
Известие о Мишкиной измене сразило Таню наповал. Иногда так рассказывают о неожиданном происшествии. Шел себе человек по улице, споткнулся, упал и умер. Вот так и она. Имела семью, имела любимого мужа, счастливую жизнь, и в одночасье все рухнуло.
Это она, Таня, умерла.
Значит, те слова, что он шептал ей по ночам, он говорил еще кому-то? И обнимал? И целовал? И отдавал чужой женщине то, что до сих пор принадлежало только ей одной? Думать так было невыносимо.
Глава четвертая
Звонок телефона застал Таню врасплох, заставив ее сердце болезненно забиться от неожиданности. Словно некое ночное таинство нещадно высветил вдруг яркий электрический свет. Она так глубоко ушла в свои воспоминания, что не сразу сообразила: звонит именно телефон. И прямо-таки заставила себя протянуть к нему дрожащую руку.
— Мама, это я, — раздался в трубке голос дочери, — ты не возражаешь, если я сегодня задержусь немного?
Если она станет так пугаться всякого телефонного звонка, она далеко пойдет. Крышу снесет, да и только! Это все потому, что нервная система у нее чересчур хрупкая. С некоторых пор она подсознательно все время ждет какой-то неприятности.
Ну что может случиться в семье, где все давно стоит на своих местах и не предвидится никаких пертурбаций?! По крайней мере ее муж Леня ничуть не изменился, если не считать охлаждения, которое наступило почти вскоре после их женитьбы.
— Немного — это сколько? — спросила Таня, стараясь говорить ровно и спокойно, иначе Шурка сразу начнет приставать, что случилось.
— Часа на два. За мной папа в университет заехал.
— Какой папа? — спросила она все же рассеянно.
— У меня папа всего один, — обиделась дочь.
— Ладно, иди, — разрешила Таня, еще наполовину пребывая в том далеком времени, из которого вернулась только что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27