Можно было бы приехать на свидание на Ленькином «форде», но сегодня ей хотелось хотя бы на время позабыть и о Каретникове, и о пяти с лишним годах их разлуки с Мишкой. Что там говорили древние? Нельзя войти дважды в одну и ту же реку? Похоже, что нельзя. Но вспомнить-то прошлое можно?
Глава девятнадцатая
Солнце вальяжно разбросало по небу свои лучи и, казалось, распаренное собственным теплом, снисходительно посматривало на одинокое облачко, которое, как заблудившийся кролик, медленно, с опаской проплывало мимо этого роскошного и опасного господина.
Становилось не тепло, а жарко. Таня же надела довольно плотный батник, чтобы он прикрывал ее пополневшую талию. Ничего, пар костей не ломит! Ради дела можно и потерпеть.
Она беспокоилась напрасно. Такси подкатило почти тотчас, едва Таня встала у обочины. Не совсем такси, какой-то частник, решивший подзаработать мимоходом.
Сев на первое сиденье, Таня искоса посматривала на водителя и мысленно рисовала его портрет. Женат, но не прочь завести романчик. Вроде невзначай скосив глаза на ее коленки, он игриво спросил:
— На свидание?
— На деловое, — чуть улыбнувшись, ответила Таня. Ей вовсе не хотелось с ним кокетничать, но таким образом она себя как бы подбадривала, проверяла, может она все еще нравиться мужчинам.
Ее свидание с Мишкой можно с большой натяжкой назвать деловым, ведь она идет просить его об одолжении…
Она хотела казаться женщиной, у которой нет никаких проблем, которая просто радуется лету и жизни вообще. Словом, храбрилась, потому что волновалась.
— Я могу отвезти вас обратно, — вроде невзначай проговорил таксист, — когда скажете.
— Нет, спасибо, — отказалась Таня. — Я не знаю, как скоро освобожусь.
Водитель разочарованно вздохнул, но не отступился:
— Можно подъехать в любой другой день, когда и куда скажете.
Но у Тани кураж уже пропал. Ненадолго хватило ее кокетства, к которому она попросту не привыкла. Как, оказывается, бывают утомительно надоедливы мужчины.
— Нет, спасибо, я замужем.
— Я тоже женат.
У нее прямо на языке вертелось: «Ну и сиди дома с женой», но она ведь с самого начала как бы его поощрила. Вот и получила реакцию.
— Увы, — нарочито разочарованно вздохнула она, — у меня совсем нет времени.
Водитель сразу насупился, но ей было не до него. Дрожат коленочки-то! На месте Мишки она и разговаривать бы не стала, едва Татьяна, то есть она сама, открыла бы рот. Потому что собиралась предложить ему то, за что когда-то от него ушла. А именно: наставить рога второму мужу с помощью первого.
В конце концов, она прежде никогда такого не делала. То есть если у нее был один мужчина, то второго быть не могло. Тут Таня придерживалась четких позиций.
Один, двое — смешно! У нее всего было двое мужчин. За всю жизнь. Она просто перепрыгнула из одного брака в другой… Или, как говорит ее подруга Соня, перешла от одной плиты к другой.
Вышла Таня за квартал до места встречи. Памятник Пушкину стоял в таком месте, куда на такси не подъедешь.
Чего только она не передумала, пока шла!
Кварталы старой половины города как раз здесь образовывали некую горловину — центральная улица сужалась и из проспекта превращалась в улочку всего с двухполосным движением.
Памятника Пушкину отсюда не было видно. Так что, пока Таня не дошла до угла квартала, ей оставалось только гадать: пришел на встречу Мишка или нет?
Но вот она остановилась на углу. Теперь нужно перейти через дорогу к площади, на которой в этот час почти никого не было. Потому Михаила она увидела сразу: он стоял и небрежно просматривал газету.
Почти в той же позе, что и Пушкин на пьедестале.
Прежде Таня всегда ощущала себя человеком определенного порядка. Блюстителем кодекса. Отчего же она в последнее время эти свои убеждения отринула. Например, ее муж — юридический — лежал в больнице с ножевым ранением. Она должна была бы сидеть подле него и кормить витаминами. А вместо этого она пришла на свидание. Да еще вырядилась в Сашину мини-юбку!
Только что она шла по улице, расправив плечи, изящно переставляя ноги в туфлях на высоких каблуках. Когда-то она вполне бойко на них ходила, и вот ноги сами вспомнили былую походку. Легкую, раскрепощенную.
Но едва Таня увидела Мишку, и тотчас ноги ей будто стреножили. «Миша, мне надо с тобой поговорить!» Так она ему сказала, а за все время, пока собиралась на встречу, пока ехала, так и не придумала даже самой первой фразы. Что она ему скажет, как только подойдет?
Это называется — поговорить. Она хотела с ним переспать! Вернее, не спать, а заниматься любовью — это выражение прижилось в обиходе русских, как ни странно, благодаря американским фильмам. Но лучше и не скажешь. По крайней мере сама Таня хотела только этого. Как назовет Мишка это ее желание, она старалась не думать. Неужели он будет с ней так жесток, что разозлится и отправит прочь?
Кстати, почему она не подумала о том, что у него может быть женщина. Та, с которой он как раз и хотел бы провести свою последнюю ночь на родине.
Нет, о таком думать никак нельзя, иначе она струсит окончательно.
— Здравствуй.
— Здравствуй, — улыбнулся он.
Ах да, они же сегодня уже виделись!
— Может, мы где-нибудь посидим?
Таня имела в виду какое-нибудь кафе — они в городе на каждом углу.
— Я знаю один неплохой ресторанчик, тебе понравится.
В голосе Мишки не было и намека на какие-то чувства к ней, радости от встречи или хотя бы ностальгии по тому вечеру в ресторане, о котором недавно она как раз вспоминала.
В глубине души Таня испытала разочарование: он разговаривал с ней как с какой-то посторонней женщиной. Получается, что их свидание Михаил и вправду воспринимает как деловое. Она хотела с ним поговорить? Вот он предлагал ресторанчик, в котором, видимо, частенько бывал с какой-нибудь Наташей.
— Поехали, — в то же время пожала она плечами; точь-в-точь он, нарочито равнодушно. Как аукнется, так и откликнется!
— Я на машине, — сказал Мишка и притронулся к ее локтю, направляя совсем в другую сторону.
Она подумала, что скорее всего его машина стоит где-то поблизости. Он всегда был чуточку авантюристом, будто невзначай въезжая за «кирпич» или останавливаясь там, где стоянка запрещена.
И точно. Мишка прокрался на машине прямо к краю площади, так что идти пешком им пришлось совсем немного.
Таня вслух ругала его за хулиганство, но в глубине души посмеивалась, что Карпенко никак не повзрослеет. Дитя улицы. Свекровь рассказывала, как целыми днями работала в огородной бригаде пригородного совхоза, недалеко от ее саманного домишки, а Мишка был предоставлен самому себе. Бегал с ребятами то на пруд, то в лесополосу, а однажды попал под дождь с градом и вернулся домой в соломенной шляпе, продырявленной ударами градин.
С какого момента считать начало их знакомства? С того момента, когда Мишка подвозил ее на занятия, или с того, когда он ездил по району, где в первый раз ее подобрал, в надежде встретить понравившуюся девчонку.
Таня тогда училась на первом курсе политехнического института, шла домой после сдачи зачета с остановки автобуса, и вдруг перед ней затормозила та самая зеленая иностранная машина, в которой она уже ехала на занятия, когда едва не проспала.
Незнакомая прежде ни с марками машин, ни тем более с их техническим состоянием, Таня не могла на взгляд определить, что это скорее рухлядь, чем машина. Главное, что она ехала. Пусть даже дребезжала и тряслась на выбоинах.
— Девушка, садитесь, я вас подвезу!
В окошко высунулась уже знакомая ей симпатичная молодая мордаха. В ту пору Таня сдуру считала, что на иномарках могут ездить лишь богатые люди: банкиры или предприниматели. То есть старые. В смысле, по возрасту.
А тут молодой человек манил ее рукой, кричал при этом так громко, словно она была как минимум глухая.
— Девушка, мы с вами знакомы, — кстати, это было очень спорное утверждение, — я подвозил вас однажды.
Еще бы ей не помнить. Не так часто она ездила на машинах, которые вели такие привлекательные водители. Но надо было держать марку, чтобы он не подумал, будто она только и делает, что останавливает незнакомцев на таких вот автомобилях.
Она с сожалением подумала: чего бы ему не остановиться вот так перед институтом? Тогда на глазах у всех девчонок она подошла бы к его шикарной машине и села. То-то подружки бы обзавидовались!
— Увы, я уже приехала, — сказала она и пошла по улице, краем глаза отмечая, что он медленно едет за ней.
Таня делала вид, что ей идти еще далеко, а когда поравнялась со своей калиткой, моментально шмыгнула в нее, оставив парня с носом. Молодежь возраста Александры называет такие фокусы приколами. Танины ровесники говорили: забить гвоздя.
Откровенно говоря, ей было немного жалко, что с этим парнем, как она думала, больше не увидится, но в то же время осознание того, как она его провела, примиряло Таню с этой потерей.
На другой день Маша ходила за молоком — в ста метрах от дома его продавали из цистерны колхозники — и, вернувшись, с возмущением рассказывала проснувшейся Тане:
— Какой-то хмырь болотный поставил свою зеленую колымагу прямо у наших ворот! Причем рядом лужа, так он выбрал место посуше. Машину бережет, а люди — хоть пропади! Пришлось обходить.
Маша ругалась, совсем как соседка баба Глаша, и в такой момент Тане казалось, что сестре не двадцать два года, а лет сорок. Между прочим, она и думать забыла о зеленом «мерседесе» и голубоглазом водителе.
Она считала, что парень и в этот раз случайно появился в их районе, звал прокатиться, потому что хотел «закадрить». Думал, что если один раз ее подвез, так теперь имеет право вот так окликать ее прямо на улице. Хорошо, что Маша не видела.
Машиной он наверняка привык пользоваться как приманкой. Посадит девушку и мчит в лесополосу. Почему именно так он обходится со своими пассажирками? Таня вовсе не была в этом уверена, она просто не понимала настырности водителя. Не считала себя такой уж красавицей, чтобы ради нее торчать у ворот ни свет ни заря…
Сколько она знала Мишку, машина у него была всегда. На ту, самую первую, как он признался, деньги ему дала мать. Она долго откладывала «овощные» рубли — не на что-нибудь крупное, а на «черный день». Но ради единственного сына раскошелилась. И для свекрови, и для Мишки машина была непременным уровнем обеспеченности, очередной ступенькой на лестнице благосостояния.
Таня привычно села на переднее сиденье, хотя машина была совсем не той, с какой оставила она Михаила пять лет назад. Теперь это была…
— «Хонда»?
— «Хонда», — кивнул он.
Мишка с некоторых пор полюбил японские машины. Изящные, легкие, послушные в управлении.
— Хочешь порулить?
— Хочу, — обрадовалась Таня.
Благодаря бывшему мужу она тоже любила машины и сейчас удивлялась: почему об этой любви она не вспоминала, живя с Леонидом? Эта ее любовь проявлялась только в присутствии Мишки, словно она заражалась его азартом, увлеченностью.
А может, когда-то она просто жила интересами бывшего мужа? Нет, правильнее было бы сказать, ей хотелось жить так же азартно, увлеченно, без глупых запретов для замужней женщины.
В первом браке жила как хотела, во втором — запретами мужа. Неужели она такая бесхребетная? Как пластилиновая ворона!
— Командуй, куда рулить, я же не знаю, что за ресторан ты предлагаешь.
— Пока ты едешь правильно. Дуй прямо, я скажу, где поворачивать.
По губам Мишки скользнула улыбка. Как будто он понимал ее волнение — честное слово, как на первом свидании! — но сказал вслух совсем не это:
— Молодец, хорошо водишь. Навыков не потеряла.
— Чья школа! — не удержавшись, добавила она.
Огромные рестораны на сотни посетителей с высоченными потолками и огромными окнами ушли в прошлое. Теперь в городе в основном функционировали рестораны небольшие, с подвесными потолками, столиками на двоих — их не надо было искать нарочно, как прежде. Просто выбрали и сели.
— Тебе здесь нравится?
— Нравится, — искренне сказала она, — тем более что в ресторане я не была сто лет.
— Я бы вам столько не дал, — усмехнулся Мишка. — Ты есть хочешь?
— Хочу, — призналась Таня, — который день я обедаю на бегу, порой забываю поесть…
— Немудрено, — понимающе кивнул он, — после таких-то событий. — Тогда я закажу то, что сочту нужным? — спросил Мишка.
— Я тебе доверяю, — согласилась Таня.
Что это за улыбка постоянно змеится на его губах — по-другому и не скажешь! Догадывается, зачем она напросилась на встречу?
И тут в голову Тане пришла счастливая мысль: Шурка! Именно о ней она и будет говорить, о чем же еще?
— О чем будем говорить? — спросил он.
— Об Александре.
— Хочешь сказать, что не заметила, как она выросла?
— Но как ты… Но я же… Да!
— Исчерпывающий ответ! — расхохотался Мишка.
— Конечно, я не об этом. Но ты же знаешь, она поступала в университет на экономический факультет, а совсем недавно я узнаю, что она перешла на юридический…
— Я знаю. Саша со мной советовалась.
— Могу представить, что ты ей посоветовал.
— Если она этого хочет, я не видел причин препятствовать.
— А я, выходит, человек посторонний и о таком важном событии в жизни дочери узнаю едва ли не случайно, между прочим.
Он посмотрел Тане в глаза:
— А что ты вообще знаешь о своей дочери?
— Ты хочешь меня оскорбить?
— Спаси и сохрани! Я всего лишь подумал, может, ты знаешь того парня — или мужчину постарше, — в кого наша дочь влюблена?
— Александра тебе и об этом говорила?
— Ничего она мне не говорила, но это же так очевидно.
— То есть ты заметил у девчонки состояние влюбленности.
— Пусть будет так — состояние, но на твоем месте я бы узнал, кто он, а то выяснится, что это еще один…
Он осекся и виновато взглянул на нее: догадалась, кого он имел в виду?
— Пойдем потанцуем. — Он протянул Тане руку. Она было заколебалась: день, никто в ресторане не танцует, хотя и включили магнитофон, — но тут же на себя разозлилась: вечно она оглядывается, что скажут, что подумают, была моложе — ни на кого не обращала внимания. Когда была влюблена в Мишку.
— Значит, говоришь, собиралась со мной о Саше поговорить? И для этого встречу назначала. И выскочила из дома, чуть мне под ноги не свалилась…
— Ты к чему это клонишь?
— Просто я подумал, что ты по мне соскучилась.
— Вот еще! — фыркнула она.
— А я соскучился.
— Давай лучше посидим. Что-то у меня голова кружится, — проговорила Таня; ей было все труднее сдерживать себя.
Хотелось обнять его, прижаться на виду у всех и целоваться до самозабвения, как когда-то давно.
— У меня есть предложение, — сказал Михаил, когда они вернулись за столик. — Завтра я улетаю, надо собрать вещи, приготовиться. Давай поедем ко мне и там спокойно поговорим обо всем.
Таня вдруг заколебалась. Разве не для этого она назначила Мишке встречу, чтобы остаться с ним наедине, но когда он сам это предложил, ей стало не по себе.
— Пойдем, — промямлила она, ненавидя себя за эту нерешительность.
Михаил расплатился за обед, и они вышли из ресторана. Он открыл машину и опять уселся на место пассажира. Таня покорно села за руль.
— Ты живешь там же? — буркнула она.
— Там же. — Мишка откровенно потешался. Правильно, Таня это заслужила.
Через некоторое время они уже входили в знакомый подъезд. Здесь почти ничего не изменилось: те же обшарпанные стены. Вот только дверь Михаил сменил на металлическую. Есть что хранить?
— Я слишком часто уезжаю из дома, — проговорил он, хотя она ни о чем его и не спрашивала.
— Мог бы пускать квартирантов.
— Мог бы, — согласился он, — но я никогда не знаю точно, когда вернусь, а зависеть от чужих людей… Нет, свой дом есть свой дом.
Едва за ними закрылась входная дверь, как Мишка развернул ее к себе и стал целовать. Она почувствовала, как он туфля о туфлю сбрасывает обувь со своих ног, и так же сбросила свои туфли.
А потом они стали пятиться к спальне и даже не смогли постелить постель, так обоим показалось невозможным ждать еще хоть одно мгновение.
Ничего не забылось. Ничего не разбилось, так что не понадобилось и клеить. По крайней мере то, что всегда было между ними, уцелело.
Жалко, память осталась. И не изменилась жизнь вокруг них.
— Ну что, теперь мы квиты? — спросил Мишка, когда Таня лежала на его плече, вдыхая забытый запах родного мужского тела.
— Что ты имеешь в виду? — лениво поинтересовалась она, от расслабленности не сразу поняв, о чем он ее спрашивает.
— Я говорю, ты упрекала в измене меня, а теперь изменяешь мужу со мной? Значит, ты, так легко осуждающая других, к себе не очень строга?
Таня не поверила своим ушам. Когда она ехала к Мишке, то была уверена, что он просто спит и видит, как бы провести с ней время, а он… Он только и ждал момента, чтобы, как говорится, ее же салом ей же по мусалам?! В такую минуту!
— Как ты можешь сравнивать? — От возмущения она даже оттолкнула его от себя. — Ты изменил мне, а я — совсем другому, постороннему тебе мужчине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27