-Дядя Сережа! Папа приехал! Вы опять будете веселые, как на моем дне рождения?
Вихрь мыслей пронесся в моей голове: «Они что, прямо при Машке это делали? Черт, я же ее обещал забрать! И кто же забрал? Выпить бы не мешало. А чего я ревную, Катя же беременная?!»
Я почувствовал себя полным идиотом. Бить морду человеку за то, что он якобы совратил твою беременную жену в присутствии собственной дочери… Это не театр абсурда, это театр бреда. И еще одна мысль пришла вдогонку: «И все равно обидно – для меня она так не прихорашивается».
**
Если бы это не было чудовищным бредом, я бы подумала, что Сергей ревнует. Как можно ревновать меня? Как можно ревновать женщину, которая больше всего напоминает кита, выброшенного на берег? Походка обожравшейся утки, нос на пол-лица, остальное – грудь. Ноги ничего, ноги не изменились, поэтому если надеть короткое платье, то больше всего я похожа на карамельку чупа-чупс, у которой вместо жвачки внутри ребенок.
Ну и ладно, ну и пусть! Чем страшнее я сейчас, тем красивее будет Наташка. Примета такая есть народная.
Но для Димы я решила все-таки накраситься, нельзя же так пугать человека, он меня давно не видел.
Я начала прихорашиваться и увлеклась, давненько я этим не занималась. Честно говоря, я вообще не очень люблю краситься летом – большая вероятность, что к концу дня краски неравномерно рассредоточатся по всему лицу. Сколько раз, приходя домой с работы, я обнаруживала, что глаза у меня подведены до ушей, или на подбородке нарисованы вторые губы.
Хотя Дима, и когда мы были женаты, не очень-то обращал внимание на то, как я выгляжу, да и приезжает он не ко мне, а к Маше, так что с тем же успехом я могла открыть ему дверь и в мешке из-под картошки.
– Дурацкий город,- вместо «здрасете» сказал Дима. – Два с половиной часа по МКАДу. Как вы здесь живете?
– Не сыпь соль на раны, – только и успела сказать я, как из комнаты вылетела торпеда по имени Маша и больше никому не дала раскрыть рта. Она выпулила сразу все новости: про школу, про то, что катка здесь рядом нет и она пойдет на танцы, про новых подружек в подъезде, про то, какая Наташка смешная была на УЗ И и махала ей ручкой, и так далее, и так далее. При этом она держала Диму обеими руками, чтобы он, не дай бог, не отвлекся на что-нибудь другое.
Дима доблестно выдержал минут пятнадцать.
– Машенька, а можно я хотя бы разденусь, десять часов ехал за рулем.
– Ух ты! – сказала Машка. – Можно.
Пока Дима переодевался, Машка скакала вокруг него на одной ножке и продолжала рассказывать. Отстала, только когда папа дошел до ванной, и села под дверью на корточках ждать, когда он выйдет.
Вот интересно, я прожила с этим мужчиной пять лет, я знала его вдоль и поперек. До сих пор он снимает
свитер абсолютно тем же жестом, и волосы у него точно так же топорщатся на затылке. Как будто мы и не расставались. А с другой стороны, сейчас передо мной стоит совершенно незнакомый человек. Я понятия не имею, с кем он живет, где работает, чем занимается в свободное время.
Мои раздумья прервал Сергей, который влетел в квартиру с видом «возвращается однажды муж из командировки». Вот дурачок! Как будто мне кроме него кто-нибудь нужен!
Мы с Димой разочаровали ребенка – не были такими веселыми, как на Машином дне рождения. Он весь день пилил за рулем и приехал за полчаса до моего прибытия. Я шился на весь свет, а пуще всего – на собственную глупость. Сто раз повторял себе, что ни о какой супружеской измене речи нет, а потом смотрел на Катю (глаза блестят, голос грудной) и Машку (прижалась к отцу так, что пальцы свело)…
– Мне предложили новую работу,- объявил я, вклиниваясь в милую семейную воркотню Кати, Димы и Маши. – Денег в два раза больше. Перспективы серьезные. Наверное, пойду.
Эффекта я добился. Дима посмотрел на меня осоловело, Катя – озадаченно. Машка, кажется, заснула.
– Подожди, – сказала Катерина, – но ты же контракт подписал. Мы деньги должны отдать.
– Деньги я частично вернул. Остальное будет погашено с течением времени. Бугаев договорился с Маса-новым.
Выстрел ушел в «молоко». Ни Катя, ни тем более Дима не затрепетали, услышав фамилии крупнейших книжных магнатов.
– Ты отдал все наши деньги? – спросила Катя.
– Не все. Но большинство. Не волнуйся, я все решу. Одолжу. Потребую подъемных.
– Кстати, – проснулся Дима. – Я же тебе алиментов привез!
И тот, кто хуже татарина, отправился куда-то, по пути захватив сопящую Машу.
– Он платит тебе деньги? – спросил я.
– Не мне, а Машке. Слушай, угомонись. Сейчас нам как раз нужны…
– Вот, – Дима протягивал Кате пачку купюр, – четвертая часть от моих доходов с мая по декабрь включительно.
– Еще сентябрь не закончился, – заметил я.
– Ничего, – зевнул заботливый отец. – Вряд ли мы до декабря пересечемся.
Я прикинул на глаз толщину пачки. Даже в далекой провинции некоторые люди умеют добывать деньги. Это злило еще больше, но крыть было нечем. Да и сил не было.
– А тебя куда зовут? – Дима считал необходимым поддержать интересующую меня тему.
– В заведующие редакцией. Издательство входит в четверку самых крупных в России. Буду топ-менеджером.
– А, понятно. Слушай, а чего ты свое дело не откроешь?
Он был наивен, этот провинциал.
– Рынок поделен. Создавать новое издательство – самоубийство. Сейчас, наоборот, идет процесс поглощения мелких игроков.
– Да и леший с ним, с издательством. Катя говорила, ты книги пишешь.
Катя сидела тихо, понурив очи.
– Пробовал. Это не выгодно. Разве что попасть в рынок…
– Подожди, ты же рынок знаешь? Аналитиком работал?
Я кивнул.
– Пишешь, наверняка, не хуже, чем большинство. Я не стал спорить.
– Так давай, вперед!
Он был, конечно, прав. Я мог. Несколько лет грамотного маркетинга, и…
– А не пора ли вам спать? – вступила в разговор Катя. – Я, например, с ног валюсь. А то вы уже допились до работы.
Рядом с теплой и тихой женой я вдруг понял, что все сегодняшние стрессы и проблемы – просто ерунда и суета сует. Только одна мысль за весь день глубоко запала в голову.
– Кать, – прошептал я, – а может, и вправду мне попробовать пойти в писатели? Рынок я знаю…
– А сколько ты будешь получать с книги?
– В среднем писатель у нас получает три рубля с экземпляра. Я в «Книжном бизнесе» читал. Значит, чтобы заработать, скажем, штуку баксов, нужно продать… почти десять тысяч экземпляров.
– А сколько времени уходит на книгу?
– Три месяца. Ну, два.
– Ой, нет. Давай дождемся хотя бы, пока я на работу выйду.
Я помозговал.
– Понимаешь, – прошептал я, – это ведь инвестиции! Если книги будут переиздаваться, то потом денежки будут капать безо всякого моего участия. Конечно, сегодня продать десять тысяч – проблема. Но если подойти к этому делу грамотно… Слушай, а давай я попробую первые книги писать без отрыва от производства? До Нового года как раз успею одну написать. Надо порыться в архивах, у меня же было уже кое-что написано. Как считаешь?
Катя никак не считала. Она сопела.
У Димы всегда были гениальные идеи! Кто его за язык тянул? Кто его просил давать мудрые советы?
А Сергей и рад! Ему грубо польстили, и он тут же уши развесил. Тоже мне, великий писатель! Неужели его от рукописей не тошнит? Неужели он еще не понял, что книга может быть либо хорошей, либо приносящей деньги. Лавры Роулинг покоя не дают?
Вот такая я злобная! А какой мне еще быть, если уже неделю подряд Сергей вечера и ночи просиживает, уткнувшись в монитор! Ложусь спать – он за компьютером, просыпаюсь – он за компьютером. Говорит, что иногда спит, но я не верю. Во всем этом есть только один плюс – сразу после работы он несется домой, не встречается ни с какими любовницами.
Я пыталась его отвлечь от экрана.
– Сергей, а ты где сейчас работать будешь?
– В сентименталке.
– Где? Любовные романы будешь издавать?
В ответ раздалось раздраженное бурчание. Я продолжила:
– Когда Она увидела Его, своего героя, у Нее подогнулись колени. Он просто излучал мужественность… Черные волосы, рост как минимум 185. Миллионер, естественно. А она, значит, длинноногая блондинка, красавица, глаза васильковые, волосы рыжие. И секс у них просто умопомрачительный, страницы на четыре.
~ Не смешно.
– Ну хорошо, на шесть.
– Нечего лазить по карманам.
– Что?!
. – Между прочим, это был образец продукции.
– Какой?
– То, что ты цитировала.
– Да я ничего не цитировала, я на ходу придумывала.
– Конечно! И про васильковые глаза?
– Сергей, ты о чем?
– Книжку, которая лежала у меня в кармане и которую ты стащила, дала мне моя работодатель.
– Работодатель? Это теперь так называется? И много вы с ней наработали? И ничего я у тебя не таскала! Ты сколько таких романов в своей жизни читал?
– Нисколько. Один. Страниц двадцать, больше не смог.
– Вот когда еще пару штук прочитаешь, поймешь, что у них у всех глаза васильковые, в крайнем случае – зеленые.
– Катя, у тебя плохое настроение? Чего ты злишься?
– А чего бы мне и не позлиться? Сначала у тебя любовные романы с работодателем, потом прилив вдохновения и роман с компьютером. А я? Если я тебе надоела, я вообще могу уехать!
Тут меня совсем развезло, и я, неожиданно для себя, расплакалась.
– Домой хочу!
После выставки в моей жизни установилось неустойчивое равновесие. Я никому ничего не говорил, но информация имеет свойство просачиваться, как керосин. Уже через неделю все твердо знали, что я ухожу, что мой долг (вместе со мной) перекупают конкуренты и что ЕМЦ активно ищет человека на мое место. Это давало определенные преимущества. В частности, на работу я приходил к часу, а покидал рабочее место не позже половины шестого.
Подобный распорядок оказался весьма кстати – я погрузился в сладкую каторгу литературного творчества. Извлек из загашников старые черновики, перечитал, ужаснулся и взялся за совершенно новую идею. Даже в издательстве удавалось выкроить часок для писательской деятельности, а уж дома я тратил на нее все, что оставалось от возни с Машкой и еды. С Катей старался общаться поменьше. По-моему, у нее уже начался предродовой синдром или что-нибудь в этом роде.
По крайней мере, так мне казалось, пока однажды вечером моя беременная радость не закатила сцену ревности. Оказывается, я уже месяц ей с кем-то изменяю. То есть не с кем-то, а с вполне конкретной Аллой, той самой, что сманила меня заниматься сентиментальной литературой. И вообще, я только и знаю, что торчу возле компьютера в перерывах между супружескими изменами. А в сентиментальной литературе совсем не разбираюсь.
Только последнее замечание задело меня за живое. Судя по отдельным фразам, Катя в любовных романах разбиралась хорошо. Пугающе хорошо.
Когда рыдания утихли и страдалица забылась сном, я проанализировал ситуацию. Проблем оказалось сразу несколько: Катя пребывала в депрессии, мне мешали писать книгу, а сентиментальная литература оказалась штукой специфической. Пожалуй, я действительно был полным нулем в этом жанре. Полежав полчаса с закрытыми глазами, я подобрал решение, которое могло закрыть все означенные проблемы.
За завтраком я сам завел разговор о своем литературном труде (Катя скорчила кислую физиономию) и между делом попросил:
– Кош, ты можешь мне консультацию дать? По поводу любовных романов?
– Романы у тебя и так неплохо получаются. Весьма любовные.
Ни в коем случае не следовало ввязываться в обсуждение моих гипотетических измен, и я продолжил:
– У меня в книжке завязывается интрижка между героем и одной теткой.
– Ее Алла зовут?
– Нет, Маша. И я там не совсем понимаю, как она будет реагировать.
Изложив свою версию, я выяснил, что совершенно не понимаю женскую логику и (отдельной строкой) женскую психику. Сделав вид, что страшно огорчен, я сказал:
– А ты можешь посмотреть и поправить? Катя пожала плечами.
– Замечательно. Я сейчас открою файл с текстом, а ты глянь, ладно?
Когда я возвернулся со своей необременительной службы, супруга пребывала в относительно бодром состоянии. О моей просьбе она демонстративно не вспоминала, а на прямой вопрос заявила:
– Я там подправила, что смогла. Ты перепиши потом этот бред.
Я помчался к компьютеру, оставив ужин на съедение Машке.
Это действительно был бред. Нет, с литературной точки зрения мне даже понравилось (только грамматических ошибок было многовато), а вот по сути…
– Видишь, – раздалось из-за моей спины, – полная ерунда. Просто заняться было нечем, так я…
– Все очень хорошо! Просто замечательно. Сколько ты тут набрала? Больше пяти тысяч знаков! Молоток!
– Это много? – Катя очень старалась выглядеть незаинтересованной. – Сколько в средней книжке?
– Тысяч четыреста-пятьсот. Дело даже не в количестве. Текст очень качественный.
– Да? Я вообще-то не старалась. Просто писала, что в голову взбредет.
– Тем более! Значит, у тебя талант! Только… кое-какие мелочи. Смотри: «Он прерывисто, с придыханием, вздохнул». Я когда-нибудь вздыхал с придыханием?
– Бывают ситуации, – Катя даже улыбнулась. – У тебя и глаза закатываются, и дыхание прерывается.
– Но ведь здесь не такая… ситуация! Это они в троллейбусе едут.
– Рядом.
– Неважно. Или вот еще: «Он мужественно выпятил подбородок».
– Подбородок ты часто выпячиваешь.
– Только выглядит это не мужественно, а глупо. Кроме того, не стоит использовать штамп. Мне тут одна редакторша показывала фразочку: «Он скупо, по-мужски, плакал за сараем».
Катя хихикнула. Следовало развивать успех, и я бросился в атаку. По пути узнал массу нового. Оказывается, женщина не должна признаваться мужчине в любви, а вот мужчина, наоборот, обязан повторять мантру:
«Я тебя обожаю!» – по сто раз на дню. Очень запутанно дело обстояло с телефонными звонками. Мужчина имел право позвонить любимой в любое время дня и ночи, а вот она могла только сидеть и ждать. В свою очередь, я раскрыл Кате глаза на некоторые особенности мужской психологии. Мы в десятый раз повторили: «Другая планета!» – когда в комнате материализовался ребенок Машка и заявил:
– А можно я купаться не буду, а сразу лягу?
Мы глянули на часы и испустили родительский «Ах!». Без четверти час. Пока я укладывал Машу (это было тяжело только физически – девочку пришлось тащить волоком), решение всех проблем сформировалось окончательно.
Катю я застал перед компьютером, она что-то перечитывала в написанном ею куске.
– Кошка, – сказал я, – а давай вместе писать!
– Ты что! Я же не умею!
– Умеешь. Написала же сегодня кусок.
– Аи, – отмахнулась Катя, но жест ее был неуверенным.
Я уже научился понимать, когда жена хочет, чтобы ее уговорили.
– Ничего не «Аи!». Я за свою жизнь повидал рукописей больше, чем ты книг читала! Так вот, поверь, у тебя получится. То есть уже получилось.
– Да не буду я ничего писать!'У тебя туг? фантастика, ужасы какие-то.
– Давай не фантастику! Давай просто книгу. Про жизнь.
– Так я же все неправильно про мужчин пишу.
– А я про женщин.
Катя прищурилась. Кажется, она начинала понимать, куда я веду.
– Давай напишем, – сказал я, – такой неправильный любовный роман. Ты будешь описывать с точки зрения женщины, а я – с точки зрения мужика.
На сей раз супруга даже не стала сопротивляться.
– Ладно. Давай попробуем. Делать мне все равно нечего. Только у меня одно условие.
– Какое? – напрягся я.
– В конце они должны пожениться.
**
Что такое любовный роман? В смысле любовный роман как литературный жанр. Для меня это не просто легкое, а суперлегкое чтиво. Это книги, в чтении которых мозг не участвует, они пролетают мимо. Они незаменимы в ситуации, когда голова чем-нибудь занята, а глаза и руки свободны.
Например, когда' кормишь грудью ребенка. Делать нечего, а что-то серьезное читать невозможно, потому что все время отвлекаешься. А тут, даже если перескочишь через пару страниц, можно этого и не заметить.
Есть женщины, которые в таких ситуациях предпочитают читать иллюстрированные журналы, по количеству заложенного смысла это примерно то же самое, но лично я больше люблю любовные романы. Журналы большие и тяжелые – их неудобно держать.
Очень удобно читать романы в роддоме. В это время вообще трудно на чем-нибудь сосредоточиться, а чтение создает иллюзию, что чем-то занята, а не просто лежишь и тупо ждешь схваток.
Когда я рожала Машку, то не рассчитала свою скорость чтения (стандартный романчик –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Вихрь мыслей пронесся в моей голове: «Они что, прямо при Машке это делали? Черт, я же ее обещал забрать! И кто же забрал? Выпить бы не мешало. А чего я ревную, Катя же беременная?!»
Я почувствовал себя полным идиотом. Бить морду человеку за то, что он якобы совратил твою беременную жену в присутствии собственной дочери… Это не театр абсурда, это театр бреда. И еще одна мысль пришла вдогонку: «И все равно обидно – для меня она так не прихорашивается».
**
Если бы это не было чудовищным бредом, я бы подумала, что Сергей ревнует. Как можно ревновать меня? Как можно ревновать женщину, которая больше всего напоминает кита, выброшенного на берег? Походка обожравшейся утки, нос на пол-лица, остальное – грудь. Ноги ничего, ноги не изменились, поэтому если надеть короткое платье, то больше всего я похожа на карамельку чупа-чупс, у которой вместо жвачки внутри ребенок.
Ну и ладно, ну и пусть! Чем страшнее я сейчас, тем красивее будет Наташка. Примета такая есть народная.
Но для Димы я решила все-таки накраситься, нельзя же так пугать человека, он меня давно не видел.
Я начала прихорашиваться и увлеклась, давненько я этим не занималась. Честно говоря, я вообще не очень люблю краситься летом – большая вероятность, что к концу дня краски неравномерно рассредоточатся по всему лицу. Сколько раз, приходя домой с работы, я обнаруживала, что глаза у меня подведены до ушей, или на подбородке нарисованы вторые губы.
Хотя Дима, и когда мы были женаты, не очень-то обращал внимание на то, как я выгляжу, да и приезжает он не ко мне, а к Маше, так что с тем же успехом я могла открыть ему дверь и в мешке из-под картошки.
– Дурацкий город,- вместо «здрасете» сказал Дима. – Два с половиной часа по МКАДу. Как вы здесь живете?
– Не сыпь соль на раны, – только и успела сказать я, как из комнаты вылетела торпеда по имени Маша и больше никому не дала раскрыть рта. Она выпулила сразу все новости: про школу, про то, что катка здесь рядом нет и она пойдет на танцы, про новых подружек в подъезде, про то, какая Наташка смешная была на УЗ И и махала ей ручкой, и так далее, и так далее. При этом она держала Диму обеими руками, чтобы он, не дай бог, не отвлекся на что-нибудь другое.
Дима доблестно выдержал минут пятнадцать.
– Машенька, а можно я хотя бы разденусь, десять часов ехал за рулем.
– Ух ты! – сказала Машка. – Можно.
Пока Дима переодевался, Машка скакала вокруг него на одной ножке и продолжала рассказывать. Отстала, только когда папа дошел до ванной, и села под дверью на корточках ждать, когда он выйдет.
Вот интересно, я прожила с этим мужчиной пять лет, я знала его вдоль и поперек. До сих пор он снимает
свитер абсолютно тем же жестом, и волосы у него точно так же топорщатся на затылке. Как будто мы и не расставались. А с другой стороны, сейчас передо мной стоит совершенно незнакомый человек. Я понятия не имею, с кем он живет, где работает, чем занимается в свободное время.
Мои раздумья прервал Сергей, который влетел в квартиру с видом «возвращается однажды муж из командировки». Вот дурачок! Как будто мне кроме него кто-нибудь нужен!
Мы с Димой разочаровали ребенка – не были такими веселыми, как на Машином дне рождения. Он весь день пилил за рулем и приехал за полчаса до моего прибытия. Я шился на весь свет, а пуще всего – на собственную глупость. Сто раз повторял себе, что ни о какой супружеской измене речи нет, а потом смотрел на Катю (глаза блестят, голос грудной) и Машку (прижалась к отцу так, что пальцы свело)…
– Мне предложили новую работу,- объявил я, вклиниваясь в милую семейную воркотню Кати, Димы и Маши. – Денег в два раза больше. Перспективы серьезные. Наверное, пойду.
Эффекта я добился. Дима посмотрел на меня осоловело, Катя – озадаченно. Машка, кажется, заснула.
– Подожди, – сказала Катерина, – но ты же контракт подписал. Мы деньги должны отдать.
– Деньги я частично вернул. Остальное будет погашено с течением времени. Бугаев договорился с Маса-новым.
Выстрел ушел в «молоко». Ни Катя, ни тем более Дима не затрепетали, услышав фамилии крупнейших книжных магнатов.
– Ты отдал все наши деньги? – спросила Катя.
– Не все. Но большинство. Не волнуйся, я все решу. Одолжу. Потребую подъемных.
– Кстати, – проснулся Дима. – Я же тебе алиментов привез!
И тот, кто хуже татарина, отправился куда-то, по пути захватив сопящую Машу.
– Он платит тебе деньги? – спросил я.
– Не мне, а Машке. Слушай, угомонись. Сейчас нам как раз нужны…
– Вот, – Дима протягивал Кате пачку купюр, – четвертая часть от моих доходов с мая по декабрь включительно.
– Еще сентябрь не закончился, – заметил я.
– Ничего, – зевнул заботливый отец. – Вряд ли мы до декабря пересечемся.
Я прикинул на глаз толщину пачки. Даже в далекой провинции некоторые люди умеют добывать деньги. Это злило еще больше, но крыть было нечем. Да и сил не было.
– А тебя куда зовут? – Дима считал необходимым поддержать интересующую меня тему.
– В заведующие редакцией. Издательство входит в четверку самых крупных в России. Буду топ-менеджером.
– А, понятно. Слушай, а чего ты свое дело не откроешь?
Он был наивен, этот провинциал.
– Рынок поделен. Создавать новое издательство – самоубийство. Сейчас, наоборот, идет процесс поглощения мелких игроков.
– Да и леший с ним, с издательством. Катя говорила, ты книги пишешь.
Катя сидела тихо, понурив очи.
– Пробовал. Это не выгодно. Разве что попасть в рынок…
– Подожди, ты же рынок знаешь? Аналитиком работал?
Я кивнул.
– Пишешь, наверняка, не хуже, чем большинство. Я не стал спорить.
– Так давай, вперед!
Он был, конечно, прав. Я мог. Несколько лет грамотного маркетинга, и…
– А не пора ли вам спать? – вступила в разговор Катя. – Я, например, с ног валюсь. А то вы уже допились до работы.
Рядом с теплой и тихой женой я вдруг понял, что все сегодняшние стрессы и проблемы – просто ерунда и суета сует. Только одна мысль за весь день глубоко запала в голову.
– Кать, – прошептал я, – а может, и вправду мне попробовать пойти в писатели? Рынок я знаю…
– А сколько ты будешь получать с книги?
– В среднем писатель у нас получает три рубля с экземпляра. Я в «Книжном бизнесе» читал. Значит, чтобы заработать, скажем, штуку баксов, нужно продать… почти десять тысяч экземпляров.
– А сколько времени уходит на книгу?
– Три месяца. Ну, два.
– Ой, нет. Давай дождемся хотя бы, пока я на работу выйду.
Я помозговал.
– Понимаешь, – прошептал я, – это ведь инвестиции! Если книги будут переиздаваться, то потом денежки будут капать безо всякого моего участия. Конечно, сегодня продать десять тысяч – проблема. Но если подойти к этому делу грамотно… Слушай, а давай я попробую первые книги писать без отрыва от производства? До Нового года как раз успею одну написать. Надо порыться в архивах, у меня же было уже кое-что написано. Как считаешь?
Катя никак не считала. Она сопела.
У Димы всегда были гениальные идеи! Кто его за язык тянул? Кто его просил давать мудрые советы?
А Сергей и рад! Ему грубо польстили, и он тут же уши развесил. Тоже мне, великий писатель! Неужели его от рукописей не тошнит? Неужели он еще не понял, что книга может быть либо хорошей, либо приносящей деньги. Лавры Роулинг покоя не дают?
Вот такая я злобная! А какой мне еще быть, если уже неделю подряд Сергей вечера и ночи просиживает, уткнувшись в монитор! Ложусь спать – он за компьютером, просыпаюсь – он за компьютером. Говорит, что иногда спит, но я не верю. Во всем этом есть только один плюс – сразу после работы он несется домой, не встречается ни с какими любовницами.
Я пыталась его отвлечь от экрана.
– Сергей, а ты где сейчас работать будешь?
– В сентименталке.
– Где? Любовные романы будешь издавать?
В ответ раздалось раздраженное бурчание. Я продолжила:
– Когда Она увидела Его, своего героя, у Нее подогнулись колени. Он просто излучал мужественность… Черные волосы, рост как минимум 185. Миллионер, естественно. А она, значит, длинноногая блондинка, красавица, глаза васильковые, волосы рыжие. И секс у них просто умопомрачительный, страницы на четыре.
~ Не смешно.
– Ну хорошо, на шесть.
– Нечего лазить по карманам.
– Что?!
. – Между прочим, это был образец продукции.
– Какой?
– То, что ты цитировала.
– Да я ничего не цитировала, я на ходу придумывала.
– Конечно! И про васильковые глаза?
– Сергей, ты о чем?
– Книжку, которая лежала у меня в кармане и которую ты стащила, дала мне моя работодатель.
– Работодатель? Это теперь так называется? И много вы с ней наработали? И ничего я у тебя не таскала! Ты сколько таких романов в своей жизни читал?
– Нисколько. Один. Страниц двадцать, больше не смог.
– Вот когда еще пару штук прочитаешь, поймешь, что у них у всех глаза васильковые, в крайнем случае – зеленые.
– Катя, у тебя плохое настроение? Чего ты злишься?
– А чего бы мне и не позлиться? Сначала у тебя любовные романы с работодателем, потом прилив вдохновения и роман с компьютером. А я? Если я тебе надоела, я вообще могу уехать!
Тут меня совсем развезло, и я, неожиданно для себя, расплакалась.
– Домой хочу!
После выставки в моей жизни установилось неустойчивое равновесие. Я никому ничего не говорил, но информация имеет свойство просачиваться, как керосин. Уже через неделю все твердо знали, что я ухожу, что мой долг (вместе со мной) перекупают конкуренты и что ЕМЦ активно ищет человека на мое место. Это давало определенные преимущества. В частности, на работу я приходил к часу, а покидал рабочее место не позже половины шестого.
Подобный распорядок оказался весьма кстати – я погрузился в сладкую каторгу литературного творчества. Извлек из загашников старые черновики, перечитал, ужаснулся и взялся за совершенно новую идею. Даже в издательстве удавалось выкроить часок для писательской деятельности, а уж дома я тратил на нее все, что оставалось от возни с Машкой и еды. С Катей старался общаться поменьше. По-моему, у нее уже начался предродовой синдром или что-нибудь в этом роде.
По крайней мере, так мне казалось, пока однажды вечером моя беременная радость не закатила сцену ревности. Оказывается, я уже месяц ей с кем-то изменяю. То есть не с кем-то, а с вполне конкретной Аллой, той самой, что сманила меня заниматься сентиментальной литературой. И вообще, я только и знаю, что торчу возле компьютера в перерывах между супружескими изменами. А в сентиментальной литературе совсем не разбираюсь.
Только последнее замечание задело меня за живое. Судя по отдельным фразам, Катя в любовных романах разбиралась хорошо. Пугающе хорошо.
Когда рыдания утихли и страдалица забылась сном, я проанализировал ситуацию. Проблем оказалось сразу несколько: Катя пребывала в депрессии, мне мешали писать книгу, а сентиментальная литература оказалась штукой специфической. Пожалуй, я действительно был полным нулем в этом жанре. Полежав полчаса с закрытыми глазами, я подобрал решение, которое могло закрыть все означенные проблемы.
За завтраком я сам завел разговор о своем литературном труде (Катя скорчила кислую физиономию) и между делом попросил:
– Кош, ты можешь мне консультацию дать? По поводу любовных романов?
– Романы у тебя и так неплохо получаются. Весьма любовные.
Ни в коем случае не следовало ввязываться в обсуждение моих гипотетических измен, и я продолжил:
– У меня в книжке завязывается интрижка между героем и одной теткой.
– Ее Алла зовут?
– Нет, Маша. И я там не совсем понимаю, как она будет реагировать.
Изложив свою версию, я выяснил, что совершенно не понимаю женскую логику и (отдельной строкой) женскую психику. Сделав вид, что страшно огорчен, я сказал:
– А ты можешь посмотреть и поправить? Катя пожала плечами.
– Замечательно. Я сейчас открою файл с текстом, а ты глянь, ладно?
Когда я возвернулся со своей необременительной службы, супруга пребывала в относительно бодром состоянии. О моей просьбе она демонстративно не вспоминала, а на прямой вопрос заявила:
– Я там подправила, что смогла. Ты перепиши потом этот бред.
Я помчался к компьютеру, оставив ужин на съедение Машке.
Это действительно был бред. Нет, с литературной точки зрения мне даже понравилось (только грамматических ошибок было многовато), а вот по сути…
– Видишь, – раздалось из-за моей спины, – полная ерунда. Просто заняться было нечем, так я…
– Все очень хорошо! Просто замечательно. Сколько ты тут набрала? Больше пяти тысяч знаков! Молоток!
– Это много? – Катя очень старалась выглядеть незаинтересованной. – Сколько в средней книжке?
– Тысяч четыреста-пятьсот. Дело даже не в количестве. Текст очень качественный.
– Да? Я вообще-то не старалась. Просто писала, что в голову взбредет.
– Тем более! Значит, у тебя талант! Только… кое-какие мелочи. Смотри: «Он прерывисто, с придыханием, вздохнул». Я когда-нибудь вздыхал с придыханием?
– Бывают ситуации, – Катя даже улыбнулась. – У тебя и глаза закатываются, и дыхание прерывается.
– Но ведь здесь не такая… ситуация! Это они в троллейбусе едут.
– Рядом.
– Неважно. Или вот еще: «Он мужественно выпятил подбородок».
– Подбородок ты часто выпячиваешь.
– Только выглядит это не мужественно, а глупо. Кроме того, не стоит использовать штамп. Мне тут одна редакторша показывала фразочку: «Он скупо, по-мужски, плакал за сараем».
Катя хихикнула. Следовало развивать успех, и я бросился в атаку. По пути узнал массу нового. Оказывается, женщина не должна признаваться мужчине в любви, а вот мужчина, наоборот, обязан повторять мантру:
«Я тебя обожаю!» – по сто раз на дню. Очень запутанно дело обстояло с телефонными звонками. Мужчина имел право позвонить любимой в любое время дня и ночи, а вот она могла только сидеть и ждать. В свою очередь, я раскрыл Кате глаза на некоторые особенности мужской психологии. Мы в десятый раз повторили: «Другая планета!» – когда в комнате материализовался ребенок Машка и заявил:
– А можно я купаться не буду, а сразу лягу?
Мы глянули на часы и испустили родительский «Ах!». Без четверти час. Пока я укладывал Машу (это было тяжело только физически – девочку пришлось тащить волоком), решение всех проблем сформировалось окончательно.
Катю я застал перед компьютером, она что-то перечитывала в написанном ею куске.
– Кошка, – сказал я, – а давай вместе писать!
– Ты что! Я же не умею!
– Умеешь. Написала же сегодня кусок.
– Аи, – отмахнулась Катя, но жест ее был неуверенным.
Я уже научился понимать, когда жена хочет, чтобы ее уговорили.
– Ничего не «Аи!». Я за свою жизнь повидал рукописей больше, чем ты книг читала! Так вот, поверь, у тебя получится. То есть уже получилось.
– Да не буду я ничего писать!'У тебя туг? фантастика, ужасы какие-то.
– Давай не фантастику! Давай просто книгу. Про жизнь.
– Так я же все неправильно про мужчин пишу.
– А я про женщин.
Катя прищурилась. Кажется, она начинала понимать, куда я веду.
– Давай напишем, – сказал я, – такой неправильный любовный роман. Ты будешь описывать с точки зрения женщины, а я – с точки зрения мужика.
На сей раз супруга даже не стала сопротивляться.
– Ладно. Давай попробуем. Делать мне все равно нечего. Только у меня одно условие.
– Какое? – напрягся я.
– В конце они должны пожениться.
**
Что такое любовный роман? В смысле любовный роман как литературный жанр. Для меня это не просто легкое, а суперлегкое чтиво. Это книги, в чтении которых мозг не участвует, они пролетают мимо. Они незаменимы в ситуации, когда голова чем-нибудь занята, а глаза и руки свободны.
Например, когда' кормишь грудью ребенка. Делать нечего, а что-то серьезное читать невозможно, потому что все время отвлекаешься. А тут, даже если перескочишь через пару страниц, можно этого и не заметить.
Есть женщины, которые в таких ситуациях предпочитают читать иллюстрированные журналы, по количеству заложенного смысла это примерно то же самое, но лично я больше люблю любовные романы. Журналы большие и тяжелые – их неудобно держать.
Очень удобно читать романы в роддоме. В это время вообще трудно на чем-нибудь сосредоточиться, а чтение создает иллюзию, что чем-то занята, а не просто лежишь и тупо ждешь схваток.
Когда я рожала Машку, то не рассчитала свою скорость чтения (стандартный романчик –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17