Теперь она знала, что чувствуют хулиганы, которые забрызгивают стены домов трудносмывающейся краской из баллончиков: безнаказанность и одновременно страх быть пойманными. И опьянение! Руки у нее дрожали, а во рту пересохло. Но в крови… Да! Прилив энергии! Она прямо бурлила! И самое замечательное, что никто не сможет ее ни в чем обвинить. Завтра утром придут официанты, прислуга, а потом хлынут гости и комнаты заполнятся людьми, так что уж наверняка кто-то что-то заденет.
А если и нет, то тем лучше! Все можно будет свалить на Аллилуйю Купер. Она и выглядит как хулиганка – эта безумная прическа и немыслимый грим.
И, спокойно переходя из комнаты в комнату, Анук продолжала потихоньку веселиться. Ах, как здорово! Так здорово, что и не передать!
– Змей, дорогой! А помнишь, мы как-то смотрели телевизор? И там твоя бывшая давала интервью?
Черт! Ну что за сука безмозглая. Еще бы ему не помнить.
– Да, – проворчал Змей и залпом допил банку „будвайзера". Затем, смяв ее и швырнув через плечо, он вытер рот рукой. – А что такое?
– Вроде говорили, что ее зовут Билли Дон, правильно?
– Шерл. Ее зовут Шерл, черт возьми.
– Ну конечно, Змей, Шерл. В общем, открыла я газету и, знаешь, что увидела? О ней там пишут, и даже фотография есть. Посмотри! – Кончита протянула ему газету.
– Тебе делать нечего? Читаешь всякое дерьмо! – рявкнул Змей, вырывая газету. Затем встал, подошел к столу, освещенному настенным бра, разложил газету и пододвинул стул. Тяжело опустившись на него, он согнулся над газетным листом и, сощуря глаза, уставился на колонки мелкого шрифта.
– Ну где тут о ней?
– Вот здесь, видишь? – И, подойдя к нему сзади, Кончита показала в конец колонки Ривы Прайс.
С трудом продираясь сквозь слова, Змей одновременно шевелил губами, медленно водя по строчкам грязным ногтем. Чтение не было его любимым занятием. Вот разбираться в харлеевских моторах или вздрючить кого-нибудь – другое дело. И он гордился этим.
– Что это такое? – спросил он, ткнув пальцем в слово.
– Дай посмотрю, – обняв его за плечи, она склонилась над газетой. – Возлюбленный.
– Да, но что это означает?
– Ну как тебе сказать… – пожала плечами Кончита и почесала грудь. – Приятель, с кем она встречается.
– Ты хочешь сказать, что он ее парень? Слово означает именно это?
Кончита почувствовала, как в нем закипает злоба, и решила вести себя дипломатичнее. Если Змей заводился, то становился опасным.
– Ну, не совсем, – растягивая слова и надеясь успокоить его, проговорила она. – Они могут просто видеться. Как друзья, понимаешь?
– Ага, – ухмыльнулся Змей, – а я могу стать президентом Соединенных Штатов.
Здесь Кончита решила промолчать.
Она с облегчением вздохнула, когда Змей, что-то пробурчав, снова углубился в чтение. Какое-то время он выискивал, где и когда будет происходить то, о чем говорилось в заметке, и какое к этому отношение имеет Шерл. А с этим засранцем разберемся позже. Время терпит.
Вернувшись к началу колонки, Змей решил прочитать все сначала. На это потребовалось еще минут сорок и еще две банки пива.
Дочитав колонку до конца, он покачался на стуле и зычно рыгнул. Затем встал и, с хрустом потянувшись, почесал живот.
– Принеси мне карту. Я поеду туда.
Глаза Кончиты вспыхнули.
– Можно я с тобой? – Она даже подпрыгнула от возбуждения. – Змей, миленький! Я всегда так хотела туда поехать!
– В другой раз, киска, – отрезал Змей. – Это касается только твоего папочки и той суки, которая сбежала. Так что не суй нос, – и он шлепнул ее по заднице.
– Карту, – грозно напомнил он.
Кончита прижалась к нему всем телом и покрутила попкой.
– А я думала, что теперь я твоя подружка, – замурлыкала она, изображая нетерпение.
– Конечно, детка. Ну сама подумай: у меня осталось неоконченное дело, и я должен его закончить, а ты будешь мешать. Отвали.
– Ну ладно, – и она неохотно пошла за картой.
На обочине дороги, недалеко от особняка, стояла полицейская машина без опознавательных знаков. Один из сидящих в ней полисменов нью-йоркского патрульного отделения с сожалением произнес:
– Вот проклятье! Ночью здесь наверняка станет холодно, как на Северном полюсе. А еще июнь называется, черт побери!
– Угу, – поддакнул напарник. – Но если я включу печку, то мы уснем. А ты слышал приказ – не спать.
– Ну что? Да кто нас увидит? И кого это волнует? Все равно нечего делать. И потом, никто не знает, что она здесь, верно? А псих этот там, в городе.
– Да, наверное, ты прав. Только приоткрой окно, я не хочу задохнуться от выхлопов.
– Нет вопросов, – и через секунду оба окна приоткрылись на пару сантиметров.
Переодетый в штатское полицейский, тот, что сидел за рулем, включил двигатель на холостые обороты. Вскоре тепло и легкое убаюкивающее подрагивание машины сделали свое дело.
Веки полицейских отяжелели, а еще через несколько минут оба дружно храпели.
Тот же город, то же время
ВТОРЫМ ПЛАНОМ: МИСС КРОВЬ
– Та-ак, еще совсем немножко, последний штришок… – совсем тихо, как будто про себя, произнес Мисс Кровь. Сидя перед зеркалом, освещенным рядом лампочек, как в артистических гримерных, и почти вплотную приблизив к нему лицо, он аккуратно провел черной подводкой вдоль правого века. Затем положил кисточку и откинулся назад, любуясь своей работой. – Ну вот. Теперь красотка в полном блеске.
Он интригующе, как Донна Миллз в телесериале „Вынужденная посадка", захлопал накладными ресницами.
– Ты заслуживаешь поцелуя, – сказал он.
Он подался вперед и, сложив губы трубочкой и прикрыв веки, послал своему отражению сексапильный поцелуй Мэрилин Монро. Чмокнул губами.
Довольно поглядел на себя в зеркало и хихикнул, затем еще раз чмокнул губами. И еще раз.
– У-ух!
– Привет, красотка! – пропел он мелодичным высоким голосом. – Приве-ет!
– Привет-привет!
Моргая ресницами, он прижал руки к плечам и, раздвинув пальцы, изобразил трепещущие крылья бабочки.
О д-да-а! Он был так красив. Просто великолепен. И так сексуален!
– У-ух!
Не вставая с маленькой розовой с золотой отделкой банкетки, он отодвинулся от зеркала и застегнул бледно-розовый кружевной бюстгальтер с накладными, телесного цвета грудями. Быстро, как женщина, провел ладонями по черным чулкам, пристегнутым к поясу резинками. Осторожно дотронулся до члена, спрятанного под большой гигиенической прокладкой, которую он закрепил широкими полосками клейкой ленты. Поднял сначала одну ногу, потом другую – полюбоваться своими туфлями. На редкость вульгарные, это были его любимые туфли без задников, да еще на шпильке. Конечно, из магазина „Фредерик оф Голливуд"! Для такой красотки – все самое лучшее!
Но волосы и грим потребовали от него огромного искусства, и здесь он преуспел. Потратив почти два часа, он добился желаемого результата – выглядеть так, как он хотел.
Он осторожно поправил тщательно уложенную прическу. Сегодня на нем был скальп с волосами Вайяны Фэрроу. В свое время он потрудился над ним полдня, чтобы волосы лежали как надо.
А грим! Не грим, а просто чудо: черные миндалевидные глаза и четко очерченные румянами высокие скулы с искусно положенной под ними тенью выглядели в точности как у Оби Кьюти… губы, как у Джой Затопековой.
О да! Ему удалось соединить в себе черты всех своих очаровашек. Все эти сладкие, сладкие красотки теперь слились в одну!
Он взял духи „Бал в Версале" и с удовольствием обрызгал себя. О! Они такие прохладные! И так восхитительно пахнут! Еще, еще! Мисс Кровь просто обожа-а-ает, как пахнет французская проститутка. Такая испорченная-испорченная!
Напоследок он спрыснул мошонку: кашу маслом не испортишь.
Теперь он готов!
В предвкушении удовольствия он даже передернул плечами – его ждало истинное наслаждение. Еще час – и он будет в Саутгемптоне. В доме, должно быть, уже полным-полно этих бойких красоток. Готовятся к завтрашнему показу.
Он уже представлял себе их. Приоткрытые губки, покачивающиеся бедра и изумительные ножки… так и мелькают, когда они идут по помосту, а потом – р-раз! – поворот, и обратно.
Встав с банкетки, он на секунду задержался перед зеркалом в обрамлении горящих лампочек и, прежде чем задернуть отделяющую его от остальной части комнаты занавеску, предусмотрительно выключил свет. Затем подошел к окну и выглянул на улицу.
На улице было чудесно – темно и почти никакого движения.
У подъезда стоял его небольшой автомобиль. Такой удобный, то, что надо для красотки!
С легким сердцем Мисс Кровь с размаху сел на сиденье и положил руки на руль. Затем включил двигатель и посмотрел в боковое зеркальце, нет ли машин слева. Никого.
Сердце радостно билось.
Итак, мисс Кровь, в путь!
– Девушки, я еду к вам! – крикнул он и до отказа нажал на газ.
68
– Девушки, еще раз. С самого начала, – и Эдвина положила палец на кнопку стереомагнитофона. – Готовы? – она сосчитала до пяти и включила музыку.
Вновь оглушительно загремела веселая мелодия босановы. Через четыре такта упругой, свободной походкой, по которой сразу можно отличить профессиональную манекенщицу высокой моды, на помост вышла Билли Дон.
Отступив на шаг и скрестив на груди руки, Эдвина внимательно наблюдала за ней, непроизвольно отбивая такт ногой.
Движения Билли Дон были отточены и совершенны. При каждом новом прогоне она повторяла всю заранее выверенную хореографию с поразительной точностью – так же, как и в предыдущий раз.
Эдвина уже знала все движения наизусть. От выхода до середины узкого помоста – двенадцать шагов. Затем поворот и еще двенадцать шагов, потом в конце помоста – двойной поворот и назад, к началу помоста.
Вроде бы просто, но на самом деле это не так. Один пропущенный такт может нарушить весь ритм показа, и получится неразбериха, особенно если на помосте одновременно находятся пять-шесть манекенщиц.
Двойной поворот Билли Дон в конце помоста служил знаком выхода Аллилуйи, и сейчас она появилась вовремя. В ее движениях не чувствовалось точности Билли, это достигается практикой, но у нее был свой неповторимый стиль, своя манера держаться.
Глядя на нее, Эдвина ощутила прилив материнской гордости. Только увидев Аллилуйю на помосте, она впервые заметила, какие длинные у нее ноги и какая на самом деле ее дочь стройная. И еще она заметила, что Аллилуйя обладает врожденной грацией.
Интересно, а есть ли у меня врожденная грация?
Как только Аллилуйя вышла на помост, Билли повернула обратно. На середине они должны встретиться и одновременно сделать поворот.
Эдвина затаила дыхание. Это трудный кусок. Для двоих очень мало места.
При повороте Аллилуйя согнутым локтем задела Билли.
О черт!
– Нет, нет, нет! – простонала Эдвина и тут же выключила музыку – Ал, дорогая, так не пойдет. Надо рассчитать таким образом, чтобы твой локоть был чуть дальше от того, кто находится рядом с тобой.
– Извини, мам, – виновато потупилась Аллилуйя. – Я чувствую себя какой-то отвратительной нескладехой. Это только кажется просто, понимаешь?
– Ну конечно, милая. Я понимаю. За исключением этого кусочка все остальное тип-топ. А знаешь что? Давай пройдем этот кусочек несколько раз без музыки?
– Подождите минутку, – вмешалась Билли. – Который час? Я забыла часы.
– Пять минут двенадцатого, – ответила Эдвина, взглянув на свои.
– Что? Ой, Господи! – И, присев на корточки, она спрыгнула с помоста. Она должна позвонить доку. Она обещала звонить ему каждые два часа, а если не позвонит, то он будет беспокоиться. Она знает. – Я сейчас вернусь, – бросила на ходу Билли. – Мне надо срочно позвонить.
– Передай папе привет, – ухмыльнулась Аллилуйя.
– И звони только из платных автоматов! – крикнула уже вдогонку Эдвина.
– Хорошо!
Оргкомитет специально установил платные телефоны еще до начала реставрационных работ. В доме был только один обычный телефон, но пользоваться им запрещалось строго-настрого всем, кроме председателя комитета, то есть Анук.
Не прошло и минуты, как Билли вернулась. Недоуменно пожимая плечами, она пробормотала:
– Как странно…
– Что такое? – спросила Эдвина, стоя на помосте.
– Что-то странное с телефонами. Я уже разговаривала с доком, а потом вдруг – раз! – и все. Полная тишина. Как будто они отключились.
– Как, все? Ты уверена?
– Ну да, – ответила Билли. – Я даже попробовала обычный телефон. Он тоже молчит!
В своем доме в Ист-Сайде Дункан Купер нервно барабанил по рычагу телефона.
– Билли? – Не услышав ответа, он крикнул громче, в голосе его появилась тревога. – Алло! Билли! Ты меня слышишь?
Молчание. Полная тишина.
Он медленно повесил трубку. Да что же случилось, черт побери? Телефон зазвонил. Он снял трубку. Она сказала: „Привет, дорогой. Извини, что не позвонила раньше". Он ответил: „Привет. Все нормально. Как ты?" „У меня тоже все хорошо. Мне весело. Мы только что…"
И это все. Он больше ничего не слышал. Ни единого звука. Даже щелчка.
Дункан схватил трубку и послушал: гудок был громкий и отчетливый.
Значит, дело не в его телефоне.
Он выдумывал всякие предлоги: может быть, их случайно разъединили и она сейчас перезвонит?
Ожидая звонка, он порылся в ящиках стола, вспоминая, куда положил записку с номером телефона, который она дала ему. Прошла минута. Вторая.
Она не звонит!
Сняв трубку, он быстро нажал одиннадцать цифр номера телефона саутгемптонского дома.
Ничего. Он не услышал даже ответного гудка. На другом конце была… мертвая тишина.
Дункан позвонил на телефонную станцию и попросил позвонить оператора. Ему ответил характерный гнусавый голос:
– Извините, сэр. Похоже, какие-то неполадки на линии.
Он вдруг похолодел: там сейчас не только Билли, но Эдвина и Ал!
– Нет! – крикнул он и вскочил на ноги, опрокинув гул. Схватив ключи от прекрасно отремонтированного „феррари", Дункан выбежал на лестницу и стремглав понесся вниз, перепрыгивая через три ступеньки.
Пока он бежал к гаражу, в мозгу его звучало только одно: нет. Господи, нет.
Фред Кочина и Кармен Толедо опять засиживались допоздна. Единственный способ хоть как-то справиться с постоянно накапливающейся писаниной – это задерживаться после работы.
Ох эта писанина. Похоже, в отделе она процветала. А если подумать, так вся чертова городская бюрократия просто жила ею! Неважно, что у тебя куча другой работы, но от бумаг прямо спасу нет! На каждый мыслимый и немыслимый случай имеется форма, начиная от покупки карандаша и кончая арестом.
Спустя некоторое время Кочина раздраженно сдвинул в сторону бумаги. Мысли его были далеко. Он думал о том, что происходит в Саутгемптоне.
Должен ли он был разрешать Билли уезжать так далеко? Конечно, он не мог запретить ей, но этот вопрос не давал ему покоя. Он обеспечил ее безопасность. Послал туда двух самых лучших полицейских. Если что-то случится, он приказал звонить немедленно. Безотлагательно.
И в который уже раз он попытался сосредоточиться на бумагах. Взял еще один формуляр и вставил в машинку, которую давно пора выбросить на свалку. Поставил ограничители. Поискал „д". Нашел. Стукнул. Потом „и". Стукнул. То, как он печатал, рисовало в его воображении какую-нибудь несчастную курицу, выискивающую зерна в российском захолустье.
– Чертов графоман, вот кто я такой! – проворчал он и, вытащив формуляр из машинки, скомкал его и запустил в угол.
Кармен Толедо подняла голову от бумаг, которыми был завален и ее стол, посмотрела на Кочину, но ничего не сказала. Она, как барометр, давно научилась определять его настроение и знала, в каких случаях лучше помолчать.
Кочина уставился на телефон, стоявший на столе. Нет, это бесполезно! Как он ни старался, он больше ни о чем не мог думать, по крайней мере до тех пор, пока не убедится, что в Саутгемптоне все путем.
Сняв трубку, он набрал номер отеля, где остановилась Билли Дон, и попросил соединить с ней.
Послышались гудки. Он ждал, но никто так и не ответил. Может, уснула? Но звонок разбудил бы ее. Он даже не стал просить на коммутаторе, чтобы ей передали о его звонке.
Затем он позвонил в особняк. Тишина. Никаких гудков.
Это не только удивило его, но и встревожило. Нахмурившись, он вызвал станцию и попросил проверить линию.
– Ну давай, давай же, – нетерпеливо бубнил он, барабаня пальцами по испачканной крышке стола. – Не всю же ночь ждать…
Наконец послышался голос оператора:
– Извините, сэр, похоже, неполадки на линии.
Вот черт! Кочина рывком отодвинул от стола крутящийся стул и, вскочив на ноги, схватил со спинки помятый пиджак.
Кармен подняла глаза.
– Ты куда собрался, босс?
– Оставайся здесь, – коротко бросил он. – Свяжись с патрульным отделением Саутгемптона и скажи, чтобы послали в дом машину. И побыстрее. И пусть ждут меня там, пока я не приеду.
С этими словами он вышел из комнаты.
Анук находилась на втором этаже в „английской" библиотеке, когда ей послышалось, что где-то позади нее слабо скрипнула половица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
А если и нет, то тем лучше! Все можно будет свалить на Аллилуйю Купер. Она и выглядит как хулиганка – эта безумная прическа и немыслимый грим.
И, спокойно переходя из комнаты в комнату, Анук продолжала потихоньку веселиться. Ах, как здорово! Так здорово, что и не передать!
– Змей, дорогой! А помнишь, мы как-то смотрели телевизор? И там твоя бывшая давала интервью?
Черт! Ну что за сука безмозглая. Еще бы ему не помнить.
– Да, – проворчал Змей и залпом допил банку „будвайзера". Затем, смяв ее и швырнув через плечо, он вытер рот рукой. – А что такое?
– Вроде говорили, что ее зовут Билли Дон, правильно?
– Шерл. Ее зовут Шерл, черт возьми.
– Ну конечно, Змей, Шерл. В общем, открыла я газету и, знаешь, что увидела? О ней там пишут, и даже фотография есть. Посмотри! – Кончита протянула ему газету.
– Тебе делать нечего? Читаешь всякое дерьмо! – рявкнул Змей, вырывая газету. Затем встал, подошел к столу, освещенному настенным бра, разложил газету и пододвинул стул. Тяжело опустившись на него, он согнулся над газетным листом и, сощуря глаза, уставился на колонки мелкого шрифта.
– Ну где тут о ней?
– Вот здесь, видишь? – И, подойдя к нему сзади, Кончита показала в конец колонки Ривы Прайс.
С трудом продираясь сквозь слова, Змей одновременно шевелил губами, медленно водя по строчкам грязным ногтем. Чтение не было его любимым занятием. Вот разбираться в харлеевских моторах или вздрючить кого-нибудь – другое дело. И он гордился этим.
– Что это такое? – спросил он, ткнув пальцем в слово.
– Дай посмотрю, – обняв его за плечи, она склонилась над газетой. – Возлюбленный.
– Да, но что это означает?
– Ну как тебе сказать… – пожала плечами Кончита и почесала грудь. – Приятель, с кем она встречается.
– Ты хочешь сказать, что он ее парень? Слово означает именно это?
Кончита почувствовала, как в нем закипает злоба, и решила вести себя дипломатичнее. Если Змей заводился, то становился опасным.
– Ну, не совсем, – растягивая слова и надеясь успокоить его, проговорила она. – Они могут просто видеться. Как друзья, понимаешь?
– Ага, – ухмыльнулся Змей, – а я могу стать президентом Соединенных Штатов.
Здесь Кончита решила промолчать.
Она с облегчением вздохнула, когда Змей, что-то пробурчав, снова углубился в чтение. Какое-то время он выискивал, где и когда будет происходить то, о чем говорилось в заметке, и какое к этому отношение имеет Шерл. А с этим засранцем разберемся позже. Время терпит.
Вернувшись к началу колонки, Змей решил прочитать все сначала. На это потребовалось еще минут сорок и еще две банки пива.
Дочитав колонку до конца, он покачался на стуле и зычно рыгнул. Затем встал и, с хрустом потянувшись, почесал живот.
– Принеси мне карту. Я поеду туда.
Глаза Кончиты вспыхнули.
– Можно я с тобой? – Она даже подпрыгнула от возбуждения. – Змей, миленький! Я всегда так хотела туда поехать!
– В другой раз, киска, – отрезал Змей. – Это касается только твоего папочки и той суки, которая сбежала. Так что не суй нос, – и он шлепнул ее по заднице.
– Карту, – грозно напомнил он.
Кончита прижалась к нему всем телом и покрутила попкой.
– А я думала, что теперь я твоя подружка, – замурлыкала она, изображая нетерпение.
– Конечно, детка. Ну сама подумай: у меня осталось неоконченное дело, и я должен его закончить, а ты будешь мешать. Отвали.
– Ну ладно, – и она неохотно пошла за картой.
На обочине дороги, недалеко от особняка, стояла полицейская машина без опознавательных знаков. Один из сидящих в ней полисменов нью-йоркского патрульного отделения с сожалением произнес:
– Вот проклятье! Ночью здесь наверняка станет холодно, как на Северном полюсе. А еще июнь называется, черт побери!
– Угу, – поддакнул напарник. – Но если я включу печку, то мы уснем. А ты слышал приказ – не спать.
– Ну что? Да кто нас увидит? И кого это волнует? Все равно нечего делать. И потом, никто не знает, что она здесь, верно? А псих этот там, в городе.
– Да, наверное, ты прав. Только приоткрой окно, я не хочу задохнуться от выхлопов.
– Нет вопросов, – и через секунду оба окна приоткрылись на пару сантиметров.
Переодетый в штатское полицейский, тот, что сидел за рулем, включил двигатель на холостые обороты. Вскоре тепло и легкое убаюкивающее подрагивание машины сделали свое дело.
Веки полицейских отяжелели, а еще через несколько минут оба дружно храпели.
Тот же город, то же время
ВТОРЫМ ПЛАНОМ: МИСС КРОВЬ
– Та-ак, еще совсем немножко, последний штришок… – совсем тихо, как будто про себя, произнес Мисс Кровь. Сидя перед зеркалом, освещенным рядом лампочек, как в артистических гримерных, и почти вплотную приблизив к нему лицо, он аккуратно провел черной подводкой вдоль правого века. Затем положил кисточку и откинулся назад, любуясь своей работой. – Ну вот. Теперь красотка в полном блеске.
Он интригующе, как Донна Миллз в телесериале „Вынужденная посадка", захлопал накладными ресницами.
– Ты заслуживаешь поцелуя, – сказал он.
Он подался вперед и, сложив губы трубочкой и прикрыв веки, послал своему отражению сексапильный поцелуй Мэрилин Монро. Чмокнул губами.
Довольно поглядел на себя в зеркало и хихикнул, затем еще раз чмокнул губами. И еще раз.
– У-ух!
– Привет, красотка! – пропел он мелодичным высоким голосом. – Приве-ет!
– Привет-привет!
Моргая ресницами, он прижал руки к плечам и, раздвинув пальцы, изобразил трепещущие крылья бабочки.
О д-да-а! Он был так красив. Просто великолепен. И так сексуален!
– У-ух!
Не вставая с маленькой розовой с золотой отделкой банкетки, он отодвинулся от зеркала и застегнул бледно-розовый кружевной бюстгальтер с накладными, телесного цвета грудями. Быстро, как женщина, провел ладонями по черным чулкам, пристегнутым к поясу резинками. Осторожно дотронулся до члена, спрятанного под большой гигиенической прокладкой, которую он закрепил широкими полосками клейкой ленты. Поднял сначала одну ногу, потом другую – полюбоваться своими туфлями. На редкость вульгарные, это были его любимые туфли без задников, да еще на шпильке. Конечно, из магазина „Фредерик оф Голливуд"! Для такой красотки – все самое лучшее!
Но волосы и грим потребовали от него огромного искусства, и здесь он преуспел. Потратив почти два часа, он добился желаемого результата – выглядеть так, как он хотел.
Он осторожно поправил тщательно уложенную прическу. Сегодня на нем был скальп с волосами Вайяны Фэрроу. В свое время он потрудился над ним полдня, чтобы волосы лежали как надо.
А грим! Не грим, а просто чудо: черные миндалевидные глаза и четко очерченные румянами высокие скулы с искусно положенной под ними тенью выглядели в точности как у Оби Кьюти… губы, как у Джой Затопековой.
О да! Ему удалось соединить в себе черты всех своих очаровашек. Все эти сладкие, сладкие красотки теперь слились в одну!
Он взял духи „Бал в Версале" и с удовольствием обрызгал себя. О! Они такие прохладные! И так восхитительно пахнут! Еще, еще! Мисс Кровь просто обожа-а-ает, как пахнет французская проститутка. Такая испорченная-испорченная!
Напоследок он спрыснул мошонку: кашу маслом не испортишь.
Теперь он готов!
В предвкушении удовольствия он даже передернул плечами – его ждало истинное наслаждение. Еще час – и он будет в Саутгемптоне. В доме, должно быть, уже полным-полно этих бойких красоток. Готовятся к завтрашнему показу.
Он уже представлял себе их. Приоткрытые губки, покачивающиеся бедра и изумительные ножки… так и мелькают, когда они идут по помосту, а потом – р-раз! – поворот, и обратно.
Встав с банкетки, он на секунду задержался перед зеркалом в обрамлении горящих лампочек и, прежде чем задернуть отделяющую его от остальной части комнаты занавеску, предусмотрительно выключил свет. Затем подошел к окну и выглянул на улицу.
На улице было чудесно – темно и почти никакого движения.
У подъезда стоял его небольшой автомобиль. Такой удобный, то, что надо для красотки!
С легким сердцем Мисс Кровь с размаху сел на сиденье и положил руки на руль. Затем включил двигатель и посмотрел в боковое зеркальце, нет ли машин слева. Никого.
Сердце радостно билось.
Итак, мисс Кровь, в путь!
– Девушки, я еду к вам! – крикнул он и до отказа нажал на газ.
68
– Девушки, еще раз. С самого начала, – и Эдвина положила палец на кнопку стереомагнитофона. – Готовы? – она сосчитала до пяти и включила музыку.
Вновь оглушительно загремела веселая мелодия босановы. Через четыре такта упругой, свободной походкой, по которой сразу можно отличить профессиональную манекенщицу высокой моды, на помост вышла Билли Дон.
Отступив на шаг и скрестив на груди руки, Эдвина внимательно наблюдала за ней, непроизвольно отбивая такт ногой.
Движения Билли Дон были отточены и совершенны. При каждом новом прогоне она повторяла всю заранее выверенную хореографию с поразительной точностью – так же, как и в предыдущий раз.
Эдвина уже знала все движения наизусть. От выхода до середины узкого помоста – двенадцать шагов. Затем поворот и еще двенадцать шагов, потом в конце помоста – двойной поворот и назад, к началу помоста.
Вроде бы просто, но на самом деле это не так. Один пропущенный такт может нарушить весь ритм показа, и получится неразбериха, особенно если на помосте одновременно находятся пять-шесть манекенщиц.
Двойной поворот Билли Дон в конце помоста служил знаком выхода Аллилуйи, и сейчас она появилась вовремя. В ее движениях не чувствовалось точности Билли, это достигается практикой, но у нее был свой неповторимый стиль, своя манера держаться.
Глядя на нее, Эдвина ощутила прилив материнской гордости. Только увидев Аллилуйю на помосте, она впервые заметила, какие длинные у нее ноги и какая на самом деле ее дочь стройная. И еще она заметила, что Аллилуйя обладает врожденной грацией.
Интересно, а есть ли у меня врожденная грация?
Как только Аллилуйя вышла на помост, Билли повернула обратно. На середине они должны встретиться и одновременно сделать поворот.
Эдвина затаила дыхание. Это трудный кусок. Для двоих очень мало места.
При повороте Аллилуйя согнутым локтем задела Билли.
О черт!
– Нет, нет, нет! – простонала Эдвина и тут же выключила музыку – Ал, дорогая, так не пойдет. Надо рассчитать таким образом, чтобы твой локоть был чуть дальше от того, кто находится рядом с тобой.
– Извини, мам, – виновато потупилась Аллилуйя. – Я чувствую себя какой-то отвратительной нескладехой. Это только кажется просто, понимаешь?
– Ну конечно, милая. Я понимаю. За исключением этого кусочка все остальное тип-топ. А знаешь что? Давай пройдем этот кусочек несколько раз без музыки?
– Подождите минутку, – вмешалась Билли. – Который час? Я забыла часы.
– Пять минут двенадцатого, – ответила Эдвина, взглянув на свои.
– Что? Ой, Господи! – И, присев на корточки, она спрыгнула с помоста. Она должна позвонить доку. Она обещала звонить ему каждые два часа, а если не позвонит, то он будет беспокоиться. Она знает. – Я сейчас вернусь, – бросила на ходу Билли. – Мне надо срочно позвонить.
– Передай папе привет, – ухмыльнулась Аллилуйя.
– И звони только из платных автоматов! – крикнула уже вдогонку Эдвина.
– Хорошо!
Оргкомитет специально установил платные телефоны еще до начала реставрационных работ. В доме был только один обычный телефон, но пользоваться им запрещалось строго-настрого всем, кроме председателя комитета, то есть Анук.
Не прошло и минуты, как Билли вернулась. Недоуменно пожимая плечами, она пробормотала:
– Как странно…
– Что такое? – спросила Эдвина, стоя на помосте.
– Что-то странное с телефонами. Я уже разговаривала с доком, а потом вдруг – раз! – и все. Полная тишина. Как будто они отключились.
– Как, все? Ты уверена?
– Ну да, – ответила Билли. – Я даже попробовала обычный телефон. Он тоже молчит!
В своем доме в Ист-Сайде Дункан Купер нервно барабанил по рычагу телефона.
– Билли? – Не услышав ответа, он крикнул громче, в голосе его появилась тревога. – Алло! Билли! Ты меня слышишь?
Молчание. Полная тишина.
Он медленно повесил трубку. Да что же случилось, черт побери? Телефон зазвонил. Он снял трубку. Она сказала: „Привет, дорогой. Извини, что не позвонила раньше". Он ответил: „Привет. Все нормально. Как ты?" „У меня тоже все хорошо. Мне весело. Мы только что…"
И это все. Он больше ничего не слышал. Ни единого звука. Даже щелчка.
Дункан схватил трубку и послушал: гудок был громкий и отчетливый.
Значит, дело не в его телефоне.
Он выдумывал всякие предлоги: может быть, их случайно разъединили и она сейчас перезвонит?
Ожидая звонка, он порылся в ящиках стола, вспоминая, куда положил записку с номером телефона, который она дала ему. Прошла минута. Вторая.
Она не звонит!
Сняв трубку, он быстро нажал одиннадцать цифр номера телефона саутгемптонского дома.
Ничего. Он не услышал даже ответного гудка. На другом конце была… мертвая тишина.
Дункан позвонил на телефонную станцию и попросил позвонить оператора. Ему ответил характерный гнусавый голос:
– Извините, сэр. Похоже, какие-то неполадки на линии.
Он вдруг похолодел: там сейчас не только Билли, но Эдвина и Ал!
– Нет! – крикнул он и вскочил на ноги, опрокинув гул. Схватив ключи от прекрасно отремонтированного „феррари", Дункан выбежал на лестницу и стремглав понесся вниз, перепрыгивая через три ступеньки.
Пока он бежал к гаражу, в мозгу его звучало только одно: нет. Господи, нет.
Фред Кочина и Кармен Толедо опять засиживались допоздна. Единственный способ хоть как-то справиться с постоянно накапливающейся писаниной – это задерживаться после работы.
Ох эта писанина. Похоже, в отделе она процветала. А если подумать, так вся чертова городская бюрократия просто жила ею! Неважно, что у тебя куча другой работы, но от бумаг прямо спасу нет! На каждый мыслимый и немыслимый случай имеется форма, начиная от покупки карандаша и кончая арестом.
Спустя некоторое время Кочина раздраженно сдвинул в сторону бумаги. Мысли его были далеко. Он думал о том, что происходит в Саутгемптоне.
Должен ли он был разрешать Билли уезжать так далеко? Конечно, он не мог запретить ей, но этот вопрос не давал ему покоя. Он обеспечил ее безопасность. Послал туда двух самых лучших полицейских. Если что-то случится, он приказал звонить немедленно. Безотлагательно.
И в который уже раз он попытался сосредоточиться на бумагах. Взял еще один формуляр и вставил в машинку, которую давно пора выбросить на свалку. Поставил ограничители. Поискал „д". Нашел. Стукнул. Потом „и". Стукнул. То, как он печатал, рисовало в его воображении какую-нибудь несчастную курицу, выискивающую зерна в российском захолустье.
– Чертов графоман, вот кто я такой! – проворчал он и, вытащив формуляр из машинки, скомкал его и запустил в угол.
Кармен Толедо подняла голову от бумаг, которыми был завален и ее стол, посмотрела на Кочину, но ничего не сказала. Она, как барометр, давно научилась определять его настроение и знала, в каких случаях лучше помолчать.
Кочина уставился на телефон, стоявший на столе. Нет, это бесполезно! Как он ни старался, он больше ни о чем не мог думать, по крайней мере до тех пор, пока не убедится, что в Саутгемптоне все путем.
Сняв трубку, он набрал номер отеля, где остановилась Билли Дон, и попросил соединить с ней.
Послышались гудки. Он ждал, но никто так и не ответил. Может, уснула? Но звонок разбудил бы ее. Он даже не стал просить на коммутаторе, чтобы ей передали о его звонке.
Затем он позвонил в особняк. Тишина. Никаких гудков.
Это не только удивило его, но и встревожило. Нахмурившись, он вызвал станцию и попросил проверить линию.
– Ну давай, давай же, – нетерпеливо бубнил он, барабаня пальцами по испачканной крышке стола. – Не всю же ночь ждать…
Наконец послышался голос оператора:
– Извините, сэр, похоже, неполадки на линии.
Вот черт! Кочина рывком отодвинул от стола крутящийся стул и, вскочив на ноги, схватил со спинки помятый пиджак.
Кармен подняла глаза.
– Ты куда собрался, босс?
– Оставайся здесь, – коротко бросил он. – Свяжись с патрульным отделением Саутгемптона и скажи, чтобы послали в дом машину. И побыстрее. И пусть ждут меня там, пока я не приеду.
С этими словами он вышел из комнаты.
Анук находилась на втором этаже в „английской" библиотеке, когда ей послышалось, что где-то позади нее слабо скрипнула половица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56