Он попросту набросился на меня, начал целовать так, будто хотел добраться до миндалин, а когда я отстранилась, чтобы вдохнуть воздуха, представь себе, выкладывает: «Я больше не могу. Мне нужно, чтобы ты была моей. Ты выйдешь за меня замуж?»
– Вот это да! – ошеломленно прошептала Сью-Би.
Она хотела бы порадоваться за подругу, но во всем этом было что-то... что-то не то. Она никогда не слышала, чтобы Сандрина говорила, что любит Журдана Гарна. Она только сказала однажды: «Я собираюсь зацапать его и знаю, как это сделать».
– И что же теперь, Санди? Ты собираешься уехать с ним?
– Безусловно! – Сандрина стягивала через голову платье. – Как только оденусь и соберусь. Его самолет ждет на частном терминале «Орли». К вечеру мы будем в Нью-Йорке.
– Поедем со мной, – мягко сказала она. – Поедем со мной, Сью-Би. В Нью-Йорк. Я хочу, чтобы ты была со мной, когда я буду выходить замуж.
– Но я не могу, – ответила Сью-Би.
– Почему? – обиженно спросила Сандрина. – Ведь ты моя лучшая подруга! Ты что, не рада за меня?
– Конечно, рада. – Сью-Би пока была не уверена в этом. – Но я обещала Мосби, что мы сегодня поедем кататься верхом.
– Ах, извините, – саркастически произнесла. – В таком случае ты, конечно, не можешь сопровождать свою лучшую подругу в Нью-Йорк, когда она собирается сыграть свадьбу с одним из богатейших людей Америки.
– Не надо, Санди. Все не так. Я чувствую, что мне следует провести все выходные с Билли.
– Но почему? От тебя требовалось всего-навсего переспать с ним. Неужели ты думаешь, что мадам Клео не простит тебе этой поездки?
– Не знаю, как это объяснить... Но мне он нравится. Он разговаривает со мной. У него есть пунктик насчет переодеваний. Ну и что? Я видала мужчин и с большими странностями. – Взгляд Сью-Би остановился на покрывале, и она машинально поправила его. – Кроме того, он сам не умеет о себе позаботиться.
– Но он уже старый, ведь так?
Сью-Би пожала плечами:
– Гм-м-м, я думаю, да. Но я чувствую, что нужна ему, и мне это нравится. Билли хочет, чтобы я провела с ним неделю в Париже. Он говорит, что не отдыхал уже пятнадцать лет, что ему придется перевернуть весь мир вверх тормашками, чтобы так надолго уехать. Я не могу подвести его.
– Хорошо, детка, я поняла. – По голосу Сандрины не чувствовалось, что это действительно так. – Но обещай, что приедешь ко мне, когда это произойдет.
– А когда это будет?
– Как только он разведется. – Сандрина повела бровями. – Может быть, уже через месяц.
– Я приеду. – Сью-Би поднялась, собираясь уходить.
Сандрина завернулась в махровую простыню и подошла к Сью-Би. Она взяла обе ее руки в свои и заглянула ей в глаза.
– Именно этого я всегда хотела, сестренка...
– Знаю, дорогая, – сказала Сью-Би. – Знаю. Ты добилась своего, и я ужасно за тебя рада. Что ты первым делом сделаешь, когда вернешься в Нью-Йорк?
Взгляд Сандрины стал решительным. Она была не похожа на девушку, мечтающую о свадьбе.
– Я найду способ сообщить матери, чтобы она подавилась моими деньгами.
– Ты действительно этого хочешь, Санди?
Сандрина чмокнула Сью-Би в щеку и направилась обратно в ванную.
– От всего сердца, – бросила она через плечо и закрыла за собой дверь.
Добравшись до комнаты Билли, Сью-Би обнаружила, что там никого нет. На подушке лежала записка:
«Дорогая, я пошел завтракать. Дворецкий принес тебе костюм для верховой езды. Он в шкафу. В полдень встретимся у конюшни».
И подпись: „Ослепленный тобой Билли».
Сью-Би разделась и, натянув на себя ночную сорочку Билли, оставленную на спинке кровати, шмыгнула в постель. Засыпая, она с неодобрением представляла себе сосиски, яйца и тосты с маслом, которые неизбежно присутствовали в завтраке лорда Мосби.
29 июля Сандрина Мандраки, одетая в длинное, расшитое бисером платье от «Живанши», с двумя белыми орхидеями в волосах и трехъярусными серьгами с бриллиантами в ушах, стояла перед судьей Верховного суда в бело-золотом люксе отеля «Плаза». Она выходила замуж за Журдана Гарна.
Когда, по сигналу судьи, Сандрина обернулась, чтобы передать свои цветы Сью-Би, она склонилась поближе к подруге и спросила шепотом:
– Ты позвонила?
Сью-Би кивнула, принимая роскошный букет.
– Да, все готово.
Церемония окончилась. Около дюжины гостей – друзья и коллеги Журдана – столпились вокруг молодоженов, говоря приличествующие слова.
Когда Сандрина и Журдан вышли из «Плазы» на Пятую авеню, зеваки отталкивали друг друга, чтобы лучше видеть происходящее. У тротуара ждала белоснежная карета, запряженная парой арабских скакунов, увенчанных высокими белыми плюмажами.
Кучер в белом фраке и белом цилиндре соскочил с козел и предложил руку новобрачной.
– О Боже! – Журдан Гарн был удивлен. – Что все это значит?
Сандрина улыбнулась мужу:
– Это идея Сью-Би. Это ее лошади. Они великолепны, правда?
– Безусловно. – Журдан явно был доволен. – Но нам надо всего лишь перейти дорогу. Им придется не слишком потрудиться.
– Садись. – Она взяла его под руку. – Мы совершим небольшую прогулку.
Журдану оставалось лишь улыбнуться и последовать за ней.
Когда молодожены расположились в карете, Сандрина кивнула кучеру. Она знала, что Сью-Би проинструктировала его. Под аплодисменты толпы карета выбралась на Пятьдесят Девятую улицу и направилась в восточную часть города.
– Куда мы едем? – спросил озадаченно Журдан.
– Увидишь. – В голосе Сандрины звучало самодовольство.
Карета добралась до угла Парк-авеню и свернула налево. Пока они стояли у светофора на Семьдесят Девятой улице, Сандрина увидела их: двух женщин, на одной из которых был нарядный красный шелковый туалет и огромная красная шляпа, на второй – простое темно-синее платье из синтетики с белым воротничком и манжетами и маленькая синяя соломенная шляпка, отделанная большими белыми пуговицами.
Карета миновала перекресток и остановилась у тротуара, где стояли женщины. Кучер слез и подсадил женщину в синем платье на сиденье напротив Сандрины и Журдана. Дама в красном протянула ему руку, но он отдернул свою, вернулся на место и хлестнул вожжами по бокам лошадей.
Карета влилась в поток транспорта на Парк-авеню и набрала скорость. Сандрина даже не обернулась, чтобы взглянуть на мать, стоящую с открытым ртом на тротуаре. Глядя на свою любимую Марту, она сказала:
– Добро пожаловать домой, Марти. И не плачь, пожалуйста...
Сразу после свадебного ужина Сью-Би, Сандрина, Марта, Журдан и двое его помощников вылетели в Лондон на личном самолете Гарна.
Пока они сидели в «Даблз», Сью-Би позвали к телефону. Звонил лорд Мосби. А когда подвыпивший и смеющийся Журдан и Сандрина отправились в спальню, расположенную в хвосте самолета, Сью-Би спросила стюарда, может ли она позвонить.
В считанные секунды перед ней появился белый телефон. Сью-Би убедилась, что Марта спокойно спит в своем кресле, и только затем набрала номер, который дал ей Мосби.
Он снял трубку. Слышимость была прекрасная.
– Привет, Билли, – мягко сказала Сью-Би. – Я уже в полете.
– Я тоже, по-своему, – усмехнулся он. – У тебя было время все обдумать?
– Не до конца.
– Что тебя беспокоит, дорогая? – спросил Билли. – Я обещаю тебе – как только завершится процесс. Это займет пару месяцев, не больше. Ты хочешь быть со мной или нет?
– Хочу, больше всего на свете. Но дело в том, что я не переживу, если сделаю что-нибудь такое, что нанесет тебе вред.
– Что же может нанести мне вред?
– Билли, – взмолилась она, – что скажут люди?
– Мне наплевать.
– А что, если это выплывет наружу? Я имею в виду мадам Клео...
– Мне наплевать.
– А мне нет! Подумай сам... в твоем положении.
– Что касается мадам Клео, я бы мог ради тебя предпринять то же, что Гарн ради твоей подруги, но в этом нет необходимости. Достаточно одного телефонного звонка – и все будет в порядке.
– Ну, поступай как знаешь, милый. Но если когда-нибудь все откроется, я умру. Не из-за себя, а из-за тебя. Я не хочу, чтобы о тебе кто-то плохо думал.
– Что сделано, то сделано, – решительно сказал он. – Я встречу тебя в аэропорту. А что с лошадьми?
– Я договорилась в конюшне, что их продадут. Несправедливо, если Заки будет продолжать оплачивать их содержание. Я поручила Мартину узнать, где сейчас находится Заки, и позвонила ему, чтобы спросить, куда переслать деньги. Заки сказал, пусть эти деньги будут моим приданым. Он был очень мил.
– А куда собираются новобрачные, после того как закинут тебя сюда?
– У Журдана есть вилла на Корфу. Марти поедет с ними.
– А ты останешься здесь со мной навсегда.
– Да, Билли, навсегда.
– Я люблю тебя, Сью-Би. Ты – счастье мое.
– Я тоже люблю тебя, милый, – сказала она шепотом, заметив, что в ее сторону по проходу идет стюард. Сью-Би повесила трубку и, поблагодарив стюарда, отдала ему телефон.
Она не могла дождаться, чтобы рассказать обо всем Сандрине.
Она бы и сказала ей все сейчас, если бы Сандрина не занималась там, позади, на круглой кровати тем, чем должна заниматься жена.
Сью-Би накинула на плечи кашемировую шаль ручной работы и постаралась заснуть. Вскоре после того как она проснется, рядом с ней окажется тот единственный после смерти отца человек, который по-настоящему любит ее.
За два дня до Рождества 1987 года мадам Клео позвонил ее друг, занимающий высокий пост в министерстве, и сказал, что против нее готовят целый ряд официальных обвинений, связанных с неуплатой налогов с доходов, полученных путем сводничества, начиная с пятидесятых годов. Он предупредил, что эти обвинения могут вскоре повлечь за собой ее арест.
Утро следующего дня она начала с телефонных звонков. Прежде всего связалась с Андре Гиббо, своим адвокатом, тем самым, который составил документ, согласно которому мадам получает «определенную сумму» за то, что никогда не расскажет о сотрудничестве с ней Сандрины Гарн.
Затем она позвонила Билли Мосби, чтобы спросить, играет ли он до сих пор по выходным в гольф в Шотландии со своим другом из французского департамента налогов. Ей нужна была дополнительная информация.
Звонок оказался бесполезным. Мосби и Сью-Би поженились на прошлой неделе в Лондоне без особой торжественности. И теперь проводили медовый месяц в Амстердаме.
Потом Клео обратилась к шейху Заки с вопросом, имеет ли он влияние на французского президента. Заки сказал, что сделает все от него зависящее, но опасается, что президент может отказать ему из-за провала нескольких сделок с недвижимостью на Лазурном Берегу.
Еще она позвонила в Нью-Йорк Барри Риццо и в Лондон Джереми и предложила обоим начать активную вербовку девушек. Потребуется много денег, поэтому чем больше удастся набрать новеньких, тем лучше.
Прошло еще два тревожных года. Путем искусных и дорогостоящих юридических уловок и благодаря черепашьей медлительности французской правовой системы как-то удавалось держать церберов законности если не в руках, то, по крайней мере, на расстоянии.
К весне 1990 года мадам Клео и ее адвокаты исчерпали все свои возможности. В один прекрасный день, как раз перед обедом, в дом на острове Ситэ явились полицейские, чтобы арестовать ее.
Когда наутро Мартин забирал ее под залог, он ожидал увидеть испуганную и сломленную женщину. Вместо этого обнаружил в ней яростную решимость к действиям. Она была готова на все, на все что угодно, лишь бы больше никогда не видеть тюрьмы. Днем в офисе Андре Гиббо состоялась экстренная встреча на высшем уровне. Именно здесь была предложена немыслимая затея – и мадам впервые услышала имя Венди Клэруайн.
Единственное, чем она владела по праву и что могла легально продать, была история ее собственной жизни.
Из дневника Питера – Париж, 2 августа 1990 года.
Итак, я добился своего. Но лучше все по порядку...
Мои встречи с мадам Клео стали менее частыми. Она жалуется, что сейчас особенно занята, потому что август и все в отпусках. Я же с каждым днем терял терпение и к тому моменту, когда мы договорились о вчерашней встрече, был не в лучшем расположении духа.
Вчера закончили работать около шести вечера. К нам присоединился Мартин, он принес с собой превосходное «Грае», налил всем по бокалу и немного поболтал с нами.
Когда Мартин налил по третьему бокалу, я нанес удар.
«– Итак, – спросил я бесстрастно, – вы все еще думаете, что на вас покушалась одна из ваших девушек?»
– «Да!» – ответила она.
В этот момент я осознал, как сильно повлияло на меня решение довести дело до конца. Я долго ждал, но теперь твердое намерение взять судьбу в свои руки привело меня в состояние эйфории. Мосты были сожжены.
Я глубоко вздохнул и бросился в атаку.
«Мадам Клео, – сказал я, поглядывая на Мартина, всегда столь чувствительного к любому, самому незаметному оттенку в чьем-либо голосе. – Мне насрать, кто там вас собирался прикончить. – То, что я употребил, впервые в ее присутствии, грубое слово, лишь усугубило мою решимость, и я не ослаблял натиска. – Я готов предположить, что вы не намерены рассказывать мне о себе. Поэтому я настаиваю: либо вы выкладываете все начистоту, либо я выхожу из игры – и пусть французское правительство отправляет вас в тюрьму. Мне не нравится, когда меня водят за нос».
Мартин издал короткий визг. Его рука поднялась к губам – такой реакции я и ожидал от него. Но реакция мадам удивила меня.
Она поднялась со своего громадного, со спинкой, как павлиний хвост, кресла, повернулась и, не сказав ни слова, пошла в дом. Минуту спустя появилась Нанти, похожая на привидение служанка, и объявила, что «Madame est tres fatiguee» и не сможет продолжать беседу со мной.
Мне было указано на дверь. Я растерялся. Меня выкидывали на улицу, как мальчишку-посыльного, облевавшего обюссоновский палас.
Без лишних слов я поставил стакан, собрал свои вещи и направился к дому. По пути Мартин приплясывал вокруг меня, словно большая провинившаяся собака, которой отказали в любви, извиняясь за мадам, за возникшее непонимание, извиняясь за то, что живет на свете... Как считал Мартин, кто-то, видимо, должен был сказать мне, что мадам никогда не рассказывает о своем происхождении или о давнем прошлом. Если речь заходила о ней, то она родилась в тот день, когда стала называться мадам Клео. Как могли издатели не знать об этом? Как могли не знать об этом ее адвокаты? И т.д. и т.п., и все в том же духе...
Когда мы подошли к двери, я повернулся к Мартину и проревел что было сил: «Фигня и полное говно!» Мартин наверняка уже слышал эту фразу, вид у него был такой, словно я оскорбил его не словами, а швырнул ему в лицо пригоршню вышеуказанного товара. И повел себя очень странно. Он обнял меня и начал рыдать. Думаю, отвратительнее я не чувствовал себя никогда в жизни. Я развернул его и подвел к небольшой кушетке у дверей. Придя в себя, он снова начал плести что-то о том, как мадам сначала не хотела связываться с этой книгой, как она паниковала при мысли о тюрьме. Адвокаты уговорили ее пойти на это. Потом он стал умолять меня не бросать эту затею. С мадам Клео связана вся его жизнь, и он не переживет, если она попадет в тюрьму.
Тогда я сказал ему – и думаю, что это было подло (бедняга был действительно подавлен), – что мне наплевать на него, на нее и на книгу тоже. Я уже сделал достаточно, чтобы заработать деньги, во всяком случае, достаточно, чтобы купить еще несколько пар туфель из кожи, содранной с задниц итальянских младенцев.
Насчет туфель он, конечно, не понял, но в целом мою мысль уловил. У него началась истерика. Он начал вопить: «Она никогда не расскажет о себе! Вы что, не понимаете? Это слишком больно!»
У меня не было сил читать ему лекцию на тему о боли – моей собственной боли.
Я повернулся, чтобы уйти, но боковым зрением увидел, что мадам стоит в полумраке на верхних ступенях и прислушивается. Тогда я изменил свое намерение и начал говорить громко.
«– Уверен, – сказал я, – что мадам просто тянет время, пока не найдет того, кто спасет ее. Она убеждена, что сможет водить меня за нос до бесконечности и я никуда не денусь, поскольку хочу получить деньги. Люди ждут годами, когда будут написаны книги. И в этом есть смысл ведь мадам живет в мире, где все и вся может быть куплено, включая писателей из Нью-Йорка»'.
Потом я заявил, что если она всю жизнь имела дело с продажными тварями, то это еще не значит, что я тоже отношусь к ним.
Мне показалось, что с этими словами можно покинуть сцену, тем более что мадам так и не сдвинулась с места.
Хлопнув дверью, я ушел и сделал то самое, что у меня прекрасно получается, когда я впадаю в кризис. Я поехал в тот самый бар на Левом берегу и получил анестезию в виде «Перно», перемежая его с коньяком.
Провидение, опекающее детей и пьяных, помогло мне добраться до квартиры, и пальцы мне не оттоптали.
Кажется, перед тем как совсем отключиться, я позвонил Фидл. Точно не помню.
Проснулся я во второй половине дня...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
13
Питер выключил компьютер и медленно закрыл крышку. Хотелось есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Вот это да! – ошеломленно прошептала Сью-Би.
Она хотела бы порадоваться за подругу, но во всем этом было что-то... что-то не то. Она никогда не слышала, чтобы Сандрина говорила, что любит Журдана Гарна. Она только сказала однажды: «Я собираюсь зацапать его и знаю, как это сделать».
– И что же теперь, Санди? Ты собираешься уехать с ним?
– Безусловно! – Сандрина стягивала через голову платье. – Как только оденусь и соберусь. Его самолет ждет на частном терминале «Орли». К вечеру мы будем в Нью-Йорке.
– Поедем со мной, – мягко сказала она. – Поедем со мной, Сью-Би. В Нью-Йорк. Я хочу, чтобы ты была со мной, когда я буду выходить замуж.
– Но я не могу, – ответила Сью-Би.
– Почему? – обиженно спросила Сандрина. – Ведь ты моя лучшая подруга! Ты что, не рада за меня?
– Конечно, рада. – Сью-Би пока была не уверена в этом. – Но я обещала Мосби, что мы сегодня поедем кататься верхом.
– Ах, извините, – саркастически произнесла. – В таком случае ты, конечно, не можешь сопровождать свою лучшую подругу в Нью-Йорк, когда она собирается сыграть свадьбу с одним из богатейших людей Америки.
– Не надо, Санди. Все не так. Я чувствую, что мне следует провести все выходные с Билли.
– Но почему? От тебя требовалось всего-навсего переспать с ним. Неужели ты думаешь, что мадам Клео не простит тебе этой поездки?
– Не знаю, как это объяснить... Но мне он нравится. Он разговаривает со мной. У него есть пунктик насчет переодеваний. Ну и что? Я видала мужчин и с большими странностями. – Взгляд Сью-Би остановился на покрывале, и она машинально поправила его. – Кроме того, он сам не умеет о себе позаботиться.
– Но он уже старый, ведь так?
Сью-Би пожала плечами:
– Гм-м-м, я думаю, да. Но я чувствую, что нужна ему, и мне это нравится. Билли хочет, чтобы я провела с ним неделю в Париже. Он говорит, что не отдыхал уже пятнадцать лет, что ему придется перевернуть весь мир вверх тормашками, чтобы так надолго уехать. Я не могу подвести его.
– Хорошо, детка, я поняла. – По голосу Сандрины не чувствовалось, что это действительно так. – Но обещай, что приедешь ко мне, когда это произойдет.
– А когда это будет?
– Как только он разведется. – Сандрина повела бровями. – Может быть, уже через месяц.
– Я приеду. – Сью-Би поднялась, собираясь уходить.
Сандрина завернулась в махровую простыню и подошла к Сью-Би. Она взяла обе ее руки в свои и заглянула ей в глаза.
– Именно этого я всегда хотела, сестренка...
– Знаю, дорогая, – сказала Сью-Би. – Знаю. Ты добилась своего, и я ужасно за тебя рада. Что ты первым делом сделаешь, когда вернешься в Нью-Йорк?
Взгляд Сандрины стал решительным. Она была не похожа на девушку, мечтающую о свадьбе.
– Я найду способ сообщить матери, чтобы она подавилась моими деньгами.
– Ты действительно этого хочешь, Санди?
Сандрина чмокнула Сью-Би в щеку и направилась обратно в ванную.
– От всего сердца, – бросила она через плечо и закрыла за собой дверь.
Добравшись до комнаты Билли, Сью-Би обнаружила, что там никого нет. На подушке лежала записка:
«Дорогая, я пошел завтракать. Дворецкий принес тебе костюм для верховой езды. Он в шкафу. В полдень встретимся у конюшни».
И подпись: „Ослепленный тобой Билли».
Сью-Би разделась и, натянув на себя ночную сорочку Билли, оставленную на спинке кровати, шмыгнула в постель. Засыпая, она с неодобрением представляла себе сосиски, яйца и тосты с маслом, которые неизбежно присутствовали в завтраке лорда Мосби.
29 июля Сандрина Мандраки, одетая в длинное, расшитое бисером платье от «Живанши», с двумя белыми орхидеями в волосах и трехъярусными серьгами с бриллиантами в ушах, стояла перед судьей Верховного суда в бело-золотом люксе отеля «Плаза». Она выходила замуж за Журдана Гарна.
Когда, по сигналу судьи, Сандрина обернулась, чтобы передать свои цветы Сью-Би, она склонилась поближе к подруге и спросила шепотом:
– Ты позвонила?
Сью-Би кивнула, принимая роскошный букет.
– Да, все готово.
Церемония окончилась. Около дюжины гостей – друзья и коллеги Журдана – столпились вокруг молодоженов, говоря приличествующие слова.
Когда Сандрина и Журдан вышли из «Плазы» на Пятую авеню, зеваки отталкивали друг друга, чтобы лучше видеть происходящее. У тротуара ждала белоснежная карета, запряженная парой арабских скакунов, увенчанных высокими белыми плюмажами.
Кучер в белом фраке и белом цилиндре соскочил с козел и предложил руку новобрачной.
– О Боже! – Журдан Гарн был удивлен. – Что все это значит?
Сандрина улыбнулась мужу:
– Это идея Сью-Би. Это ее лошади. Они великолепны, правда?
– Безусловно. – Журдан явно был доволен. – Но нам надо всего лишь перейти дорогу. Им придется не слишком потрудиться.
– Садись. – Она взяла его под руку. – Мы совершим небольшую прогулку.
Журдану оставалось лишь улыбнуться и последовать за ней.
Когда молодожены расположились в карете, Сандрина кивнула кучеру. Она знала, что Сью-Би проинструктировала его. Под аплодисменты толпы карета выбралась на Пятьдесят Девятую улицу и направилась в восточную часть города.
– Куда мы едем? – спросил озадаченно Журдан.
– Увидишь. – В голосе Сандрины звучало самодовольство.
Карета добралась до угла Парк-авеню и свернула налево. Пока они стояли у светофора на Семьдесят Девятой улице, Сандрина увидела их: двух женщин, на одной из которых был нарядный красный шелковый туалет и огромная красная шляпа, на второй – простое темно-синее платье из синтетики с белым воротничком и манжетами и маленькая синяя соломенная шляпка, отделанная большими белыми пуговицами.
Карета миновала перекресток и остановилась у тротуара, где стояли женщины. Кучер слез и подсадил женщину в синем платье на сиденье напротив Сандрины и Журдана. Дама в красном протянула ему руку, но он отдернул свою, вернулся на место и хлестнул вожжами по бокам лошадей.
Карета влилась в поток транспорта на Парк-авеню и набрала скорость. Сандрина даже не обернулась, чтобы взглянуть на мать, стоящую с открытым ртом на тротуаре. Глядя на свою любимую Марту, она сказала:
– Добро пожаловать домой, Марти. И не плачь, пожалуйста...
Сразу после свадебного ужина Сью-Би, Сандрина, Марта, Журдан и двое его помощников вылетели в Лондон на личном самолете Гарна.
Пока они сидели в «Даблз», Сью-Би позвали к телефону. Звонил лорд Мосби. А когда подвыпивший и смеющийся Журдан и Сандрина отправились в спальню, расположенную в хвосте самолета, Сью-Би спросила стюарда, может ли она позвонить.
В считанные секунды перед ней появился белый телефон. Сью-Би убедилась, что Марта спокойно спит в своем кресле, и только затем набрала номер, который дал ей Мосби.
Он снял трубку. Слышимость была прекрасная.
– Привет, Билли, – мягко сказала Сью-Би. – Я уже в полете.
– Я тоже, по-своему, – усмехнулся он. – У тебя было время все обдумать?
– Не до конца.
– Что тебя беспокоит, дорогая? – спросил Билли. – Я обещаю тебе – как только завершится процесс. Это займет пару месяцев, не больше. Ты хочешь быть со мной или нет?
– Хочу, больше всего на свете. Но дело в том, что я не переживу, если сделаю что-нибудь такое, что нанесет тебе вред.
– Что же может нанести мне вред?
– Билли, – взмолилась она, – что скажут люди?
– Мне наплевать.
– А что, если это выплывет наружу? Я имею в виду мадам Клео...
– Мне наплевать.
– А мне нет! Подумай сам... в твоем положении.
– Что касается мадам Клео, я бы мог ради тебя предпринять то же, что Гарн ради твоей подруги, но в этом нет необходимости. Достаточно одного телефонного звонка – и все будет в порядке.
– Ну, поступай как знаешь, милый. Но если когда-нибудь все откроется, я умру. Не из-за себя, а из-за тебя. Я не хочу, чтобы о тебе кто-то плохо думал.
– Что сделано, то сделано, – решительно сказал он. – Я встречу тебя в аэропорту. А что с лошадьми?
– Я договорилась в конюшне, что их продадут. Несправедливо, если Заки будет продолжать оплачивать их содержание. Я поручила Мартину узнать, где сейчас находится Заки, и позвонила ему, чтобы спросить, куда переслать деньги. Заки сказал, пусть эти деньги будут моим приданым. Он был очень мил.
– А куда собираются новобрачные, после того как закинут тебя сюда?
– У Журдана есть вилла на Корфу. Марти поедет с ними.
– А ты останешься здесь со мной навсегда.
– Да, Билли, навсегда.
– Я люблю тебя, Сью-Би. Ты – счастье мое.
– Я тоже люблю тебя, милый, – сказала она шепотом, заметив, что в ее сторону по проходу идет стюард. Сью-Би повесила трубку и, поблагодарив стюарда, отдала ему телефон.
Она не могла дождаться, чтобы рассказать обо всем Сандрине.
Она бы и сказала ей все сейчас, если бы Сандрина не занималась там, позади, на круглой кровати тем, чем должна заниматься жена.
Сью-Би накинула на плечи кашемировую шаль ручной работы и постаралась заснуть. Вскоре после того как она проснется, рядом с ней окажется тот единственный после смерти отца человек, который по-настоящему любит ее.
За два дня до Рождества 1987 года мадам Клео позвонил ее друг, занимающий высокий пост в министерстве, и сказал, что против нее готовят целый ряд официальных обвинений, связанных с неуплатой налогов с доходов, полученных путем сводничества, начиная с пятидесятых годов. Он предупредил, что эти обвинения могут вскоре повлечь за собой ее арест.
Утро следующего дня она начала с телефонных звонков. Прежде всего связалась с Андре Гиббо, своим адвокатом, тем самым, который составил документ, согласно которому мадам получает «определенную сумму» за то, что никогда не расскажет о сотрудничестве с ней Сандрины Гарн.
Затем она позвонила Билли Мосби, чтобы спросить, играет ли он до сих пор по выходным в гольф в Шотландии со своим другом из французского департамента налогов. Ей нужна была дополнительная информация.
Звонок оказался бесполезным. Мосби и Сью-Би поженились на прошлой неделе в Лондоне без особой торжественности. И теперь проводили медовый месяц в Амстердаме.
Потом Клео обратилась к шейху Заки с вопросом, имеет ли он влияние на французского президента. Заки сказал, что сделает все от него зависящее, но опасается, что президент может отказать ему из-за провала нескольких сделок с недвижимостью на Лазурном Берегу.
Еще она позвонила в Нью-Йорк Барри Риццо и в Лондон Джереми и предложила обоим начать активную вербовку девушек. Потребуется много денег, поэтому чем больше удастся набрать новеньких, тем лучше.
Прошло еще два тревожных года. Путем искусных и дорогостоящих юридических уловок и благодаря черепашьей медлительности французской правовой системы как-то удавалось держать церберов законности если не в руках, то, по крайней мере, на расстоянии.
К весне 1990 года мадам Клео и ее адвокаты исчерпали все свои возможности. В один прекрасный день, как раз перед обедом, в дом на острове Ситэ явились полицейские, чтобы арестовать ее.
Когда наутро Мартин забирал ее под залог, он ожидал увидеть испуганную и сломленную женщину. Вместо этого обнаружил в ней яростную решимость к действиям. Она была готова на все, на все что угодно, лишь бы больше никогда не видеть тюрьмы. Днем в офисе Андре Гиббо состоялась экстренная встреча на высшем уровне. Именно здесь была предложена немыслимая затея – и мадам впервые услышала имя Венди Клэруайн.
Единственное, чем она владела по праву и что могла легально продать, была история ее собственной жизни.
Из дневника Питера – Париж, 2 августа 1990 года.
Итак, я добился своего. Но лучше все по порядку...
Мои встречи с мадам Клео стали менее частыми. Она жалуется, что сейчас особенно занята, потому что август и все в отпусках. Я же с каждым днем терял терпение и к тому моменту, когда мы договорились о вчерашней встрече, был не в лучшем расположении духа.
Вчера закончили работать около шести вечера. К нам присоединился Мартин, он принес с собой превосходное «Грае», налил всем по бокалу и немного поболтал с нами.
Когда Мартин налил по третьему бокалу, я нанес удар.
«– Итак, – спросил я бесстрастно, – вы все еще думаете, что на вас покушалась одна из ваших девушек?»
– «Да!» – ответила она.
В этот момент я осознал, как сильно повлияло на меня решение довести дело до конца. Я долго ждал, но теперь твердое намерение взять судьбу в свои руки привело меня в состояние эйфории. Мосты были сожжены.
Я глубоко вздохнул и бросился в атаку.
«Мадам Клео, – сказал я, поглядывая на Мартина, всегда столь чувствительного к любому, самому незаметному оттенку в чьем-либо голосе. – Мне насрать, кто там вас собирался прикончить. – То, что я употребил, впервые в ее присутствии, грубое слово, лишь усугубило мою решимость, и я не ослаблял натиска. – Я готов предположить, что вы не намерены рассказывать мне о себе. Поэтому я настаиваю: либо вы выкладываете все начистоту, либо я выхожу из игры – и пусть французское правительство отправляет вас в тюрьму. Мне не нравится, когда меня водят за нос».
Мартин издал короткий визг. Его рука поднялась к губам – такой реакции я и ожидал от него. Но реакция мадам удивила меня.
Она поднялась со своего громадного, со спинкой, как павлиний хвост, кресла, повернулась и, не сказав ни слова, пошла в дом. Минуту спустя появилась Нанти, похожая на привидение служанка, и объявила, что «Madame est tres fatiguee» и не сможет продолжать беседу со мной.
Мне было указано на дверь. Я растерялся. Меня выкидывали на улицу, как мальчишку-посыльного, облевавшего обюссоновский палас.
Без лишних слов я поставил стакан, собрал свои вещи и направился к дому. По пути Мартин приплясывал вокруг меня, словно большая провинившаяся собака, которой отказали в любви, извиняясь за мадам, за возникшее непонимание, извиняясь за то, что живет на свете... Как считал Мартин, кто-то, видимо, должен был сказать мне, что мадам никогда не рассказывает о своем происхождении или о давнем прошлом. Если речь заходила о ней, то она родилась в тот день, когда стала называться мадам Клео. Как могли издатели не знать об этом? Как могли не знать об этом ее адвокаты? И т.д. и т.п., и все в том же духе...
Когда мы подошли к двери, я повернулся к Мартину и проревел что было сил: «Фигня и полное говно!» Мартин наверняка уже слышал эту фразу, вид у него был такой, словно я оскорбил его не словами, а швырнул ему в лицо пригоршню вышеуказанного товара. И повел себя очень странно. Он обнял меня и начал рыдать. Думаю, отвратительнее я не чувствовал себя никогда в жизни. Я развернул его и подвел к небольшой кушетке у дверей. Придя в себя, он снова начал плести что-то о том, как мадам сначала не хотела связываться с этой книгой, как она паниковала при мысли о тюрьме. Адвокаты уговорили ее пойти на это. Потом он стал умолять меня не бросать эту затею. С мадам Клео связана вся его жизнь, и он не переживет, если она попадет в тюрьму.
Тогда я сказал ему – и думаю, что это было подло (бедняга был действительно подавлен), – что мне наплевать на него, на нее и на книгу тоже. Я уже сделал достаточно, чтобы заработать деньги, во всяком случае, достаточно, чтобы купить еще несколько пар туфель из кожи, содранной с задниц итальянских младенцев.
Насчет туфель он, конечно, не понял, но в целом мою мысль уловил. У него началась истерика. Он начал вопить: «Она никогда не расскажет о себе! Вы что, не понимаете? Это слишком больно!»
У меня не было сил читать ему лекцию на тему о боли – моей собственной боли.
Я повернулся, чтобы уйти, но боковым зрением увидел, что мадам стоит в полумраке на верхних ступенях и прислушивается. Тогда я изменил свое намерение и начал говорить громко.
«– Уверен, – сказал я, – что мадам просто тянет время, пока не найдет того, кто спасет ее. Она убеждена, что сможет водить меня за нос до бесконечности и я никуда не денусь, поскольку хочу получить деньги. Люди ждут годами, когда будут написаны книги. И в этом есть смысл ведь мадам живет в мире, где все и вся может быть куплено, включая писателей из Нью-Йорка»'.
Потом я заявил, что если она всю жизнь имела дело с продажными тварями, то это еще не значит, что я тоже отношусь к ним.
Мне показалось, что с этими словами можно покинуть сцену, тем более что мадам так и не сдвинулась с места.
Хлопнув дверью, я ушел и сделал то самое, что у меня прекрасно получается, когда я впадаю в кризис. Я поехал в тот самый бар на Левом берегу и получил анестезию в виде «Перно», перемежая его с коньяком.
Провидение, опекающее детей и пьяных, помогло мне добраться до квартиры, и пальцы мне не оттоптали.
Кажется, перед тем как совсем отключиться, я позвонил Фидл. Точно не помню.
Проснулся я во второй половине дня...
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
13
Питер выключил компьютер и медленно закрыл крышку. Хотелось есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42