— Помню.
Появление Алана в лаборатории вызвало стон разочарования, переходящий в жалобный вой. Для большинства это был слишком неприятный сюрприз: все ждали очаровательную мисс Мэллоу, которая успела завоевать всеобщее признание за демократический подход к процессу обучения. Алан окинул студентов своим фирменным взглядом, и они испуганно притихли.
— Так… — веско произнес мистер Блайт. — Чтобы прекратить эти скорбные переглядывания и перешептывания, довожу до вашего сведения, что мисс Мэллоу, к сожалению, заболела. Я ее заменяю. Хочу сразу предупредить: если ваши карманы набиты шпаргалками, даже не пытайтесь их вытащить. Не стоит играть со мной в игры, которые могут для вас плохо кончиться.
Над рядами столов вновь прошелестело едва слышное стенание, и работа началась. Вскоре Алан почувствовал, что его неудержимо клонит ко сну. Дала знать себя бессонная ночь: глаза закрывались сами собой. «Еще не хватало отключиться и захрапеть», — с тоской подумал Алан, украдкой поглядывая на часы и готовясь к двухчасовой пытке. Он решил, что будет раз в пять минут грозно осматривать аудиторию, раз в пятнадцать минут прогуливаться между столами и проверять состояние дел, а все остальное время полностью посвятит мыслям о возможных путях развития его взаимоотношений с Дорис. Перед ним стояла непростая задача, но он с нею справился. И даже счел возможным подробно ответить на два робких, но вполне дельных вопроса студентов и искренне высказать свое мнение об одном тупом парне, у которого место мозгов занимали опилки.
Когда наконец истекли положенные два часа, Алан почувствовал себя почти счастливым. Собирая в прозрачную папку кипу исписанных листочков, он решил немного порадовать и других.
— Я попрошу еще минуту вашего внимания. Не хотел говорить заранее, чтобы вы не расслаблялись, а теперь, пожалуй, скажу. Проверять работы буду не я, а мисс Мэллоу. Насколько я понимаю, она весьма снисходительна к вашим… изысканиям, поэтому у всех есть шансы получить неплохие оценки.
Не обращая внимания на ликующие вопли и прыжки, Алан направился к двери. Его телефон зазвонил ровно через две минуты, когда он подходил к лестнице. Пока Алан выуживал аппарат из нагрудного кармана, его ладони стали совершенно мокрыми.
— Мистер Блайт, это Дорис Мэллоу, — промурлыкала трубка нежнейшим голосом.
«Неужели она думает, что я могу ее с кем-то спутать?» — подумал Алан, всем телом ощущая то самое сладкое предчувствие, о котором Дорис говорила вчера вечером.
— Как вы себя чувствуете, Дорис?
— Спасибо, лучше. Ходить еще практически не могу, но ни боли, ни дискомфорта уже не испытываю. Как все прошло?
— Нормально, разумеется. Они были в ужасе, когда увидели меня вместо вас, но я все же подсластил пилюлю, сказав им, что проверкой займетесь вы самолично.
Дорис хихикнула.
— А вас точно не затруднит зайти ко мне?
— Я уже сказал утром — не затруднит.
— Когда вы освободитесь? Как всегда, после четырех?
Как всегда, — ответил Алан, резко понижая голос тона на два. Он только сейчас заметил, что параллельным курсом с ним следует миссис Кидд, причем ее лицо выражает крайнюю степень заинтересованности.
— Тогда я вас жду к пяти часам. До вечера, мистер Блайт!
— Всего хорошего, — отозвался Алан, нервно поглядывая в сторону рыжеволосой старушки. Ему совершенно не хотелось вступать в переговоры, но спрятаться было некуда: миссис Кидд уже приближалась, сияя, как люстра из его ночного кошмара.
— Алан, дорогой, может, вы мне объясните, почему практикум проводили вы? Куда делась Дорис? И кстати, вы не с ней сейчас беседовали?
Алан постарался придать своему лицу самое официальное выражение.
— Да, с ней. Она вывихнула ногу и попросила меня ее подменить. И… я должен буду… заехать к ней сегодня.
Миссис Кидд с сочувствием покивала:
— Бедняжка Дорис! Передавайте ей от меня привет и пожелание скорейшего выздоровления. И еще: вы знаете, Алан, голубчик, вы сегодня как-то изменились. У вас даже голос стал приятнее, честное слово!
Алан предпочел ничего не отвечать.
Без пяти минут пять Алан уже открывал железную калитку около дома Дорис. По дороге он старался не думать, как пройдет его визит, что он будет говорить и как ему себя вести. Утренняя эйфория понемногу выветрилась, Алан нервничал, старался не запугивать себя и в результате запугал еще больше. Хотя весь снег уже почти растаял, каменная дорожка, ведущая к одноэтажному, похожему на пряничный, домику, была невероятно скользкая. Осторожно ступая с плитки на плитку, Алан подошел к двери и позвонил.
— Заходите, дверь отперта, — немедленно отозвался изнутри голос Дорис.
Алан вошел и оказался в маленькой квадратной прихожей с двумя дверьми. Одна, закрытая, судя по всему, вела на кухню, вторая была открыта.
— Я здесь, мистер Блайт!
Алан заглянул в комнату и увидел Дорис, сидящую в низком кресле около окна. Несколько секунд он просто смотрел на нее, постепенно убеждаясь, что никогда не лицезрел ничего более прекрасного. Он привык видеть Дорис в облегающих брючных костюмчиках, коротких юбках и ярких джемперах, но сейчас на ней было надето свободное длинное платье, которое даже на взгляд представлялось удивительно мягким. Плавные линии складок, казалось, не скрывали, а только подчеркивали красоту линий ее тела. Изящно скрещенные босые ножки безмятежно покоились на пушистом ковре: правая была туго перебинтована. На лице не было ни капли косметики: матовая белизна кожи Дорис наводила на мысль о перенесенных страданиях и вызывала естественное желание утешать и заботиться. Обретя наконец дар речи, Алан набрал воздуха в легкие и задал единственный вопрос, уместный в подобной ситуации:
— Как ваша ножка, Дорис?
Мгновение спустя Алан уже понял, что у него сорвалось с языка не то слово, но Дорис вроде бы не обратила на это внимания.
— Спасибо, ничего. Но видите, мне пришлось открыть дверь заранее. Ползание по дому отнимает у меня пока слишком много сил и времени. Ну, что же вы стоите? Пальто вы можете повесить в прихожей, а потом садитесь, пожалуйста, не стесняйтесь. Расскажите, как все прошло? Если у вас, конечно, есть время.
Времени у меня не очень много, — пробормотал Алан, передвигаясь боком к ближайшему стулу в этой комнате, наедине с босоногой, полулежащей Дорис, он чувствовал себя настолько зажатым, что даже изъяснялся с трудом. — Все прошло нормально, я же вам уже говорил…
— Ребятишки хорошо себя вели?
— Еще бы… У вас там есть один молодой человек — не помню его фамилию: такой худой, сутулый, в очках, — так он, по-моему, редкостный недоумок. Проверьте повнимательнее, что он понаписал.
Алан наконец решился выпустить из рук папку с работами, за которую держался, как за спасательный круг, и положил ее на стол. Теперь ему следовало или уйти, или срочно завести светскую беседу — о чем угодно, например о погоде. В голову пришли несколько ничего не значащих фраз, но он не знал, с какой начать. Дорис перехватила инициативу:
— Хотите чашку чая или кофе? К счастью, я свалилась уже на обратном пути из магазина, так что кофе у меня есть. — Она слегка подалась вперед, и очертания груди под натянувшимся платьем обрисовались четче. — Хорошо еще, банка не разбилась. Только вам придется подождать, пока я доберусь до кухни.
— Нет, нет, не надо, не утруждайте себя! — Алан уже не знал, куда смотреть, а его мысли принимали все более и более опасное направление. — Я, пожалуй, пойду… У меня на сегодняшний вечер намечены очень важные дела. Я позвоню вам завтра, если не возражаете…
Дорис покусала губы, явно что-то обдумывая.
— Ну хорошо, идите, если вы торопитесь. Знаете, вы для меня уже так много сделали, что, я думаю, вам будет не очень трудно выполнить мою самую последнюю на сегодня просьбу…
— Конечно, я могу проверить эти работы сам. Мне совсем не трудно. Да нет, я не об этом. Простите, у вас нет проблем с сердцем?
Алан в изумлении помотал головой, прикидывая, какой предмет мебели она попросит передвинуть.
— Тогда… знаете, мне так тяжело вставать. Безумно тяжело. Вы не могли бы… отнести меня в соседнюю комнату… в спальню… Алан?
Она говорила все тише и тише, а его имя уже не произнесла, а еле слышно выдохнула. Пока Алан преодолевал несколько шагов, отделяющих его от Дорис, ему казалось, что бешено колотящееся сердце, с которым у него не было проблем, сейчас взорвет грудную клетку с силой ручной гранаты.
Платье на ощупь действительно оказалось необычайно приятным — мягкость ткани восхитительно сочеталась с мягкостью скрытого под ней тела. Когда он поднял Дорис, она легким ласковым движением обхватила его шею руками. Алан покачнулся и на секунду закрыл глаза, попытавшись хоть немного успокоить дыхание, а затем медленно двинулся к двери, ведущей в спальню. Здесь царил полумрак, но Алан не был уверен, что хочет включить свет. Он осторожно положил Дорис на кровать, хотел выпрямиться, но она не отпустила его шею, и он по инерции сел рядом с нею. Ему вдруг показалось, что в темноте глаза Дорис светятся, как у настоящей кошки. Глаза до невозможности приблизились, он ощутил трепещущее прикосновение ее губ и только тогда понял: теперь ему можно все…
Вначале случилось то, чего Алан так опасался: он потерпел полное фиаско. Этому предшествовала лихорадочная сумятица, когда он старался, во-первых, побыстрее разобраться с собственной одеждой (в подобной обстановке это всегда оказывается на удивление непростым делом); во-вторых, по возможности отвечать на неистовые объятия Дорис (которая проявляла невероятную активность, словно боясь, что он передумает); а в-третьих, не задеть ее больную ногу (в какой-то момент он все же задел ее, Дорис вскрикнула, и Алан, испуганный, дернулся в сторону). Наконец, все произошло — но в течение такого короткого отрезка времени, какого достаточно, чтобы переключить телевизор с канала на канал. Оглушенный неудачей, Алан зажмурился и мысленно дал себе самую что ни на есть выразительную характеристику. Он обреченно ждал, что Дорис сейчас примется его утешать и успокаивать, но она неожиданно сказала совершенно другое:
— Что ж, первая попытка была не самой выдающейся. Но, я думаю, мы повторим?
Поскольку после этих слов она прижалась к Алану пылающим телом, запустила пальцы ему в волосы и принялась безостановочно целовать, не повторить было невозможно. Может статься, вторая попытка также была по терминологии Дорис «не самой выдающейся», но уж точно куда более успешной. Едва успев осознать свершившийся факт, Алан, потративший за последний час слишком много эмоций, почти мгновенно провалился в глубокий сон, сопротивляться которому у него не хватило сил. Очнулся он от какого-то вмешательства извне. Открыв глаза, Алан увидел Дорис: она сидела рядом с ним на кровати и сильно трясла за плечо..
— Ты спал так крепко — жалко было тебя будить, — прошептала она и нежно погладила его по щеке. — Но уже половина восьмого, а ты говорил, что у тебя намечены какие-то дела.
— Половина восьмого утра или вечера? — пробормотал Алан, пытаясь сориентироваться во времени и пространстве и щурясь со сна от яркого света.
Дорис звонко рассмеялась и придвинулась поближе. Она была одета все в то же платье, теперь перехваченное тонким пояском, но уже не казалась такой бледной и несчастной, как в момент его прихода: ее Щечки заметно зарумянились, а разноцветные глаза торжествующе сияли.
— Вечера, вечера. Ты спал больше часа. Что тебе снилось?
— Ничего, — ответил Алан, постепенно осваиваясь в новой ситуации.
Нельзя сказать, чтобы такой поворот событий был для него абсолютной неожиданностью, и все же положение вещей изменилось слишком быстро: близость и доступность сидящей рядом с ним Дорис приводили его в восторженное изумление. Неужели он теперь в любую секунду может услышать, как она называет его по имени?
Дорис принялась легкими движениями откидывать волосы с его лба. Он подумал, что хотел бы, пожалуй, провести подобным образом еще лет сто: ничего не делая и только бесконечно ощущая кожей касание ее пальцев.
— У тебя много морщинок около глаз, — заметила Дорис, продолжая исследовать его лицо, — значит, ты часто щуришься. Может, тебе следует носить очки?
— Да нет, просто мне много лет. Я ведь старше тебя в полтора раза.
— Ну и что, ерунда какая… Когда ты читаешь лекции, то действительно кажешься старым. Ну, не старым, но… солидным. А сегодня вечером оказалось, что ты совсем еще молодой. Не знаешь почему?.. А ресницы у тебя чудесные: я бы от таких не отказалась. Густые, да еще загнутые кверху. Надо же, я раньше не замечала. Вероятно, глядела со слишком большого расстояния… Ой, Алан, — она провела пальцем по его переносице, — у тебя ведь сломанный нос! Неужели тебе его сломали в драке?
Алан смотрел на Дорис с таким наслаждением, что не сразу услышал ее вопрос.
— М-м? А, да, — он перехватил ее руку и поцеловал указательный пальчик, — мне его сломали в драке.
— О боже, и этот человек еще ратует за высоконравственный стиль поведения! Надеюсь, драка была из-за женщины?
— Нет, из-за машины. Игрушечной. Я хотел отнять у моего старшего братца грузовик, а он врезал мне этим грузовиком по носу. Мне было семь лет, ему девять. Дорис, ты такая красивая, когда смеешься. И когда не смеешься, ты тоже очень красивая. Но когда смеешься… О господи… Похоже, в настоящий момент трудно допустить, что мне удалось сочинить несколько научных статей и — в соавторстве — одну монографию, да? Такая встряска — мозги никак не встанут на место… Я сейчас ничего не соображаю, кроме того, что… Дорис, наверное, глупо сразу говорить об этом, но мне кажется, я люблю тебя. То есть мне не кажется, так оно и есть. И уже давно. Подожди, не надо ничего отвечать, — прибавил Алан поспешно, заметив сделанное Дорис нетерпеливое движение, — потому что я так долго…
Он хотел рассказать о всех тех переживаниях и сомнениях, которые терзали его на протяжении нескольких месяцев, но не решился. Если он начнет произносить длинный любовный монолог, пусть даже справившись с навалившимся вдруг косноязычием, все равно получится скучно и малоубедительно. Дорис и так знает, что он зануда, вряд ли стоит сейчас напоминать об этом. Алан умолк, прижавшись губами к ее руке.
— Что, Алан?
— Потом как-нибудь… А о чем ты меня спрашивала, когда разбудила?
— Ни о чем. — Дорис отняла у Алана руку. Голос ее теперь звучал глуховато. — Давай действительно не будем сразу говорить о таких вещах. А… я спросила… то есть я тебя разбудила, потому что у тебя запланированы какие-то важные дела.
— Нет у меня никаких важных дел? Я соврал. Дорис снова развеселилась.
— Этот человек не только дерется, но еще и врет почем зря! Алан, твой образ принципиального моралиста, человека самых строгих правил рушится просто на глазах. Ладно, если у тебя нет никаких дел, давай ужинать.
— Ты собираешься меня кормить?
— Тебя это поражает? А ты поражаешь меня. Ты устал, уже поздно… Почему бы мне тебя не накормить? Ты ведь носил меня на руках, хотя это и не входило в твои планы.
— Кстати, ты мне кое о чем напомнила. Дорис, ты ведь, кажется, не могла ходить. А теперь — смотрите-ка — добралась до кухни, приготовила еду… Нога уже больше не болит?
Дорис прерывисто вздохнула и, обняв Алана теплыми лапками, зашептала ему на ухо:
— Похоже, общение с тобой сказалось на мне чудодейственным образом. Мне теперь в самом деле гораздо легче ходить. Правда, правда! И еще, Алан, мне кажется, я тоже тебя люблю. И кстати, уже так давно, как ты даже представить себе не можешь. Только не надо ничего спрашивать. И отвечать тоже ничего не надо. Мы еще многое обсудим, но не сейчас. Потом как-нибудь — это твои слова. Давай лучше сделаем вот что: если у тебя нет никаких дел, ты останешься сегодня у меня. Хорошо? Поболтаем, выпьем по рюмочке — у меня есть замечательный вишневый ликер, а после ужина посмотрим какой-нибудь миленький старый черно-белый фильм. Ты что предпочитаешь, музыкальные комедии братьев Маркс или вестерны с Джоном Уэйном?
Теперь Алану приходилось прикладывать максимум усилий, чтобы со стороны их отношения с Дорис выглядели точно такими же, как и месяц назад. Впрочем, оба они находили в этом неизъяснимую прелесть. Дорис запретила Алану в стенах университета прикасаться к ней, намекать на что-либо личное, бросать нескромные взгляды и уж тем более целовать — даже если вокруг никого нет. Алан с воодушевлением принял условия игры и порой даже переигрывал, изображая, по словам Дорис, «мерзкого педанта-женоненавистника». Официально-холодное общение было тем более упоительным, что оба знали, как вознаградят себя за перенесенные лишения. Алан чувствовал себя безмерно счастливым: он любил прелестную женщину, был ею любим, призраки прошлого его больше не беспокоили, а впереди расстилались безоблачные горизонты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29