А я живу словно на вулкане. И тому столько причин — не перечислить. Ты сама, наверное, понимаешь. Том хорошенький, он младше меня на восемь лет. И он очень талантлив, Дорис. Рано или поздно он переберется в Голливуд. Собственно, так и должно быть. Я слишком привязалась к этому мальчику, я им живу, им дышу. А зря. Любой психоаналитик в два счета объяснит, что коль скоро он вырос без матери, то инстинктивно тянется к зрелой женщине, ждет заботы и любви. Но это возрастное. Пройдет еще какое-то время, и он бросит меня — в тот самый момент, когда я уже не смогу, вообще не смогу обходиться без него! Не может это тянуться вечно. Его пригласят в какой-нибудь крупнобюджетный проект, окружат красотки… Том захочет вкусить всех прелестей, он не откажется ни от одного соблазна, он ведь еще мальчишка. И он карьерист. Он не будет долго держаться за юбку безымянной гримерши! — Джессика несколько раз с силой щелкнула зажигалкой, регулируя высоту язычка пламени и градус собственных эмоций. — Не всем удается встретить почтенных ученых, Дорис, и безмятежно прожить с ними остаток лет… Ладно, не буду навлекать неприятности. Кликнешь черта, и он уже за дверью.
Что верно, то верно. Кстати, и с почтенными Учеными жизнь не такая уж безмятежная. Мы с Аланом порой так скандалим — пух и перья летят. А поскольку оба боимся, что нас услышат, мы орем друг на друга тихо. Нет, громко шипим, как две змеи. Выглядит очень забавно — правда, правда… Честно говоря, мне кажется, ты уже не можешь обходиться без своего Тома. А вот мне даже не представить, какова совместная жизнь с таким молоденьким мальчиком.
— Она… интенсивная.
Обе захихикали и еще долго давились от смеха, глядя друг на друга.
— Дорис, ты влюбилась в дядю Алана еще студенткой, да? Потом вы вместе работали, он на тебя положил глаз… Извини, не хочу тебя обидеть, но это же всегда льстит женскому самолюбию, когда удается зацепить такого… Ну, ты понимаешь, — такого рака-отшельника, не баловавшего женщин своим вниманием. Это все ясно. Но вот вы больше года живете вдвоем, и ты по-прежнему испытываешь те же чувства, что и вначале? Или они уплывают?
— Да нет, скорее меняются… Я не семнадцатилетняя девочка, у меня за плечами опыт совместной жизни с различными… индивидуумами, про которых я тебе рассказывала. Так вот, извини за банальность, только Алан — мужчина всей моей жизни. Тут очень много составляющих. Мне в нем все нравится: его отнюдь не чудесный характер, его внешность, его ум; нравится, что в наших вкусах, интересах есть и много общего, и много различного. Ну и секс, разумеется… И дело вовсе не в том, что он какой-то суперлюбовник, просто речь идет об идеальном совпадении возможностей, желаний, требований. Он восхищается мной — иногда тайно, иногда явно, — а меня это так заводит… Получается, что его обожание подпитывает мою ответную реакцию.
Джессика, замерев, внимательно смотрела на Дорис. Она вспомнила взгляд, который Алан бросил на жену, когда им обеим вздумалось в его присутствии обсуждать достоинства бюстгальтеров без застежек. А ведь, пожалуй, Дорис его попросту дразнила! Столбик пепла упал на подлокотник кресла, Джессика, спохватившись, чертыхнулась и потянулась за пепельницей.
— Похоже на рождественскую сказку, а, Дорис?
— Просто мне повезло. Одной из сотни или одной из тысячи. Повезло. Рассказать тебе еще одну историю? Не надоело меня слушать? Так вот, в октябре нашему университету исполнилось сто пятьдесят лет, и по этому поводу — уже после всех официальных торжеств — устроили грандиозную неформальную вечеринку. Представь себе, Джесси, толпу профессоров и их толстых жен, фланирующих по залу туда-сюда с бокалами в руке и вежливо беседующих. Скука смертная! Один из них, весь сияющий и доброжелательный, поймал Алана и начал морочить ему голову, а я сначала стояла рядом и улыбалась до судорог, а потом, когда мне челюсти свело, а ноги стали подкашиваться, потихоньку выскользнула на балкон, чтобы сбросить туфли на каблуках и посидеть. И тут ко мне подкатывается некий молодой человек и начинает молоть всякий вздор. Он, видите ли, историк, он безумно счастлив, что будет служить в прославленном Эшфордском университете, а еще более он счастлив познакомиться с такой прелестной женщиной, которая к тому же преподает. Внешне ничего особенного — полноват, лицо круглое, как луна, жиденькие светлые кудряшки, да еще слегка заикается. Но говорит очень красиво, образно, такими, знаешь ли, фразами… круглыми, как его физиономия. А чем вы занимаетесь? Ах, биохимией! Ах, мне даже страшно представить, что это такое! А я пишу труд о Тридцатилетней войне. Ах, вы тоже не представляете, что это такое? Могу рассказать. Вам принести бокал мартини? Ну и так далее… И тут из тьмы на балконе выплывает Алан, как тень отца Гамлета. И с тем же выражением на лице, которое я охарактеризовала бы как… беспокойное.
Джессика искренне засмеялась, с легкостью представив эту сцену во всех подробностях.
— Я их знакомлю, оба слегка напрягаются — особенно этот бедолага, который явно не ожидал появления законного мужа… Собственно говоря, тут история с ним закончилась. А мы с Аланом — по его настоятельной просьбе — отбыли домой. Алан в очередной раз начал доводить меня своими придирками, и я в сердцах брякнула: «А что такого особенного случилось бы, даже если бы я тебе изменила?»
— Разве можно говорить такие вещи мужчине?
— Конечно, нельзя. Моему мужу в особенности. Тем более, я так не думала. Наиглупейшая глупость. Но я завелась плюс ко всему выпила на этом чертовом приеме… О боже, как он разъярился… Подскочил и ударил меня по лицу, причем с такой силой, что я отлетела к противоположной стене.
— Правда? Мой дядюшка тебя треснул?!
— Правда, правда. Еще как. Тебя это воодушевило?
— Просто я вспомнила одну сцену, в которой снимался Том. Значит, буйные страсти бывают не только в кино?
— Не только. Но я умоляю, Джесси, Алан не должен знать, что я тебе это рассказывала. Хорошо?
— Буду молчать до гробовой доски. А дальше?
— Дальше я испугалась по-настоящему, бросилась в спальню и заперла дверь. И тут же услышала звон и треск: как выяснилось позже, это взбесившийся супруг швырнул на пол мою обожаемую глиняную статуэтку, которую мы купили в одном приозерном городке. Представляешь?
Джессика покачала головой. Проще было представить воспламенившуюся от любовного жара бормашину. А уж образ сумрачного дяди Алана, крушащего все подряд от ревности, вообще не укладывался в ее сознании.
— Потом мы некоторое время спали в разных комнатах и не разговаривали. Я была вне себя: как он посмел поднять на меня руку? Был, правда, до этого один случай, когда он силой отволок меня на второй этаж, но тогда это больше походило на игру — хотя вопила я и брыкалась непритворно. Но чтобы ударить, с размаху… Я даже прикинула насчет развода. И знаешь, хотя мы безумно обиделись друг на друга, вскоре это вновь стало игрой: на работе-то мы общались! Просить прощения Алан и не думал, но через несколько дней встал в четыре утра и куда-то исчез, хотя в тот день дождь лил как из ведра. Оказалось, он поехал покупать такую же статуэтку. Как тебе? Дальше больше: с машиной Алана что-то случилось прямо на шоссе, а он не мог вызвать службу помощи, потому что забыл дома телефон. Химик он, конечно, замечательный, но с автомобилем ему не сладить. Битый час под потоками холодной воды ковырялся в его внутренностях, пока господь не послал на ту же трассу тяжелый фургон с ангелом-спасителем за рулем. Этот парень за пять минут все исправил… Ну вот, Алан вернулся, молча поставил статуэтку на место и, не глядя на меня, ушел в другую комнату. А уже через час его начало трясти, температура поднялась почти до сорока, голос пропал без следа. Ну и… пришлось мне забыть о нашей игре в молчанку. Я бегала, поила его чаем, водила в туалет. А потом, когда Алану назначили курс антибиотиков, еще делала уколы. А он капризничал, как младенец, сопротивлялся… И если разобраться, Джесси, я ухаживала за ним не из одного чувства долга, а потому, что искренне его жалела. Так что вывод простой: я его люблю… — Неожиданно сбившись с тона, Дорис хихикнула и метнула на Джессику бесовский взгляд. — Правда, со шприцем я действительно управляюсь неважно. Но уж пришлось ему потерпеть.
Джессика на минуту задумалась, представив, как Делает Тому уколы, а потом коротко вздохнула.
— Что ж, похоже, мой дядюшка в надежных руках.
— В надежных, в надежных. Из моих рук так просто не вырвешься.
Это я сразу поняла. Знаешь, Дорис, не так уж и плохо, что мы стали родственницами. Главное, с тобой можно говорить о чем угодно. Вот встретимся еще через годик, поднакопим за это время разных историй и поболтаем… Всласть.
— С удовольствием. Думаю, нам будет что рассказать друг другу.
После возвращения Джессики жизнь покатилась по привычным рельсам: она работала, Том бездельничал. Однако было видно, что длительный простой все больше угнетает его: он реже рассказывал про своих бесчисленных знакомых и подолгу висел на телефоне, ведя с невидимыми собеседниками долгие обстоятельные разговоры на околокинематографические темы. Цель этих многочасовых бесед была проста — получить либо полезную информацию, либо предложение. В случае продолжения работы над «Мэддингтон-колледжем» занятость была бы ему гарантирована: вампир Отто стал не просто одним из центральных, но и самым колоритным персонажем сериала; однако телевизионные боссы почему-то не спешили возобновлять съемки.
Том мрачнел и развлекал себя лишь тем, что почти каждый вечер ходил в расположенный неподалеку великолепный спортивный комплекс, нижний уровень которого представлял собой огромный ледовый каток. Раза три Джессика составила ему компанию, и походы эти оказались на удивление приятными. Поскольку каталась она еле-еле, Том возил ее от бортика к бортику и очень веселился, то разгоняясь (тогда она начинала истошно вопить, требуя затормозить), то неожиданно отпуская ее руки и отъезжая подальше (тогда Джессика останавливалась и жалобно звала его, боясь самостоятельно двинуться с места).
Впрочем, это веселье стремительно улетучивалось, едва лишь Том оказывался дома. Пока Джессика занималась своими делами, он приземлялся на излюбленный диван и принимался отсматривать один за другим без разбору фильмы самых разных лет и самого разного качества. Или вновь набирал чей-то номер и в фальшиво-жизнерадостных тонах заводил очередной бесконечный разговор.
Ситуация резко изменилась в самом конце января. Том позвонил около пяти часов вечера.
— Джесси, где ты сейчас?
— Еще на студии, но уже одеваюсь. Выйду минут через пять. А что?
— Слушай, остановись на бульваре — на углу у «Бургер-Кинга» — и подхвати меня. Я должен сообщить одну вещь… — На этих словах Том, голос которого и так звенел от волнения, буквально захлебнулся. — Очень важную!
— Только не пугай меня. Хорошую или плохую?
— Хорошую, хорошую.
— А сейчас сказать не можешь?
— Лучше при встрече.
— Ты откуда звонишь?
— С катка. Я добегу до «Бургер-Кинга», посижу там, а через полчаса выйду к перекрестку. Ты к этому времени подъедешь?
— Откуда же я знаю? Если не проторчу в пробках, то да.
Когда Джессика появилась на углу, Том уже дожидался ее, приплясывая от холода. Он рыбкой нырнул в машину, зашвырнул сумку с коньками на заднее сиденье, обхватил Джессику обеими руками и прижался губами к ее щеке.
— Том, что за щенячьи нежности? Ну, поехали? Выкладывай, что случилось. Ты встретил на катке Стивена Спилберга? Том уселся поровнее и вперился в Джессику прежним сияющим взглядом:
— Почти. Скажу тебе одно слово: роль. Мне предложена роль.
— Когда? Какая?
— Только что. Я катался, и тут позвонил мой телефончик. Женский голос: «Мистер Андерсон?» — «Да». — «С вами хотел бы поговорить Шон Маккрэйн». Знаешь, кто это? Я снимался у него два года назад в «Мстителе из Черного замка». Ты не видела? Жаль. Классный фильм, и я там был вполне на месте, хотя роль небольшая. Дальше слышу его голос: «Том, привет, как жизнь, не надоело еще изображать вампиров?» И выдает мне предложение: он в марте приступает к съемкам огромного фильма «Похищенный, или Катриона» по Стивенсону. Так вот, он хотел бы видеть меня в главной роли — этого парня, как бишь его? Дэвида Бэлфура. Ты же знаешь, я необразованный, читал только «Остров сокровищ». Маккрэйн мне коротко объяснил суть событий, что дело происходит в Шотландии, в восемнадцатом веке и все такое. Экранизация будет дорогая, совместная с американцами — на высшем уровне. Потом переходит на очень деловой тон и выдает: «Твоя кандидатура — мой выбор». И вроде бы других реальных претендентов нет. Но завтра в час дня он ждет меня в офисе, где сразу три продюсера будут со мной беседовать, выворачивать мне кишки и решать вопрос о моем утверждении. Если я их устрою — все, дальше конкретный разговор о подписании контракта. Я пока его слушал, у меня колени стали трястись. Я даже подъехал к бортику и ухватился за него. А уже в конце Шон сказал: «Я тебя очень хорошо рекомендовал, парень, ты уж меня не подведи». Вот так, Джесси. Это удача. То, чего я ждал. Это не «Мэддингтон-колледж», а костюмная экранизация, штучный товар. И главная роль! Главная! О черт, Джесс, это прорыв, дальше все покатится само, я уверен! Вот увидишь, через несколько лет сценарии будут писать конкретно под меня.
— Том, милый, погоди радоваться, тебя еще не утвердили. Не спугни удачу. Слушай, а ведь у меня есть эта книга. Думаю, к утру ты должен ее прочесть, чтобы завтра явиться к этим трем шакалам во всеоружии.
— Ладно… А роман толстый?
— Это два романа: «Похищенный» и «Катриона». Вероятно, их хотят объединить. В сумме потянут страниц на четыреста.
— Четыреста?! Я не прочту столько за одну ночь. Мне что, вообще сегодня не спать? Тогда я завтра буду плохо соображать.
— Ничего, малыш, придется мобилизовать все свои силы. Скучные куски будешь пропускать или мельком проглядывать. Ради большой цели надо идти на небольшие жертвы. А я поддержу тебя морально.
Том действительно предпринял героическую попытку одним махом одолеть толстенную книгу, в поисках которой Джессика провела настоящие археологические раскопки. Сначала он читал сидя, потом полулежа, а в час ночи жалобно заявил, что продолжит в постели. И вообще, он уже запутался в сюжете, в многочисленных персонажах, единственное развлечение — представлять, как все это будет выглядеть на экране. Джессика старалась бодрствовать вместе с ним, чтобы бедняжке было не так тяжело, но в какой-то момент все же не выдержала и отключилась. Она проснулась в шесть утра и обнаружила, что свет по-прежнему горит, а Том спит сном праведника, подложив палец под страницу, которую так и не успел перевернуть. Джессика вытащила книгу из его рук и выключила свет.
Наутро лицо Тома отливало такой нездоровой бледностью, что он мог бы сыграть своего Отто без всякого грима. Проглотив с видимым усилием несколько кусков омлета, он уставился в стену и принялся постукивать вилкой по краю тарелки. Поскольку Том никогда не страдал от отсутствия аппетита, Джессика заключила, что он не просто нервничает, а места себе не находит.
— Томми, ты бы надел другой свитер — белый тебя убивает.
— Это же ты мне его подарила. Он красивый.
— Да, но сейчас тебе нужно надеть что-то поярче.
— Я говорил: надо выспаться. А теперь у меня такой вид, словно я всю ночь предавался разнузданным страстям.
— Да, немножко зеленоват. Тебе бы капельку затонировать щеки или блики под глаза наложить…
— Ну да, еще губы мне накрась. Насколько я понял, Дэвид Бэлфур не был геем.
— А кстати, любовная линия там есть?
— Есть, с этой самой Катрионой. Но любовные похождения описаны во второй части — я заснул, не очень въехав, что там между ними происходило. То ли они от кого-то прятались, то ли друг от друга скрывали свои чувства. Бедолаги изъяснялись таким стилем — не разберешься: «Ах, леди, дайте мне понять своей улыбкой, что вы не рассердились на меня за то, что я осмелился коснуться цветка, приколотого к „вашему платью“. „Ах, сэр, вы поразили меня в самое сердце, и если вы не назовете меня своей, улыбка не коснется больше моих губ“. Ф-фу!
— Ах, даже так? А кто будет играть Катриону?
— Понятия не имею. Джесс, дай мне руку. Джессика сжала его пальцы, холодные как лед.
— В чем дело, малыш?
— Что-то я начал психовать.
— Перестань. Просто будь естественным и обаятельным, как всегда. Ты обязательно очаруешь их, Томми. Ну хочешь, я поеду с тобой?
— Нет. Ты ведь сегодня не работаешь? Тогда, пожалуйста, не уходи никуда, ладно? Я хочу, чтобы ты была дома, когда я вернусь. Пожелай мне удачи.
— Все будет хорошо. Да пребудет с тобой сила, юный Скайуокер.
Не зная, чем себя занять, и тоже изрядно волнуясь, Джессика решила ознакомиться с содержанием многострадальных романов, но начала сразу со второй части:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Что верно, то верно. Кстати, и с почтенными Учеными жизнь не такая уж безмятежная. Мы с Аланом порой так скандалим — пух и перья летят. А поскольку оба боимся, что нас услышат, мы орем друг на друга тихо. Нет, громко шипим, как две змеи. Выглядит очень забавно — правда, правда… Честно говоря, мне кажется, ты уже не можешь обходиться без своего Тома. А вот мне даже не представить, какова совместная жизнь с таким молоденьким мальчиком.
— Она… интенсивная.
Обе захихикали и еще долго давились от смеха, глядя друг на друга.
— Дорис, ты влюбилась в дядю Алана еще студенткой, да? Потом вы вместе работали, он на тебя положил глаз… Извини, не хочу тебя обидеть, но это же всегда льстит женскому самолюбию, когда удается зацепить такого… Ну, ты понимаешь, — такого рака-отшельника, не баловавшего женщин своим вниманием. Это все ясно. Но вот вы больше года живете вдвоем, и ты по-прежнему испытываешь те же чувства, что и вначале? Или они уплывают?
— Да нет, скорее меняются… Я не семнадцатилетняя девочка, у меня за плечами опыт совместной жизни с различными… индивидуумами, про которых я тебе рассказывала. Так вот, извини за банальность, только Алан — мужчина всей моей жизни. Тут очень много составляющих. Мне в нем все нравится: его отнюдь не чудесный характер, его внешность, его ум; нравится, что в наших вкусах, интересах есть и много общего, и много различного. Ну и секс, разумеется… И дело вовсе не в том, что он какой-то суперлюбовник, просто речь идет об идеальном совпадении возможностей, желаний, требований. Он восхищается мной — иногда тайно, иногда явно, — а меня это так заводит… Получается, что его обожание подпитывает мою ответную реакцию.
Джессика, замерев, внимательно смотрела на Дорис. Она вспомнила взгляд, который Алан бросил на жену, когда им обеим вздумалось в его присутствии обсуждать достоинства бюстгальтеров без застежек. А ведь, пожалуй, Дорис его попросту дразнила! Столбик пепла упал на подлокотник кресла, Джессика, спохватившись, чертыхнулась и потянулась за пепельницей.
— Похоже на рождественскую сказку, а, Дорис?
— Просто мне повезло. Одной из сотни или одной из тысячи. Повезло. Рассказать тебе еще одну историю? Не надоело меня слушать? Так вот, в октябре нашему университету исполнилось сто пятьдесят лет, и по этому поводу — уже после всех официальных торжеств — устроили грандиозную неформальную вечеринку. Представь себе, Джесси, толпу профессоров и их толстых жен, фланирующих по залу туда-сюда с бокалами в руке и вежливо беседующих. Скука смертная! Один из них, весь сияющий и доброжелательный, поймал Алана и начал морочить ему голову, а я сначала стояла рядом и улыбалась до судорог, а потом, когда мне челюсти свело, а ноги стали подкашиваться, потихоньку выскользнула на балкон, чтобы сбросить туфли на каблуках и посидеть. И тут ко мне подкатывается некий молодой человек и начинает молоть всякий вздор. Он, видите ли, историк, он безумно счастлив, что будет служить в прославленном Эшфордском университете, а еще более он счастлив познакомиться с такой прелестной женщиной, которая к тому же преподает. Внешне ничего особенного — полноват, лицо круглое, как луна, жиденькие светлые кудряшки, да еще слегка заикается. Но говорит очень красиво, образно, такими, знаешь ли, фразами… круглыми, как его физиономия. А чем вы занимаетесь? Ах, биохимией! Ах, мне даже страшно представить, что это такое! А я пишу труд о Тридцатилетней войне. Ах, вы тоже не представляете, что это такое? Могу рассказать. Вам принести бокал мартини? Ну и так далее… И тут из тьмы на балконе выплывает Алан, как тень отца Гамлета. И с тем же выражением на лице, которое я охарактеризовала бы как… беспокойное.
Джессика искренне засмеялась, с легкостью представив эту сцену во всех подробностях.
— Я их знакомлю, оба слегка напрягаются — особенно этот бедолага, который явно не ожидал появления законного мужа… Собственно говоря, тут история с ним закончилась. А мы с Аланом — по его настоятельной просьбе — отбыли домой. Алан в очередной раз начал доводить меня своими придирками, и я в сердцах брякнула: «А что такого особенного случилось бы, даже если бы я тебе изменила?»
— Разве можно говорить такие вещи мужчине?
— Конечно, нельзя. Моему мужу в особенности. Тем более, я так не думала. Наиглупейшая глупость. Но я завелась плюс ко всему выпила на этом чертовом приеме… О боже, как он разъярился… Подскочил и ударил меня по лицу, причем с такой силой, что я отлетела к противоположной стене.
— Правда? Мой дядюшка тебя треснул?!
— Правда, правда. Еще как. Тебя это воодушевило?
— Просто я вспомнила одну сцену, в которой снимался Том. Значит, буйные страсти бывают не только в кино?
— Не только. Но я умоляю, Джесси, Алан не должен знать, что я тебе это рассказывала. Хорошо?
— Буду молчать до гробовой доски. А дальше?
— Дальше я испугалась по-настоящему, бросилась в спальню и заперла дверь. И тут же услышала звон и треск: как выяснилось позже, это взбесившийся супруг швырнул на пол мою обожаемую глиняную статуэтку, которую мы купили в одном приозерном городке. Представляешь?
Джессика покачала головой. Проще было представить воспламенившуюся от любовного жара бормашину. А уж образ сумрачного дяди Алана, крушащего все подряд от ревности, вообще не укладывался в ее сознании.
— Потом мы некоторое время спали в разных комнатах и не разговаривали. Я была вне себя: как он посмел поднять на меня руку? Был, правда, до этого один случай, когда он силой отволок меня на второй этаж, но тогда это больше походило на игру — хотя вопила я и брыкалась непритворно. Но чтобы ударить, с размаху… Я даже прикинула насчет развода. И знаешь, хотя мы безумно обиделись друг на друга, вскоре это вновь стало игрой: на работе-то мы общались! Просить прощения Алан и не думал, но через несколько дней встал в четыре утра и куда-то исчез, хотя в тот день дождь лил как из ведра. Оказалось, он поехал покупать такую же статуэтку. Как тебе? Дальше больше: с машиной Алана что-то случилось прямо на шоссе, а он не мог вызвать службу помощи, потому что забыл дома телефон. Химик он, конечно, замечательный, но с автомобилем ему не сладить. Битый час под потоками холодной воды ковырялся в его внутренностях, пока господь не послал на ту же трассу тяжелый фургон с ангелом-спасителем за рулем. Этот парень за пять минут все исправил… Ну вот, Алан вернулся, молча поставил статуэтку на место и, не глядя на меня, ушел в другую комнату. А уже через час его начало трясти, температура поднялась почти до сорока, голос пропал без следа. Ну и… пришлось мне забыть о нашей игре в молчанку. Я бегала, поила его чаем, водила в туалет. А потом, когда Алану назначили курс антибиотиков, еще делала уколы. А он капризничал, как младенец, сопротивлялся… И если разобраться, Джесси, я ухаживала за ним не из одного чувства долга, а потому, что искренне его жалела. Так что вывод простой: я его люблю… — Неожиданно сбившись с тона, Дорис хихикнула и метнула на Джессику бесовский взгляд. — Правда, со шприцем я действительно управляюсь неважно. Но уж пришлось ему потерпеть.
Джессика на минуту задумалась, представив, как Делает Тому уколы, а потом коротко вздохнула.
— Что ж, похоже, мой дядюшка в надежных руках.
— В надежных, в надежных. Из моих рук так просто не вырвешься.
Это я сразу поняла. Знаешь, Дорис, не так уж и плохо, что мы стали родственницами. Главное, с тобой можно говорить о чем угодно. Вот встретимся еще через годик, поднакопим за это время разных историй и поболтаем… Всласть.
— С удовольствием. Думаю, нам будет что рассказать друг другу.
После возвращения Джессики жизнь покатилась по привычным рельсам: она работала, Том бездельничал. Однако было видно, что длительный простой все больше угнетает его: он реже рассказывал про своих бесчисленных знакомых и подолгу висел на телефоне, ведя с невидимыми собеседниками долгие обстоятельные разговоры на околокинематографические темы. Цель этих многочасовых бесед была проста — получить либо полезную информацию, либо предложение. В случае продолжения работы над «Мэддингтон-колледжем» занятость была бы ему гарантирована: вампир Отто стал не просто одним из центральных, но и самым колоритным персонажем сериала; однако телевизионные боссы почему-то не спешили возобновлять съемки.
Том мрачнел и развлекал себя лишь тем, что почти каждый вечер ходил в расположенный неподалеку великолепный спортивный комплекс, нижний уровень которого представлял собой огромный ледовый каток. Раза три Джессика составила ему компанию, и походы эти оказались на удивление приятными. Поскольку каталась она еле-еле, Том возил ее от бортика к бортику и очень веселился, то разгоняясь (тогда она начинала истошно вопить, требуя затормозить), то неожиданно отпуская ее руки и отъезжая подальше (тогда Джессика останавливалась и жалобно звала его, боясь самостоятельно двинуться с места).
Впрочем, это веселье стремительно улетучивалось, едва лишь Том оказывался дома. Пока Джессика занималась своими делами, он приземлялся на излюбленный диван и принимался отсматривать один за другим без разбору фильмы самых разных лет и самого разного качества. Или вновь набирал чей-то номер и в фальшиво-жизнерадостных тонах заводил очередной бесконечный разговор.
Ситуация резко изменилась в самом конце января. Том позвонил около пяти часов вечера.
— Джесси, где ты сейчас?
— Еще на студии, но уже одеваюсь. Выйду минут через пять. А что?
— Слушай, остановись на бульваре — на углу у «Бургер-Кинга» — и подхвати меня. Я должен сообщить одну вещь… — На этих словах Том, голос которого и так звенел от волнения, буквально захлебнулся. — Очень важную!
— Только не пугай меня. Хорошую или плохую?
— Хорошую, хорошую.
— А сейчас сказать не можешь?
— Лучше при встрече.
— Ты откуда звонишь?
— С катка. Я добегу до «Бургер-Кинга», посижу там, а через полчаса выйду к перекрестку. Ты к этому времени подъедешь?
— Откуда же я знаю? Если не проторчу в пробках, то да.
Когда Джессика появилась на углу, Том уже дожидался ее, приплясывая от холода. Он рыбкой нырнул в машину, зашвырнул сумку с коньками на заднее сиденье, обхватил Джессику обеими руками и прижался губами к ее щеке.
— Том, что за щенячьи нежности? Ну, поехали? Выкладывай, что случилось. Ты встретил на катке Стивена Спилберга? Том уселся поровнее и вперился в Джессику прежним сияющим взглядом:
— Почти. Скажу тебе одно слово: роль. Мне предложена роль.
— Когда? Какая?
— Только что. Я катался, и тут позвонил мой телефончик. Женский голос: «Мистер Андерсон?» — «Да». — «С вами хотел бы поговорить Шон Маккрэйн». Знаешь, кто это? Я снимался у него два года назад в «Мстителе из Черного замка». Ты не видела? Жаль. Классный фильм, и я там был вполне на месте, хотя роль небольшая. Дальше слышу его голос: «Том, привет, как жизнь, не надоело еще изображать вампиров?» И выдает мне предложение: он в марте приступает к съемкам огромного фильма «Похищенный, или Катриона» по Стивенсону. Так вот, он хотел бы видеть меня в главной роли — этого парня, как бишь его? Дэвида Бэлфура. Ты же знаешь, я необразованный, читал только «Остров сокровищ». Маккрэйн мне коротко объяснил суть событий, что дело происходит в Шотландии, в восемнадцатом веке и все такое. Экранизация будет дорогая, совместная с американцами — на высшем уровне. Потом переходит на очень деловой тон и выдает: «Твоя кандидатура — мой выбор». И вроде бы других реальных претендентов нет. Но завтра в час дня он ждет меня в офисе, где сразу три продюсера будут со мной беседовать, выворачивать мне кишки и решать вопрос о моем утверждении. Если я их устрою — все, дальше конкретный разговор о подписании контракта. Я пока его слушал, у меня колени стали трястись. Я даже подъехал к бортику и ухватился за него. А уже в конце Шон сказал: «Я тебя очень хорошо рекомендовал, парень, ты уж меня не подведи». Вот так, Джесси. Это удача. То, чего я ждал. Это не «Мэддингтон-колледж», а костюмная экранизация, штучный товар. И главная роль! Главная! О черт, Джесс, это прорыв, дальше все покатится само, я уверен! Вот увидишь, через несколько лет сценарии будут писать конкретно под меня.
— Том, милый, погоди радоваться, тебя еще не утвердили. Не спугни удачу. Слушай, а ведь у меня есть эта книга. Думаю, к утру ты должен ее прочесть, чтобы завтра явиться к этим трем шакалам во всеоружии.
— Ладно… А роман толстый?
— Это два романа: «Похищенный» и «Катриона». Вероятно, их хотят объединить. В сумме потянут страниц на четыреста.
— Четыреста?! Я не прочту столько за одну ночь. Мне что, вообще сегодня не спать? Тогда я завтра буду плохо соображать.
— Ничего, малыш, придется мобилизовать все свои силы. Скучные куски будешь пропускать или мельком проглядывать. Ради большой цели надо идти на небольшие жертвы. А я поддержу тебя морально.
Том действительно предпринял героическую попытку одним махом одолеть толстенную книгу, в поисках которой Джессика провела настоящие археологические раскопки. Сначала он читал сидя, потом полулежа, а в час ночи жалобно заявил, что продолжит в постели. И вообще, он уже запутался в сюжете, в многочисленных персонажах, единственное развлечение — представлять, как все это будет выглядеть на экране. Джессика старалась бодрствовать вместе с ним, чтобы бедняжке было не так тяжело, но в какой-то момент все же не выдержала и отключилась. Она проснулась в шесть утра и обнаружила, что свет по-прежнему горит, а Том спит сном праведника, подложив палец под страницу, которую так и не успел перевернуть. Джессика вытащила книгу из его рук и выключила свет.
Наутро лицо Тома отливало такой нездоровой бледностью, что он мог бы сыграть своего Отто без всякого грима. Проглотив с видимым усилием несколько кусков омлета, он уставился в стену и принялся постукивать вилкой по краю тарелки. Поскольку Том никогда не страдал от отсутствия аппетита, Джессика заключила, что он не просто нервничает, а места себе не находит.
— Томми, ты бы надел другой свитер — белый тебя убивает.
— Это же ты мне его подарила. Он красивый.
— Да, но сейчас тебе нужно надеть что-то поярче.
— Я говорил: надо выспаться. А теперь у меня такой вид, словно я всю ночь предавался разнузданным страстям.
— Да, немножко зеленоват. Тебе бы капельку затонировать щеки или блики под глаза наложить…
— Ну да, еще губы мне накрась. Насколько я понял, Дэвид Бэлфур не был геем.
— А кстати, любовная линия там есть?
— Есть, с этой самой Катрионой. Но любовные похождения описаны во второй части — я заснул, не очень въехав, что там между ними происходило. То ли они от кого-то прятались, то ли друг от друга скрывали свои чувства. Бедолаги изъяснялись таким стилем — не разберешься: «Ах, леди, дайте мне понять своей улыбкой, что вы не рассердились на меня за то, что я осмелился коснуться цветка, приколотого к „вашему платью“. „Ах, сэр, вы поразили меня в самое сердце, и если вы не назовете меня своей, улыбка не коснется больше моих губ“. Ф-фу!
— Ах, даже так? А кто будет играть Катриону?
— Понятия не имею. Джесс, дай мне руку. Джессика сжала его пальцы, холодные как лед.
— В чем дело, малыш?
— Что-то я начал психовать.
— Перестань. Просто будь естественным и обаятельным, как всегда. Ты обязательно очаруешь их, Томми. Ну хочешь, я поеду с тобой?
— Нет. Ты ведь сегодня не работаешь? Тогда, пожалуйста, не уходи никуда, ладно? Я хочу, чтобы ты была дома, когда я вернусь. Пожелай мне удачи.
— Все будет хорошо. Да пребудет с тобой сила, юный Скайуокер.
Не зная, чем себя занять, и тоже изрядно волнуясь, Джессика решила ознакомиться с содержанием многострадальных романов, но начала сразу со второй части:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29