– Утром со всем разберемся, – сказал Джо, глядя на бывшую жену поверх склоненной к его плечу головы дрем­лющей на ногах жены нынешней.
– Разумеется, – кивнула Кристина.
Как хотела она заставить всех исчезнуть одним щелч­ком ловких пальцев, как фокусник в цирке. Пусть не будет тут ни Джо, ни его новой жены, ни Слейда с его всепонимающим выражением лица, ни воспоминаний, которыми полнился дом и которые мешали ей жить настоящим. Про­пади пропадом это чувство отчаянного одиночества и пол­ного бессилия противостоять эмоциям, готовым взорвать ее сердце!
– Так, значит, это и есть твои бывший, – многозна­чительно заметил Слейд, когда за Джо и его новой женой закрылась дверь спальни.
– Мне не хочется об этом говорить, Слейд.
– Мрачен, но фотогеничен. Могло бы быть и хуже, Крис.
– Не надо. Я не в настроении.
– Что тебя так удручает, любовь моя? То, что он женат, а ты не замужем?
Слейд не ожидал ответа на свой вопрос.
Он никогда не считал себя особенно проницательным в том, что касалось чувств, но при всей его толстокожести и десяти секунд хватило, чтобы понять: история этого развода не так банальна, как большинство других. Эти двое не были чужими друг другу. Их взаимное влечение оставалось на удивление сильным, опасно сильным. Токи, пробегавшие между ними, были, можно сказать, видны невооруженным глазом.
Слейд пожалел, что допил шампанское. Пара глотков искрящегося напитка – и Кристина поведала бы ему свои самые сокровенные секреты.
Слейд смахнул бутылку на пол, и она, вращаясь, пока­тилась под журнальный столик. В доме было тихо. В даль­нем крыле кто-то включил кран в ванной. Слейду не хватало звуков большого города, тех, без которых ночная тишина становилась гнетущей: шума проносящихся мимо автомоби­лей, изредка воя сирены, невнятного гула, созданного сме­шением всех мыслимых языков мира. В этой бурной жизни, где так легко затеряться, Слейд чувствовал себя комфортно и спокойно. Ему нравилась анонимность: дар или проклятие больших городов; оставаясь анонимным, можно сколько угод­но раз открывать себя заново, становиться другим, одновременно оставаясь собой, до тех пор пока не найдешь себе верный образ.
Кушетка была слишком короткой для его долговязого тела, но он не стал сворачиваться клубком, а вытянулся во весь рост, закинув ступни на подлокотник. Его «найковские» кроссовки имели вид весьма потрепанный и были от­мечены многочисленными царапинами и прочими следами пребывания в аэропортах и барах Северной Америки. На­род в Объединенном Королевстве одевался в паршивые шмотки, и Слейд уже давно поклялся себе, что никогда не наденет то, что популярно по ту сторону Ист-Ривер.
Слейд задумал было переключиться на «мартинсы», но они были чересчур эпатирующими и не слишком соответ­ствовали его стремительно меняющимся вкусам. Мать Слейда в свое время «переболела» радикальной модой, когда в ше­стидесятых приехала из Шотландии в Лондон покорять сцену, так что Слейд с детства был сыт по горло потрепан­ными джинсами на подтяжках и сандалиями «от Иисуса Христа».
Еще ребенком он мечтал о вещах ему недоступных. Наблюдая, как эти ничтожества из дорогих частных школ, облаченные в особую форму, забираются в свои шикарные машины, собираясь на «уик-энд с мамочкой». Слейд ловил взглядом каждую мелочь: стрижку «под горшок», изящный вензель на нагрудном кармане блейзера, сияющие начищенные туфли, за которые было отдано гораздо больше суммы их с матерью ежемесячной квартплаты.
Иногда он запирался в туалете на верхнем этаже интер­ната, в котором учился, и, сжав челюсти, практиковался в произношении, как у тех, в дорогой обуви. Уже тогда он чувствовал, что манера говорить создает между ним и «теми» пропасть, несравненно более глубокую, чем можно было представить. Да, потрепанная старая одежда – это, конеч­но, бросается в глаза как коренное отличие, но не в одной одежде дело. Потом он понял, что и дикция здесь ни при чем. Он мог бы одеваться в самых дорогих магазинах, пора­жать людей особым выговором, но заветные двери будут по-прежнему для него закрыты.
То, что он сумел открыть их с помощью фотолинз, все­ляло в него законную гордость и дарило удовлетворение. Пусть он не мог пока сменить «найковские» кроссовки на пару итальянских мягких кожаных туфель, но скоро эта мечта осуществится.
Он закрыл глаза и представил себе Кристину. Как она смотрела на своего бывшего мужа! Слейд улыбнулся в темноте.
Фирма «Гуччи». Тринадцатый размер, средняя полно­та. Коньячного цвета.
И это всего лишь вопрос времени.
Во сне Марина выглядела даже моложе, совсем девоч­кой, по возрасту годящейся Джо в дочери, и, странное дело, Мак-Марпи действительно испытывал к ней что-то похожее на отцовское чувство. Он уложил ее на кровать в чем она была: свитере и брюках, затем укрыл одеялом, которое нашел в кладовой. Она спала на животе, вцепившись в по­душку, словно собиралась отбиваться ею.
Рик рассказал ему, что Марина некоторое время жила в горах с отрядом революционеров. Джо не сомневался, что духом она была куда сильнее, чем физически, и все же эта почти болезненная бледность и худоба… Только сейчас Джо по-настоящему понял, почему Рик так отчаянно стремился оградить ее от невзгод.
Но понять еще не значит принять. Сегодняшняя встреча с Кристиной была для него равносильна удару в солнечное сплетение. Кто еще, скажите, проводил брачную ночь, гля­дя на спящую в обнимку с подушкой жену № 2, тогда как жена № 1 спит чуть ли не в соседней комнате?! Какой сюжет пропадает! Хотя почему пропадает? Кристина за­просто устроит из него шоу. Этот мальчишка-фотограф, ко­торого она таскает за собой, сделает снимки, а дальше дело за миссис Кэннон. Еще один мелкий эпизод из серии пре­дательств, так, все равно что заскочить перекусить. Для нее это не вопрос.
Как хотелось ему ворваться в ее комнату, обнять, заце­ловать до бесчувствия, смять, ощутить под пальцами глад­кую нежность ее кожи. Но еще сильнее он хотел забыть ее.
Он много потрудился над собой, стараясь стереть ее из воспоминаний. Он пил, работал, перепробовал немало дру­гих женщин, но все еще не нашел верной комбинации этих трех составляющих успеха, чтобы окончательно распрощаться с прошлым и изгнать из него Кристину Анну Кэннон.
Джо ощущал себя между молотом и наковальней. Он не мог остаться с Мариной в Манхэттене, потому что не дове­рял Марине. Он не мог оставаться в Нью-Джерси, потому что не доверял себе.
– Черт, черт, черт.
Кристина пинала подушку, запутавшись в сбившейся простыне. Ей страшно захотелось ударить кулаком по спин­ке кровати, но она вовремя одумалась.
Шесть лет назад она ушла от Джо без всяких объяснений, и теперь он явился, словно для того чтобы отомстить, и не один, а с юной женой, годившейся ему в дочери. Наверное, во всем этом была кармическая справедливость, но в данный мо­мент Кристина была неспособна мыслить глобальными катего­риями. У нее возникло идиотское ощущение, что Господь испытывает на ней свое небесное чувство юмора.
Менее двенадцати часов назад она оплакивала свое ис­чезнувшее сексуальное желание и пыталась раздразнить себя Слейдом. Он был молод, привлекателен, очевидно заинте­ресован в романе с ней, и все же чего-то ей недоставало, чтобы начать давно назревавшую интрижку. И вот откуда ни возьмись появляется бывший муж с новой женой, и она в мгновение ока превращается в вулкан страстей.
– Жаль, – пробормотала Кристина, откинув ногой скомканную простыню, – но я не могу насладиться ирони­ей ситуации в должной мере.
Однако опасность этой ситуации она видела более чем ясно. Перед ней открывался верный путь к тому, от чего она бежала шесть лет назад. В тот раз она ушла, потому что чувствовала, что сердце ее вот-вот разобьется, словно стек­лянный шар. Собрала чемодан, взяла половину их общих денег и ушла. Он заслуживал лучшей жизни, чем она могла дать ему. Он мог найти женщину, которая была бы хоро­шей хозяйкой и рожала ему детей, а не какую-то невроти­ческую особу, домашний телефон которой известен по меньшей мере пяти самым ярким кинозвездам, но которая при этом не способна родить ребенка.
И хотя Марина вряд ли сможет стать идеальной женой для Джо, у нее есть главное: молодость, а значит, она мо­жет рожать. Кристина вздохнула. Эта девочка, у которой на правой руке блестело золотое кольцо, не виновата в том, что судьба не слишком хорошо обошлась с ней, Кристиной. Вы же не возненавидите женщину за ее светлые волосы и голубые глаза. Тем более глупо злопыхать, если она может то, что вам недоступно.
И все же Кристине трудно было сохранять спокойствие. Слишком много лет она провела посещая чужие детские праздники, чужие крестины. Она отворачивалась, если за­мечала идущую по улице беременную женщину. Как бы там ни было, Марина была теперь миссис Мак-Марпи, а следо­вательно, рано или поздно должен был появиться ребенок. Кристина с болезненной ясностью представила, как Джо несет девушку на руках в постель, как накрывает ее тело своим, как переплетаются их руки и ноги…
Она резко поднялась с постели. Поеживаясь от холода, подошла к туалетному столику, на котором лежала стопка разноцветных папок. Если тебя что-то мучает, принимайся за работу. Давно уже она исповедовала этот жизненный принцип, и до сих пор он ее не подводил. Успех был сладок, Кристина знала это лучше многих, но заменить счастье он не мог.
И как ей ни нравилось, когда ее узнавали на улице, как ни приятно было давать автографы и получать лучшие столики в ресторане, она не могла сказать, что довольна жизнью.
Кристина взяла стопку папок и унесла с собой в по­стель, затем по цветам разложила их на простыне. Вырезки из сотен различных журналов и газет, и все расхваливают чудеса, творимые Кристиной Кэннон. Острый глаз Барба­ры Вальтер вкупе с нюхом на сенсации Дианы Соейр – вот вам портрет Кристины Кэннон, восходящей звезды гря­дущего телесезона!
«Абстрактная журналистика», – так однажды отозвал­ся о ней один из друзей.
Кристина не могла отрицать этого. Однако ей нрави­лось то, что она делала, она гордилась своими успехами и менялась в лице при малейшем критическом замечании в свой адрес. Но что-то постоянно подтачивало ее внутренний мир, как подземные толчки разрушают дом, вызывая в его стенах трещину за трещиной, и она даже отчасти была рада тому, что Джо не видит ее жалких усилий сохранить верность прежним идеалам.
Что осталось от ее мечты творить добро? Почти ничего. Разве в силах человек спасти мир или хотя бы кусочек мира? Лучшее, что вы можете сделать, это осветить дорогу идущим. Именно этим она и занималась.
Умиление толпы перед миром богачей так же старо, как мир. Наверное, еще во времена Цезаря и Клеопатры слуги собирались где-нибудь у фонтана посплетничать о том, что происходит в господской спальне. Кристина давала людям возможность сделать то, о чем они мечтали: заглянуть за бархатную портьеру и подсмотреть кусочек частной жизни знаменитостей! И, черт возьми, она вовсе не собиралась ни у кого просить прощения за то, что преуспела на этом по­прище!
Несколько лет она жила с мыслью о том, что может спасти мир. Они с Джо были из разряда убежденных оптимистов, которые видят несовершенство этого мира и все же не отказы­ваются от мысли сделать его лучше. Этот оптимизм они пронесли сквозь годы учебы, словно факел всепобеждающей юношеской мечты. Это наивное восприятие жизни она утрати­ла около семи лет назад, тогда же, когда и Джо.
После развода она уехала в Чикаго, подписав контракт с местной газетой на работу репортера. Пока она улаживала стычки между кинозвездами и их соседями, которым совсем не хотелось выставлять свои дома на всеобщий обзор, теле­геничная внешность Кристины и ее ум привлекли к ней внимание. Не успела она и глазом моргнуть, как ей предло­жили стать корреспондентом одной из местных развлекательных телепрограмм. Ее материалы, выполненные на со­временный лад – чуть иронично и с юмором, стали пользо­ваться у зрителей большой популярностью. После некоторых усилий с ее стороны, Кристину Кэннон приглашают рабо­тать на одной из самых известных телепрограмм в Лос-Анджелесе. Через несколько дней она стала так же знаменита, как и те, о ком делала передачи.
Она умела угадать, кто станет популярным, еще до того, как появлялись видимые признаки «звездности». У нее были свои люди на всех артистических тусовках в радиусе двух­сот миль, в том числе и в полиции – от Малибу до Сан-Диего. Конечно, никто не был застрахован от неудач, но она могла заметить промашку сразу, мгновенно прикинуть, какими новостями можно поживиться, и чувствовала фаль­шивку, даже если она была пущена в свет с ее, Кристины, благословения.
Но когда ты сидишь на той самой кровати, что некогда делила с бывшим мужем, который в это самое время спит в спальне через холл со своей молоденькой, новенькой, с иго­лочки, женой, трудно думать о чем-нибудь другом, кроме как о том, что ты спишь одна, а он – нет.
Все, что Марина знала о месте своего пребывания, так это то, что они сейчас в Нью-Джерси. Местность по ту сторону тоннеля, проложенного под Гудзоном, была ей со­вершенно незнакома. Она точно знала, что Нью-Джерси лежит к западу от Манхэттена, и, пожалуй, на этом ее познания в области местной географии заканчивались.
Если бы они остановились в Манхэттене, она непремен­но нашла бы способ вернуться домой. Но увы, муж ее, может, и чудовище, но уж точно не дурак. Он сразу понял, что ее первая попытка к бегству далеко не последняя, и во избежание неприятностей поехал с ней куда-то к черту на кулички.
Вид нескончаемой трассы посреди пустыни вселял в нее отчаяние. Ей хотелось плакать. Но она твердо решила дер­жаться. Она и так часто распускала перед ним нюни, и все зря. Слезы были мощным оружием, и Марина мудро реши­ла не пускать их в ход, пока не будет уверена, что они произведут нужный эффект.
И все же помимо воли слезы затуманивали взгляд, и она отчаянно заморгала, не давая им пролиться. За каких-то два года жизнь ее резко изменилась.
Мать Марины погибла, отец воевал с ветряными мель­ницами, как тот доблестный рыцарь, который не мог по­нять, что мир уже не тот и не нуждается более в его благородстве. Никто на свете не понимал той тоски, что терзала ее сердце, тоски по дому, по родине, по человеку, с которым могла бы быть вместе. Она думала, что, вернув­шись туда, где родился ее отец, сможет найти себя и свое место в жизни, но и тут потерпела неудачу.
Наконец она встретила Зи. В нем воплощались лучшие качества мужчины: сила, мужество, преданность делу, ко­торое он ставил превыше всего и которое скоро стало и ее делом.
И еще он любил ее. Простую, ничем не примечательную девушку. Он угадал в ней главное – стойкую волю бойца и нежное сердце женщины.
За то время, что Марина провела с Зи, он не допустил ни единой ошибки. Ни в чем. Для него образ мыслей отца Марины, воспитанного по советским законам, был непри­емлем. Не для него был и путь, пройденный его, Зи, праде­дом, считавшим, что народ должен преклонять колени перед смертным только потому, что этот человек называет себя королем.
– Твой отец был рожден со скипетром в руке, – говорил Зи, и красивые губы его сжимались в тонкую гнев­ную линию. – Потребность распоряжаться судьбами лю­дей у него в крови. Мы боремся за тех, кто бессилен.
Марина не вполне понимала, что стоит за этим его вы­сказыванием, но Зи умел быть убедительным, и она любила его сильнее, чем что-либо или кого-либо в своей жизни.
Марина приподняла голову, взглянув на мужчину, кото­рый спал на груде одеял возле двери. Он не был ее мужем, он был ее тюремщиком, удерживающим ее рядом с собой помимо ее воли. Он был предан отцу Марины, но скоро он поймет, что с ней ему тоже придется считаться.
Джо проснулся на рассвете, ощущая ломоту во всем теле. В то время как Марина спала крепким молодым сном на двуспальной кровати, он, словно пес, приютился на ков­рике у двери, использовав собственный пиджак в качестве подушки. Теперь он даже распрямиться толком не мог. В довершение во рту было неприятное ощущение и гудела голова.
Зевая, Мак-Марпи потянулся. Еще одна ночь на полу – и он кандидат в пациенты невропатолога. Черт, подумал он, застегивая пуговицы на рубашке, еще одна ночь в этом доме – и он кандидат в постоянные клиенты психиатра.
Джо не был специалистом по вибрации, но он ясно ощу­тил особые токи, пронизывающие дом. Паранормальная активность? Немало времени он провел раздумывая над тем, нашел ли фотограф дорогу к спальне Кристины, после того как он оставил их одних. Каждый скрип половицы застав­лял разыгрываться воображение, и тогда он готов был за­дать этой чертовой крысе, фотографу, и Кристин заодно по первое число.
Джо встал и пошел в уборную. Не помешает заглянуть в хозяйскую спальню. Если она спит с фотографом, то луч­ше выяснить это сейчас, чем изводить себя дальше, гадая, так ли это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30