За столом уже сидела Моника и уплетала еду, принесенную камердинером для Лиз.– Вкусно, – сообщила она, макая в соус кусок белого хлеба. – Это ты заказала?– Я. Оставь мне попробовать.Продолжая есть, Моника беззаботно ответила:– Тут на двоих хватит. А не хватит – Мэтью еще принесет… Я сказала предкам, что ты здесь.С сандвичем в руке Лиз замерла в ожидании рассказа о реакции предков на ее приезд. Но Моника, видно, считала, что сказала все. Лиз не выдержала:– Они не возражают?– Им очень хочется познакомиться с тобой.Что она наболтала им? – с тревогой размышляла Лиз. О чем они будут расспрашивать меня?– Знаешь, здесь ужасно скучно, – пожаловалась Моника.Лиз спросила, куда подевалась ее компания. Моника ответила, что компания лопнула.– Я сказала Стиву, что давно все знаю про него и Мэри. Он стал уверять, что я все не так поняла. Но я ответила, что даже такие малолетние идиотки, как я, увидев трахающихся, вряд ли поймут это как-то иначе. А уж после того, как они вволю потешались надо мной, пусть он и не мечтает, чтобы я протежировала ему перед дядей Чарльзом. И вообще, я скорее всего расскажу дяде Чарльзу, как они подсыпали мне – мне, его любимой племяннице! – снотворное. – Последние слова Моника произнесла, посмеиваясь. Она была удовлетворена своей отповедью этому толстому дураку. – У Стива был такой вид, будто он прямо на месте прибьет меня. – Моника беспечно махнула рукой. – На прощание Я пожелала ему и Мэри счастья… Пойдем, покажу тебе дом…Она повела Лиз по комнатам. Было красиво, как в кино. Моника весело объясняла Лиз, что вот тут любил останавливаться троюродный брат ее отца, который был членом парламента, а здесь обычно пила чай двоюродная бабушка Сандра и ее многочисленные внучки, одна из которых вот уже год как стала женой французского маркиза. Вся эта пестрая родня съезжалась в имение по праздникам, прихватывая с собою всех своих друзей и знакомых…Наконец они остановились перед широкими дубовыми дверьми, на которых цветными фломастерами был неуклюже нарисован клоун верхом на крошечной белой лошадке.– Я рисовала! – с гордостью сообщила Моника. – Мне было семь лет. Мама хотела смыть, а папа сказал, пусть остается…Она отворила дверь и, просунув голову, громко спросила:– Можно?Женский голос произнес:– Сколько раз я просила: стучать!Моника постучала, уже находясь в комнате.– Входи, входи! – отозвался, смеясь, мужской голос.Моника подмигнула Лиз и, держа ее за руку, вывела на середину комнаты.Мать Моники, крупная женщина с властным лицом, сидела в бархатном кресле с очень высокой спинкой. Отец Моники сидел напротив нее в таком же бархатном кресле, но в отличие от жены не величественно, с прямой, как у балерины, спиной, а поджав под себя одну ногу. У него было круглое, веселое лицо; казалось, он ждет момента, чтобы улизнуть от строгой супруги в свои конюшни или, по крайней мере, к приятелям, с которыми можно не опасаться выговора за сорвавшееся крепкое словцо.Супругов разделял стол, заваленный журналами с цветными глянцевыми обложками, в которых миссис Рассел читала светскую, а мистер Рассел спортивную хронику и статьи по коневодству. Как раз перед приходом девушек он, нацепив очки на крупный нос, читал вслух одну из таких статей, а жена без всякого интереса слушала его.– Моя подруга Лиз! – торжественно объявила Моника. – Это о ней говорил вам Джек.При имени Джека Лиз от неожиданности вздрогнула и сердце ее забилось быстро, а в горле сразу пересохло. Джек говорил им обо мне! О чем? Что он рассказал?.. Но мистер Рассел перебил ее мысли. Скинув очки и улыбаясь, он сказал:– Молодец, девочка! Джек сказал, если б не ты, он бы там, на дороге, откинул копыта.При словах «откинул копыта» миссис Рассел издала шипящий звук и осуждающе взглянула на мужа. После этого она перевела взгляд на Лиз и милостиво ей улыбнулась.– Вы поступили благородно, – сказала она.Лиз молчала, не зная, что надо отвечать в таких случаях, и боясь сказать что-нибудь такое, что вызовет расспросы. Моника нетерпеливо сказала:– Мы с Лиз идем на конюшни.– Не забудь, мы обедаем через час, – напомнила мать.– Не цепляйся к девочкам, дай им оттянуться вволю, – вмешался мистер Рассел.Миссис Рассел снова посмотрела на мужа с осуждением, но и на этот раз при посторонних не сделала ему замечания.– Так мы пошли, – сказала Моника, увлекая подругу за собой в коридор.Лиз облегченно вздохнула. Хотя бы на сей час она избавилась от любопытных взглядов и вопросов. Ей хотелось узнать, когда Джек рассказывал о ней. Если это произошло до их размолвки, то его слова уже не имели значения. А может, он рассказывал после, в надежде на примирение, зная, что Лиз приедет к Монике и ей все передадут?..Они шли по широкой аллее, окружавшей беговые дорожки. Вдали виднелись трибуны.Моника говорила:– Ты можешь выбрать себе любую лошадь. Я тебе подскажу, какая из них самая смирная.– Я не умею ездить, – созналась Лиз.– Это ничего. Ты быстро научишься. Возьмешь Баронессу. Я тоже на ней начинала. Она уже старая, зато не понесет.Лиз слушала вполуха. Мысли ее были заняты Джеком. Рассказал ли он, что она никакая не миллионерша, а всею лишь горничная? Увидит ли она Джека здесь? Это занимало ее куда больше разговоров о лошадях. Она готова была спросить, приедет ли Джек, но побоялась спровоцировать Монику на ответные расспросы и промолчала.Сразу за аллеей протянулось длинное кирпичное здание конюшен. Круглое здание с широкими воротами делило конюшни на два крыла. Из ворот навстречу Монике и Лиз женщина-конюх вывела серого в яблоках жеребца. Моника спросила у нее про Баронессу.– Ее Том чистит.В денниках, по обе стороны широкого прохода, стояли лошади. Сквозь верхние решетки видны были их головы с влажными глазами и нежными ноздрями, шумно втягивающими воздух, и мощные, гладкие шеи… Лиз вдруг захотелось потрогать их, ощутить живую, теплую, упругую кожу. Ею овладела беспричинная, как ей казалось, радость.– Вот и Баронесса! – сказала Моника, когда они подошли к деннику, в котором стояла рыжая кобыла. Услышав свое имя, лошадь призывно фыркнула и переступила передними ногами.– Не балуй! – скорее ласково, чем сердито сказал стоявший к ним спиной конюх, проводя скребком по ее крупу.– Том, – сказала Моника, входя в денник, – Лиз никогда не ездила. Покажи ей, как седлать, как садиться…Конюх обернулся, держа в руке скребок, и Лиз не удержалась от восклицания:– Том?!– Лиз?!Моника восторженно спросила:– Вы знакомы?Том молчал, насупившись. Он был красный, как курточка Моники. Лиз, тоже смущаясь, сказала тихо:– Мы вместе с Томом учились.– Как интересно! – Моника посмотрела на них с некоторым удивлением. – А теперь он будет учить тебя ездить на Баронессе. Том, ты слышишь?..Том и Лиз молчали. Поняв, что их сейчас трудно разговорить, Моника решила оставить их ненадолго вдвоем.– Ладно, ребята, вы тут поговорите, потренируйтесь, а я еще поезжу, – покровительственно произнесла она и, незаметно для Тома улыбнувшись Лиз, вышла из денника.Том спросил у Лиз:– Как ты сюда попала?– А ты?– Я работаю. – Будто сама не видишь, подумал он при этом. – Мне крупно повезло, что досталось это место. Платят прилично, и от дома недалеко. На уик-энд езжу к своим…Он замолчал, считая, что дал исчерпывающий ответ и теперь наступила очередь Лиз. Она сказала:– Долго рассказывать… – Том усмехнулся: Лиз всегда была напичкана тайнами. – В общем, я здесь случайно. Я тонула, а капитан с яхты Моники меня спас…Лиз хотелось расспросить, не знает ли Том, что сейчас делает ее мать. Он должен знать. Чужая жизнь, особенно если она скандальна, обсуждалась в их городке со всеми подробностями не меньше, чем любовные похождения кинозвезд…– Ты не видел мою маму?– Ты ничего не знаешь? – удивился Том.– Я ведь давно уехала.– Подожди. Я должен дочистить лошадь, потом поговорим.Денник был светлый, сухой, с чистой подстилкой. Том быстрыми четкими движениями оглаживал Баронессу щеткой со скребницей. Эту процедуру лошадь любила, но, когда Том включил пылесос, она недовольно отвернула голову. Ей не нравился шум.– Надо, надо, потерпи, старушка, – ласково сказал Том.Закончив с пылесосом, он вытер влажной губкой ее голову, ноздри, веки. После чего вымыл теплой водой со специальным шампунем хвост и гриву. И в заключение расчистил копыта. Когда Том покидал денник, Баронесса благодарно заржала.– Ты любишь ее? – спросила Лиз.– Люблю. У меня их десять.Они вышли на улицу. Возле тренерской, где хранились седла, сбруя и прочий инвентарь, лежали сложенные штабелями брикеты сена, рядом стояли две скамьи. Том сел, откинувшись на спинку, и Лиз увидела, как он устал. Она вспомнила, что после колледжа Том хотел учиться дальше, но считал свою мечту несбыточной, так как родители не могли оплатить его учебу. Том, видно, понял ход ее мыслей:– Заработаю и через год буду поступать.Лиз кивнула. Том был упрям: он заработает и поступит…Мимо франтоватый парень со смазливой внешностью гомика провел в поводу пританцовывающего угольно-черного жеребца с выразительными навыкате глазами.– Красивый… – сказала Лиз.– Кто?– Конь, разумеется.– Конь – да! Это Факир, чемпион по конкуру. – Они помолчали. Том сказал: – Он сбежал. – Имя названо не было, но Лиз поняла: Том говорит о ее бывшем женихе. – Проиграл в карты ваш дом и сбежал.Лиз опешила.– Проиграл? Но ведь дом ему не принадлежал!– Они поженились.Лиз повторила эхом:– Поженились?!– Да, поженились, но потом он бросил ее.– А мама?– Она переехала к родственникам.– К тете Агате?Том пожал плечами.– Почем я знаю. Может, к ней…– Кто же теперь живет у нас?– Никто.Он взглянул на нее с сочувствием. По его взгляду Лиз поняла, что он все еще любит ее. В последнем классе у них была любовь. Это началось с вечеринки. Они собрались у Тома, а когда все разошлись, Том задержал ее, и она осталась. Он был у нее первым. И она была у него первая. Это было и смешно, и неловко. Но потом все пошло хорошо, хотя их отношения были как бы не настоящими. Не такими, как у нее потом с Эдди. Том ведь был еще совсем мальчишкой…Подумав об Эдварде, Лиз вспомнила его намерение сделать ее соучастницей ограбления.– Том, мне необходимо кое-что рассказать тебе…Надо ли его посвящать в свою историю? Но если его не предупредить, Том может проболтаться своей матери, а та соседкам. Все узнают, где сейчас живет Лиз, дойдет до Эдди: у него ведь остались приятели в городе! И тогда он примчится сюда… Том внимательно смотрел на нее.– Дай слово, что никому – ни-ко-му! – не скажешь, что я здесь!– Даю. Но зачем? Боишься, что твоя мать найдет тебя?– Так надо, Том. Поклянись!– Клянусь! Только скажи, чего ты боишься? Может быть, я могу помочь?Лиз покачала головой.– Мне никто не поможет.– Такого не бывает. – Том улыбнулся.– Бывает. – Она внимательно взглянула на него и наконец решилась: – Туда, куда я уехала, вдруг явился Эдди и сказал, что, если я снова не буду с ним жить, он сообщит в полицию, что я ограбила виллу Моники…Том присвистнул:– Ничего себе! А ты заяви в полицию! Ведь это шантаж!– А если он уже ограбил эту виллу и все валит на меня? Я не хочу в тюрьму.– Пусть докажет.– Понимаешь, Моника думает, что я из их компании. Вот Эдди и пригрозил рассказать, будто я выдала себя за богатую специально, чтобы Моника и ее родители поверили мне, впустили к себе. А на самом деле я просто решила ограбить их…– Значит, Моника не знает, что ты на нулях? Ты ей вправду навешала лапшу на уши, что богатая?– Ничего я не вешала! – сказала с досадой Лиз. – Моника так сама решила, не спросив меня, и сказала всем, что я танцевала с ее дядей Чарльзом. Представляешь? Этот Чарльз у них самый главный, они перед ним все балдеют. А я его даже никогда не видела!Том спросил, что она собирается делать. Нельзя же все время прятаться и бояться, что Эдвард донесет на нее в полицию!..Но Лиз жила именно так – в страхе и ожидании. Она сказала, что не знает, как освободиться от всего этого и чем все кончится.Том поднялся.– Идем, покажу, как седлать…Он выбрал седло. Предупредил Лиз, чтобы была очень внимательна: спина у лошади должна быть совершенно чистая, ни пылинки. Малейшая крошка, оказавшаяся под седлом, при езде способна травмировать кожу лошади.Баронесса была покладистым существом. Она сразу почувствовала неуверенную руку Лиз, но стояла спокойно: в конце концов, надо же им всем где-то учиться!..Когда Моника вернулась, Лиз уже не путалась в подпругах и могла сама оседлать лошадь.
В комнате были стенные шкафы и большое, от пола зеркало. Моника, полураздетая, откатывала дверцы шкафа, перебирая платья. Остановившись на каком-нибудь, она снимала его вместе с вешалкой и бросала па стул. У нее были крепкие, плотные ножки и худые, но широкие плечи. Еще не женщина, но уже и не ребенок.– Как тебе это? – спрашивала Моника, прижимая к груди очередное платье и поворачиваясь к Лиз, которая сидела на подоконнике.– Нормально. Моника морщила нос.– Не… – Для убедительности своего «не» она покрутила головой. – Хочешь? Бери!– Не хочу.– Тебе же нравится!– Ты всем знакомым раздаешь свои наряды?Лиз говорила сердито. Моника сказала:– Еще чего!– И мне не надо.– Ты обиделась? Оно новое.Вместо ответа Лиз спросила:– Что говорил обо мне Джек?– Что ты спасла ему ногу.– И все?– Еще попросил, чтобы мы не задавали тебе вопросов. – Это было для Лиз неожиданностью. – Вот я ни о чем у тебя и не спрашиваю.– А когда он это сказал?– Перед тем, как я уезжала в Нью-Йорк.Значит, после того, как мы с ним расстались. Но почему он так сказал? Знал, что я буду здесь?– Надень сиреневое, – сказала Лиз. – Тебе идет.Моника достала сиреневый костюм: мини-юбка, короткий жакет.– Знаешь, – сказала она, вертясь перед зеркалом, – мама на обед пригласила Робинса.– Кто это?– Чемпион по конкуру.– Он тебе нравится?– Робинс? – Моника расхохоталась. – Ну нет!– Он урод?– Он голубой.– Кажется, я видела его. У него красивая лошадь.Лиз сказала, что тоже хочет переодеться, и они пошли в желтую комнату. «Стенные шкафы» Лиз умещались в ее спортивной сумке, а выбор туалетов ограничивался тремя платьями. Она надела белое, которое, знала, ей к лицу. Взгляд подруги подтвердил это. Моника сказала:– Мы такие красивые!Лиз улыбнулась. Она была старше Моники на два-три года, но поймала себя на том, что смотрит на нее покровительственно, как женщина смотрит на девочку. Моника произнесла задумчиво:– Вот если б Дэвид сделал нам прически…Лиз подхватила эту идею: если Дэвид приедет, он расскажет ей все, что произошло после ее отъезда.– Так пригласи его! – сказала Лиз.Моника немедленно побежала отдавать распоряжение Мэтью, чтобы тот отправил телеграмму парикмахеру. Лиз поинтересовалась текстом. Моника сказала, что написала понятно: Дэвид должен приехать, чтобы успеть сделать прическу к празднику. Глава 10Встреча на ранчо До обеда оставалось минут пятнадцать. К этому времени семья и приглашенные к обеду собирались в гостиной в ожидании камердинера, который сообщит хозяйке, что повариха ничего не пересолила, не пережарила и можно приступить к трапезе. Моника торопила Лиз: надо успеть оказаться в гостиной до появления Мэтью, иначе мама прочитает лекцию о семейных традициях, а этого Моника терпеть не могла.В просторной гостиной с белым роялем, на котором в молодости играла сама миссис Рассел и года два бренчала Моника, пока однажды не заявила, что с музыкой покончено, кроме хозяев находились два гостя. Один – тот самый Робинс, томный красавец, – разговаривал с миссис Рассел, которая величественно восседала в кресле под полосатым бело-голубым чехлом. Лиз подумала: мать Моники только и делает, что переползает из кресла в кресло; любопытно было бы посмотреть, как она ходит.Отец Моники стоял у застекленных полок, на которых красовались серебряные и хрустальные кубки и другие призы, коих в разное время удостоились его лошади. Он беседовал с высоким, спортивного сложения мужчиной в темно-сером фланелевом костюме. Когда девушки вошли, тот оглянулся. Кровь бросилась в лицо Лиз и отхлынула. Это был Джек. Вокруг продолжали говорить, но она уже ничего не слышала и почти ничего не понимала. Однако ей стало окончательно ясно: он вовсе не тот, кем она его считала, он – член этой семьи!..Джек быстро подошел к ней и, глядя в ее побелевшее лицо, шепнул:– Только не падай в обморок! – И громко объявил: – Вот моя спасительница! Извините, мы вас ненадолго покинем.Миссис Рассел невозмутимо напомнила, подчеркивая обращение только к нему:– Не опаздывай к обеду.Джек не ответил. Он вывел Лиз в коридор.– Где твоя комната?– Желтая, – прошептала она.– Бежим!К Лиз вдруг вернулись силы, будто не она минуту назад едва стояла на ногах. Очутившись в комнате, они обнялись, как любовники после долгой разлуки. Ими овладело то безумное состояние, когда празднует страсть, а разум молчит, признавая свое поражение. Сколько же времени они потеряли, возводя искусственные преграды и лишая себя любви!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16