– Тогда что ты имеешь в виду? Ты чем-нибудь больна или что-нибудь в этом роде? Ты кажешься такой же здоровой, как молодой аллигатор.Эбби засмеялась.– Да, слава Богу, я абсолютно здорова.– И к тому же хорошенькая.– Спасибо. Ты тоже.– Тогда что? Что за крест ты несешь? – настаивала я. – Я же рассказала тебе мою историю, – добавила я, помолчав.Девушка не ответила. Мы пошли вниз по дорожке, ведущей к озеру. Эбби опустила голову, а я посмотрела вверх и увидела луну, выглянувшую из-за облака. Холодный блеск серебристых лучей осветил ночь и превратил наш новый мир в нереальный, сделав его похожим на сны, которые мы все часто видим. Справа от нас два других общежития сияли всеми своими огнями. То там, то сям мы встречали других девочек, прогуливающихся или собравшихся группкой поговорить.Мы прошли поворот, который должен был привести нас к воде, и услышали лягушек, цикад и других ночных существ, которые завели свою привычную вечернюю мелодию, симфонию, полную кваканья и щелканья, треска и тонкого посвистывания.Так как мы были далеко от шоссе, шум машин до нас не доносился, но на расстоянии я видела бегущие по Миссисипи красные и зеленые огоньки барж, перевозящих нефть, и представляла себе звуки сирен и голоса пассажиров. Иногда, в такие вечера, как этот, человеческий голос может разноситься над водой на целую милю, и если закрыть глаза и прислушаться, то ощутишь, какое огромное расстояние отделяет тебя от других.Озеро у наших ног приобрело металлический блеск. Оно было довольно большим, с островом посередине. Стояла такая тишина, что я могла ясно различить, как плещутся в воде лодки, привязанные к пристани возле небольшого эллинга, к которому мы подходили. Мы почти подошли к пристани, когда Эбби снова заговорила.– Я не хотела показаться слишком скрытной, – начала она. – Ты мне нравишься, и я ценю то, что ты доверила мне свою тайну. Я не сомневаюсь, – с горечью говорила Эбби, – что большинство девочек станут смотреть на тебя свысока, если выяснится, что ты родом из бедной акадийской семьи, но это ничто по сравнению с моим происхождением.– Что? Почему? – воскликнула я. – Что не так с твоим происхождением?Мы стояли с ней на пристани и смотрели на озеро.– Недавно ты спросила, есть ли у меня приятель, и я ответила утвердительно. И ты попыталась подбодрить меня, сказав, что он напишет или позвонит. Я возразила, что этого не произойдет, и я не сомневаюсь, что ты гадала, почему я в этом так уверена.– Да, – подтвердила я, – так и было.– Его зовут Вильям, Вильям Хантингтон Кембридж. Его назвали так в честь его прапрадедушки, – в голосе Эбби по-прежнему слышались горькие нотки, – который был одним из героев Конфедерации, а этим семейство Кембриджей очень гордится, – добавила она.– Я полагаю, что если ты поспрашиваешь здесь всех и каждого, то убедишься, что предки многих сражались на стороне южан, – негромко заметила я.– Да, я в этом уверена. В этом еще одна причина того, почему я… – Эбби взглянула на меня глазами, полными слез. – Я никогда не видела родителей моего отца. Они являлись семейной тайной, и поэтому я не должна была появиться на свет, – объяснила она. Девушка замолчала, словно ожидая, что я все пойму, но я только покачала головой в недоумении.– Мой дедушка женился на гаитянке, поэтому мой отец – мулат, но с достаточно светлой кожей, чтобы сойти за белого.– И поэтому твои родители не хотели иметь детей? Они боялись…– Боялись, что я, дитя белой женщины и мулата, унаследую еще более темную кожу, – кивнула Эбби. – Но все-таки благодаря случаю я родилась. Так что, как ты понимаешь, я квартеронка. Мы часто переезжаем с места на место, в основном из-за того, что, стоит нам остаться где-нибудь подольше, кто-то когда-то начинает подозревать.– И твой приятель Вильям…– Его семья все узнала. Они считают себя людьми голубых кровей, и его отец всегда должен все знать о тех, с кем общаются его дети.– Мне очень жаль, – сказала я. – Это несправедливо и глупо.– Верно, только легче от этого не становится. Мои родители отправили меня сюда в надежде, что окружение самых сливок общества все сгладит. И неважно, каково мое происхождение, меня в первую очередь будут принимать как выпускницу «Гринвуда», к тому же из хорошей обеспеченной семьи, и никто никогда не заподозрит, что я квартеронка. Я не хотела ехать сюда, но они так стремились уберечь меня от предрассудков, и они чувствуют себя такими виноватыми в моем рождении, что я поступила в эту школу в большей степени ради них, чем ради самой себя. Поняла?– Да, – ответила я. – Спасибо тебе.– За что? – с улыбкой поинтересовалась она.– За доверие.– Ты же поверила мне, – сказала Эбби. Мы обнялись, и тут услышали мужской голос позади нас.– Эй! – Дверь эллинга с шумом захлопнулась. Мы обернулись и увидели высокого темноволосого молодого человека лет двадцати пяти, не больше. Он вышел без рубашки, в облегающих джинсах, но босиком. Его мускулистое тело блестело в лунном свете. Достаточно длинные волосы закрывали уши и спускались на шею.– Что это вы здесь делаете? – требовательно спросил парень и подошел ближе. Мы заметили темные глаза и высокие скулы индейца, сильные, резкие черты лица, массивные челюсти и твердую линию губ. Молодой человек держал тряпку и, рассматривая нас, все время вытирал ею руки.– Мы просто вышли погулять, – начала я, – и…– Разве вы не знаете, что сюда запрещено приходить, когда стемнеет? Хотите устроить мне неприятности? Всегда находится парочка авантюристок, готовых превратить меня в развлечение, – грубо сказал он. – А теперь быстренько уносите ноги, а не то я спущу на вас миссис Айронвуд, понятно?– Извините, – ответила я.– Мы пришли сюда не для того, чтобы причинить кому-нибудь неприятности, – добавила Эбби, выступая вперед из тени. Когда парень увидел ее, он немедленно смягчился.– Вы обе новенькие, так, что ли?– Да, – ответила она.– Вы что, не читали правила?– Не полностью, – подтвердила Эбби.– Смотрите, – предупредил он, – я не хочу никаких проблем. Миссис Айронвуд установила правила и для меня. Когда стемнеет, я даже не должен разговаривать ни с одной из вас, если рядом нет преподавателя или кого-нибудь из персонала, ясно? А особенно здесь! – добавил парень, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто нас не слышит.– А кто вы? – поинтересовалась я.Перед тем как ответить, он мгновение колебался.– Я Бак Дардар, но, если вы быстренько отсюда не смоетесь, я стану для вас мистером Мадом.– Ладно, мистер Мад, – сказала Эбби.– Кыш! – скомандовал он, указывая на холм. Мы схватились за руки и с хохотом бросились бежать. Наш смех разносился над озером. На вершине холма мы остановились, чтобы перевести дух и еще раз взглянуть на эллинг. Индеец уже ушел, но он все еще будоражил наше воображение, как все, что находится под запретом.Возбужденные, с сильно бьющимся сердцем, мы заторопились в общежитие. Мы стали подругами. Нас объединило наше прошлое, о котором нельзя было рассказывать, и наши тайные надежды на будущее. 4СТОРОЖ СЕСТРЕ СВОЕЙ Первый школьный день в «Гринвуде» мало чем отличался от начала занятий в любой другой школе, если не считать, конечно, того, что ни в классах, ни в коридорах рядом с нами не было мальчиков. Тем не менее на меня произвели впечатление чистота и новизна всего, что меня окружало. Мраморные полы в коридорах сияли. На крышках столов не было ни царапинки, и, в отличие от любой другой школы, ни на стульях, ни на другой мебели не красовались нацарапанные или выведенные краской рисунки или надписи – свидетели чьей-то ярости или отчаяния.Стоило нам рассесться по своим местам в классных комнатах, как наши преподаватели сразу же с абсолютной ясностью объяснили нам причину этого явления. Каждый из них начал урок с краткой лекции о том, насколько важно содержать нашу школу в чистоте и не портить вещи. Их голоса гремели, как будто им хотелось, чтобы их усердие достигло ушей миссис Айронвуд. Почти все преподаватели постарались ясно дать понять, что именно он или она отвечает за внешний вид конкретной классной комнаты и что он или она не собираются от этой ответственности отказываться.– Если они не будут этого делать, – прошептала мне Джеки, – Железная Леди их выпорет.Занятия нагоняли скуку на Жизель, но даже на нее произвело впечатление старание учениц сохранить школу без единого пятнышка. Стоило одной из них заметить в коридоре на полу бумажку, как она останавливалась, чтобы подобрать ее. Такое же стремление к чистоте мы обнаружили и в кафетерии. Хотя судить о чем-либо было еще рано, но все выглядело так, словно школьная жизнь в «Гринвуде» подчинялась особому этикету и порядку, из-за чего создавалось впечатление, что наша школа в Новом Орлеане – кстати, одна из лучших в городе – это нечто сродни бедламу.Мое расписание предусматривало такой порядок, что за двумя занятиями в классе следовало время для самостоятельной работы. Жизель, провалившая алгебру в прошлом году, должна была повторять ее в «Гринвуде». Когда мы первый раз направились в основное здание, мне пришлось катить ее кресло от общежития до классных комнат, но к концу второго часа занятий появилась Саманта, явно намеренно, и предложила сменить меня.– Следующие три часа мы занимаемся вместе, – сказала она. Жизель это предложение явно пришлось по душе.– Отлично, – ответила я. – Только смотри, чтобы из-за моей сестры вы не опоздали.– Если я опаздываю, то потому, что мне требуется больше времени, чем другим. Им просто придется проявить понимание, – настаивала на своем моя сестра. Я поняла, что она уже собралась провести побольше времени в туалетной комнате, может быть, выкурить сигарету.– Наживешь ты с ней неприятностей, Саманта, – предупредила я ее, но с тем же успехом могла бы обратиться к стенке. Что бы там ни было, а Жизель уже сумела превратить эту наивную девушку в свою преданную служанку. Мне стало жаль Саманту. Пока она не надоест Жизель, ей не понять, во что она ввязалась.Я оставила их вдвоем и торопливо направилась в аудиторию. Но только я села и собралась взглянуть на мою новую работу, как преподаватель сообщил мне, что меня хочет видеть миссис Айронвуд.– Ее кабинет находится направо, прямо по коридору и вверх на несколько ступенек, – объяснил он мне. – Не стоит так волноваться, – добавил преподаватель с улыбкой. – Она часто общается с теми ученицами, кто только что приехал в «Гринвуд».Несмотря на его слова, я не могла не волноваться. Мое сердце громко стучало, пока я торопливо шла по тихому коридору и поднималась по ступенькам. Пухленькая, небольшого росточка женщина в очках с затемненными стеклами обернулась ко мне от шкафа с папками, когда я вошла в приемную. Табличка с именем на ее столе гласила: «Миссис Рэндл». С минуту она смотрела на меня, потом подошла к столу и взглянула на листок бумаги.– Ты Руби Дюма? – спросила она.– Да, мэм.Женщина кивнула, сохраняя на лице застывшее серьезное выражение, и направилась к двери в кабинет. Осторожно постучав, миссис Рэндл открыла дверь и объявила о моем приходе.– Пусть войдет, – донеслась до меня команда миссис Айронвуд.– Проходи, Руби. – Женщина отступила в сторону, и я вошла в кабинет миссис Айронвуд.Передо мной предстала комната удачных пропорций, но очень строгая, с темно-серыми занавесями на окнах, небольшим серым ковром, большим темно-коричневым столом, двумя жесткими даже с виду деревянными креслами и маленьким, таким же жестким, угольно-черным диванчиком у стены справа. Над ним расположилась единственная в кабинете картина – еще один портрет Эдит Диллиард Клэрборн. На всех полотнах она представала в строгом платье, сидящая либо в саду, либо в студии в кресле с высокой спинкой. На других стенах разместились декоративные тарелки и разнообразные награды, полученные ученицами «Гринвуда» за победы в диспутах или в состязаниях по ораторскому искусству.Хотя на столе нашлось место для большой вазы с розовыми и красными розами, в комнате стоял сильный запах дезинфекции, как в кабинете врача. Комната выглядела так, словно ее старательно отмыли. Окна были чистыми до такой степени, что, казалось, они открыты.Миссис Айронвуд прямо сидела за своим столом. Она сняла очки и долго рассматривала меня, изучая, словно желая запомнить каждую черточку моего лица и фигуры. Если что-то ей и понравилось, она этого не показала. Глаза миссис Айронвуд оставались леденяще-оценивающими, линия губ – твердой.– Садись, пожалуйста, – заговорила она, кивком указывая на одно из деревянных кресел. Я быстро села, положив книги на колени.– Я позвала тебя сюда, – начала миссис Айронвуд, – для того, чтобы мы могли договориться как можно быстрее.– Договориться?Правый уголок рта миссис Айронвуд опустился. Она постучала карандашом по толстой папке, лежащей перед ней.– Это твое личное дело, – продолжала Железная Леди. – Под ним – личное дело твоей сестры. Я внимательно их просмотрела. Кроме ваших школьных показателей, дело содержит некоторую важную информацию личного характера. Должна сказать тебе, – продолжила она после паузы, откинувшись в кресле, – что у меня был долгий, очень информативный разговор с вашей мачехой.– О! – выдохнула я, повысив голос на пару октав. Миссис Айронвуд свела на переносице густые, темные брови. Раз уж она назвала Дафну моей мачехой, а не матерью, совершенно ясно, что та рассказала ей о моей жизни среди акадийцев.– Миссис Дюма рассказала мне о твоих… обстоятельствах и выразила сожаление, что ей не удалось помочь тебе приспособиться к более цивилизованной жизни.– Моя жизнь никогда не была нецивилизованной, и в моем сегодняшнем существовании намного больше того, что можно было бы назвать нецивилизованным, – твердо ответила я.Глаза миссис Айронвуд превратились в щелки, побелевшие губы слились в одну линию.– Что ж, могу заверить тебя, что в жизни «Гринвуда» нет ничего нецивилизованного. Мы гордимся нашей традицией служить лучшим семействам нашего общества, и я намереваюсь придерживаться этой традиции, – коротко и резко заявила она. – Большинство наших девочек происходят из соответствующих семей, и их уже научили, как вести себя в обществе.Далее, – продолжала Железная Леди, надевая очки и открывая мое личное дело. – Твои отметки говорят о том, что ты отличная ученица. Это сулит тебе хорошее будущее. Ты будешь совершенствовать свои способности. Я также заметила, что ты наделена некоторым талантом. Мне хотелось бы, чтобы ты развивала его здесь. Тем не менее, – подчеркнула миссис Айронвуд, – ничто из сказанного ранее тебе не пригодится, если твои социальные показатели и твои личные привычки неудовлетворительны.– Это не так, – быстро возразила я. – Не имеет значения, что вы можете подумать о том мире, в котором я выросла, и что вам наговорила моя мачеха.Миссис Айронвуд покачала головой. Ее слова прозвучали, как выстрел.– То, что мне сказала твоя мачеха, останется в этих стенах. Мне бы хотелось, чтобы ты это поняла. Вне зависимости от обстоятельств твоего рождения и твоего детства, в настоящее время ты принадлежишь к прославленной семье. Имя вашей семьи обязывает. Какие бы привычки, поведение и манеры ты ни сохранила в твоей жизни в Новом Орлеане, их неприглядность не должна проявиться в «Гринвуде». Я пообещала твоей мачехе строже присматривать за тобой, чем за другими моими подопечными. Я хочу, чтобы ты об этом знала.– Это несправедливо. Я не сделала ничего такого, чтобы заслужить особое ко мне отношение, – возразила я.– И я намерена придерживаться данного мной слова. Если я обещаю что-либо родителям моих учениц, я стараюсь выполнять обещание. Что же касается твоей сестры, – миссис Айронвуд отодвинула мою папку, чтобы открыть личное дело Жизель, – ее школьные успехи по меньшей мере неутешительны. То же самое можно сказать и о ее поведении. Я понимаю, что сейчас у нее серьезная травма, и я предприняла кое-что, чтобы сделать ее жизнь здесь комфортнее и приятнее. Но я хочу, чтобы ты знала, – на тебе лежит ответственность за ее учебу и поведение.– Почему?Безжизненные глаза Железной Леди словно стегнули меня.– Потому что ты имеешь возможность пользоваться твоими конечностями и потому что твой отец так сильно верит в тебя, – ответила она. – И потому что ты близка со своей сестрой. Когда дело доходит до советов, ты в наибольшей мере можешь повлиять на нее.– В большинстве случаев Жизель не следует моим советам и не прислушивается к моим словам. Она сама по себе. А что касается ее увечья, то она как можно чаще пытается извлечь из него выгоду. Ей нужны не послабления, а дисциплина.– Я думаю, что это мне решать, – сказала миссис Айронвуд. Она помолчала, разглядывая меня, чуть покачивая головой. – Я понимаю, что имела в виду твоя мачеха, говоря: «Она очень независима, упряма, как все акадийцы. Ее дикость требует узды». Что ж, здесь узда найдется, – пригрозила Железная Леди, наклоняясь вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41