Она не будет знать, что он делает ночью, спит он с другой женщиной или нет. Дэвид с другой женщиной. Трудно себе представить. Он никогда не выказывал интереса ни к кому, кроме нее.
Она услышала смех, доносившийся из каюты. Смех Дэвида, сопровождаемый мягким женским голосом. Потом они смеялись вместе, все четверо. Она попыталась прислушаться, понять, над чем они смеются, но это было бесполезно.
Что если Дэвид потребует опеки над детьми? Она подумала о Чарли и ее детях. Какой ужас! Но в ее случае проблем не будет. Она могла сослаться на инцидент с Хэзер и выставить Дэвида в нужном свете. Конечно, этого будет достаточно.
Он мог поселиться ближе к аэропорту. На свою зарплату он мог позволить себе и второй дом, достаточно большой, чтобы принимать в нем мальчиков, когда они будут его навещать. Это была жуткая мысль – посылать к нему Джейми и Кейта на уик-энд.
Развод станет тяжелым испытанием для мальчиков. Они уже не несмышленыши; конечно, они знали, что брак их родителей не идеален, но все равно – шок неизбежен. Она не была уверена, что они благополучно перенесут такую травму, вторую в их жизни. Подумала о том, чтобы подождать до поры, когда они окончат школу. Но ждать еще четыре года? Тогда она уж настолько проникнется желчью, что будет бесполезна в качестве матери.
И как будет реагировать Дэвид? Пока он не имеет никакого понятия о ее планах. Он выслушает ее, безучастно кивая головой, избегая встречаться с ней взглядом, как он делал это всегда, когда она пыталась поговорить с ним о чем-нибудь серьезном. Он получит от нее обходимую информацию, скажет что-нибудь вроде «я понимаю» – и уйдет. Может быть, это и хорошо. Это упростит ее задачу.
Ему нелегко придется без мальчиков. Он любил Джейми и Кейта, и он любил Хэзер тоже. Хотя не так, как она. Он был способен как-то отключить свою любовь, когда она умерла, поэтому он не испытывал боли. Она презирала его за это. Точно так же он отнесется к разводу. Чик! И мы отключаемся от боли, идем по жизни дальше. Он легко мог найти себе другую женщину. У него были для этого все возможности. На его столе каждую неделю накапливалась груда писем от фанатичных поклонниц. Как только информация о разводе появится в газетах, его завалят предложениями. Ей казалось, отвратительным выставлять напоказ свою личную жизнь. Когда в газетах появились сообщения о смерти Хэзер, она испытывала такое чувство, будто люди на улице изучают ее горе и судят о том, насколько оно подобает ситуации. Письма с соболезнованиями потоком шли от незнакомых людей, проживавших в Сан-Диего и его окрестностях, почти все они были адресованы одному Дэвиду.
Значит, он будет первым, кто найдет себе новую пару. И это хорошо. Она не нуждалась в мужчине. Ни в каком положении она не хотела снова делить свою жизнь с мужчиной, и, уж конечно, она не хотела делить своих детей. Она доказала себе, что может обходиться и без секса. Ничего хорошего, но жить можно. И все же ей следовало найти себе мужчину, который занимал бы ее мысли, иначе она не сможет отвлечь их от Ивена, а это нечестно по отношению к нему. Этот развод будет тяжелым ударом и для Ивена тоже. Ведь он любит их обоих.
Лодка мягко плыла вперед под монотонное жужжание мотора. С воды поднимался легкий ветерок, но густой воздух по-прежнему сдавливал грудь. Лодочные огоньки мерцали на черной поверхности воды, над ней висели тысячи звезд и одна тощая луна. «Вокруг никого нет, – подумала она. – Только мы».
Какие-то звуки послышались с носа лодки, где сидели рядом Тэсс и Чарли. Они расположились перед каютой, из гамака Чарли их не было видно. Она могла различить только кольца дыма от сигарет Тэсс и расслышать звяканье бутылки с ромом о края их рюмок.
Они разговаривали совсем тихо. Время от времени Шон слышала смех Чарли, и по мере того как сгущалась ночь и ром начинал оказывать свое воздействие, до гамака стали доноситься различимые обрывки фраз. Они говорили об общих друзьях; казалось, их было очень много. Один осенью возвращался в Боготу, другой открывал ресторан в Сан-Франциско.
– А Мег? – спросила Чарли.
– Слишком молода, – сказала Тэсс. Долгая пауза, еще одно кольцо дыма. – Она думает, что знает, чего хочет, но…
– Я знаю, чего она хочет, – сказала Чарли. – Такое выражение было когда-то и в моих глазах.
– Она должна понять, что этого не будет. По крайней мере, в том виде, в каком это ей представляется. – Послышался недобрый смешок Тэсс. От него по коже Шон пробежали мурашки.
– Должна сказать, что я была разочарована, увидев ее здесь. Я надеялась, что… Столько времени прошло с тех пор, как мы с тобой… – Казалось, Чарли не хватает слов.
– Только не с этой группой, есть тут Мег или нет ее. Жутко скованные. Не знаю даже, как проживу с ними эти две недели.
Шон сжала кулаки. Сука. Может быть, они не знали так хорошо джунгли, как она, и, может быть, она вела себя как сумасшедшая, там, на грузовике возле Икитоса, но что касается скованности, то по этой части Тэсс заткнет их всех за пояс.
– Смогу ли я повидаться с тобой, прежде чем ты уедешь в Калифорнию? – спросила Чарли. Точнее, она умоляла Тэсс. В ее голосе послышалась неожиданная нотка, как будто это говорила маленькая девочка. – Ты не смогла бы провести несколько дней здесь?
Шон затаила дыхание в ожидании ответа Тэсс, но та ответила по-испански и так тихо, почти шепотом, что звук ее голоса растворился в тихом плеске воды, омывавшей берега. Затем наступила тишина. Ни дыма, ни звяканья бутылки.
Ей показалось, что теперь она понимает, почему Чарли не может возвратить права на своих детей несмотря на усилия лучших адвокатов.
Мягкое урчание мотора убаюкало ее. Ей снился шатер, и темная вода, и Ивен, занимающийся с ней любовью в гамаке, на его туго натянутой сетке.
14
Связь с Ивеном продолжалась немногим дольше года. Ей не нравилось это слово: связь. Оно намекало на что-то недозволенное и грязное, такие слова не выражали суть их отношений. Шон не чувствовала за собой никакой вины, даже за ту ложь, которую она изливала на Дэвида, объясняя ему, где и с кем провела время. И чем дольше это продолжалось, тем легче ей было лгать; слова лжи так же легко слетали у нее с языка, как слова правды. Дэвид ничего не подозревал. Он брал домой все больше книг для слепых, и когда она возвращалась домой, знак «чтение», как правило, красовался на ручке двери туалета. Дэвид присутствовал в доме, только изредка пытаясь вторгнуться в ее жизнь, но по большей части он молчаливо соглашался с предложенной ей дистанцией. Если бы он, паче чаяния, обвинил ее в связи с другим мужчиной, она почувствовала бы себя оскорбленной. Она убедила себя в собственной невиновности. Просто пыталась выжить.
Ей хотелось бы, чтобы это давалось так же легко и Ивену. Однажды он сказал ей, что не был допущен к причастию, когда пошел к мессе.
– Почему? – спросила она.
Он увидел, что она действительно не понимает.
– Вряд ли я заслуживаю этого в последнее время, – сказал он.
Она была поражена тем, чего стоила ему эта связь, какую цену он был готов за нее заплатить. Она ненавидела католицизм за ту боль, которую он причинял Ивену. Ей было трудно понять его приверженность к церкви, его готовность подчиняться ее законам.
– Объясни мне насчет исповеди, – просила она. – Ведь она призвана снять с тебя твой… – Поколебавшись, она отказалась использовать слово грех. – Освободить тебя от чувства вины.
Он улыбался, глядя на ее уловки и эвфемизмы.
– Нельзя надеяться на прощение, если ты не собираешься пресечь грех, – ответил он.
В минуту откровенности он сказал Шон, что ненавидит предательство, что отсутствие в ней чувства вины изумляет его. Он сказал, что любит Дэвида. Как это было странно: он любил Дэвида, а она нет. Сначала Ивен пытался говорить с ней о том, чтобы признаться во всем Дэвиду, вымолить у него прощение и простить его. Своим молчанием она давала ему понять, что не намерена говорить о Дэвиде. Между тем Ивен и Дэвид продолжали играть в теннис каждую субботу, как будто ничего не изменилось. Она тем временем ходила с мальчиками за покупками, на каток или в горы. Она знала, что ставит Ивена в немыслимое для него положение. Если она чувствовала за собой хоть какую-то вину, то только за это.
В страданиях Ивена была еще и другая сторона, менее очевидная для нее. Только иногда, глубоко заглянув ему в глаза, она понимала: он хочет, чтобы она принадлежала ему целиком. Тогда она не могла даже помыслить о разводе. Мальчики просто не перенесли бы этого сразу после гибели сестры. Но ее нежелание разводиться с Дэвидом коренилось глубже, не только в мальчиках тут было дело. Ее преследовало такое чувство, что если она разорвет союз, в результате которого Хэзер появилась на свет, то тем самым предаст ее, поставит под сомнение самый факт ее существования, сотрет память о ней. Шон знала, что эта мысль алогична, как многие ее мысли в последнее время, и все же оставалась подверженной этому предубеждению.
В марте Ивен подарил ей золотое колье с изысканными игрунками, сплетенными хвостом к хвосту.
– При помощи этого колье я всегда буду с тобой, даже когда меня с тобой не будет, – сказал он. Шон вряд ли в этом нуждалась. Он и так всегда был с ней, даже среди ночи. Это было самое трудное время. Весь год после смерти Хэзер она почти не спала. Могла ли она вспомнить хотя бы одну ночь, когда не плакала в постели? Дэвид был безразличен к ее слезам. Иногда он вставал и уходил спать в комнату Хэзер, чтобы быть от нее подальше. В эти ночи она звонила Ивену, разговаривала с ним, лежа в постели. Она могла позвонить в два или три часа ночи. Ивен никогда не укорял ее за это.
– Я не должна была выходить на работу сразу после ее рождения, – говорила она по телефону. – Ей было тогда всего четыре недели. Каждая мать решилась бы на такое? – Или: – Я должна была научить ее плавать. – Или: – Не могу поверить, что она пошла в воду одна.
Она была как одержимая. Все, кроме Ивена, выводили ее из себя. Ей слышалась нота усталого раздражения в голосах друзей, когда она говорила с ними о Хэзер, но она не могла остановиться. Скоро ей перестали звонить. Даже отец устал ее слушать.
– Надо продолжать жить, Шон, – говорил он. – Тем более, тебе есть о ком заботиться.
Но Ивен никогда не выказывал ни малейших следов раздражения. Он часами слушал ее по телефону. Он говорил ей о том, какой замечательной матерью она была для Хэзер.
– Каждую пятницу по утрам ты отпрашивалась с работы, чтобы быть с ней, – напоминал он Шон. – Вы пекли пироги или охотились на тарантулов. Что еще могла ты сделать для нее? – Она представляла себе, как он лежит голый под одеялом, телефонная трубка зажата между ухом и подушкой. Эти представления доводили ее до стонов, желание лежать с ним рядом становилось невыносимым.
Но летом, почти через год после смерти Хэзер, начались перемены. Дэвид все больше нуждался в ней, но этого нельзя было сказать об Ивене. Ничто не менялось только в ней самой. Она по-прежнему была на грани помешательства, и когда облачный июнь сменился июлем, с его сухим жаром, она стала впадать в панику. Двадцать шестого августа исполнится год со дня смерти Хэзер. Этот день приближался, подползал к ней, как зримое напоминание о пережитом ужасе. От встречи с ним нельзя было уклониться, через него нельзя было перескочить. Когда ей удавалось ненадолго заснуть, ее преследовали кошмары. Она в смятении просыпалась среди ночи, тянулась к Ивену – и отшатывалась, когда ее рука дотрагивалась до тела Дэвида.
Примерно в середине июля появились первые признаки того, что она теряет Ивена. День начался ужасно. Она проснулась слишком рано, во влажной, прилипшей к ногам ночной рубашке и попыталась прийти в себя. Дэвид был еще дома: она увидела свет под дверью ванной. Из окна спальни видна была джакаранда, во всей своей красе.
Мальчики. Она села. Ночной кошмар вновь напомнил о себе.
– Дэвид!
Он вошел в комнату. На нем были только брюки с расстегнутым ремнем, на лице клочья пены для бритья, на шее полотенце, в руке бритва.
– Что случилось?
Она вылезала из постели.
– Мне приснилось… Нужно проверить, как там мальчики.
Дэвид взял ее за руки.
– Они не здесь, дорогая, ты помнишь? Они в Диснейленде с Кевином Йенсеном. – Он нагнулся, чтобы заглянуть ей в глаза. – Ты не помнишь?
Она снова села на край постели. Не надо было их отпускать.
– Я должна позвонить им, – сказала она. Дэвид стер пену с лица полотенцем и сел рядом с ней.
– Сейчас пять часов утра. Сомневаюсь, что Йенсены обрадуются столь раннему звонку.
Она опять легла и посмотрела на Дэвида.
– Ты думаешь, я ненормальная? Он покачал головой.
– Послушай. Раз уж ты проснулась, почему бы тебе не одеться и не поехать со мной сегодня утром?
– Нет.
– Ты так давно не поднималась вместе со мной на самолете.
Он имел в виду: со дня смерти Хэзер, но никогда не произносил таких слов. Как будто у него никогда и не было дочери.
– Я не хочу, – сказала она.
– Ладно, а как насчет ужина после работы? В одном из наших любимых ресторанчиков.
Сегодня он не хотел оставлять ее одну. Она почувствовала себя в западне.
– У меня сегодня вечером деловая встреча. – Она перебирала пальцами золотую цепочку. Встреча была с Ивеном, у него на квартире.
– Перенеси ее.
– Не могу. Он вздохнул.
– Я просто подумал, что, пока нет мальчиков, мы могли бы провести время где-нибудь вдвоем.
Это ее разозлило. Они постоянно спорили, можно ли отпускать мальчиков, и на этот раз, впервые за долгое время, она позволила Дэвиду настоять на своем. Он говорил, что она слишком опекает их. Мальчики теряют друзей, они нуждаются в том, чтобы почаще ускользать из-под ее крылышка и весело проводить время. Она приняла все это за чистую монету, и теперь выясняется, что он избавился от них только для того, чтобы принудить ее проводить с ним время и делать то, чего она не хотела.
Она отвернулась и подтянула одеяло к подбородку.
– Ты подумал неправильно.
Ивен жил на верхнем этаже старого, покрытого розовой штукатуркой дома, расположенного в грязном предместье Эскондидо. Дом одиноко стоял на холме, окруженный тщедушными деревцами манцаниты с красной корой. Владельцы дома жили на нижнем этаже. Они почему-то считали себя фермерами; по пути к дому Шон приходилось пробираться мимо курятника с осыпающимися стенами и пяти тощих коз.
Она открыла дверь своим ключом. Ивен пошел за продуктами; они собирались выехать на пикник. Она налила им по бокалу вина. В раковине лежали два стакана из-под сока, на одном из них были заметны следы губной помады. Подобные следы она находила уже не в первый раз: смятые простыни, серьги на кофейном столике – все свидетельствовало о том, что Ивен провел эту ночь не один. У него бывал при этом виноватый вид.
– Извини, – говорил он, покраснев. – Я не успел убрать постель. – Или: – Надо было помыть посуду. – Он нравился ей, когда краснел. Ей нравилось думать, что его предками могли быть ирландцы.
Шон говорила ему, что все в порядке. В конце концов, она спала с Дэвидом семь дней в неделю, хотя они оба знали, что это разные вещи. Как бы то ни было, женщины Ивена не представляли для Шон угрозы. Эти связи были кратковременны и, казалось, ничего не значили для Ивена.
Но потом ситуация изменилась: складывалось впечатление, что следы оставляла одна и та же женщина.
– Привет. – Он с улыбкой вошел в кухню, нагруженный пакетом с продуктами. На нем были мешковатые серые шорты и старая мягкая зеленая рубашка, которую он, должно быть, купил в магазине уцененных товаров. У Ивена было свое чувство стиля.
Она поднесла стакан с вином к его губам, и он отпил, зажмурившись.
– Чудесно, – сказал он. – Спасибо.
Она смотрела, как он вытаскивает из пакета молоко и йогурт, пару замороженных обедов, томатную пасту – все, что понадобится им сегодня. Он передал ей головку салата-латука, чтобы она его помыла.
– Дай мне сначала позвонить мальчикам в Лос-Анджелес, сказала Шон, положив салат на кухонный стол.
Она поговорила с ними обоими. Они казались более веселыми и счастливыми, чем когда-либо в последнее время. Она повесила трубку, и Ивен обнял ее за талию и притянул к себе.
– Ну и как? – спросил он. – Нравится им в Диснейленде?
– Кажется, очень.
– Отлично.
Она покачала головой.
– Со мной что-то не в порядке. Я имею в виду, что я неважная мать, не говоря уже о том, что я преступная жена, – сказала она с легким смешком.
– Ладно, я знаю, почему ты преступная жена. – И он поцеловал ее. – Но ты представляешься мне прекрасной матерью.
Она снова покачала головой.
– Меня беспокоит то, что мальчики счастливы.
Он откинулся назад и сузил глаза, пристально глядя на нее, и Шон подумала, что он обладает невероятной сексуальной привлекательностью.
– Почему, родная? Она пожала плечами.
– Потому что это слишком скоро.
– Но прошел уже почти год.
– И Дэвид тоже о ней забыл. Если бы я была счастлива и спокойна, он вообще бы о ней не вспоминал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Она услышала смех, доносившийся из каюты. Смех Дэвида, сопровождаемый мягким женским голосом. Потом они смеялись вместе, все четверо. Она попыталась прислушаться, понять, над чем они смеются, но это было бесполезно.
Что если Дэвид потребует опеки над детьми? Она подумала о Чарли и ее детях. Какой ужас! Но в ее случае проблем не будет. Она могла сослаться на инцидент с Хэзер и выставить Дэвида в нужном свете. Конечно, этого будет достаточно.
Он мог поселиться ближе к аэропорту. На свою зарплату он мог позволить себе и второй дом, достаточно большой, чтобы принимать в нем мальчиков, когда они будут его навещать. Это была жуткая мысль – посылать к нему Джейми и Кейта на уик-энд.
Развод станет тяжелым испытанием для мальчиков. Они уже не несмышленыши; конечно, они знали, что брак их родителей не идеален, но все равно – шок неизбежен. Она не была уверена, что они благополучно перенесут такую травму, вторую в их жизни. Подумала о том, чтобы подождать до поры, когда они окончат школу. Но ждать еще четыре года? Тогда она уж настолько проникнется желчью, что будет бесполезна в качестве матери.
И как будет реагировать Дэвид? Пока он не имеет никакого понятия о ее планах. Он выслушает ее, безучастно кивая головой, избегая встречаться с ней взглядом, как он делал это всегда, когда она пыталась поговорить с ним о чем-нибудь серьезном. Он получит от нее обходимую информацию, скажет что-нибудь вроде «я понимаю» – и уйдет. Может быть, это и хорошо. Это упростит ее задачу.
Ему нелегко придется без мальчиков. Он любил Джейми и Кейта, и он любил Хэзер тоже. Хотя не так, как она. Он был способен как-то отключить свою любовь, когда она умерла, поэтому он не испытывал боли. Она презирала его за это. Точно так же он отнесется к разводу. Чик! И мы отключаемся от боли, идем по жизни дальше. Он легко мог найти себе другую женщину. У него были для этого все возможности. На его столе каждую неделю накапливалась груда писем от фанатичных поклонниц. Как только информация о разводе появится в газетах, его завалят предложениями. Ей казалось, отвратительным выставлять напоказ свою личную жизнь. Когда в газетах появились сообщения о смерти Хэзер, она испытывала такое чувство, будто люди на улице изучают ее горе и судят о том, насколько оно подобает ситуации. Письма с соболезнованиями потоком шли от незнакомых людей, проживавших в Сан-Диего и его окрестностях, почти все они были адресованы одному Дэвиду.
Значит, он будет первым, кто найдет себе новую пару. И это хорошо. Она не нуждалась в мужчине. Ни в каком положении она не хотела снова делить свою жизнь с мужчиной, и, уж конечно, она не хотела делить своих детей. Она доказала себе, что может обходиться и без секса. Ничего хорошего, но жить можно. И все же ей следовало найти себе мужчину, который занимал бы ее мысли, иначе она не сможет отвлечь их от Ивена, а это нечестно по отношению к нему. Этот развод будет тяжелым ударом и для Ивена тоже. Ведь он любит их обоих.
Лодка мягко плыла вперед под монотонное жужжание мотора. С воды поднимался легкий ветерок, но густой воздух по-прежнему сдавливал грудь. Лодочные огоньки мерцали на черной поверхности воды, над ней висели тысячи звезд и одна тощая луна. «Вокруг никого нет, – подумала она. – Только мы».
Какие-то звуки послышались с носа лодки, где сидели рядом Тэсс и Чарли. Они расположились перед каютой, из гамака Чарли их не было видно. Она могла различить только кольца дыма от сигарет Тэсс и расслышать звяканье бутылки с ромом о края их рюмок.
Они разговаривали совсем тихо. Время от времени Шон слышала смех Чарли, и по мере того как сгущалась ночь и ром начинал оказывать свое воздействие, до гамака стали доноситься различимые обрывки фраз. Они говорили об общих друзьях; казалось, их было очень много. Один осенью возвращался в Боготу, другой открывал ресторан в Сан-Франциско.
– А Мег? – спросила Чарли.
– Слишком молода, – сказала Тэсс. Долгая пауза, еще одно кольцо дыма. – Она думает, что знает, чего хочет, но…
– Я знаю, чего она хочет, – сказала Чарли. – Такое выражение было когда-то и в моих глазах.
– Она должна понять, что этого не будет. По крайней мере, в том виде, в каком это ей представляется. – Послышался недобрый смешок Тэсс. От него по коже Шон пробежали мурашки.
– Должна сказать, что я была разочарована, увидев ее здесь. Я надеялась, что… Столько времени прошло с тех пор, как мы с тобой… – Казалось, Чарли не хватает слов.
– Только не с этой группой, есть тут Мег или нет ее. Жутко скованные. Не знаю даже, как проживу с ними эти две недели.
Шон сжала кулаки. Сука. Может быть, они не знали так хорошо джунгли, как она, и, может быть, она вела себя как сумасшедшая, там, на грузовике возле Икитоса, но что касается скованности, то по этой части Тэсс заткнет их всех за пояс.
– Смогу ли я повидаться с тобой, прежде чем ты уедешь в Калифорнию? – спросила Чарли. Точнее, она умоляла Тэсс. В ее голосе послышалась неожиданная нотка, как будто это говорила маленькая девочка. – Ты не смогла бы провести несколько дней здесь?
Шон затаила дыхание в ожидании ответа Тэсс, но та ответила по-испански и так тихо, почти шепотом, что звук ее голоса растворился в тихом плеске воды, омывавшей берега. Затем наступила тишина. Ни дыма, ни звяканья бутылки.
Ей показалось, что теперь она понимает, почему Чарли не может возвратить права на своих детей несмотря на усилия лучших адвокатов.
Мягкое урчание мотора убаюкало ее. Ей снился шатер, и темная вода, и Ивен, занимающийся с ней любовью в гамаке, на его туго натянутой сетке.
14
Связь с Ивеном продолжалась немногим дольше года. Ей не нравилось это слово: связь. Оно намекало на что-то недозволенное и грязное, такие слова не выражали суть их отношений. Шон не чувствовала за собой никакой вины, даже за ту ложь, которую она изливала на Дэвида, объясняя ему, где и с кем провела время. И чем дольше это продолжалось, тем легче ей было лгать; слова лжи так же легко слетали у нее с языка, как слова правды. Дэвид ничего не подозревал. Он брал домой все больше книг для слепых, и когда она возвращалась домой, знак «чтение», как правило, красовался на ручке двери туалета. Дэвид присутствовал в доме, только изредка пытаясь вторгнуться в ее жизнь, но по большей части он молчаливо соглашался с предложенной ей дистанцией. Если бы он, паче чаяния, обвинил ее в связи с другим мужчиной, она почувствовала бы себя оскорбленной. Она убедила себя в собственной невиновности. Просто пыталась выжить.
Ей хотелось бы, чтобы это давалось так же легко и Ивену. Однажды он сказал ей, что не был допущен к причастию, когда пошел к мессе.
– Почему? – спросила она.
Он увидел, что она действительно не понимает.
– Вряд ли я заслуживаю этого в последнее время, – сказал он.
Она была поражена тем, чего стоила ему эта связь, какую цену он был готов за нее заплатить. Она ненавидела католицизм за ту боль, которую он причинял Ивену. Ей было трудно понять его приверженность к церкви, его готовность подчиняться ее законам.
– Объясни мне насчет исповеди, – просила она. – Ведь она призвана снять с тебя твой… – Поколебавшись, она отказалась использовать слово грех. – Освободить тебя от чувства вины.
Он улыбался, глядя на ее уловки и эвфемизмы.
– Нельзя надеяться на прощение, если ты не собираешься пресечь грех, – ответил он.
В минуту откровенности он сказал Шон, что ненавидит предательство, что отсутствие в ней чувства вины изумляет его. Он сказал, что любит Дэвида. Как это было странно: он любил Дэвида, а она нет. Сначала Ивен пытался говорить с ней о том, чтобы признаться во всем Дэвиду, вымолить у него прощение и простить его. Своим молчанием она давала ему понять, что не намерена говорить о Дэвиде. Между тем Ивен и Дэвид продолжали играть в теннис каждую субботу, как будто ничего не изменилось. Она тем временем ходила с мальчиками за покупками, на каток или в горы. Она знала, что ставит Ивена в немыслимое для него положение. Если она чувствовала за собой хоть какую-то вину, то только за это.
В страданиях Ивена была еще и другая сторона, менее очевидная для нее. Только иногда, глубоко заглянув ему в глаза, она понимала: он хочет, чтобы она принадлежала ему целиком. Тогда она не могла даже помыслить о разводе. Мальчики просто не перенесли бы этого сразу после гибели сестры. Но ее нежелание разводиться с Дэвидом коренилось глубже, не только в мальчиках тут было дело. Ее преследовало такое чувство, что если она разорвет союз, в результате которого Хэзер появилась на свет, то тем самым предаст ее, поставит под сомнение самый факт ее существования, сотрет память о ней. Шон знала, что эта мысль алогична, как многие ее мысли в последнее время, и все же оставалась подверженной этому предубеждению.
В марте Ивен подарил ей золотое колье с изысканными игрунками, сплетенными хвостом к хвосту.
– При помощи этого колье я всегда буду с тобой, даже когда меня с тобой не будет, – сказал он. Шон вряд ли в этом нуждалась. Он и так всегда был с ней, даже среди ночи. Это было самое трудное время. Весь год после смерти Хэзер она почти не спала. Могла ли она вспомнить хотя бы одну ночь, когда не плакала в постели? Дэвид был безразличен к ее слезам. Иногда он вставал и уходил спать в комнату Хэзер, чтобы быть от нее подальше. В эти ночи она звонила Ивену, разговаривала с ним, лежа в постели. Она могла позвонить в два или три часа ночи. Ивен никогда не укорял ее за это.
– Я не должна была выходить на работу сразу после ее рождения, – говорила она по телефону. – Ей было тогда всего четыре недели. Каждая мать решилась бы на такое? – Или: – Я должна была научить ее плавать. – Или: – Не могу поверить, что она пошла в воду одна.
Она была как одержимая. Все, кроме Ивена, выводили ее из себя. Ей слышалась нота усталого раздражения в голосах друзей, когда она говорила с ними о Хэзер, но она не могла остановиться. Скоро ей перестали звонить. Даже отец устал ее слушать.
– Надо продолжать жить, Шон, – говорил он. – Тем более, тебе есть о ком заботиться.
Но Ивен никогда не выказывал ни малейших следов раздражения. Он часами слушал ее по телефону. Он говорил ей о том, какой замечательной матерью она была для Хэзер.
– Каждую пятницу по утрам ты отпрашивалась с работы, чтобы быть с ней, – напоминал он Шон. – Вы пекли пироги или охотились на тарантулов. Что еще могла ты сделать для нее? – Она представляла себе, как он лежит голый под одеялом, телефонная трубка зажата между ухом и подушкой. Эти представления доводили ее до стонов, желание лежать с ним рядом становилось невыносимым.
Но летом, почти через год после смерти Хэзер, начались перемены. Дэвид все больше нуждался в ней, но этого нельзя было сказать об Ивене. Ничто не менялось только в ней самой. Она по-прежнему была на грани помешательства, и когда облачный июнь сменился июлем, с его сухим жаром, она стала впадать в панику. Двадцать шестого августа исполнится год со дня смерти Хэзер. Этот день приближался, подползал к ней, как зримое напоминание о пережитом ужасе. От встречи с ним нельзя было уклониться, через него нельзя было перескочить. Когда ей удавалось ненадолго заснуть, ее преследовали кошмары. Она в смятении просыпалась среди ночи, тянулась к Ивену – и отшатывалась, когда ее рука дотрагивалась до тела Дэвида.
Примерно в середине июля появились первые признаки того, что она теряет Ивена. День начался ужасно. Она проснулась слишком рано, во влажной, прилипшей к ногам ночной рубашке и попыталась прийти в себя. Дэвид был еще дома: она увидела свет под дверью ванной. Из окна спальни видна была джакаранда, во всей своей красе.
Мальчики. Она села. Ночной кошмар вновь напомнил о себе.
– Дэвид!
Он вошел в комнату. На нем были только брюки с расстегнутым ремнем, на лице клочья пены для бритья, на шее полотенце, в руке бритва.
– Что случилось?
Она вылезала из постели.
– Мне приснилось… Нужно проверить, как там мальчики.
Дэвид взял ее за руки.
– Они не здесь, дорогая, ты помнишь? Они в Диснейленде с Кевином Йенсеном. – Он нагнулся, чтобы заглянуть ей в глаза. – Ты не помнишь?
Она снова села на край постели. Не надо было их отпускать.
– Я должна позвонить им, – сказала она. Дэвид стер пену с лица полотенцем и сел рядом с ней.
– Сейчас пять часов утра. Сомневаюсь, что Йенсены обрадуются столь раннему звонку.
Она опять легла и посмотрела на Дэвида.
– Ты думаешь, я ненормальная? Он покачал головой.
– Послушай. Раз уж ты проснулась, почему бы тебе не одеться и не поехать со мной сегодня утром?
– Нет.
– Ты так давно не поднималась вместе со мной на самолете.
Он имел в виду: со дня смерти Хэзер, но никогда не произносил таких слов. Как будто у него никогда и не было дочери.
– Я не хочу, – сказала она.
– Ладно, а как насчет ужина после работы? В одном из наших любимых ресторанчиков.
Сегодня он не хотел оставлять ее одну. Она почувствовала себя в западне.
– У меня сегодня вечером деловая встреча. – Она перебирала пальцами золотую цепочку. Встреча была с Ивеном, у него на квартире.
– Перенеси ее.
– Не могу. Он вздохнул.
– Я просто подумал, что, пока нет мальчиков, мы могли бы провести время где-нибудь вдвоем.
Это ее разозлило. Они постоянно спорили, можно ли отпускать мальчиков, и на этот раз, впервые за долгое время, она позволила Дэвиду настоять на своем. Он говорил, что она слишком опекает их. Мальчики теряют друзей, они нуждаются в том, чтобы почаще ускользать из-под ее крылышка и весело проводить время. Она приняла все это за чистую монету, и теперь выясняется, что он избавился от них только для того, чтобы принудить ее проводить с ним время и делать то, чего она не хотела.
Она отвернулась и подтянула одеяло к подбородку.
– Ты подумал неправильно.
Ивен жил на верхнем этаже старого, покрытого розовой штукатуркой дома, расположенного в грязном предместье Эскондидо. Дом одиноко стоял на холме, окруженный тщедушными деревцами манцаниты с красной корой. Владельцы дома жили на нижнем этаже. Они почему-то считали себя фермерами; по пути к дому Шон приходилось пробираться мимо курятника с осыпающимися стенами и пяти тощих коз.
Она открыла дверь своим ключом. Ивен пошел за продуктами; они собирались выехать на пикник. Она налила им по бокалу вина. В раковине лежали два стакана из-под сока, на одном из них были заметны следы губной помады. Подобные следы она находила уже не в первый раз: смятые простыни, серьги на кофейном столике – все свидетельствовало о том, что Ивен провел эту ночь не один. У него бывал при этом виноватый вид.
– Извини, – говорил он, покраснев. – Я не успел убрать постель. – Или: – Надо было помыть посуду. – Он нравился ей, когда краснел. Ей нравилось думать, что его предками могли быть ирландцы.
Шон говорила ему, что все в порядке. В конце концов, она спала с Дэвидом семь дней в неделю, хотя они оба знали, что это разные вещи. Как бы то ни было, женщины Ивена не представляли для Шон угрозы. Эти связи были кратковременны и, казалось, ничего не значили для Ивена.
Но потом ситуация изменилась: складывалось впечатление, что следы оставляла одна и та же женщина.
– Привет. – Он с улыбкой вошел в кухню, нагруженный пакетом с продуктами. На нем были мешковатые серые шорты и старая мягкая зеленая рубашка, которую он, должно быть, купил в магазине уцененных товаров. У Ивена было свое чувство стиля.
Она поднесла стакан с вином к его губам, и он отпил, зажмурившись.
– Чудесно, – сказал он. – Спасибо.
Она смотрела, как он вытаскивает из пакета молоко и йогурт, пару замороженных обедов, томатную пасту – все, что понадобится им сегодня. Он передал ей головку салата-латука, чтобы она его помыла.
– Дай мне сначала позвонить мальчикам в Лос-Анджелес, сказала Шон, положив салат на кухонный стол.
Она поговорила с ними обоими. Они казались более веселыми и счастливыми, чем когда-либо в последнее время. Она повесила трубку, и Ивен обнял ее за талию и притянул к себе.
– Ну и как? – спросил он. – Нравится им в Диснейленде?
– Кажется, очень.
– Отлично.
Она покачала головой.
– Со мной что-то не в порядке. Я имею в виду, что я неважная мать, не говоря уже о том, что я преступная жена, – сказала она с легким смешком.
– Ладно, я знаю, почему ты преступная жена. – И он поцеловал ее. – Но ты представляешься мне прекрасной матерью.
Она снова покачала головой.
– Меня беспокоит то, что мальчики счастливы.
Он откинулся назад и сузил глаза, пристально глядя на нее, и Шон подумала, что он обладает невероятной сексуальной привлекательностью.
– Почему, родная? Она пожала плечами.
– Потому что это слишком скоро.
– Но прошел уже почти год.
– И Дэвид тоже о ней забыл. Если бы я была счастлива и спокойна, он вообще бы о ней не вспоминал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38