А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Единственное, с чем ты тянешь, — это с честной игрой, — возмущается Делл.
— Я участвую, — говорит Мардж.
Она вбрасывает фишку, и Роуз продолжает сдавать. Руби толкает меня локтем:
— Хочу познакомить тебя со своим внучатым племянником.
— Зачем? — улыбаюсь я.
— Он еще не заявил об этом открыто, но я знаю, что он гей.
— Как ты определила? — интересуется Мардж.
— Ему нравится новая песня Шер, — объясняет Руби.
Мардж сбрасывает карты.
— Мне она тоже нравится, но это ведь не значит, что я лесбиянка.
Роуз выигрывает, сгребает фишки и передает карты.
— Делл, просыпайся, тебе сдавать!
Делл открывает глаза и берет карты.
— Давайте делать ставки с дамы, — касается она моей руки. — Ничего личного.
— Нет проблем, — отвечаю я.
Делл сдает карты, и в этот момент стучат в дверь. Руби смотрит на меня:
— Не будешь так любезен?
— Да, конечно.
Открываю дверь и вижу чернокожего подростка: руки в карманах мешковатых джинсов, в ухе серьга с бриллиантом в один карат, а на шее длинная толстая золотая цепочка с богато украшенным драгоценными камнями крестом. Первая моя мысль: «Как эта маленькая звезда рэпа Bay Bay-извините, Бау Bay— узнал о нашей игре? »
— Моя ба здесь? — спрашивает он.
— Делл, к тебе пришли, — сообщаю я, придерживая дверь, пока парень проходит к покерному столу.
Делл оборачивается.
— Это мой внучек? Иди, обними меня. Кенвин пока живет со мной, — объясняет она нам.
Парень подходит и быстро обнимает ее. Долгие, больше пары секунд, нежности с бабушкой — это сейчас не круто.
— Кенвин такой умный, — сообщает Делл. — Собирает мне компьютер.
— Зачем тебе компьютер? — бросает Руби.
— Хочу найти себе мужчину, правильно, Кенвин?
— Именно так, ба.
— Есть сайт знакомств для нас, чернокожих, правда, я подумываю и о приятном еврее.
Ты собираешь компьютеры? — спрашиваю я Кенвина. Тот застенчиво кивает, изучая пол. — Это здорово! Сколько тебе лет? Тринадцать? — Он снова кивает. — Ты немногословен, да, Кенвин? Тебе принести что-нибудь? Коку, конфету, штаны по размеру?
Мои слова вызывают у него улыбку, правда, мимолетную. Присоединяюсь к дамам, когда те заканчивают очередной круг.
Роуз открывает карты:
— «Полный дом». Короли против семерок.
— Мы видим твои чертовы карты, — шипит Мардж.
— Конечно, видите. Ты подглядываешь сегодня весь вечер.
— Послушай, Рип ван Винкл-морщинкл, — вспыхивает Мардж, — возьми свои слова назад.
— Взять назад? — Делл поднимается с кресла… И начинается «кошачий концерт». — Не раздражай меня, ты, толстозадая, волосатая, бесчестная мошенница, никчемная склочница…
— Давай, продолжай! — кричит Мардж.
Такое впечатление, что я оказался в центре съемок низкосортного телевизионного сериала, который можно было бы назвать «Золотые девушки испортились».
МИКАЭЛА
Ненавижу лежать на мокром после секса. Мысль о том, что влага, оставленная двумя телами, просачивается сквозь простынь и наматрасник, отвратительна, особенно если это происходит в номере отеля. Даже в люксе «Четырех сезонов», где никогда не узнаешь, кто оставил до тебя на кровати свою ДНК.
Рэндалл Блум выходит из ванной комнаты и надевает брюки.
— Может, задержимся еще немного? — мечтательно спрашиваю я.
Мы никогда не остаемся больше чем на полчаса — это максимум, но я должна заставить его считать, что он мне интересен. Я раскинулась на кровати, простыня стратегически прикрывает мою грудь, оставив обнаженным только левый сосок.
Рэндалл берет рубашку.
— Мне нужно возвращаться в офис.
Смотрю на его бледную лысину. Сквозь кожу с обесцвеченными пятнами и парой веснушек проглядывают капилляры. В этот момент я понимаю: Рэндалл похож на свой пенис.
— Как ты думаешь, стоит мне покрасить волосы в темно-рыжий цвет?
— Конечно, — говорит он, застегивая рубашку.
Его вообще не интересует, какого цвета у меня волосы и как меня зовут. Все, что волнует Рэндалла, — мгновенная эрекция. Но к его могучему возбуждению моя ослепительная внешность не имеет никакого отношения. У него встает только по одной причине: моя БК, или, говоря языком дилетантов, Бритая Киска. Мужчинам нравится легкий доступ и чистое рабочее пространство, не говоря уже о факторе порно, что само собой разумеется. Моя БК — секрет моего успеха. Каждой девушке нужно иметь такую же, мне стоит написать об этом книгу.
— Может, я их немного подрежу и сделаю стрижку «боб», — добавляю я.
Рэндалл не собирался снова со мной спать. Предполагалась недолгая беседа за ленчем. Но разве он может концентрироваться на деле, когда кровь отливает от головы и скапливается в головке маленького члена? Хотя, нужно отдать ему должное, не такой уж он и маленький. Шесть дюймов — размер не гигантский, но больше среднего.
— Ага, — бурчит Рэндалл. Он не слушает меня — слишком сильно чувство вины. Ведь дома у него жена и ребенок. Богатая жена. Но первобытные инстинкты иногда берут верх. Куда же деваться мужчине ? — Кое-что меня беспокоит, — говорит он бесстрастно, садясь на край кровати и надевая носки.
Дело плохо! Я знаю, что он собирается сказать. «Ты растеряла талант. Ты уже немолода. Нам нужно сокращать наши убытки». Надо действовать быстро. Прежде чем он успевает открыть рот, я сажусь и стягиваю простыню до талии.
— Все в порядке?
Рэндалл оборачивается и смотрит на меня. Это его первая ошибка. Он возбуждается, когда видит вблизи мои идеальные, формой напоминающие слезу, груди.
— Не совсем.
— Ты постоянно думаешь о работе, тебе нужно больше отдыхать, — мурлычу я, старательно подражая страстной Лорен Бэколл. Он снова отворачивается и надевает туфли. Я не позволю ему сказать это сейчас. — Может, нам уехать куда-нибудь, например, на остров Каталина. Остановиться в маленьком пансионе. — Кладу руку ему на бедро. — Или поехать вдоль побережья в Монтеррей?
Рэндалл понимает, что я что-то говорю, но мысли его очень далеко.
— Что?
Придвигаюсь к нему сзади и начинаю растирать плечи.
— Дорогой, ты так загружен.
И тогда он произносит:
— Мы больше не будем с тобой работать. Это не моя идея, а решение агентства. Они планируют развиваться в другом направлении, хотят представлять интересы занятых актрис.
Выпрыгиваю из постели и встаю против него.
— Знаю, меня не приглашали сниматься в течение нескольких недель…
— Шестнадцать месяцев. — Рэндалл обращается к моему пупку. Он боится смотреть на БК, и усилие, с которым он себя сдерживает, смертельно для него.
— Я занята на этой дурацкой работе. Мне трудно находить время для прослушиваний, — мурлычу я.
— Это не моя проблема, — холодно отрезает Рэндалл. Он пытается завязать шнурки, но я мешаю ему.
— Хорошо, я буду чаще ходить на пробы, завяжу с работой.
— Больше проб — значит, больше отказов. — Рэндалл украдкой взглядывает на БК. Он слаб, как и все мужчины.
— Я уверена, все не так уж плохо. Посмотри, ведь с «Друзьями» почти получилось.
— Это было сто лет назад. Вытираю воображаемый пот со лба.
— Тебе не кажется, что здесь жарко?
— Послушай, ты красивая девушка с прекрасным телом. Может, пора уже отказаться от мечтаний, остепениться и выйти замуж? Иногда приходится смириться с тем, что в жизни возможно не все. Но люди и после этого живут в свое удовольствие. Просто нужно направить освободившуюся энергию на что-то другое. Мой тебе совет: не уходи с работы.
— Мне нравится, когда ты так на меня смотришь, — шепчу я.
— Микаэла… — начинает он, но я беру его руку и трогаю себя между ног.
— Посмотри, что ты со мной делаешь.
— Мне действительно нужно идти, — вздыхает Рэндалл.
— Ты меня так заводишь! — Я прижимаюсь к нему грудью и нежно целую в шею. — Ты уверен, что тебе действительно нужно идти?
— Уверен, — говорит он. Его руки бездействуют, но я чувствую, что он возбужден. Трусь бедрами о его колени, и вот, не в силах сдерживаться, он уже зарывается лицом в мою грудь. — Но пожалуй, могу немного задержаться.
— Я так рада, — шепчу я, лаская языком его ухо, и решаюсь нанести удар. — Дай мне еще немного времени. Я уверена, что смогу получить роль.
— Хорошо, — говорит он, задыхаясь и стягивая с себя одежду.
Я облегченно вздыхаю, опускаясь на кровать. Не так просто добиться своего! Спасибо, Господи, что он мужчина! Пенис — лучший друг актрисы!
* * *
Я ужасно голодна. После секса у меня всегда просыпается аппетит. Достаю из сумки баночку арахиса «Плантерс». Я придерживаюсь низкоуглеводной вегетарианской диеты, но питаюсь только орехами. Хотя и разными сортами. Сегодня арахисом, завтра кешью, потом грецкими, фисташками и австралийскими орехами. Можно сказать, сижу на ореховой диете. Кладу в рот горсть арахиса и начинаю медленно жевать. В еде очень важно не спешить, потому что это вредит пищеварительной системе. Одним глотком выпиваю полбутылки «Эвиан». Я все еще голодна, но теперь мне нельзя есть семь часов. Делаю глубокий вдох и усилием воли пытаюсь остановить голодные спазмы. Еда — сплошной контроль. А я всегда себя контролирую.
Мне предстоит обед с отцом. Каждый месяц он приезжает в Лос-Анджелес, чтобы посмотреть, как я живу, дать мне денег и попытаться уговорить вернуться с ним в Нью-Йорк. Мать никогда не сопровождает его. Мы не очень ладим друг с другом — одна из причин, почему я живу отдельно, хотя она и не знает об этом.
Отец любит поесть, и это заметно. Он невысокий жизнерадостный человек с толстой талией и аккуратной седой бородкой. Мы всегда обедаем в дорогих модных ресторанах — «Кэмпанайл», «Патина» или «Крастачеан» — такие места часто посещает Виктория. Верю, что когда-нибудь добьюсь настоящего успеха и смогу позволить себе заказывать орехи в лучших ресторанах города. Мы легко смешиваемся с другими завсегдатаями, потому что соответствуем вековому клише: успешный голливудский продюсер и его любовница-старлетка. Наши встречи всегда проходят одинаково. Во-первых, мы обсуждаем мою худобу. «Ты выглядишь как выживший узник лагеря смерти», — любит повторять отец. И мне приходится доказывать ему, что я нормально питаюсь, поглощая огромное количество еды: например, жареную телячью отбивную со сливками и яблочный пирог с мороженым на десерт. (И обязательно много жидкости, чтобы потом легче было очистить желудок.) Затем мы обсуждаем мою мать и все благотворительные мероприятия, на которые она таскает отца. Он ненавидит ее друзей. Говорит мне, что если ему еще раз придется обедать с Херманом и Митци Шварц, он положит этому конец. Он не понимает, как я могла бросить его одного с этой сумасшедшей женщиной.
Потом отец рассказывает о своей практике. Он пластический хирург и надеется скоро оставить работу и поселиться в Аспене. Мать не любит Аспен — ненавидит холод, поэтому он планирует жить там один. И каждый раз оживляется при мысли о жизни без матери в превосходных апартаментах комфортабельного кондоминиума в горах Колорадо.
К концу нашей встречи отец неизбежно задает наболевший вопрос:
— Когда ты собираешься покончить с актерством, Дорогая?
— Ты имеешь в виду мою актерскую карьеру? — стиснув зубы, улыбаюсь я.
— Разве можно назвать карьерой восемь предложений за десять лет? Будь ты бизнесменом, давно бы уже обанкротилась.
Опускаю глаза и перебираю на коленях салфетку. Пора делать шелковые накладки на ногти.
— Почему ты не хочешь вернуться домой и остепениться? — спрашивает он и понижает голос: — Ты ведь не молодеешь и знаешь это.
— Спасибо, папа, — морщусь я.
— Но это правда. Недавно мы с твоей матерью вспомнили о твоем возрасте и ужаснулись. — Нервно оглядываюсь, не слышит ли кто-нибудь его слов. — Но потом поняли, насколько стары сами, и вот это уже был настоящий шок.
— Я не хочу возвращаться в Нью-Йорк.
— Почему?
— Здесь гораздо больше возможностей. В прошлый вторник у меня состоялось очень многообещающее прослушивание.
— Мне больно видеть, как ты выбиваешься из сил. Если вернешься, я куплю тебе квартиру, буду оплачивать все твои счета. Тебе не придется работать ассистентом.
— Меня устраивает работа на Викторию Раш, — обманываю я. Беру блестящую десертную ложку и смотрю на свое отражение.
Отец хотел еще что-то сказать, но передумал и широко улыбнулся, меняя тему:
— Угадай, кого я встретил в «Бергдорф»? Округляю глаза:
— Неужели Эрни Финклынтейна?
— Как ты догадалась?
— Да ты вспоминаешь его каждый приезд.
— Хорошо бы вам встретиться с ним, Сильви.
— Тише! — прерываю его. — Теперь меня зовут Микаэла! Сколько можно об этом говорить?
— Мы с матерью ненавидим твой сценический псевдоним и не понимаем, что плохого в имени Сильви. Оно вполне устраивало твою бабушку и должно подходить тебе, — ворчит отец.
У меня начинают гореть щеки. Какое счастье, что никто этого не слышит.
— Маленький Эрни Финкльштейн. Помню, как он приходил на твои дни рождения и следовал за тобой повсюду, как щенок. Но знаешь, он давно уже не маленький. По меньшей мере пять футов шесть дюймов, а может, даже пять и семь. Густые волосы. Жаль, что ты его не видела. Он был одет в лучший костюм, какой я когда-либо видел, и покупал еще пять. Парень всегда имел великолепный вкус, это передалось ему от Эрни-старшего, ведь у того ателье в Швейном квартале. Но ты, конечно, знаешь это. Хорошие люди эти Финкльштейны!
Я уверена, Эрни все еще необходимо хирургическое вмешательство, чтобы удалить букву «Л» со лба. Он ходил за мной не только в дни моего рождения, но и в школе, в церкви и по всему району. Сейчас для такого поведения придумали термин: домогательство.
— Папа, давай сменим тему!
— Ты знаешь, сколько Эрни заработали прошлом году?
— Меня это не волнует.
— Десять миллионов! — хлопает отец в ладоши.
— И что?
Он основал Интернет-компанию, одну из немногих, которым удалось выстоять. И кстати, работающую легитимно, в отличие от мошенников из «Эн-Рон» или ужасной Марты Стюарт! Нет, только не Эрни! Он честный миллионер, очень одинокий и все еще тоскующий по той малышке, которую раньше звали Сильви Киршбаум.
— Все это здорово, — вздыхаю я, — но Эрни Финкльштейн работает не для меня. И никогда к этому не стремился.
— Я уже говорил тебе, что недавно он купил пент-хаус на Пятой авеню? — спрашивает отец. Мне хочется спрятаться от него под стол. — Но сейчас самое интересное: он приезжает сюда по делам, и я дал ему твой телефон.
— Папа! Зачем? Я не хочу с ним встречаться.
— Чего стоит простой обед?
— Я очень занята. У меня работа, уроки актерского мастерства и прослушивания. Я не смогу найти время.
— Нужно найти, — настаивает отец.
— Папа…
— Сделай это для меня, дорогая. Надеюсь, ты будешь приятно удивлена.
Он не собирается сдаваться. Пытается выдать меня замуж с тех пор, как я окончила среднюю школу.
— Ладно, хорошо.
Отец наклоняется и целует меня в щеку.
— Думаю, ты получишь удовольствие.
— Это всего лишь обед. Один раз. И ничего больше.
Он жестом прерывает меня.
— Не устанавливай себе ограничений. Может, пока он будет здесь, ты захочешь встретиться с ним еще раз.
— Не думаю, — отворачиваюсь я.
Отец не обращает на это внимания и довольно усмехается. Наверное, уже планирует свадебную церемонию в отеле «Уолдррф-Астория».
КЕЙША
Ненавижу входить в пустой темный дом, и не потому, что мне страшно. Просто очень хочется, чтобы кто-то спросил, как прошел мой день, или обнял меня, как в сериале «Шоу Косби», пусть даже всем известно, что такого не бывает в жизни. Марта снова вернулась в домик для гостей, а я все время провожу здесь. Только автоответчик приветствует меня, но и тот не слишком дружелюбен. Сколько себя помню, я одинока в этом доме. Раньше он принадлежал отцу, теперь же все здесь мое. Как обычно, на автоответчике светится красный ноль. Что ж, и я рада тебя видеть. Кладу сверху конверт со счетом, но красный свет все равно пытается пробиться сквозь бумагу.
И только теперь я замечаю, что это за конверт. Это не простой счет, а бумаги из Внутренней налоговой службы. И присылают их не первый раз. Они занимаются моим делом уже полгода: утверждают, что я должна погасить задолженность, оставшуюся за отцом. И хотя его нет в живых, ответственность лежит на наследниках. В счете стоит немалая сумма: со всеми штрафами и процентами они хотят получить сто тысяч долларов. Но у меня нет таких денег. И не так Много знакомых, которые располагают подобными суммами. Это, должно быть, ошибка. А если и нет, почему я должна им верить? Отец не может защитить себя. У него наверняка имелась серьезная причина, чтобы так поступать. Это было их дело, и я не собираюсь вмешиваться.
Дом совсем не изменился с тех пор, как здесь жил отец. В нем царит атмосфера музыки шестидесятых годов, думаю, Ленни Кравиц наверняка оценил бы ее. Никогда не чувствовала необходимости менять что-либо. И сейчас не хочу. Иногда я воображаю, что отец и мама по-прежнему дома. Я привыкла думать, что если оставить все как есть, они могут вернуться.
Иду на кухню и беру банку кока-колы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33