— спрашивает она.
Не знаю, как быть. Эшли действительно хочет услышать мой ответ? Или таким образом она пытается мне что-то сказать? Она так напряженно на меня смотрит, что мне приходится отвести взгляд — может, это ошибка.
— Да, — шепчет она сдавленным голосом, — слишком поздно. Тебе лучше вернуться в офис до того, как Рэндалл начнет тебя искать.
Чувствую себя настоящей сволочью! Почему я не рассказываю ей правду о работе? И, что более важно, о своих чувствах к ней? Не знаю, в чем причина. Думаю, я все тот же слабый ребенок, каким был когда-то! Я ухожу якобы на работу и пребываю в крайне подавленном состоянии до тринадцати ноль-ноль следующего дня, когда снова возвращаюсь к ней. Мы сажаем фуксию и напряжены до предела. Делаем вид, что вчера ничего не произошло и мы не говорили о страсти, романтике и поиске того единственного человека в мире, с кем чувствуешь свою неразрывность.
Смотрю на Эшли. Ее щека в земле.
— Ты испачкалась.
— Где?
Я вытираю грязь и в этот момент решаюсь сказать правду:
— Я хочу тебе кое в чем признаться.
Голос Блума:
— Эшли!
Камера уходит вправо и показывает лицо Рэндалла Блума. Он одновременно потрясен и напуган, взбешен и охвачен презрением.
Камера показывает мою реакцию, а потом снова этого придурка с букетом цветов в руке.
— Джеб! — Голос Блума дрожит. — Какого черта ты здесь делаешь?
— Это моя вина! — Эшли поднимается на ноги и бросается на мою защиту. — Я попросила его помочь мне с садом.
Блум в ярости пересекает двор и тычет в меня пальцем:
— Я тебя уволил!
— О чем ты? — удивляется Эшли. Он покровительственно обнимает ее:
— Ты в порядке?
— Да, — высвобождается она.
— Дорогая, вернись, пожалуйста, в дом, — обычным своим противным голосом произносит мой бывший босс. — Я разберусь с этим.
Эшли в ужасе смотрит на меня:
— Уволен? Что это значит? Почему ты не сказал мне?
— Не хотел потерять тебя, — объясняю я.
— Что ты сказал моей жене, твою мать? — кричит Блум, доставая телефон. — Я звоню в полицию!
Мне очень хочется врезать ему кулаком по губам. Но я осознаю, как жалок Блум и как несчастна Эшли. Не стоит с ним связываться!
Я смотрю на Эшли, пытаясь найти правильные слова.
— Эшли, мне… мне кажется, я лю…
— Полиция? Это Рэндалл Блум. Срочно…
Я убегаю до того, как он успевает закончить предложение. Чувствую себя трусом и неудачником. Представляю себя сорокалетним в супермаркете «Севен илевен», где, вероятно, мне суждено трудиться остаток своей жизни. Возможно, даже придется носить чалму, чтобы не отличаться от жизнерадостных коллег.
В течение двух дней я пытаюсь дозвониться до Эшли, чтобы все ей объяснить, но она не подходит к телефону. Не нахожу себе места, так хочу услышать ее голос. Кажется, сама жизнь зависит от этого разговора. Подъезжаю к ее дому, паркуюсь на другой стороне улицы и жду. Проходит час, потом еще один. Я уже теряю надежду увидеть ее снова, но в этот момент «рейнджровер» въезжает на улицу и движется в мою сторону. Машина останавливается, и я бегу к ней. Эшли одна.
— Эшли?
Она резко оборачивается:
— Ч-что тебе здесь нужно?
— Я должен с тобой поговорить.
— Джеб, думаю, тебе лучше уйти.
— Пожалуйста, дай мне две минуты. Это все, о чем я прошу!
Она пристально смотрит на меня, словно дает мне время. И я, запинаясь, начинаю говорить:
— Эшли, прости, что не сказал тебе правду! Ты не представляешь, как мне жаль! Я давно хотел все рассказать и даже уже пытался. Но не мог собраться с духом, потому что боялся потерять тебя. Ты все, что у меня осталось в жизни.
— И ты надеешься, что я поверю ? Думаешь, смогу доверять тебе? Я рассказала тебе интимные подробности своей семейной жизни, говорила о чувствах, мечтах и надеждах, а ты посмеялся надо мной!
Нет, Эшли, все совсем не так. Для меня это никогда не было смешным. Я в жизни не был так серьезен! — Хочу сказать ей о своей любви и не смею. — Возможно, ты никогда не сможешь меня простить, но я не виню тебя за это. Просто знай, что последние недели, когда мы встречались, те часы, что я провел рядом с тобой, — лучшее время в моей жизни!
Я не жду ответа, не хочу давить на нее. Поворачиваюсь, ухожу к машине и уезжаю, изо всех сил стараясь не смотреть в зеркало заднего вида и не плакать — неизвестно, чего я хочу сильнее.
Приезжаю в свою отвратительную маленькую квартирку, такую душную, что невозможно дышать. Ложусь на кровать и молюсь, чтобы зазвонил телефон. Но он не звонит. Я начинаю дремать, мне снятся кошмары, я просыпаюсь и пишу стихотворение:
Мое сердце бьется и зовет:
Не покидай меня!
Эшли, любовь — это боль,
Но ради тебя я вынесу все…
Все, кроме молчания!
И, словно в ответ, раздается телефонный звонок. Беру трубку:
— Алло?
— Это Эшли.
— Эшли! — У меня перехватывает дыхание.
— Джеб, ты должен объясниться. Я хочу знать правду и услышать все с самого начала.
И я рассказываю ей всю правду, а час спустя уже еду к отелю «Каса дель Map», где в комнате 682 меня ждет Эшли.
Она открывает дверь, и мы смотрим друг на друга, как мне кажется, целую вечность. Потом она распахивает руки, и мы целуемся.
Немного позже, обнаженные, мы оказываемся в кровати и предаемся любви. Я даже не буду описывать свои чувства. Я словно впервые в жизни занимаюсь любовью. И дело вовсе не в гормонах! Два тела, двигаясь в унисон, сливаются в единое целое.
Не знаю, может ли простой смертный вынести столько счастья.
ГРИФФИН
Я принял решение и направляюсь к Тревису каяться в своих грехах.
Кейша и Тревис сидят в гостиной вместе с Ленни. У двери стоят две сумки. Обстановка очень грустная.
— Кое-кто уезжает? — киваю я на сумки и морщусь, понимая, что, как Джонни, сказал «кое-кто».
— Нет, — говорит Кейша. — Ленни только что вернулся.
— Тебя не было в городе? — спрашиваю я.
— Ты слышал о том, что произошло? — игнорирует он мой вопрос.
— Да, Кейша рассказала мне, что ее уволили. Надеюсь, вы скоро передумаете. Она потрясающий человек!
— Мы не об этом.
И Тревис рассказывает абсолютно невероятную историю. Признаюсь, мне не верится, что пельмень, выскочивший у него из горла, пролетел через всю ванную комнату и вдребезги разбил зеркало.
— Потрясающая история!
— А ты-то зачем приехал? — интересуется Ленни.
— У меня тоже есть своя история…
Я открываю портфель, достаю оба контракта Тревиса — настоящий и поддельный — и объясняю, как это сделал. Потом отдаю им подписанное мной письменное признание в том, о чем только что поведал. И прошу их отказаться от сотрудничества с Джонни, потому что с этим человеком не стоит иметь дело.
— Я догадывалась, что что-то не так, — замечает Кейша. — Джонни с утра оставил уже два сообщения. Хочет немедленно говорить с Тревисом и Ленни.
— Значит, он больше не мой менеджер? — уточняет Тревис.
— Нет, не твой. У тебя нет обязательств ни перед кем, кроме самого себя.
— Для чего ты рассказываешь нам об этом? — задает вопрос Ленни. — Только говори правду, парень!
— Я ужасно себя чувствовал, — признаюсь я. — Джонни угрожал меня уволить, а я не хотел снова оказаться на улице, особенно после того, как принес ему в жертву три года жизни. Поэтому в минуту слабости принял неверное решение.
Ленни, естественно, приходит в ярость от моего поступка и кричит, что я козел и он возненавидел нас с Джонни с самого первого дня, едва увидев, и все в таком роде.
— Мне очень жаль. — Вот и все, что я могу сказать.
Неплохая мысль, — вдруг замечает Ленни. — Ты стоишь тут, раскаивающийся и несчастный, а я, преисполненный благодарности, уговариваю братишку подписать с тобой контракт. И все потому, что ты напортачил, но потом во всем признался. И естественно, с этого момента ты начинаешь великолепно работать.
— Не совсем так. Я ухожу из этого бизнеса.
— Полная чушь!
Тревис просит Ленни оставить меня в покое. Говорит, что они должны благодарить меня и радоваться удачному стечению обстоятельств. А потом туманно намекает на какой-то «ослепляющий белый свет».
— Ленни, я действительно ухожу и уже оставил заявление на столе Джонни.
— Чем же ты собираешься заниматься? — спрашивает меня Кейша.
— Даже не знаю, ведь я всегда хотел быть продюсером и, наверное, когда-нибудь им стану. А пока размышляю, не открыть ли зоомагазин.
— Ты разыгрываешь меня, черт возьми?! — кричит Ленни.
— Нет. Во время учебы в средней школе я подрабатывал в зоомагазине и много знаю о животных и рептилиях.
— Правда? — приходит в восторг Тревис. — Мне всегда хотелось иметь ящерицу с вращающимися глазами.
— Это хамелеон, — поясняю я. — За ними не так просто ухаживать. Лучше завести бородатую ящерицу.
— Мне стоило бы сдать тебя полиции, — резко прерывает нас Ленни, устав слушать про ящериц.
— Я не стал бы тебя винить. Но лучше бы ты этого не делал.
— Лен, остынь, — просит брата Тревис. — Оставь меня в покое.
— Мне очень жаль, что все так случилось, — говорю я. — Но теперь вы по крайней мере освободились от Джонни.
— А как насчет Блума? — спрашивает Ленни.
— Его я тоже не слишком люблю. Он недальновидный и не чувствует хороший материал. И дело не в сумме, которую он указывает на чеке. Иногда лучшее предложение исходит от того, кто платит последним.
* * *
— Ты ведь не собираешься уезжать из города? — спрашивает Кейша, провожая меня.
— Нет, конечно. Я позвоню тебе. Должен же кто-то время от времени кормить меня ужином.
— Слушай, Гриф, ты всегда мне нравился, — говорит Тревис. — Не забывай нас.
— Спасибо. Увидимся. И удачи тебе!
— Прости, что меня вырвало тогда в твоей машине.
— Да ладно!
Сажусь в машину, где и через четыре месяца после того случая все еще воняет, несмотря на то что салон мыли трижды. Я направляюсь к Барту. Несколько раз ловлю враждебные взгляды чернокожих, но они меня не волнуют. Сейчас я чувствую себя лучше, чем все предыдущие месяцы. Мне кажется, я могу победить чемпиона Всемирной федерации борьбы Стива Остина по прозвищу Холодный Камень.
Нажимаю на звонок и слышу слабый голос Барта из-за двери:
— Кто там?
— Это я, Гриффин.
— Гриф, — не сразу откликается он, — сейчас не самое подходящее время.
— Я ненадолго.
— Может, позвонишь мне позже?
— Нет, — настаиваю я, — сейчас. «Позже» не будет.
Он молчит. Прижимаю ухо к двери:
— Барт, все в порядке?
— Не совсем.
— Барт, пожалуйста, впусти меня.
Он возится с замком, цепочкой, и дверь со скрипом открывается. Барт отворачивается, но я замечаю, что его левый глаз распух и заплыл, а кожа приобрела характерный оттенок.
— Господи! Что случилось?
Я захожу внутрь и уже собираюсь продолжить расспросы, но замечаю Джонни, сидящего на замызганном диванчике в комнате. Он поднимает на меня глаза и мерзко улыбается. Я в шоке, и у меня на это есть несколько причин. Во-первых, он оказался здесь. Во-вторых, он узнал адрес Барта и предпринял это путешествие. И в-третьих, он сидит на этом диване в костюме стоимостью три тысячи долларов.
— Гриффин, а мы только что тебя обсуждали, — сообщает Джонни.
— Я так понимаю, вы прочли мое заявление об уходе?
— А ты, значит, приехал, чтобы увести у меня моего нового любимого клиента?
— Вовсе нет. Я приехал поговорить с Бартом, узнать, как у него дела. Вам ведь известно, что у него серьезные опасения по поводу пилотного…
Да, да, да, — перебивает меня Джонни, — он боится, что не справится. Ему непонятен сам процесс: подготовка сценария, работа с семнадцатью людьми, которые называют себя продюсерами этого шоу. Но мы с ним все обсудили. Я здесь ради Барта, он это знает, и если понадобится, я буду на съемочной площадке ежедневно. Я прав, Барт?
— Барт, пожалуйста, скажи мне, что не веришь всей этой болтовне, — прошу я. Мне тяжело смотреть на его глаз. — Это Анна сделала?
Он кивает.
— Она была на пробах. Прождала целый час, а потом ее прервали на полуслове. Ужасно, правда?
— Мне очень жаль это слышать, — говорю я.
— Неужели? Джонни утверждает, что это ты все подстроил! Попросил продюсеров посмеяться над ней, потому что мне страшно не повезло с ней в браке.
Поворачиваюсь и потрясенно смотрю на Джонни:
— Ты неподражаем!
— Спасибо, я тоже так думаю. А сейчас, будь добр, оставь нас. Нам с Бартом нужно кое-что отрепетировать.
Это уж слишком! Но он не лжет — замечаю копию сценария с исправлениями на коленях Джонни.
— Пожалуйста, не слушай его! — обращаюсь к Барту. — Он самый самовлюбленный придурок в этом городе и больше всех печется о собственных интересах. Хотя таких, как он, здесь множество! Он и имя твое узнал всего пару недель назад.
— Гриффин, мне жаль тебя, — хмурится Джонни.
— Вы ведь говорили, что не любите эстрадных комиков. Мне силой пришлось протолкнуть его вам в горло!
— Гриффин, ты все время лжешь, — нараспев произносит он.
— А где Анна? — спрашиваю я.
— Она уходит от меня.
— Мне очень жаль. — Не знаю, почему я это говорю. Думаю, когда вы привыкаете ко лжи, она становится вашей второй натурой.
— Все правильно, это твоя вина!
— Барт…
— Не думаю, что сейчас нам стоит волноваться за Анну, — встревает Джонни. — Из-за таких, как она, потерпели крах многие великие мужчины.
Крах?! Это же мое слово!
— Господи, Барт, послушай же меня, — умоляю я. — Ты ведь не хочешь этого шоу! Для тебя это непривычная работа. И думаю, тебе не стоит за него браться. Ты прекрасно заработаешь как эстрадный комик, и только так, если хочешь заниматься именно этим.
— Знаешь, Гриффин, — цедит Джонни сквозь зубы, — еще ведь не поздно предъявить тебе обвинение.
— Иди ты к черту, Тредуэй! — резко обрываю я, не отводя взгляда от искаженного лица Барта. — Барт, ты великолепный комик. Кто сказал, что этого недостаточно? Тебе не нужно шоу, особенно если ты действительно считаешь его банальным. И скажу честно, я с тобой согласен. Из-за бесконечных изменений в сценарии он становится только хуже.
— Гриффин, выметайся отсюда, — вскакивает Джонни. — Повторяю в последний раз!
— Барт, не делай этого. Если уж участвовать в шоу, пусть оно будет достойным. Не берись за дело только потому, что несколько бездушных и бездарных придурков внушают тебе, что оно замечательное. Ты достаточно умен, чтобы иметь свое мнение.
— Разве кое-кто не торопится на биржу труда? — орет Джонни.
Я раздавлен: мне так хотелось помочь Барту, но, судя по всему, это безнадежно.
— Барт, если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти, — говорю я, направляясь к двери.
По дороге домой я стараюсь не думать об ужасе последних недель. Пытаюсь сконцентрироваться на будущем. Замечаю, что проехал зоомагазин на бульваре Уилшир, останавливаюсь и захожу в него. Там продается очень забавная маленькая бородатая ящерица. У меня тоже была такая, ее звали Спайк. Есть еще очень красивый королевский питон. Я спрашиваю разрешения посмотреть на него поближе, беру его в руки, и он тут же меня кусает. Парнишка-продавец начинает извиняться, но рана совсем неглубокая и через несколько секунд перестает кровоточить. Может, мне стоит пойти учиться на юриста?
Еду по бульвару Сан-Висенте, замечаю кафе «Стар-бакс» и понимаю, что мне необходимо выпить кофе. Захожу и теряю дар речи: за прилавком стоит знакомая девушка.
— Рейчел, что ты здесь делаешь?
— Ничего особенного. Похоже, Виктория не хочет, чтобы я вернулась.
— Но почему же именно «Старбакс» ?
— А что здесь плохого? Я люблю людей. Вчера, например, готовила фрапуччино для Белицио Эль Торо.
Мне хочется поправить ее, но решаю не делать этого.
— И Дени Де Вито заходил несколько дней назад. Господи, я еще со времен фильма «Такси» знала, что он маленький, но в жизни его рост немного шокирует. Интересно, может, он лилипут? — тараторит Рейчел. — А еще заходил один парень-еврей и держался так, будто все ему противно, хотя он делает это не специально, у него такое лицо.
— Гэри Шэндлинг. — Угадать было совсем несложно.
— Правильно, именно он. С ним была молоденькая девушка, она говорила с британским акцентом и все время умоляла его признаться ей в любви.
— А он?
— Нет, я не слышала, чтобы он сказал это.
— Я бы выпил кофе с пенкой, — говорю я.
— Хороший выбор. Одну минуту!
— Ты ничего не слышала о Виктории?
— Нет, — отвечает она слишком быстро, — я ничего не слышала о Виктории. А ты?
— Я слышал, что с сериалом снова возникли проблемы. Телекомпания не в восторге от того, что героиня страдает неизвестным заболеванием. Они считают, что зрители не так мудры, чтобы вынести такое количество неопределенности.
— Не могу не согласиться, — неохотно произносит Рейчел, и я замечаю странное выражение на ее лице.
— Что-то случилось? — спрашиваю я.
— Ничего, — отворачивается она. — А что могло случиться?
Теперь я понимаю: она что-то скрывает, какую-то информацию о Виктории.
— В телекомпании все очень расстроены, — пытаюсь я найти разгадку на ее лице. — Но Виктория проявляет завидное упрямство, отвергает все три болезни, которые ей предложили.
— Какие же?
— Рак, ботулизм и СПИД.
— Ничего себе, они все ужасны!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Не знаю, как быть. Эшли действительно хочет услышать мой ответ? Или таким образом она пытается мне что-то сказать? Она так напряженно на меня смотрит, что мне приходится отвести взгляд — может, это ошибка.
— Да, — шепчет она сдавленным голосом, — слишком поздно. Тебе лучше вернуться в офис до того, как Рэндалл начнет тебя искать.
Чувствую себя настоящей сволочью! Почему я не рассказываю ей правду о работе? И, что более важно, о своих чувствах к ней? Не знаю, в чем причина. Думаю, я все тот же слабый ребенок, каким был когда-то! Я ухожу якобы на работу и пребываю в крайне подавленном состоянии до тринадцати ноль-ноль следующего дня, когда снова возвращаюсь к ней. Мы сажаем фуксию и напряжены до предела. Делаем вид, что вчера ничего не произошло и мы не говорили о страсти, романтике и поиске того единственного человека в мире, с кем чувствуешь свою неразрывность.
Смотрю на Эшли. Ее щека в земле.
— Ты испачкалась.
— Где?
Я вытираю грязь и в этот момент решаюсь сказать правду:
— Я хочу тебе кое в чем признаться.
Голос Блума:
— Эшли!
Камера уходит вправо и показывает лицо Рэндалла Блума. Он одновременно потрясен и напуган, взбешен и охвачен презрением.
Камера показывает мою реакцию, а потом снова этого придурка с букетом цветов в руке.
— Джеб! — Голос Блума дрожит. — Какого черта ты здесь делаешь?
— Это моя вина! — Эшли поднимается на ноги и бросается на мою защиту. — Я попросила его помочь мне с садом.
Блум в ярости пересекает двор и тычет в меня пальцем:
— Я тебя уволил!
— О чем ты? — удивляется Эшли. Он покровительственно обнимает ее:
— Ты в порядке?
— Да, — высвобождается она.
— Дорогая, вернись, пожалуйста, в дом, — обычным своим противным голосом произносит мой бывший босс. — Я разберусь с этим.
Эшли в ужасе смотрит на меня:
— Уволен? Что это значит? Почему ты не сказал мне?
— Не хотел потерять тебя, — объясняю я.
— Что ты сказал моей жене, твою мать? — кричит Блум, доставая телефон. — Я звоню в полицию!
Мне очень хочется врезать ему кулаком по губам. Но я осознаю, как жалок Блум и как несчастна Эшли. Не стоит с ним связываться!
Я смотрю на Эшли, пытаясь найти правильные слова.
— Эшли, мне… мне кажется, я лю…
— Полиция? Это Рэндалл Блум. Срочно…
Я убегаю до того, как он успевает закончить предложение. Чувствую себя трусом и неудачником. Представляю себя сорокалетним в супермаркете «Севен илевен», где, вероятно, мне суждено трудиться остаток своей жизни. Возможно, даже придется носить чалму, чтобы не отличаться от жизнерадостных коллег.
В течение двух дней я пытаюсь дозвониться до Эшли, чтобы все ей объяснить, но она не подходит к телефону. Не нахожу себе места, так хочу услышать ее голос. Кажется, сама жизнь зависит от этого разговора. Подъезжаю к ее дому, паркуюсь на другой стороне улицы и жду. Проходит час, потом еще один. Я уже теряю надежду увидеть ее снова, но в этот момент «рейнджровер» въезжает на улицу и движется в мою сторону. Машина останавливается, и я бегу к ней. Эшли одна.
— Эшли?
Она резко оборачивается:
— Ч-что тебе здесь нужно?
— Я должен с тобой поговорить.
— Джеб, думаю, тебе лучше уйти.
— Пожалуйста, дай мне две минуты. Это все, о чем я прошу!
Она пристально смотрит на меня, словно дает мне время. И я, запинаясь, начинаю говорить:
— Эшли, прости, что не сказал тебе правду! Ты не представляешь, как мне жаль! Я давно хотел все рассказать и даже уже пытался. Но не мог собраться с духом, потому что боялся потерять тебя. Ты все, что у меня осталось в жизни.
— И ты надеешься, что я поверю ? Думаешь, смогу доверять тебе? Я рассказала тебе интимные подробности своей семейной жизни, говорила о чувствах, мечтах и надеждах, а ты посмеялся надо мной!
Нет, Эшли, все совсем не так. Для меня это никогда не было смешным. Я в жизни не был так серьезен! — Хочу сказать ей о своей любви и не смею. — Возможно, ты никогда не сможешь меня простить, но я не виню тебя за это. Просто знай, что последние недели, когда мы встречались, те часы, что я провел рядом с тобой, — лучшее время в моей жизни!
Я не жду ответа, не хочу давить на нее. Поворачиваюсь, ухожу к машине и уезжаю, изо всех сил стараясь не смотреть в зеркало заднего вида и не плакать — неизвестно, чего я хочу сильнее.
Приезжаю в свою отвратительную маленькую квартирку, такую душную, что невозможно дышать. Ложусь на кровать и молюсь, чтобы зазвонил телефон. Но он не звонит. Я начинаю дремать, мне снятся кошмары, я просыпаюсь и пишу стихотворение:
Мое сердце бьется и зовет:
Не покидай меня!
Эшли, любовь — это боль,
Но ради тебя я вынесу все…
Все, кроме молчания!
И, словно в ответ, раздается телефонный звонок. Беру трубку:
— Алло?
— Это Эшли.
— Эшли! — У меня перехватывает дыхание.
— Джеб, ты должен объясниться. Я хочу знать правду и услышать все с самого начала.
И я рассказываю ей всю правду, а час спустя уже еду к отелю «Каса дель Map», где в комнате 682 меня ждет Эшли.
Она открывает дверь, и мы смотрим друг на друга, как мне кажется, целую вечность. Потом она распахивает руки, и мы целуемся.
Немного позже, обнаженные, мы оказываемся в кровати и предаемся любви. Я даже не буду описывать свои чувства. Я словно впервые в жизни занимаюсь любовью. И дело вовсе не в гормонах! Два тела, двигаясь в унисон, сливаются в единое целое.
Не знаю, может ли простой смертный вынести столько счастья.
ГРИФФИН
Я принял решение и направляюсь к Тревису каяться в своих грехах.
Кейша и Тревис сидят в гостиной вместе с Ленни. У двери стоят две сумки. Обстановка очень грустная.
— Кое-кто уезжает? — киваю я на сумки и морщусь, понимая, что, как Джонни, сказал «кое-кто».
— Нет, — говорит Кейша. — Ленни только что вернулся.
— Тебя не было в городе? — спрашиваю я.
— Ты слышал о том, что произошло? — игнорирует он мой вопрос.
— Да, Кейша рассказала мне, что ее уволили. Надеюсь, вы скоро передумаете. Она потрясающий человек!
— Мы не об этом.
И Тревис рассказывает абсолютно невероятную историю. Признаюсь, мне не верится, что пельмень, выскочивший у него из горла, пролетел через всю ванную комнату и вдребезги разбил зеркало.
— Потрясающая история!
— А ты-то зачем приехал? — интересуется Ленни.
— У меня тоже есть своя история…
Я открываю портфель, достаю оба контракта Тревиса — настоящий и поддельный — и объясняю, как это сделал. Потом отдаю им подписанное мной письменное признание в том, о чем только что поведал. И прошу их отказаться от сотрудничества с Джонни, потому что с этим человеком не стоит иметь дело.
— Я догадывалась, что что-то не так, — замечает Кейша. — Джонни с утра оставил уже два сообщения. Хочет немедленно говорить с Тревисом и Ленни.
— Значит, он больше не мой менеджер? — уточняет Тревис.
— Нет, не твой. У тебя нет обязательств ни перед кем, кроме самого себя.
— Для чего ты рассказываешь нам об этом? — задает вопрос Ленни. — Только говори правду, парень!
— Я ужасно себя чувствовал, — признаюсь я. — Джонни угрожал меня уволить, а я не хотел снова оказаться на улице, особенно после того, как принес ему в жертву три года жизни. Поэтому в минуту слабости принял неверное решение.
Ленни, естественно, приходит в ярость от моего поступка и кричит, что я козел и он возненавидел нас с Джонни с самого первого дня, едва увидев, и все в таком роде.
— Мне очень жаль. — Вот и все, что я могу сказать.
Неплохая мысль, — вдруг замечает Ленни. — Ты стоишь тут, раскаивающийся и несчастный, а я, преисполненный благодарности, уговариваю братишку подписать с тобой контракт. И все потому, что ты напортачил, но потом во всем признался. И естественно, с этого момента ты начинаешь великолепно работать.
— Не совсем так. Я ухожу из этого бизнеса.
— Полная чушь!
Тревис просит Ленни оставить меня в покое. Говорит, что они должны благодарить меня и радоваться удачному стечению обстоятельств. А потом туманно намекает на какой-то «ослепляющий белый свет».
— Ленни, я действительно ухожу и уже оставил заявление на столе Джонни.
— Чем же ты собираешься заниматься? — спрашивает меня Кейша.
— Даже не знаю, ведь я всегда хотел быть продюсером и, наверное, когда-нибудь им стану. А пока размышляю, не открыть ли зоомагазин.
— Ты разыгрываешь меня, черт возьми?! — кричит Ленни.
— Нет. Во время учебы в средней школе я подрабатывал в зоомагазине и много знаю о животных и рептилиях.
— Правда? — приходит в восторг Тревис. — Мне всегда хотелось иметь ящерицу с вращающимися глазами.
— Это хамелеон, — поясняю я. — За ними не так просто ухаживать. Лучше завести бородатую ящерицу.
— Мне стоило бы сдать тебя полиции, — резко прерывает нас Ленни, устав слушать про ящериц.
— Я не стал бы тебя винить. Но лучше бы ты этого не делал.
— Лен, остынь, — просит брата Тревис. — Оставь меня в покое.
— Мне очень жаль, что все так случилось, — говорю я. — Но теперь вы по крайней мере освободились от Джонни.
— А как насчет Блума? — спрашивает Ленни.
— Его я тоже не слишком люблю. Он недальновидный и не чувствует хороший материал. И дело не в сумме, которую он указывает на чеке. Иногда лучшее предложение исходит от того, кто платит последним.
* * *
— Ты ведь не собираешься уезжать из города? — спрашивает Кейша, провожая меня.
— Нет, конечно. Я позвоню тебе. Должен же кто-то время от времени кормить меня ужином.
— Слушай, Гриф, ты всегда мне нравился, — говорит Тревис. — Не забывай нас.
— Спасибо. Увидимся. И удачи тебе!
— Прости, что меня вырвало тогда в твоей машине.
— Да ладно!
Сажусь в машину, где и через четыре месяца после того случая все еще воняет, несмотря на то что салон мыли трижды. Я направляюсь к Барту. Несколько раз ловлю враждебные взгляды чернокожих, но они меня не волнуют. Сейчас я чувствую себя лучше, чем все предыдущие месяцы. Мне кажется, я могу победить чемпиона Всемирной федерации борьбы Стива Остина по прозвищу Холодный Камень.
Нажимаю на звонок и слышу слабый голос Барта из-за двери:
— Кто там?
— Это я, Гриффин.
— Гриф, — не сразу откликается он, — сейчас не самое подходящее время.
— Я ненадолго.
— Может, позвонишь мне позже?
— Нет, — настаиваю я, — сейчас. «Позже» не будет.
Он молчит. Прижимаю ухо к двери:
— Барт, все в порядке?
— Не совсем.
— Барт, пожалуйста, впусти меня.
Он возится с замком, цепочкой, и дверь со скрипом открывается. Барт отворачивается, но я замечаю, что его левый глаз распух и заплыл, а кожа приобрела характерный оттенок.
— Господи! Что случилось?
Я захожу внутрь и уже собираюсь продолжить расспросы, но замечаю Джонни, сидящего на замызганном диванчике в комнате. Он поднимает на меня глаза и мерзко улыбается. Я в шоке, и у меня на это есть несколько причин. Во-первых, он оказался здесь. Во-вторых, он узнал адрес Барта и предпринял это путешествие. И в-третьих, он сидит на этом диване в костюме стоимостью три тысячи долларов.
— Гриффин, а мы только что тебя обсуждали, — сообщает Джонни.
— Я так понимаю, вы прочли мое заявление об уходе?
— А ты, значит, приехал, чтобы увести у меня моего нового любимого клиента?
— Вовсе нет. Я приехал поговорить с Бартом, узнать, как у него дела. Вам ведь известно, что у него серьезные опасения по поводу пилотного…
Да, да, да, — перебивает меня Джонни, — он боится, что не справится. Ему непонятен сам процесс: подготовка сценария, работа с семнадцатью людьми, которые называют себя продюсерами этого шоу. Но мы с ним все обсудили. Я здесь ради Барта, он это знает, и если понадобится, я буду на съемочной площадке ежедневно. Я прав, Барт?
— Барт, пожалуйста, скажи мне, что не веришь всей этой болтовне, — прошу я. Мне тяжело смотреть на его глаз. — Это Анна сделала?
Он кивает.
— Она была на пробах. Прождала целый час, а потом ее прервали на полуслове. Ужасно, правда?
— Мне очень жаль это слышать, — говорю я.
— Неужели? Джонни утверждает, что это ты все подстроил! Попросил продюсеров посмеяться над ней, потому что мне страшно не повезло с ней в браке.
Поворачиваюсь и потрясенно смотрю на Джонни:
— Ты неподражаем!
— Спасибо, я тоже так думаю. А сейчас, будь добр, оставь нас. Нам с Бартом нужно кое-что отрепетировать.
Это уж слишком! Но он не лжет — замечаю копию сценария с исправлениями на коленях Джонни.
— Пожалуйста, не слушай его! — обращаюсь к Барту. — Он самый самовлюбленный придурок в этом городе и больше всех печется о собственных интересах. Хотя таких, как он, здесь множество! Он и имя твое узнал всего пару недель назад.
— Гриффин, мне жаль тебя, — хмурится Джонни.
— Вы ведь говорили, что не любите эстрадных комиков. Мне силой пришлось протолкнуть его вам в горло!
— Гриффин, ты все время лжешь, — нараспев произносит он.
— А где Анна? — спрашиваю я.
— Она уходит от меня.
— Мне очень жаль. — Не знаю, почему я это говорю. Думаю, когда вы привыкаете ко лжи, она становится вашей второй натурой.
— Все правильно, это твоя вина!
— Барт…
— Не думаю, что сейчас нам стоит волноваться за Анну, — встревает Джонни. — Из-за таких, как она, потерпели крах многие великие мужчины.
Крах?! Это же мое слово!
— Господи, Барт, послушай же меня, — умоляю я. — Ты ведь не хочешь этого шоу! Для тебя это непривычная работа. И думаю, тебе не стоит за него браться. Ты прекрасно заработаешь как эстрадный комик, и только так, если хочешь заниматься именно этим.
— Знаешь, Гриффин, — цедит Джонни сквозь зубы, — еще ведь не поздно предъявить тебе обвинение.
— Иди ты к черту, Тредуэй! — резко обрываю я, не отводя взгляда от искаженного лица Барта. — Барт, ты великолепный комик. Кто сказал, что этого недостаточно? Тебе не нужно шоу, особенно если ты действительно считаешь его банальным. И скажу честно, я с тобой согласен. Из-за бесконечных изменений в сценарии он становится только хуже.
— Гриффин, выметайся отсюда, — вскакивает Джонни. — Повторяю в последний раз!
— Барт, не делай этого. Если уж участвовать в шоу, пусть оно будет достойным. Не берись за дело только потому, что несколько бездушных и бездарных придурков внушают тебе, что оно замечательное. Ты достаточно умен, чтобы иметь свое мнение.
— Разве кое-кто не торопится на биржу труда? — орет Джонни.
Я раздавлен: мне так хотелось помочь Барту, но, судя по всему, это безнадежно.
— Барт, если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти, — говорю я, направляясь к двери.
По дороге домой я стараюсь не думать об ужасе последних недель. Пытаюсь сконцентрироваться на будущем. Замечаю, что проехал зоомагазин на бульваре Уилшир, останавливаюсь и захожу в него. Там продается очень забавная маленькая бородатая ящерица. У меня тоже была такая, ее звали Спайк. Есть еще очень красивый королевский питон. Я спрашиваю разрешения посмотреть на него поближе, беру его в руки, и он тут же меня кусает. Парнишка-продавец начинает извиняться, но рана совсем неглубокая и через несколько секунд перестает кровоточить. Может, мне стоит пойти учиться на юриста?
Еду по бульвару Сан-Висенте, замечаю кафе «Стар-бакс» и понимаю, что мне необходимо выпить кофе. Захожу и теряю дар речи: за прилавком стоит знакомая девушка.
— Рейчел, что ты здесь делаешь?
— Ничего особенного. Похоже, Виктория не хочет, чтобы я вернулась.
— Но почему же именно «Старбакс» ?
— А что здесь плохого? Я люблю людей. Вчера, например, готовила фрапуччино для Белицио Эль Торо.
Мне хочется поправить ее, но решаю не делать этого.
— И Дени Де Вито заходил несколько дней назад. Господи, я еще со времен фильма «Такси» знала, что он маленький, но в жизни его рост немного шокирует. Интересно, может, он лилипут? — тараторит Рейчел. — А еще заходил один парень-еврей и держался так, будто все ему противно, хотя он делает это не специально, у него такое лицо.
— Гэри Шэндлинг. — Угадать было совсем несложно.
— Правильно, именно он. С ним была молоденькая девушка, она говорила с британским акцентом и все время умоляла его признаться ей в любви.
— А он?
— Нет, я не слышала, чтобы он сказал это.
— Я бы выпил кофе с пенкой, — говорю я.
— Хороший выбор. Одну минуту!
— Ты ничего не слышала о Виктории?
— Нет, — отвечает она слишком быстро, — я ничего не слышала о Виктории. А ты?
— Я слышал, что с сериалом снова возникли проблемы. Телекомпания не в восторге от того, что героиня страдает неизвестным заболеванием. Они считают, что зрители не так мудры, чтобы вынести такое количество неопределенности.
— Не могу не согласиться, — неохотно произносит Рейчел, и я замечаю странное выражение на ее лице.
— Что-то случилось? — спрашиваю я.
— Ничего, — отворачивается она. — А что могло случиться?
Теперь я понимаю: она что-то скрывает, какую-то информацию о Виктории.
— В телекомпании все очень расстроены, — пытаюсь я найти разгадку на ее лице. — Но Виктория проявляет завидное упрямство, отвергает все три болезни, которые ей предложили.
— Какие же?
— Рак, ботулизм и СПИД.
— Ничего себе, они все ужасны!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33