— Да, но теперь она думает, что мы считаем ее сумасшедшей. И сводит с ума меня, притворяясь абсолютно нормальной, пока мы с ней носимся. Чем больше мы сюсюкаем, тем старательнее она изображает нормальную. Она думает, мы боимся, что у нее опять случится припадок. Это нечестно. Понимаешь, мы ее оберегаем, а она мстит нам за это.
— И тебе мстит?
— Несмешно шутит о том, кто утонет первым.
— Наверное, перепугалась, — высказывается Пол. — Мы все обидчивые, когда страшно.
Джейми капризно складывает руки на груди.
— Я — нет. Пол смеется:
— А ты постарайся.
— А где твой паук? — спрашивает Джейми.
— В шкафу. Боится Тии. Джейми вымученно улыбается.
— А Тия где?
— Расчищает тропу вниз. Ушла одна, никого с собой не взяла.
— Почему?
— Откуда мне знать? Ну так что с письмом? Джейми вытаскивает письмо из кармана и разворачивает. Наверху его прочли все.
— Ну, никто сюда не явится, — говорит он, снова просмотрев письмо.
— Нет, — поправляет Пол, — никто сюда не явится, чтобы нас убить.
— Или спасти, — добавляет Джейми.
Домыв посуду, Пол играет с Джейми в «Змейку» — долго, Джейми успевает забыть про Эмили. Полу никак не думается о моторах, лодках и побеге. Слишком зациклился на ключе в кармане, на параллельном мире, где он — узник этого дома, по-настоящему запертый. Страшно, страшнее всего на свете.
Какого черта он написал в анкете правду? Обычно он уклоняется от подобных вопросов. Может, вопрос показался любопытным, вызвал на откровенность — в награду тому, кто составил анкету с такими удачными вопросами. Или его просто застали врасплох — вроде как задают кучу каверзных вопросов, и в итоге заявляешь, что зеленый сигнал светофора означает «стойте». «Имя?» — «Пол Фаррар». «Возраст?» — «25». «Место рождения?» — «Бристоль». «Специальность?» — «Искусства». «Чего больше всего боитесь?» — «Очутиться взаперти». В конце концов, мы привыкли заполнять анкеты, верно?
Как и следовало ожидать, ключ подходит к замку на двери в подвал: Пол чувствует ком в горле. На самом деле ничего не произошло, убеждает он себя. Все в полном порядке. Его не заперли в подвале, его похититель мертв. Он заставляет себя спуститься на одну ступеньку, потом на две. Его терзает иррациональный страх, что сейчас кто-то подкрадется и запрет его в подвале. Часто дыша, Пол застывает, не сделав третьего шага.
Забавно: тюрьма становится тюрьмой, лишь когда есть вероятность, что в нее попадешь. Пол пытается вспомнить, каким раньше казался ему этот подвал. Жутковатое место, но не тюрьма. Не в силах одолеть ни единой ступеньки, он уходит из подвала и запирает дверь. Но ворочая ключом в замке, вдруг пугается. Он отчетливо представляет, как случайно запирает сам себя, а потом теряет или глотает ключ. Дурацкие, нелепые мысли — но жуткие. Наверное, вот так люди боятся прыгнуть с высоты или броситься под поезд. Одна знакомая Пола боялась ждать поезда на платформе — ей все казалось, что когда-нибудь ее тело не послушается рассудка и само метнется на рельсы. Она не доверяла собственному телу, и теперь Пол ее понимал. Отперев подвал, он снова кладет ключ в карман. Ему необходимо разыскать Энн. Она в библиотеке.
— Как дела? — спрашивает Пол.
— Так себе. Ничего в этих таблицах приливов не понимаю.
Энн упоительно нормальна. Слава богу.
— Ты уже знаешь, где мы?
— Приблизительно.
— Как ты нашла таблицы?
— Они здесь единственные, я и решила, что те самые.
— Класс. Дай-ка взглянуть.
— Смотри. — Энн протягивает ему таблицы. Несколько секунд Пол их разглядывает.
— По-моему, у всех кризис. — Он откладывает таблицы.
— Все из-за страхов, — говорит Энн. — Поневоле психанешь.
— Хм... И побег не помогает. Мы не там и не тут. Нигде.
— Они побега боятся?
— Да. До усрачки. Мы ведь и раньше не рвались отсюда удрать.
— Как думаешь, почему?
— Страшно, — объясняет Пол. — Холодная вода, высокие волны, скалы.
— Ты считаешь, от нас этого ждали?
— Чего? Побега? -Да.
Пол задумывается.
— Точно не знаю. Может, этот тип нас изучал? Выяснял, сможем ли мы включить электричество. Согреться. Победить свой страх. Сбежать.
— Я уже думала об этом. Тогда зачем он оставил нам столько еды?
— Может, его интересовал больше страх, чем выживание.
— Тогда зачем электричество? — возражает Энн. — И дрова?
— Сам-то он тоже здесь жил. Может, хотел поудобнее устроиться в мансарде. Просто не успел включить электричество или отопление.
— Кто знает? — отзывается Энн.
— Может, он не желал нам зла, — неуверенно предполагает Пол.
— А наоборот, собирался исцелить нас от страхов? Пол смеется. Слишком уж цинично это прозвучало.
— Откуда нам знать? — спрашивает он. — Теперь мы никогда не выясним.
— Дико, да? — говорит она. — Даже не знать.
— А может, это к лучшему, — возражает Пол.
За стеной голоса. Пол слышит, что его кто-то зовет. Кажется, Брин.
— Потом договорим, — бросает он Энн напоследок.
Когда Пол входит в кухню, Брин организовывает спасательную команду.
— Тия поскользнулась, получила травму, — по-солдатски рапортует он.
— Надо спуститься за ней и поднять ее наверх, — добавляет Джейми.
— Ладно, ведите, — кивает Пол.
— Скорее, — командует Брин.
И они быстро, но без суеты выходят из дома.
Глава 31
Энн понимает, что Пол прав: люди и впрямь боятся бегства. Достаточно посмотреть вниз со скалы, чтобы осознать, как нелепа вся эта затея с лодкой. Но разве у них есть выбор? Они что, такие раздолбай, что даже не попытаются сбежать? Нет, вряд ли — в доме труп, каждому угрожал его персональный кошмар.
Беда в том, что ситуация слишком реальна. В видеоигре ищешь запрограммированный выход. Бывает, что выход — спрыгнуть прямо со скалы в лодку. Но с другой стороны, в видеоигре сначала несколько раз умрешь. Кажется, никто из товарищей Энн по несчастью не увлекается экстремальным спортом, рафтин-гом каким-нибудь. В реальной жизни — нет. А когда смотришь вниз со скалы и думаешь, каково тонуть в этой ледяной серой воде, понимаешь, что это будет на самом деле. Не игра, не книга и не кино. Придется действовать по-настоящему. От этой мысли Энн тошнит.
Бегство — первое реальное событие на острове. Они прибыли сюда каким-то неизвестным и нереальным способом, ничего не видя и не чувствуя, — просто очнулись и увидели, что они на острове. Даже находки — и труп, и чемодан — до сих пор нереальны. Они же не видели, как умирал незнакомец. Они так и не узнают, что он задумал, для чего притащил их сюда, зачем узнал, чего они боятся больше всего, и запасся зловещим чемоданом. Можно лишь догадываться, что за человек был их тюремщик. Реальное в нем — только оставленные пробелы, которые придется восполнять выдумками, догадками, эпизодами из старых триллеров и городских мифов. В реальности и этот человек, и угроза не существуют вне воображения — это и нравится Энн.
Всю жизнь Энн избегала реальности и теперь не желает менять привычки. Она ни во что не верит, ни на что не подписывается. С малых лет она отвергала все «нормальное» — не дикими, безумными или странными выходками, но бездействием. На уроки в школе не ходила, потому что не хотела. Считала, что изучение всякой ерунды никакой пользы не принесет. И была права — не принесло. Если изучать, то самое классное. Суицид, теории заговора, экзистенциализм, нигилизм, постмодернизм. Если уж тебе выпало жить в насквозь фальшивом мире, который не изменишь, что еще остается? Только скользить по поверхности, выписывая причудливые узоры.
Игры замечательны, поскольку совершенно бессмысленны. Играешь, побеждаешь или проигрываешь — и это ничего не значит. С таким же успехом можно играть в игры, где ценится жизнь, потому что в реальном мире она не стоит и ломаного гроша. Энн знает: в видеоиграх пейзажи и города обычно красивее, чем в реальности, нравственные принципы незыблемы и стройны, жизнь дорога, даже если стоит всего сотню грошей. Хочешь нравственных прищи-пов — читай беллетристику, потому что в реальном мире их нет. Жизнь дешева, но поскольку смерть еще дешевле, победа всегда за ней. Наглядный пример тому — статистика любой частной транспортной компании.
Осознав все это в раннем детстве, Энн не прибегла к спасительной иронии — она осталась ребенком, жила мгновением и делала вид, будто все плохое в жизни — обязательные препятствия, чтобы перейти на очередной клевый уровень. Как все притворяются, что забыли про твой день рождения — для того, чтобы неожиданно устроить вечеринку в твою честь.
Что мир — дерьмо, Энн поняла годам к пяти. В детской передаче «Синий Питер» она услышала о Пол Поте, как он убивает чужих мам и пап. Мать тогда еще интересовалась дочерью, подробно отвечала на ее вопросы, и Энн, впечатлительный ребенок, пожелала узнать, как могло случиться то, о чем рассказывали в передаче. Типичные вопросы: «Если Бог есть, почему Он так делает? Почему молчит правительство?» и так далее. Мать отвечала довольно честно, а потом сказала: раз уж Энн так переживает, пусть пошлет в редакцию передачи рисунок на эту тему.
Энн нарисовала на листе бумаги круг, а в нем яркими буквами написала: «СМЕРТЬ ПОЛ ПОТУ». Отослала рисунок, но в передаче его не показали, даже не упомянули. Впервые в жизни Энн проигнорировали, да еще по такому важному вопросу. Это было обидно.
В свои пять лет Энн уже была развитым ребенком, хотя ее способности проявлялись так своеобразно, что их никто не замечал. Проблемы начались еще в школе для малышей: Энн задалась вопросом, различают ли улитки цвета, а учительница не поняла эксперимента. Эксперимент был здорово задуман. Энн клала корм для улиток за дверцу определенного цвета и усердно собирала данные, пытаясь выяснить, будут ли улитки искать пищу за дверцей того же цвета, если перенести ее на другое место. В конце концов учительница написала матери Энн, и девочке поручили выращивать подсолнух.
Но последней каплей все-таки стал случай с Пол Потом. С логическим мышлением у Энн все обстояло прекрасно — потому она и взялась за опыты с улитками. С трех-четырех лет она уже умела предвидеть возможные последствия событий: понимала, чем обернется ее очередной поступок, а когда стала постарше, вычисляла, почему его не стоит совершать. Вот и узнав о Пол Поте, Энн задумалась: что случилось бы, если бы кто-нибудь его убил? Исчезло бы все зло в мире? Нет. А если убить всех злодеев? Неплохо, но кто будет отбирать злодеев? Энн смотрела передачу о людях, которых обвинили в преступлениях несправедливо. А если кто-нибудь решит, что и она злодейка — или ее родители, — и явится, чтобы их убить? Если она оправдала убийство Пол Пота, значит, когда-нибудь могут оправдать и ее убийство — и возразить нечего. Значит, Пол Пота надо оставить в покое. Пусть его зверства будут на его совести, а Энн до них дела нет.
Едва Энн случайно наткнулась на это решение и поняла, что мировые проблемы — не ее проблемы, ей стало гораздо, гораздо легче. Но что-то умерло в ней за долгие месяцы, пока она в муках размышляла о Пол Поте. Ее терзали и другие вопросы, и в пять лет она решила, что лучше не слишком сильно любить родителей, они же когда-нибудь все равно умрут, и самой не иметь детей, потому что и она умрет, огорчив их, или, хуже того, дети умрут и огорчат ее. Заодно Энн отказалась от мысли когда-нибудь обзавестись парнем или друзьями.
С тех пор ее радости не имели ничего общего с реальностью. Она любила романы со счастливым концом, голливудские фильмы и, конечно, мыльные оперы. В этих вымышленных историях были истинная любовь и дружба, сплетни, интриги, и, разумеется, все хорошо заканчивалось. Для Энн все стало просто. Если жизнь не похожа на голливудское кино, остается лишь послать эту жизнь подальше и взять напрокат очередную кассету.
Энн старательно избегает фильмов о войне, никогда не читает книг с трагическим концом, не смотрит благотворительных передач (особенно телемарафоны «Ради жизни») и лишь изредка включает новости. Когда у ее тети нашли рак, Энн «переключилась» на другой канал. Она терпела лишь абстрактные болезни — у незнакомых людей, второстепенных персонажей. Главные герои всегда поправляются, и даже если происходит самое страшное, их смерть на экране прекрасна, тем более что ее режиссеры — сами умирающие. Они успевают сказать последние мудрые слова, оставить завещание, порадовать напоследок всех, кто им дорог. А когда в мыльной опере кто-нибудь умирает, его почти сразу заменяет новый персонаж.
Несмотря на все это, Энн не могла смотреть, как умирают Хелен Дэниэлс или Бобби Симпсон (она так и не привыкла звать ее Бобби Фишер). Обе стали для нее чем-то вроде давних подруг, она бы не выдержала. Но когда родная бабушка у нее на глазах умерла на больничной койке, Энн не испытала ровным счетом ничего. Раньше, видя по ТВ трагедии или катастрофы, она пыталась сочувствовать жертвам, иногда пробовала даже всплакнуть — так ведь принято. Но эта часть ее существа теперь мертва, как принцесса Диана, чью смерть Энн сочла фарсом, а похороны — на редкость вульгарным зрелищем. Она так и не поняла, в чем смысл книги соболезнований. Почему люди часами стояли в очереди только ради того, чтобы в книге расписаться? Полная бессмыслица. Сентиментальный вздор.
С чужой смертью у Энн проблем не возникало, зато имелись серьезные затруднения с собственной. В пятнадцать лет она перенесла первый приступ паники. Она как раз закончила свою лучшую поэму — и последнюю, ибо превзойти этот шедевр невозможно, — и лежала в постели, пытаясь уснуть. В темноте ее вдруг поразила мертвая тишина в комнате и на обычно оживленной улице. Вскоре Энн начала прислушиваться к биению собственного сердца. Сначала оно постукивало ровно и убаюкивающе. Прежде Энн ни разу не задумывалась, что будет, если собьется ритм или если сердце вообще замрет. Но едва эта мысль пришла ей в голову, как она поняла, насколько хрупка ее жизнь. От комка соединительных тканей, вен и мышц — вот от чего она зависит. Он ведь может износиться? И остановиться может? А инфаркты? Энн читала про инфаркты и знала, что один из симптомов — боль в левой руке.
Через пять минут у Энн появились боли в левой руке, а сердечный ритм сбился.
Через пятнадцать минут ее увезла «скорая».
За четыре года Энн так часто попадала в отделение «скорой помощи», что ее больше не принимали, и вскоре у нее развился комплекс мальчика, кричавшего «волки». Энн считала, что всякий раз, поднимая ложную тревогу, она снижает свои шансы на спасение, когда и вправду окажется при смерти — а сердце в таком состоянии, что это случится очень скоро. Энн уже не обращалась в «скорую», но приступы не прекратились. Убедившись, что сердце в ближайшее время ее не подведет, Энн переключилась на другие недуги: менингит, рассеянный склероз, коровье бешенство — все они тайно развивались в ней. Но она молчала, никого не желая огорчать.
Когда она была совсем маленькой, у них дома жила черная кошка Саша. Однажды Саша долго болела, а потом сбежала. Мать объяснила, что Саша ушла умирать где-нибудь в тайном убежище, чтобы никого не расстраивать. Энн решила последовать Сашиному примеру. Она умрет, как кошка, — тайно, в одиночестве, никого не опечалив.
Энн не пьет. И не курит. Не хочет даже пробовать, чтобы не привыкать. По той же причине она не употребляет наркотиков и избегает секса. Она знает, что будет потом скучать по сексу и невольно привяжется к партнерам. Поэтому она живет аскетом.
Энн не привлекает идея найти прозаическую работу на неполный день. В сущности, пока мать не пригрозила лишить ее содержания, Энн вообще о работе не задумывалась. Она никогда не работала — только уборщицей в период увлечения экзистенциализмом. Зачем вообще на кого-то работать? Зачем выходить на работу — выходить из игры — и подвергаться эксплуатации? Это не укладывается у Энн в голове. Предлагаешь кому-то услуги, а он получает прибыль — значит, продаешься задешево. И вот еще загвоздка: поднять цену ты не можешь, потому что на рынке господствуют покупатели — это они решают, сколько тебе платить. Все работодатели жаждут прибыли и платить будут меньше, чем заслуживаешь. Поэтому работа на чужого дядю Энн не прельщает. К чему себя утруждать? И даже если согласишься на эксплуатацию, чувство долга все равно нулевое. Разве что сценарии писать или романы, но и за такую работу ей незачем браться — родители достаточно состоятельны, чтобы ее содержать.
По объявлению в газете Энн написала только потому, что оно было дурацкое.
Глава 32
С виду море чертовски холодное.
Джейми и его спутники спешат к Тие. Она сидит на камне метрах в двадцати от полосы прибоя, держась за щиколотку. Здесь, внизу, небезопасно, а как переправить Тию наверх, Джейми пока не знает. Даже спуск ему дался нелегко, особенно под гнетом страшной находки.
— Это еще что? Горные спасатели? — спрашивает Тия, завидев парней.Джейми шутить не расположен.
Брин почему-то нервничает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25