Как мы услышали — так и рассказали, Джек Мандора, ничего мы Не присочинили.
Никто не знал, кто такой Джек Мандора, но с него все обязательно начинали свой рассказ. А загадывая загадку, нужно было сказать:
Задай мне загадку,
Загадай мне две.
Скажи мне отгадку
Или же нет.
Истории были, как правило, очень драматичными, с песнями, персонажи говорили разными голосами; находясь в ярости, они рычали, если им было страшно, голоса дрожали; когда пытались одурачить кого-то, голоса становились хитрыми. Некоторые люди рассказывали истории лучше других. Талантливый рассказчик мог продержать слушателей в напряжении в течение целого часа. Сейчас все пели песню об одной великой трагедии. Молодой полицейский, с которым плохо обошлось начальство, задумал недоброе. Это была медленная меланхолическая песня о том, как он решил, что только кровь смоет бесчестие с его имени и вернет мужество. Подробно описывалось, как он взял револьвер и:
Полицейский молодой,
Револьвер — в руке,
Ходит-ищет тех людей,
Кто ему не мил.
Айван пел страстно. По его спине бегали мурашки и тело горело от возмущения, когда творилась несправедливость. Его дух поднимался, когда он слышал, как Рой в рождественское утро подходит к полицейскому участку и стреляет в своих мучителей. Его дух опускался, когда последний грустный куплет (о том, как Роя с восходом солнца вздернули на виселице) и последние торжественные погребальные ноты растворялись в ночном воздухе. Для каждой большой драмы такого рода имелась своя песня. Вскоре после случившегося события в округе появлялся музыкант и пел песню, которая только и могла сохранить память о нем, и за два пенса продавал отпечатанные на бумаге слова. Спустя некоторое время песня входила в репертуар общины — и становилась частью истории этой земли. Все песни были грустные и трагические. Юные девушки рвали на себе одежды, когда прекрасные и смелые молодые герои заканчивали жизнь на виселице, куда, казалось, большинство из них и стремилось. Иногда, в зависимости от случившегося, сами герои оказывались злыми и бессердечными, и тогда они в конце концов расплачивались за свои злодеяния.
Песня о молодом полицейском Рое Мараге была самой грустной и самой любимой Айваном. Она пелась в медленном темпе, известном как «долгий размер», который ассоциировался с похоронами. Во время пения Айван слышал ровные приглушенные удары. Он сообразил, что какая-то женщина взяла ступку и задает ритм песни. Он знал, что она толчет. Первый очищенный початок всегда поджаривали на огне, пока он не становился ломким и хрустящим, потом посыпали сахаром, солью, специями и толкли в ступе, превращая в сладкий коричневый порошок ашам. На подобных сборищах, этим обычно занимались дети.
—Я — мудрец, но я же и олух, а ответ на вопрос не вызубришь в школах. — Слово взял Маас Джо Бек. Айван знал, что Маас Джо, мужчина с телом красно-коричневого оттенка, каких люди зовут красный ибо, всегда был тише воды и ниже травы. Источник его превращения, подвигший обратиться ко всем с историей, находился в плетеной бутыли «Джо Луис», которую он навещал чаще других. Из предисловия Айван понял, что его рассказ — не просто история о даппи, пугающих мирных путешественников, которых они встречают в заброшенных местах, и не история про Ананси, обманывающего Льва, Тигра, Такуму и других животных. Это проблемная история, и потому аудитория сама должна была выбрать, как следует поступить героям истории и каким будет конец. Такие истории нравились Айвану больше всего. Маас Джо, которого за глаза прозывали «Горит-над-морем» или просто «Горит», начал рассказывать. -Жил-был король, и была у него красавица-дочь. Какой бы мужчина ни увидел ее, ему тут же хотелось взять ее себе в жены. Дочь была такая раскрасавица, какой отродясь не было. Но она была к тому же очень резвой и дерзкой, и потому ни один мужчина ее не устраивал. Как-то король сильно на нее рассердился. Он сказал: «Что же… никто тебе не нравится? В таком случае поступим так. Тот, кто поймает дикого буйвола без помощи веревки, ружья или других орудий, одними голыми руками, пусть и берет тебя в жены. Неважно — урод он или дурак-дураком, если он справится с диким буйволом, значит, справится и с тобой». Никто из молодежи в том городке и пробовать не стал. Они сказали: «Буйвол — беда, а девка еще бедовее, к чему нам такие хлопоты?»
Но как-то пришли к королю двое сильных и красивых молодых черных мужчин и сказали, что поймают буйвола. И ушли за ним. Две недели прошло — от них ни слова. Люди решили, что буйвол убил их. Или засосала болотная трясина, или поглотили зыбучие пески. Но как-то вечером тот, что помоложе, объявился. Весь порезанный-перерезанный, одежды рваные-драные, и сам едва живой, так что и ходил-то едва-едва. Он сказал: «Я пришел требовать себе жену. Я знаю, что я не поймал буйвола, но сотню миль бежал за ним. Я бежал через лес. Плыл через реку. Взбирался на гору. Спускался с горы. Но так и не схватил его. Последний раз я видел буйвола, когда он вместе с моим братом падал со скалы. Оба они не могли выжить. Я не люблю смерть и потому повернул обратно. И поскольку выжил я один, я требую себе девушку».
Король и его люди принялись совещаться и, поскольку второй мужчина не поймал буйвола и не вернулся живым, решили отдать девушку этому. Закололи множество птиц и коз, набрали гору бананов и ямса, принесли бочки с ромом. Король пригласил всех окрестных жителей, позвал музыкантов и танцоров и объявил великий пир. И вот все сели есть и пить. Бвай сидел рядом с дочерью короля, и оба не могли наглядеться друг на друга. Сердце короля таяло, таяло и совсем растаяло… И вдруг они слышат, как кто-то кричит: «Никто не будет есть, никто не будет пить. Я говорю — не прикасайтесь к еде, не пробуйте ром. Я пришел сюда требовать себе жену».
Все испугались, подняли головы, и что же они увидели? Они увидели старшего брата — могучего черного человека сажень-в-плечах. Одежда рваная-драная, сам весь порезан-перерезан, как будто кто-то взял мачете и порубил его. И весь с ног до головы обернут в буйволиную шкуру с головой и хвостом, как Джонкану.
«Вы сказали, что тот, кто поймает буйвола, возьмет ее, и вот смотрите… Я поймал буйвола».
И король сказал тогда: «Я вижу, что это правда, и не могу нарушить своего слова. Но беда в том, что я уже пообещал свою дочь твоему брату. Мы решили, что ты мертвый. Уже месяц прошел, а тебя все нет».
«Вот он я. И я требую жену».
И больше он не сказал ни слова, а только сделал страшные глаза и заскрежетал зубами так, словно очень рассердился. Тогда король снова собрал своих людей и стал обсуждать с ними случившееся. Он дал слово сразу двум мужчинам, а получить жену должен один. Как быть? И вот король пошел к себе домой и совещался там со своими главными людьми, а потом говорил с людьми с улицы.
Одни советовали ему никому не отдавать девушку. Другие утверждали, что ее достоин тот, кто поймал буйвола. Третьи сказали, что это несправедливо: смотрите, как молодая девушка и молодой человек любят друг друга, смотрите, как он приоделся — жених женихом. Несправедливо прерывать все в последнюю минуту. А девушка ни слова не сказала. Только один раз взглянула на старшего брата в окровавленной шкуре буйвола, и на мух, что слетелись на кровь, и как открыла рот, так и заревела. Обхватила голову руками и ревет, ревет. Сплошной переполох! Один каас-каас! А теперь передаю вам право решить — как должен поступить король?
Когда последние слова Джо Бека замерли в воздухе, среди собравшихся мгновенно установилась тишина. Картина, столь ярко нарисованная рассказчиком, как живая стояла перед глазами Айвана: все собрались на праздник, жених и невеста сидят у всех на виду в счастливом предвкушении, но вот девушка теряет рассудок и начинает реветь. В центре внимания брат-победитель, грязный, весь в крови, глаза красные, изнуренные, полыхают яростью, волосы в спекшейся крови, со своим ужасным трофеем на плечах, стоит как жуткий зритель о двух головах, и обе горят обидой и гневом на тех, кто хочет лишить их заработанной кровью награды. Айвану казалось, что двух мнений здесь быть не может: слово короля — священно, а значит, доблесть и жертвенность должны получить награду. После чего начались споры. Старые люди, думал Айван, не говорили ничего потому, что и без того знали ответ. Однако «ответа» на подобные загадки обычно не существовало. Одна и та же загадка, в зависимости от настроения аудитории или расставленных рассказчиком акцентов, нередко находила разные решения. Молодые женщины и девушки считали, что ответ должен остаться за девушкой. Джо Бек сказал, что вся ответственность лежит на отце. Присутствующие заспорили. Отождествляя себя с силой и победой, юноши стояли за старшего брата. Джо Бек в конце концов досказал историю:
— После долгих совещаний король вернулся и обратился ко всем троим с речью. Он приказал дочери прекратить плакать и вспомнить, что это ее глупая гордыня и надменность поставили всех в столь затруднительное положение. Затем король обратился к братьям. Он сказал им, что весь город восхищен их доблестью и мужеством. Молодой брат преследовал зверя дольше всех. Следовательно, ни у кого не возникает сомнений в его силе, упорстве и любви к дочери короля. Но, оказавшись в тяжелом положении и пребывая в отчаянии, без всякой надежды на успех, он повернул обратно, да и кто бы на его месте поступил иначе? Следовательно, он показал себя человеком со слабостями. Вернувшись с пустыми руками, он не выполнил условия состязания и потому проиграл.
Старший брат, с другой стороны, не смирился с поражением. С фанатичным упорством, вдохновляемым любовью, с не имевшими себе равных силой и выносливостью, он шел к своей победе и в итоге выиграл состязание, едва не погубив себя. Его подвиг будет увековечен в песнях и преданиях и принесет славу его имени и памяти его предков. Здесь король поднял высоко вверх мешок денег и, словно по сигналу, его стражники, вооруженные мачете, сплотились вокруг него. Он сказал победившему брату, что слава и благосостояние, которых он достоин, станут его наградой, он должен взять их, немедленно покинуть город и никогда сюда не возвращаться, потому что такой мужчина, как он, может сильно любить, а значит, так же сильно ненавидеть. Он доказал всем, что, если уж какая-то мысль пришла ему в голову, никакое страдание, никакие обстоятельства и даже смерть не в силах заставить его повернуть вспять. Это достойно восхищения, но это бесчеловечно. Любым супругам приходится воевать друг с другом; в каждой семье возникают свои разногласия. Если я выдам за него свою дочь, я буду жить в страхе за ее безопасность и, хуже того, — знать, что с ее мужем невозможно ни о чем договориться.
Младший же брат — такой же мужчина, как все: храбрый, но в разумных пределах. С ним можно ужиться, а вот с тем, чья воля не знает ни страха, ни границ, жить невозможно. Старший брат должен взять деньги и причитающуюся ему славу и идти своей дорогой.
Выслушав короля, старший брат вскочил на ноги, оглядел мачете стражников, посмотрел на мешок денег и плачущую девушку. И потом, не сказав ни единого слова и не взяв ничего, кроме окровавленной шкуры буйвола, ушел.
Снова воцарилась тишина. Старый Маас Натти заговорил:
— Это правда, что человек сказал, правда живая. — Старые люди закивали головами, приглушенно выражая согласие со словами рассказчика. Возраст научил их тому, что дух компромисса — прикусить, когда надо, язык, быть гибким, пригнуться — самое важное качество в жизни тех, кто хочет жить в человеческом обществе.
—Сильный человек всегда прав, — пробурчала мисс Аманда. — Слабому грех обижаться.
Айван вскочил, с трудом подбирая слова, задыхаясь от чувства несправедливости. Его гнев был направлен на Джо Бека, который отвечал ему улыбкой терпимости.
—Это неправильно!… Вы коварный человек. Это несправедливо.
—Ай, сынок, — ответил Джо Бек. — Сам все узнаешь, когда подрастешь. Будь ты королем или отцом, ты бы взглянул на все по-другому. Справедливость — вещь не простая, а кривая и извилистая, запутанная. Она крутится, изгибается, гнется в три погибели, — он сопровождал свои слова сложным движением курительной трубки, — пока не дойдет туда, куда ей положено.
—Садись и уйми свой пыл, молодой бвай, это всего лишь история, — сказал другой мужчина.
Устыдившись своего порыва, но все еще с клокочущим от гнева сердцем Айван сел. Он схватил початок кукурузы и принялся бешено его грызть, низко опустив голову и стараясь ни на кого не смотреть. Где же здесь справедливость? Разве понравилось бы самому Джо Беку — этому старому ибо, краснорожему увальню, — если бы он сам поймал буйвола, а люди бы так с ним обошлись? Ах, если бы старший брат вернулся к ним ночью и сжег весь их городишко, как Самсон — посевы филистимлян! Во всяком случае, размышлял Айван в ярости, ему не по душе эти обряды очищения: слишком много женщин и детей и пустой болтовни. Конечно, будь это обряд копания, никто бы не согласился с таким решением. Но ведь копание — обряд настоящих мужчин, когда новую землю расчищают и вспахивают руками. Никаких тебе женщин, детей и стариков, только сильные молодые мужчины, те, что умеют как следует работать, Айван вспомнил, что участок под новую ферму мисс Аманды расчищали два дня. Мужчины собрались рано, они принесли с собой мачете и тяжелые вилы и выстроились в ряд, голые по пояс, так что их мускулистые торсы блестели на солнце; черные мужчины с могучими руками, гордые своей силой и способностью выполнять самую тяжелую физическую работу под безжалостно палящим солнцем и петь дерзко-вызывающие песни, подстегивая себя в процессе труда. Айван вспоминал их возбуждение, когда они собирались, поддразнивая друг друга во время осмотра, казалось бы, непроходимой зеленой стены джунглей, которой предстояло пасть под ударами мачете. Они встали плечом к плечу, предводитель запел песню, и его баритон эхом прокатился по долине. Песню подхватил хор голосов, заблестели на солнце клинки, и мужчины пошли на зеленую стену.
Я скажу: По оврагам по лощинам скачет,
По оврагам по лощинам, ха!
Я скажу: по оврагам по лощинам скачет,
По оврагам по лощинам, ха!
Ты ногу сломаешь, ты споткнешься и…
По опрагам по лощинам, ха!
Ты споткнешься, упадешь и сломаешь шею
По оврагам по лощинам, ха!
Ты сломаешь шею и к чертям поскачешь
По оврагам по лощинам, ха!
Непрерывный ритм рабочих песен, песен мужчин, непристойных и агрессивных, звучал под свист серебряных мачете, и завывающий хор обрывался согласным ударом клинков, звенящих высокой нотой о древесину. Ряд мужчин, подобно многорукой машине, жестокой поступью прорубал просеку в тропическом лесу. Айван бегал туда-сюда и разносил ковши с холодной водой мужчинам, которые останавливались только для того, чтобы влить в себя галлоны воды. И вода, казалось, тут же просачивалась сквозь их кожу, проступала потоками пота и превращала мужчин в блестящие на солнце полированные статуэтки из черного дерева; штаны их промокали до нитки и вокруг ступней образовывались маленькие лужицы. На их плечах и спинах вздымались горы мускулов, словно клубки огромных змей, борющихся под кожей, а вены напоминали реки на географической карте. Заросли шаг за шагом отступали под натиском сверкающих клинков и изобильного буйства необузданных песен, которые наполняли сердца радостью и приводили руки в движение. Айван любил эту грубую телесность, этот сладковатый запах сырой черной земли, открываемой солнцу, орошаемой потом и оживающей под песнями.
В полдень, когда солнце достигало зенита и долина превращалась в гигантскую жаровню, мужчины отдыхали. Тогда приходили женщины и мисс Аманда, сгибаясь под тяжелой ношей с едой, — они несли подносы с ямсом, бананами, круглыми пирогами под названием «завяжи-зубы», жареное козье мясо, проперченое так сильно, что глаза и нос разбегались в разные стороны, а пот струйками брызгал из пор. Усевшись в тени, мужчины поглощали громадные порции пищи, изрядно потея от перца и запивая еду глотками белого рома. Когда Айван попробовал ром, он обжег себе рот и горло, а в животе у него загорелся огонь. Мужчины смеялись над тем, как он задыхается и обливается слезами.
— Как вы можете есть такую острую пищу да еще запивать ромом? — спросил он, когда к нему вернулся наконец дар речи.
— Все в порядке, молодой бвай, — объяснили они, все в поту. — Один жар прогоняет другой.
Для него их слова пока еще ничего не значили.
В тот день после отдыха Джо Бек и получил свое прозвище. Когда все мужчины поели, а женщины забрали котелки и ушли, снова началась работа. Джо Бек затянул песню, которую он в присутствии женщин никогда не пел.
У жены горит над морем — ха!
Между ног горит над морем — ха!
Ты гори себе гори — я тушить не буду!
Джо только что женился, и потому мужчины, услышав его песню, принялись смеяться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51