Только побеждают всегда почему-то невежливые. То, что Анджела заставила бедняжку Бетти Хестер взять в библиотеку ее непристойные стихи, должно многое рассказать им про Анджелу, рас­путницу и карьеристку, честолюбивую маньячку, хитростью протащив­шую свою книжку в библиотеку. Естественно, такая змея нашла способ пригреться на сердце у Свенсона, уговорила его помочь ей с романом. Неужели Анджела действительно все это сделала? Свенсону очень хо­чется узнать правду.
– Я принесла эту книгу с собой.
Бетти достает из огромной баклажанового цвета сумки брошюру. Протягивает Лорен, та, морщась от отвращения, передает книжку даль­ше. Не надо было Свенсону ее сдавать. Или нет – еще хуже было бы, ес­ли б она за ним так и числилась и ему велели предъявить ее на разбира­тельстве. Он ждет – не попросит ли Лорен какого-нибудь отважного члена комиссии зачитать пару отрывков вслух? Но нет, она щадит своих коллег.
– Для протокола, – говорит Лорен. – Стихи мисс Арго были представлены в качестве вещественного доказательства.
Доказательства? Свидетельствующего против Свенсона? Естествен­но. Против кого же еще? Девятнадцатилетняя студентка, сочиняющая сексуальные стихи, по определению невинна в сравнении с сорокасеми­летним профессором, использующим ее стихи для получения плотского наслаждения. И чему тут возмущаться? Он должен благодарить свою сча­стливую звезду за то, что никто не читает стихов Анджелы вслух, никто не пускает их по рядам для ознакомления. Вообще-то было бы забавно, если бы он мог со стороны полюбоваться, как члены комиссии осторож­но листают книжку и, наткнувшись на особенно непристойное выраже­ние, передают дальше. Магде ее просматривать ни к чему. Она знает, что там. Лорен сует брошюру в папку – будто использованный презерватив. И книжка исчезает. Как удачно все сложилось – для заинтересованных лиц. Идеальное решение мучившей Бетти проблемы – как библиотеке избавиться от книжки Анджелы. Надо было позволить Свенсону ее ук­расть.
Затем Лорен говорит:
– Бетти, не могли бы вы сообщить комиссии… для протокола… что это были за стихи?
О чем Лорен думает? Не понимает, как это выглядит? От столь без­жалостных расспросов у Бетти слезы на глазах. Не хочет ли Лорен пред­ложить, чтобы Бетти процитировала на память самые скабрезные пас­сажи?
Положение отчаянное, но Бетти находит выход. Она говорит:
– Я, собственно, книжку только пролистала. Думаю, профессор Мойнахен, которая занималась со студенткой, лучше знает… – Бетти замолкает, и Лорен вынуждена обратиться к Магде.
– Магда? – говорит она.
Конечно, Магда – оптимальный вариант. Наша уважаемая Магда разберется со всем спокойно и без дураков, скажет просто, о чем эти проклятые стихи, и представление пойдет полным ходом.
Магда говорит:
– Это цикл стихотворений о девушке, которая работает в службе «Секс по телефону», в них затрагиваются темы совращения малолетних, инцеста…
Совращение малолетних. Инцест. Свенсон видит, как каменеют ли­ца мужской части комиссии. Удивительно, но ему хочется выступить в защиту этих стихов, он злится на Магду: почему она ни слова не говорит про то, что в стихах этих есть… определенная энергия. Энергия. Госпо­ди помилуй!
Но Лорен вовсе не нужно, чтобы члены комиссии решили, будто стихи Анджелы – всего лишь выраженные в романтической форме юно­шеские страхи.
– Профессор Мойнахен, вы могли бы охарактеризовать эти стихи как натуралистичные?
– Натуралистичные? – улыбается Магда. На ее улыбку никто не отвечает. – Я бы сказала, что да.
Ее ответ воспринимается как сигнал, и все обращают взоры на Свен­сона. Почему они не смотрят на Анджелу и ее родителей, почему им не­интересно, как они восприняли информацию о том, что их дочь написа­ла цикл стихов об инцесте и совращении малолетних? Да как уважаемой комиссии глядеть на Анджелу, когда они просто буравят глазами Свенсо­на: не вздымается ли у него, случаем, под брюками плоть. Нет уж, изви­ните. Не сегодня.
Лорен говорит:
– Спасибо, Магда. И вам, Бетти, спасибо. Может быть, вы хотели сообщить комиссии еще что-нибудь?
– Ну…
Свенсону не нравится ее тон: с такой интонацией говорят люди, зна­ющие некие пикантные подробности, о которых им страсть как хочется поведать.
– Да, Бетти? – ласково подбадривает ее Фрэнсис Бентам.
– Понимаете, когда профессор Свенсон брал эту книгу, я заметила, что он очень странно себя ведет.
– Как странно? – спрашивает Бентам.
– Ну… у меня возникло такое ощущение… он не то чтобы хотел ее украсть, нет, просто не хотел, чтобы я оформляла выдачу.
– Это ощущение возникло вследствие каких-то действий профессора Свенсона? – спрашивает Амелия.
– Нет, – говорит Бетти. – Просто возникло, и все. Впрочем, воз­ можно, он передумал, или я ошиблась. Он мне ее дал, и я записала ее на него.
Что он такого сделал Бетти. Секунду спустя находится объяснение и этому.
– Вот еще что… Профессор Свенсон вернул книжку только неделю назад.
Ну, ясно! Дело закрыто. Он виновен в самом страшном библиотеч­ном грехе: задержал книгу. Бетти – не добренькая старушка-библиоте­карша, она злобная библиотечная ведьма, готовая отправлять должни­ков на электрический стул. Нет, минуточку! Преподаватели могут держать книги годами. В кабинете каждого профессора скапливаются горы библиотечных книг и непрочитанных работ. Так что грех его в том, что он вообще посмел взять эту книгу. Бесценное первое издание грязных стишков Анджелы.
– Спасибо, Бетти, – говорит Лорен.
Бетти встает и уходит, на сей раз уже не останавливаясь шепнуть что-нибудь на ухо Свенсону. Он никогда ее не простит, никогда не зайдет в библиотеку как ни в чем не бывало. Да Бетти вряд ли это заметит, по­скольку скорее всего его посещениям Юстонской библиотеки и так при­шел конец.
Бентам несколько секунд выжидает и говорит устало:
– Кстати, о сексе по телефону… Следует занести в протокол, что профессор Свенсон звонил в «Секс по телефону». Из своего рабочего кабинета.
Свенсон уже на грани истерики. А как же невмешательство в его ча­стную жизнь? Права, дарованные ему Первой поправкой? С каких это пор комиссии позволено изучать его телефонные счета? Ну да, точнее говоря, их телефонные счета.
– Следующий свидетель, – бурчит Бентам.
По ступеням спускается Карлос Остапчек. Пробегая мимо Свенсо­на, он хлопает его по плечу – в знак солидарности. Карлос – не Бетти Хестер, из которой можно веревки вить. Карлос здесь, потому что он на стороне Свенсона, пришел поддержать своего Тренера. Свенсон не уди­вился бы, если бы, спустившись вниз, Карлос вскинул победно руки. Но нет, он просто садится, ставит локти на стол.
– Рады приветствовать вас, мистер Остапчек, – говорит Лорен; остальные члены комиссии нестройным хором бормочут свои приветствия.
– Не могу сказать, что я рад оказаться здесь, – говорит Карлос и кидает многозначительный взгляд на Фрэнсиса Бентама.
– Да и мы тоже, – говорит Бентам. – Можете, Карлос, мне поверить. – Карлос замечает, что ректор обратился к нему по имени.
Сукин сын, думает Свенсон. Он и не подозревал, какой этот Бентам скользкий тип. Впрочем, только такие и становятся ректорами столь претенциозных заведений. Это слушание – эксперимент по выявлению истинных натур его сослуживцев.
– Карлос, – говорит Лорен, – я понимаю, как вам трудно. Но в интересах университета и всех студентов мы вынуждены задать несколько вопросов. И ваши однокурсники выбрали вас своим представителем.
Это известие Свенсона радует. Студенты, многие из которых, подо­зревает он, его недолюбливают, выбрали своим представителем того, кто скорее будет его защищать. Свенсон думает обо всех них с нежнос­тью и сочувствием. Это его ученики. Они держатся заодно. Свенсон был к ним суров – да и к себе тоже. Но чему-то он их научил. Они все чему-то учились.
– Уж не знаю, чей я представитель, – говорит Карлос. – Мне известно то, что известно мне.
– А большего мы от вас и не требуем, – говорит Амелия. Сеньорита-аристократка опекает дурачка-простолюдина.
– Ну что ж, приступим, – говорит Лорен. – Не было ли в поведении профессора Свенсона чего-то, что показалось вам необычным, что вас каким-либо образом смущало?
– Нет, мэм, – говорит Карлос. Это «мэм» неподражаемо. Годы, про­ веденные Карлосом в исправительной колонии и в армии, закалили его, он не дрогнет, выдержит издевательства Лорен Хили и ей подобных.
– Совсем ничего? – уточняет Бентам.
– Совсем, – отвечает Карлос.
Они что, расследуют преподавательскую деятельность Свенсона? Он-то решил, что все собрались здесь обсудить его интимные отноше­ния с Анджелой Арго. Они если имели место, то никак не в классе, – впрочем, думает Свенсон, происходившее в классе доставило ему неиз­меримо большее удовольствие.
Он закрывает на мгновение глаза и слышит, как кто-то спрашивает:
– Замечали ли вы что-нибудь необычное, выходящее за рамки, в поведении профессора Свенсона по отношению к Анджеле Арго?
Он не сразу понимает, что это голос Магды. Какой-то он другой. За­чем Магда это спрашивает? Неужели она что-то заметила в тот самый первый день, когда Свенсон шел с Анджелой по двору? Если да, хотелось бы услышать от нее, что именно. Поскольку, даже несмотря на то, что сделала Анджела, Свенсону очень хочется, чтобы Магда сказала: когда увидела их с Анджелой вместе, ей показалось, будто между ними возник­ла… взаимная симпатия.
– Да нет, не замечал, – отвечает Карлос.
– А как он относился к ее работе?
Старушка Магда пытается вернуть все на привычные рельсы. Препо­давание. Обучение. Работа.
– Она ему нравилась, – говорит Карлос. – И я понимал почему. У нее неплохо получалось. Здорово. Она умеет писать. Думаю, в глубине души и остальные это понимали.
– А что написала мисс Арго? – спрашивает Билл.
– Она принесла в класс главу из романа, – отвечает Карлос. – Во всяком случае, так нам сказали.
– А о чем роман? – Лорен наверняка это известно: об угнетении женщин, о мужской гегемонии, о фаллоцентризме.
– Ну, о девочке, – говорит Карлос. – О школьнице, которая занимается яйцами… выведением цыплят из яиц – это у нее научная работа по биологии.
Карл и Билл при упоминании чего-то настолько конкретного и ре­ального, как научная работа, слегка оживляются.
– А еще о чем? – спрашивает Лорен. – Вы что-нибудь еще запомнили?
Лорен знает, чего добивается. Она слышала про роман. Кто ей рас­сказал? Магда? Анджела? Или Лорен его читала? Свенсону хочется надеяться, что да. Хорошо бы, если бы они все его прочли. Это, говоря их же словами, изменило бы ход обсуждения. Карлос отвечает:
– Там было про то, как девочка влюбилась в своего учителя.
– Никому из вас это странным не показалось? – интересуется Бентам. – Никого не смутило, что Анджела пишет об ученице, влюбившейся в учителя?
– Да нет, – говорит Карлос. – Профессор Свенсон еще на первом занятии объяснил нам, что не следует воспринимать художественное про­ изведение как автобиографию.
Какой Карлос молодчина! Среди этой толпы он кажется столпом нравственности – как Иисус, проповедующий старейшинам во храме.
– Понимаю, – отвечает пристыженный Бентам. – Да, это мудрая мысль.
– Вдобавок, – продолжает Карлос, – половина из того, что пишут наши девицы, как раз про влюбленность в преподавателей. Они же нигде не бывали, ничего не знают. О чем им еще писать?
Ну будет, Карлос. Достаточно. Мег Фергюсон, услышь это, наверня­ка лишила бы тебя права говорить от лица всей группы,
– Карлос… – обращается к нему Лорен, – а были у кого-нибудь из вас основания подозревать, что профессора Свенсона связывают… ммм… особые отношения с мисс Арго?
– Не было, – говорит Карлос. – Но теперь есть. Только знаете что? Я никак не пойму, зачем весь этот шум. Всяко бывает. Мало ли кто кем увлекся. Дело житейское.
И тут Карлос свой авторитет роняет. Комиссия не допустит, чтобы их нравственные стандарты, принципы, которые они поддерживают изо всех сил, ставились под сомнение. Глас обывателя им не указ.
– Я полагаю, теперь у всей группы имеются основания считать, – с нажимом говорит Бентам, – что профессор Свенсон мог уговорить мисс Арго вступить с ним в интимную связь, пообещав оказать ей помощь.
– Какую помощь? – спрашивает Карлос.
– Он обещал показать ее рукопись своему нью-йоркскому издателю. Уговорить его опубликовать роман.
Ну нет. Группе ничего такого известно не было. Точно – не было. Карлос может не отвечать – все написано на его лице.
Вот Свенсон и расплачивается за то, что ввел эту садистскую систе­му – приучил студентов молча терпеть все пытки. Комиссия должна бы­ла оказать Свенсону услугу – заткнуть ему рот кляпом, чтобы он не мог закричать: «Карлос, не слушай их! Ничего такого не было!» А что ему го­ворить? Что же было? Я показал ее работу своему издателю, потому что она в тыщу раз лучше твоей, Карлос. Впрочем, теперь уже непонятно, есть у него издатель или нет, и кроме того, он никогда бы не стал требо­вать интима в обмен на профессиональную поддержку. Не только пото­му, что у него есть моральные принципы, есть устои, есть, в конце кон­цов, гордость, но и потому, что, как выяснилось, он не вполне уверен, что смог бы воспользоваться предоставленной возможностью.
– Нет, – говорит Карлос, – этого мы не знали. Но погодите… Я ни­чего не понимаю. Я не хотел…
Все видят, как изумлен Карлос: он не знал, что Анджела пользуется благами, которые другим предоставлены не были, и теперь в нем борются два чувства: он возмущен несправедливостью, но обязан хранить вер­ность своему командиру. Свенсону хочется сказать ему, что несправедли­вость заключается лишь в том, что одному отпущено больше таланта, а другим меньше, и это не имеет никакого отношения к тому, что произо­шло между ним и Анджелой Арго. Но это вряд ли расположит к нему ко­миссию или Карлоса.
– Ничего, Карлос, – говорит Бентам. – Не торопитесь, успокойтесь. Скажите, а вы тоже писатель?
– Надеюсь, – отвечает Карлос.
– Я всегда считал, – продолжает Бентам, – что у писателей отличная память. Их профессия это подразумевает.
– Наверное, – соглашается Карлос.
– Тогда постарайтесь вспомнить, – говорит Бентам, – не происходило ли на занятиях чего-либо такого, что показалось вам хотя бы чуточку странным… или необычным?
Карлос обучен стоять навытяжку и сообщать лишь свою фамилию, звание и номер части. Но он не готов устоять перед таким искушением: ректор называет его писателем, а члены комиссии ловят каждое его сло­во. Разве может он их разочаровать? Разве не обязан сообщить все, что ему удастся вспомнить?
– У нас в группе ходила одна шуточка. Понимаете, мы обсудили несколько рассказов о людях… – Карлос трясет головой. Он сам не понимает, что с ним такое. Даже на флоте было попроще. – …О людях, занимавшихся сексом с… с животными.
Ну да, и начал это Карлос со своим рассказом о юном вуайеристе, его болтливом соседе и немецкой овчарке.
– С животными? – повторяет Бентам.
Билли-антрополога это живо интересует. В каких тайных ритуалах писательского племени практикуется межвидовое совокупление?
– С какими животными? – интересуется Билл. Карлос снова трясет головой.
– Собственно говоря, с курицей.
Бентама это явно забавляет.
– Карлос, уж не хотите ли вы сказать, что некий студент из группы профессора Свенсона написал рассказ, герой которого… совокуплялся с курицей?
– С куриной тушкой, – говорит Карлос простодушно.
Все украдкой хихикают. Бентам смотрит на Свенсона, тот качает го­ловой. М-да… Секс по телефону, секс с животными. Интересный у него получился семестр.
– Понятно, – говорит Лорен. – Тема ширится.
– Это вы о чем? – настороженно спрашивает Карлос.
– Вы же сами сказали, что роман мисс Арго был про яйца. – За долгие годы преподавания Лорен приучилась находить во всем схемы и метафоры. – А теперь еще и куры…
– В романе Анджелы никто с яйцом сексом не занимается, – говорит Карлос.
Ты просто до этого места не дочитал, думает Свенсон. Как низко он пал – гордится тем, что прочел из романа Анджелы больше, чем любой здесь присутствующий.
– Вы сказали «животные», во множественном числе, – напоминает Билл тоном солидного ученого-социолога. – Следовательно, были и другие… животные.
– Корова, – говорит Карлос. – Еще собака.
– В том же рассказе или в других? – спрашивает Амелия.
– В других, – отвечает Карлос.
– Написанных разными студентами? – спрашивает Карл.
– Да. Собака была в моем рассказе.
Вот и сказал наконец правду.
– И всё в прошлом семестре? – спрашивает Бентам. – Ну да.
– Вы хотите сказать, что в прошлом семестре студенты из группы профессора Свенсона писали рассказы, в которых люди вступали в интимные отношения с коровами, курами и собаками?
– С коровой, курицей и собакой, – уточняет Карлос.
– Очень занятно! – говорит Бентам.
– Мы еще говорили между собой, вот, мол, вычислили наконец, что привлекает внимание профессора Свенсона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36