Я на всякий случай записал аккорды, сунул чистую кассету в магнитолу и еще раз спел всю песню от начала до конца, добавив несколько проигрышей на басах. Я подумал, что завтра можно будет еще раз ее записать, сделав аккомпанемент поинтересней, только надо будет достать новый медиатор. Вместо медиатора у меня была пластмассовая бирка, которыми скрепляют пакеты с хлебом в магазине, но она уже раскололась. Я попробовал еще раз сменить тональность. Всем аккордам, которые я знал, меня научила Элен. Может быть, в один прекрасный день я стану играть не хуже Джимми Хендрикса. Ладно, завтра по дороге в школу закину кассету с песней, прямо как есть, в почтовый ящик Элен.Я посмотрел на часы — было почти двенадцать. Спустившись вниз, я обнаружил, что отец полулежит на софе, задрав ноги, и смотрит какой-то фильм для полуночников.— Зачем ты смотришь это убожество? — удивился я. — На тебя не похоже.— В самых неприличных местах я закрываю глаза.— Пап, — я рассеяно уставился на экран, — а что у вас случилось с мамой? — Я сам не ожидал, что задам ему этот вопрос именно сейчас.Женщина на экране интригующе улыбнулась мне и что-то проворковала. В какой-то момент я понадеялся, что отец не расслышал, что за ерунду я сболтнул. Если бы он переспросил меня, я бы не стал повторять.— Ты сам знаешь. — Отец сделал паузу. Казалось, он ждал, что еще интересного скажет ему эта женщина на экране. — Она ушла от меня, вот и все.— Но почему?Отец так посмотрел на меня, словно хотел сказать, чтобы я не лез не в свое дело. Я не обиделся бы, если бы он так и сказал. Он поморщился, крутанулся на софе и сел, причем проделал этот маневр так натужно, словно он был дряхлым стариком, измученным радикулитом.— Она встретила другого, вот и все. Он был моложе меня, волос на макушке имел побольше, носил стильные свитера, читал умные книги. Вот она решила, что он ей нравится, и ушла к нему.Некоторое время мы молча смотрели на экран. У актрисы было скуластое лицо, плотно обтянутое кожей, как у змеи. Когда она смеялась, виден был ее трепещущий язычок.— Ушла к нему, и все, — спокойно продолжал отец. — Как-то вечером я вернулся домой после смены, усталый, понимаешь, как черт, а она стоит в прихожей, пальто надела, и парень этот с ней. — Он нагнулся и нацепил тапок. — Он еще все время то шнурки завязывал, то еще чего-то делал, лишь бы лицо спрятать. Тут она мне и говорит: я ухожу, мол.— Ты его знал? Отец фыркнул.— Вообще-то знал. Не очень-то, конечно. Так, видел пару раз.Мы оба уставились в телевизор. Я не решался взглянуть ему в глаза. Казалось, что теперь, когда отец начал об этом рассказывать, он уже не мог остановиться. Фактически он говорил сам с собой. Краем глаза я видел, как отец теребит нижнюю губу. Я боялся пошевелиться. Из телевизора продолжало доноситься монотонное бормотание.— Я ни на секунду ни в чем ее не заподозрил. Наверное, за это твоя мать меня больше всего ненавидела. Она говорила, что у меня напрочь отсутствует воображение. — Отец рассмеялся каким-то кашляющим смехом. Тем временем в фильме между женщиной и мужчиной завязалась ссора. По щекам у женщины текли слезы.— Ты думаешь, это настоящие слезы? — махнул рукой отец. — Могу поспорить, это какое-нибудь масло или что-нибудь вроде. Смотри, косметика совсем не течет, а они наверняка должны были загримировать ее при таком-то освещении.— Вроде грима никакого не видно, — я как-то нервно хихикнул.— И вот что странно, — отец, казалось, не слышит меня. — Я не понимал, как сильно люблю твою мать, пока она не ушла. Может, ты думаешь, я ее возненавидел. Да, потом возненавидел. Никто не может смириться с тем, что его бросили. Я возненавидел ее за то, что я ей больше не нужен. За то, что она разбила нашу семью. Я пытался что-то исправить, но ничего не получилось. Сколько тебе было тогда?— Десять. А Гаю — шесть.— Вот видишь. Гай скучал без матери, каждую ночь плакал. Как я мог ему что-то объяснить? И ты — «где мама? где мама?» — каждую минуту. Что я мог тебе сказать? Что мама больше не вернется? Нет, мне ни секунды не стыдно, что я ее ненавидел, к тому же от ненависти становилось легче. И вот что я еще скажу, Крис, думаю, тебя это ужаснет, и все-таки скажу: порой я думал, лучше бы она умерла.Драма на экране была неожиданно прервана шумной рекламой. Веселые шампиньончики дружной ватагой протанцевали по столу и энергично поплюхались в кастрюлю с супом.Отец подался к экрану, завороженный танцем грибов. Он начал теребить ремешок на часах, словно тот вдруг стал ему мал, все не мог оставить его в покое, вертел и вертел его, цепляя волоски на руках.— Если бы она умерла, я смог бы с этим смириться. Рано или поздно через это всем приходится проходить. Похороны, цветы, слезы… Конечно, это было бы ужасно, но я, по крайней мере, был бы уверен, что она никогда не вернется, что я ее уже никогда, никогда не увижу, и со временем свыкся бы с этим, стал бы как-то жить дальше, воспитывать вас, ребята, и все такое. Но пока она жива, я не могу раз и навсегда оставить надежду на то, что когда-нибудь она вернется; никогда по-настоящему не отвяжешься от этой мысли. Да, я ненавидел ее за то, что ушла, и все-таки мечтал, чтоб она вернулась. У меня подступил комок к горлу. Я не мог больше его слушать. Я хотел, чтобы отец остановился, хотел выключить телевизор — и не мог двинуться с места.Мое молчание угнетало нас обоих, но я не мог понять, как мне вести себя, как взглянуть в глаза отцу, что сказать. Я сидел, откинув голову и закрыв глаза, но сквозь закрытые веки видел мерцание телеэкрана: вспышка, еще вспышка, снова и снова. И монотонное звучание отцовского голоса.Я пытался представить себе, как она наслаждается жизнью с этим пижоном, среди всех его книг и так далее. И совершенно отчетливо понимал, что она не может быть счастлива. Нет, не может. Я знаю, что она прошла через все круги ада. Не пытайся убедить меня, что на свете бывают женщины, которые могли бы со спокойной душой бросить собственных детей. Да, жизнь обернулась для нее адом.С экрана доносились затейливые переборы гитары. Мужчина и женщина шли рука об руку вдоль пляжа. Местность чем-то смахивала на Брайтон.— Сперва кажется, что ты единственный на свете, с кем такое случилось, — пока не заглянешь в паб и не облегчишь душу, общаясь с другими бедолагами. И поневоле задумаешься: да что же это такое? Любовь? Не понимаю. Я думаю, любовь — просто надувательство, обман, выдуманный для того, чтобы род человеческий не вымер, вот и все.— Почему же ты снова не женился или что-нибудь такое?— Фух! — отец одернул руки, точно обжегшись. Встрепенулся, выключил телевизор, где змееподобная женщина как раз раскрывала губы для очередного поцелуя, и пошел на кухню. Я слышал, как он наливает воду в чайник.— Какао, Крис?Я поплелся в кухню, остановился в дверях, прислонившись к косяку двери, руки в карманах.— Кстати, отец, у тебя случайно нет маминого адреса?Отец достал из шкафа две кружки. Он сделал их сам у нас в подвале. У отца была мечта, что когда-нибудь он сможет бросить работу и будет зарабатывать себе на жизнь, «гончарничая помаленьку», как он выражался. Готовя какао, он просыпал немного порошка на стол, но тут же взял тряпку и ликвидировал беспорядок. Тщательно протер весь стол, а заодно и чайник. И лишь потом ответил:— Должен быть. Где-то лежит.Я подал отцу бутылку молока из холодильника. Кот подошел и с кротким терпением заглянул ему в глаза.— А что? — Отец ногой отодвинул кота и поставил бутылку обратно в холодильник.— Да так… думал, может, заехать как-нибудь, — я старался, чтобы это прозвучало совсем небрежно. — Ну ладно, спокойной ночи, пап. — Я взял кружку и потихоньку поднялся наверх, потягивая какао на ходу. Я и сам не мог понять, с чего бы вдруг мне захотелось спустя столько лет увидеть мать. Может, это было как-то связано с Элен? Наверно, я хотел их познакомить.Я еще раз прослушал запись. Все мои мысли были поглощены Элен, я не мог заставить себя думать ни о чем другом. Просто лежал в кровати и не мог уснуть. В голове начал крутиться новый куплет из песни для нее, и я решил спуститься вниз, чтобы съесть хлеб с джемом и записать слова.Внизу на веранде сидел отец с чашкой холодного какао в руке и молча смотрел, как мокрый снег ударяется в стекло и сползает по окну. ФЕВРАЛЬ Не думаю, что я решился бы расспрашивать отца о матери, если бы не то, что произошло между мной и Элен. Казалось, будто я вновь заглянул в давно покинутую комнату моей жизни. Мне вдруг захотелось понять, какой была моя мать, даже если это понимание причинит мне боль. Когда-то давно они с отцом были молоды и любили друг друга. Я знал, что отец родился в этом доме и ухаживал здесь за своими родителями до самой их смерти. Что чувствовала мать, когда она, молодая жена, переехала в чужой дом? Я знал, что она была моложе его. Может быть, ей казалось, что дом полон приведений? Старая мебель, выцветшие ковры, потемневшие фотографии… Резной стул дедушки, бабушкин чайный сервиз, полированный ящик с кухонными принадлежностями, часы с боем… Я не помнил бабушку с дедушкой, но их дух до сих пор обитает в этих стенах, это точно. Но когда я попытался представить себе свою мать, это было все равно что войти в темную комнату со свечкой в руках, озираясь и не узнавая знакомых предметов. Духа моей матери не было в этом доме. Не было в помине.Я потратил несколько дней на то, чтобы написать письмо. Мне помогала Элен, с нею вместе мы несколько раз переписали его с начала до конца.— Ты уверен, что тебе это нужно? — Элен испытующе смотрела мне в глаза.— Тебе не удастся вернуть ее. Сам понимаешь, столько лет прошло.Но я не думал о том, чтобы ее вернуть. Я лишь хотел ее увидеть снова, убедиться, что она существует, понимаете? В памяти моей она была той, что читала мне книжки, переводила за руку через дорогу… Я не мог представить, что она может заниматься чем-то другим. Мне казалось, что ее больше нет на свете.Несколько дней я таскал письмо в кармане, и в конце концов Элен отняла его у меня и сама бросила в ящик. Недели через две я уже перестал надеяться на ответ. Ясное дело, теперь я был для нее пустым местом. Пыльным пятном, которое можно щеткой смахнуть с одежды. И когда наконец спустя месяц письмо все-таки пришло, первой моей мыслью было показать его Элен. Вечером, когда стемнеет, мы с ней собирались сходить на пустошь, а потом посидеть где-нибудь в кафе. Письмо жгло мне карман, мне не терпелось показать его.В тот вечер мы ждали полного лунного затмения, оно должно было начаться в 18.52. Увы, нашим надеждам не суждено было сбыться, и вообще вечер не получился с самого начала. По небу плыли беспросветные тучи, моросил дождь, и Элен была в отвратительном настроении.Мы не хотели, чтобы оранжевое зарево города мешало нам смотреть на затмение, и потому доехали на автобусе до Лисьей Избушки. Дорога вдоль каменной ограды вела в глубь вересковых зарослей. В сырых папоротниках слышен был шорох овец.— Черт, я даже не знаю, в какую сторону смотреть, — проворчала Элен.— Вверх, детка, — я обнял ее за плечи. — Смотри, вон там, в каком-нибудь полумиллионе миль над нами… — Элен вывернулась из моих рук. Вообще, такие выкрутасы не в ее стиле. —— Мне холодно и надоело, из-за этого дурацкого затмения я опоздала на ужин.— Луна должна быть похожа на кровавый шар, — я все-таки попытался увлечь ее. — Подумай, такое не каждый день увидишь.— Фу, мерзость, — она развернулась и пошла назад к городу. Дорога была неровная, на каждом шагу Элен спотыкалась и вполголоса чертыхаясь. — Ну что, всю ночь будешь тут сидеть? — крикнула она.Я нагнал ее и засунул ее ладошку к себе в карман, она.уютно там пристроилось, будто в перчатке.— А здорово было бы встретить здесь рассвет! Давай действительно как-нибудь ночью попробуем сюда выбраться. — Мне очень нравилась эта идея. Элен плелась, понурив голову, я шагнул вперед и загородил ей дорогу. — Подумай: можно взять с собой палатку, мы бы сначала увидели закат, потом — как восходит луна, как звезды высыпают на небе. А наутро — рассвет… Представь себе, как золотое и розовое сияние разливается по краю неба… — А потом мы прямиком заявляемся в школу, а маме врем, что опоздали на последний автобус.— Можно в июне поехать. Тогда можно будет спать прямо в вереске, без палатки. Только ты да я…— И овцы. Будут нам пятки пощипывать.— Можно будет приехать на солнцестояние. Я знаю пещерку под обрывом, можно там спать.— А пока что давай поторопимся домой, чего-нибудь перекусим. — Отстранив меня, Элен зашагала быстрей. — Я помираю с голоду. По правде сказать, Крис, мне жутко хреново и жутко хочется есть.В автобусе я достал письмо. Вообще-то, я хотел дождаться подходящего момента, но теперь это стало неважно.— Хочешь взглянуть? — я смотрел на Элен, ожидая увидеть в ней хотя бы тень того волнения, которое я испытал утром, обнаружив письмо на полу в прихожей. В один момент, даже не взглянув на штемпель, я понял, что оно от матери. Мне даже почудилось, будто я узнаю ее почерк — такой изящный на расстоянии, но вблизи больше напоминающий набор закорючек. Почта пришла, как раз когда я собирался в школу, и я сразу сунул письмо в карман, пока отец не увидел. Мне совсем не хотелось бередить его застарелые раны. Я читал его в школе во время перемены, и это, конечно, не осталось незамеченным: мой сосед Том выхватил его у меня из рук. Иногда он бывает ужасным инфантилом.— Ага! Любовное послание! — подпрыгивал он, размахивая моим письмом.— Да пошел ты! — мне было не до шуток. Он-то думал подразнить меня, может быть, даже заставить побороться с ним из-за письма. Но я жутко разозлился. И ничего смешного в его обезьянстве не видел.— А ну, давай его сюда, Вилсон!— Да ладно, все равно ничего не понятно, — он бросил письмо на пол и убежал. Оно здорово помялось, да и настроение у меня испортилось. Весь день я то и дело украдкой заглядывал в него. У матери и в самом деле был жуткий почерк, половину слов, если не больше, нужно было угадывать. Я пытался представить себе лицо матери, но напрасно. Вспоминалось только ее синее пальто с бархатистыми пуговицами, как оно пахло холодным ветром, когда мать поздно возвращалась домой.— Глянь-ка, — я протянул письмо Элен, нарочито небрежно, словно мне все равно, интересно ей будет или нет, но в то же время внимательно следя за выражением ее глаз. Элен глянула на мамин почерк и отдала письмо обратно.— Она что, врач? Ни слова не могу разобрать.— Погляди, тут написано: «Здравствуй, Кристофер». — Кристофер! Как официально! Мой голос звучал хрипловато. Я откашлялся и стал читать:— «Спасибо за твое письмо. Оно стало для меня приятной неожиданностью». Дальше, кажется, так: «Извини, что не сразу ответила, я только что вернулась из командировки в Альпы. Ты ведь, скорее всего, ничего не знаешь об этом — я профессиональный фотограф. Я по- лучила заказ на фотографии для книги по альпинизму. В горы я, как всегда, поднималась с Доном». — Я остановился на минуту, чтобы перевести дыхание. Вздохнув поглубже, продолжил: «Это невероятно интересная работа, она, видимо, займет у меня еще несколько месяцев. Конечно, приезжай, когда хочешь. Буду очень рада тебя видеть. С наилучшими пожеланиями, Джоан». Джоан!— А ты думала, как она подпишется? С любовью от мамочки?Я еще раз пристально вгляделся в письмо. Весь день я только и думал о том, как я покажу его Элен.— Ну что — как по-твоему?— Мне она не нравится, — Элен скривила губы. Да, настроение у нее было хуже некуда.— Но ведь ты ее никогда не видела!— Не нравится мне, что она называет тебя Кристофер. Почему бы не Крис? Кристофер звучит ужасно формально, будто бы вы с ней не знакомы. Да еще подписывается: «Джоан».— А мне это, наоборот, жутко понравилось. Это значит: хотя наши отношения теперь изменились, давай будем друзьями.— Ничего себе! — Элен просто распирало от негодования. — Значит, пока ты еще бестолковый щенок, — прощай на восемь лет, а когда ты подрос, — привет, давай будем друзьями?Я почувствовал, что в лицо мне ударила краска.— Раз уж мы об этом заговорили, ты, может быть, еще что-нибудь против нее имеешь? —спросил я, мрачно глядя в окно автобуса.— Еще меня раздражает, что она все время пишет, какой она замечательный фотограф, как она ходит в горы, какие потрясающие заказы получает.— Не все время. Только один раз.— Сплошная показуха! О тебе — ни слова. Ни про выпускные не спросила, ни как отец поживает. А Гай? А что с котом, наконец? Кроме себя любимой, ей никто не интересен.Я забрал у нее письмо, аккуратно сложил и всунул в конверт. В окне автобуса было темно; я сидел и смотрел в эту тьму сквозь свое собственное отражение.— Ты беспощадна. Настоящая леди Гордячка, — пробормотал я.— Ты посмотри, как она ненавязчиво намекает на недостаток времени.Ну, ладно. Пусть так.— Ты же сам спросил. Не спрашивал бы, я бы и не сказала.— Лучше бы я его тебе не показывал. Элен коснулась моей руки.— Крис, не езди к ней. Ты только сделаешь себе больно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18