Странно, как можно полюбить человека, а потом вдруг обратно разлюбить? Как любовь может превратиться в ненависть, и почему люди, которые любят тебя больше всех остальных, могут и ранить сильнее всех? Мне об этом говорил отец, и в романах я про это читала, но все-таки я не понимаю, почему так происходит. Например, не понимаю, что общего может быть у отца с мамой. Отец по-настоящему счастлив, только когда читает или играет на фортепиано. Я не могу представить, чтобы они целовались, или держались за руки, или шептали друг другу нежности. Но когда-то они, наверняка, все это делали. Нет, я просто не могу понять, что такое любовь. Каким образом она подчиняет, захлестывает тебя с головой, как волна, не дает дышать? Сколько в Йоркшире парней? — тысячи и тысячи, и, наверное, найдется немало таких, которые мне в принципе могли бы понравиться, а я почему-то влюбилась именно в Криса. Каждую секунду я могу думать только о нем, мне даже непонятно, о чем я думала раньше, до того как его встретила. Иногда мне кажется, что я создана не из плоти и крови, а из миллионов маленьких зеркальных осколков, в каждом из которых с одной стороны отражается Крис, а с другой — я. Они кружатся и искрятся на солнце, словно конфетти, а я тем временем, допустим, спокойно иду по улице, и мне даже странно, что никто ничего не замечает.Джоан продолжала болтать с Крисом о том о сем, а мне казалось, что при этом я переживаю все то же, что он переживает в эту минуту. Меня охватили Неловкость и скованность, смешанные с теплым ощущением счастья. Я рассматривала фотографии на полках. Один из снимков меня особенно заинтересовал, на нем был запечатлен зазубренный горный хребет, у подножия которого раскинулось прекрасное озеро. Я сняла его с полки и спросила Джоан, что это за горы. Она сказала, что это кряж Кетбелз и озеро Дорвент в Озерном краю, и добавила, что раз уж мне так понравилась эта фотография, то она мне ее дарит. Карточка и в самом деле была потрясающая: горы, зеркально отражаясь в неподвижной глади озера, излучали ощущение безмятежного спокойствия. Глубокое небо синело над горами, краешек неба тоже отражался в воде. Это был замечательный подарок. Когда-нибудь я сама отправлюсь туда, только вот подожду, пока ты подрастешь, чтобы мы смогли вместе поехать. Я посажу тебя в лодку, возьмусь за весла и отвезу на самую середину озера. Хотя зачем ждать? Ты ведь и так все время со мной. Нет, я все-таки хочу, чтобы ты собственными глазами увидел и эти отроги, и горные вершины, и гладь озера. «Смотри, милый Никто, — скажу я. — Весь этот мир — для тебя».А пока я даже представить себе не могу, что случится со мной завтра, послезавтра… Будущее как в тумане. Эта фотография — словно мост, позволяющий мне заглянуть на ту сторону раскинувшейся передо мной бездонной пропасти.По дороге Крис уверял меня, что он едет к матери не для того, чтобы нахваливать ее чечевичный суп или рассказывать, куда он отправится на каникулы. Он собирается обсудить с ней проблемы жизненно важные для нас обоих, и когда он сказал это: для нас обоих, — на тебя и на меня накатило что-то теплое, какая-то нега, что ли, мы оба вдруг ощутили спокойствие и защищенность. Иногда я смеюсь над ним, когда он такой, и злюсь на него за его неуместную романтичность, и смущаюсь, если кто-нибудь посторонний это замечает. Но мне все равно приятно.И что бы вы думали? Перед нами на столе и вправду · дымился чечевичный суп. Кстати, очень вкусный был суп, с темной чечевицей и с луком.— Вы еще не решили, куда вы отправитесь на каникулы? — спросила она, наверное, просто чтобы поддержать разговор. Крис замялся, смущенно улыбаясь, и тогда я сказала напрямик, чтобы положить конец этой комедии:— Лично я вряд ли куда-то смогу поехать. Осенью у меня будет ребенок.Наверное, все-таки стоило подождать до конца обеда.— А, вот оно что, — она испытующе поглядывала на нас, ожидая продолжения. По некоторым людям сразу видно, что у них на уме, но по ее лицу трудно было сказать, что она думает по поводу моего заявления. Дон подавился супом. Все мы словно застыли с занесенными ложками, в неожиданно повисшей тишине слышался лишь звук супа, капающего обратно в тарелки. Дон захрипел, прочищая горло, стараясь не раскашляться. Он весь покраснел, на глазах выступили слезы, кадык дергался.— Ради бога, Дон, выпей же скорее воды, — взмолилась Джоан. Дон тут же выскочил из-за стола и умчался на кухню, прикрывая рот рукой. Суп стекал у него по подбородку. Исчезнув за дверью, он раскашлялся во весь голос, это больше походило на собачий лай. Обратно за стол он так и не вернулся, наверное, ему было чертовски обидно, что впечатление, произведенное на нас его волосатыми ногами, пошло псу под хвост из-за такого неуместного кашля. Помню, как-то я встречалась с похожим парнем. Он был старше нас с Крисом, и меня впечатлил тот факт, что он работал системным аналитиком. Так вот, как-то он потащил меня в ресторан. Я думала, что мы просто зайдем выпить кофе, я даже не стала ему говорить, что недавно уже пила чай. Но там он заказал жареную семгу, которую я никогда раньше не ела, и поэтому не знала, что в ней полно костей. Ведь у консервированного лосося косточки мягкие, и с ними проблем не бывает. Ну, запихнула я в рот довольно-таки приличный кусок и, конечно, сразу же почувствовала эти кости, острые — не разжевать, не проглотить. А этот парень, не отрывая от меня глаз, продолжает болтать о всяких там компьютерах и программах, так что и выплюнуть ничего нельзя. Из глаз у меня потекли слезы, не хуже чем у этого волосатого муженька Джоан, я вскочила и выбежала в туалет, где и выплюнула всю эту гадость. Постояла перед зеркалом и решилась было вернуться в зал, чтобы продолжить схватку с этим костлявым деликатесом, но, открыв дверь, обнаружила, что вышла не туда — не в ресторан, а прямо на улицу. Тут же, не задумываясь, я села на автобус и отправилась домой. Если честно, мне стыдно, что я сбежала от того парня, до сих пор боюсь столкнуться с ним на улице. Нехорошо вышло, я ведь должна была хотя бы предложить заплатить за себя. Впрочем, плевать — он был такой зануда. И даже не спросил меня, хочу ли я эту семгу.Я улыбнулась, вспомнив эту историю, и, как ни в чем не бывало, вернулась к чечевичной похлебке, пока она не остыла. Между тем мать Криса стала забрасывать меня всякими провокационными вопросами: сколько мне лет, да готова ли я к тому и к сему, так что в конце концов я чуть не расплакалась.— Да хватит уже, вон у Криса спросите, это ведь и его ребенок!Она так засмеялась, что у меня мурашки пробежали по коже. Потом выудила из кармана сигарету и поднесла ее ко рту. Терпеть не могу, когда курят во время еды; этот мерзкий запах весь вкус отбивает. Я налила себе еще супа, потому что он, кроме шуток, действительно был потрясающе вкусный, отправилась во двор и устроилась с тарелкой на крылечке. Наевшись, я немного поостыла, меня разморило на солнышке и потянуло в сон. Я слышала, как они с Крисом продолжают разговаривать, и их голоса казались мне шелестом прибоя, я уже почти спала, и тут я услышала, как Крис сказал, что не собирается отказываться от образования.Я пошла на кухню и стала нарочито шумно мыть посуду, ронять вилки на пол и искать, что бы еще поесть. Ну надо же, приглашают гостей, а сами даже нормального обеда не приготовили. И ведь не каких-то там гостей. Твой собственный сын приехал, которого ты семь лет не видела. Ей-богу, мне стало жаль Криса — прямо до слез. Я заглянула в холодильник, нашла там четыре тарелки сырного салата и взяла одну себе. Крис с матерью все еще продолжали разговаривать. Я доела свой салат, достала из холодильника еще две тарелки и поставила на стол перед ними. Бедный Крис, наверное, помирает с голодухи. А нам уходить надо не позже шести. Я играла роль этакой официантки, туповатой и исполнительной. Крис на секунду оторвался от разговора, взял меня за руку и благодарно пожал ее.— Посижу во дворе, — сказала я и снова выскользнула на крыльцо.По дороге я захватила из холодильника стаканчик йогурта. Минут через пять Джоан тоже вышла во двор, а Крис остался на кухне мыть посуду. По-моему, она немного удивилась, увидев, что я ем йогурт, а я подумала, что, возможно, я малость поторопилась, и йогурты не предназначались для обеда. Но я все-таки с удовольствием его доела; неважно, что она обо мне подумает. Не разорятся же они из-за йогурта.Она уселась на траве напротив меня, время от времени выпуская изо рта струйки сизого дыма. Она безмятежно стряхивала пепел на траву и выглядела вполне спокойной и умиротворенной, но я чувствовала, что это все показное, а внутри она волнуется не меньше, чем Крис.Должно быть, ей тоже было нелегко увидеть сына после стольких лет разлуки. Могу поспорить, что в душе у нее полная растерянность, хотя она и старается выглядеть уверенно. А когда мы уйдем, у нее будет мигрень и бессонница. Сомневаюсь, что она всегда столько курит. Я закашлялась, и она спрятала сигарету за спиной, чтобы дым не шел на меня,— Кристофер говорит, что ты тоже заканчиваешь школу в этом году.У нее приятный голос. Гораздо более светский, чем у Криса или у его отца. Наверное, выйдя за него замуж, она все время чувствовала себя выше, моя мать называет это неравным браком. А по-моему, это изначально глупо. Как можно сразу считать, что кто-то выше кого-то, если он говорит по-другому или живет в более престижном районе? Каждый человек чем-то уникален, у каждого свой талант. Кто-то играет на флейте, кто-то шьет одежду, кто-то помидоры выращивает, кто-то делает шкафы. Я представила, как отец Криса склоняется над гончарным кругом, как его руки ласкают глину и, подчиняя своей воле, мастерят из нее прекрасные чашки и вазы… По мне так уж лучше он, чем мистер Волосатые Ноги, в тысячу раз лучше.Мы с матерью Криса немного разговорились, и я рассказала ей, что я не пошла в ту школу, где учится Крис, потому что у них в старших классах не преподают музыку.— Музыку? — оживилась она. Еще в доме я изучила стопку компакт-дисков на музыкальном центре и обнаружила, что в этом доме кто-то очень любит Моцарта. — Это здорово! А что ты еще сдаешь?Ну, во-первых, конечно, общеобразовательный, он обязательный для всех, потом математика, латынь, танец. Тут она вопросительно подняла бровь. Ну да, с танцем теперь, скорее всего, возникнут сложности, но это не твоя вина, милый Никто. Костюм для танцев я зашвырнула подальше в шкаф, чтобы он мне глаза не мозолил, и стараюсь вспоминать о нем как можно реже.— Математика, музыка, танец, латынь, — пробормотала она, словно декламируя стихотворение. — Смотри-ка, все как на подбор, такое красивое, узорчатое.Мне понравилась, как она это сказала. Я вообще люблю, когда люди нестандартно мыслят.— Значит, тебе еще месяц на подготовку?Сначала мне показалось, что она не слушала меня или, может быть, совсем забыла обо всем, забыла о тебе. Какие могут быть экзамены? Отныне и до тех пор, пока ты не появишься на свет, уже ничего не будет происходить. Это мертвая зона. Туннель. Я не могу даже думать о каких-то экзаменах. Как только я пытаюсь вообразить что-то из своего будущего, я соскальзываю в темноту этого туннеля, и ты — свет в другом конце.— Надеюсь, ты сдашь все на отлично, — продолжала она. Ее улыбка была такой теплой и ободряющей, что она мне снова начала нравиться. — Ты должна сделать это для себя, для своих родителей. — Она наклонилась ко мне и нежно похлопала меня ладошкой по животу, это вышло у нее так естественно, что я засмеялась от неожиданности и от смущения. — И еще вот для кого, — улыбнулась она.Почувствовал ли ты это, милый Никто? А может, ты и голос ее слышал? Это твоя бабушка. Хотя она, конечно, злится, что ее сделали бабушкой. В книжках, бабушки всегда бывают седенькие, с усиками, постоянно теряют очки и слуховые аппараты, а вот твоя бабушка — худенькая и очень симпатичная скалолазка.В поезде на обратном пути мы с Крисом не разговаривали. Он обнял меня, и я удобно прикорнула на его плече, наверное, он думал, что я заснула. Но я не спала. Я составляла план на ближайшие дни. Завтра я позвоню Рутлин и попрошу ее зайти и подтянуть меня по математике. За музыку и латынь можно не беспокоиться. К общеобразовательному готовиться бесполезно, там все что угодно могут спросить. А вот танец… Что будет с танцем, сейчас сложно сказать. Все зависит от того, как я буду себя чувствовать. Пока что я в полном порядке. Надо будет посоветоваться с доктором, миссис Филлипе. Ведь приглашение из музыкального колледжа в любом случае остается в силе. А я могу начать учебу позже. Меня охватило какое-то веселое возбуждение. Еще не поздно. Я повторяла это снова и снова в такт стуку колес. Ту-гу-дун, ту-гу-дун, ту-гу-дун… Время есть, время есть, время есть.Милый Никто, мы сделаем это вместе.Это так странно — снова увидеть мать, не во сне, а наяву. Оказывается, она обыкновенная женщина — не фея, не людоедка и не призрак. К тому же, она оказалась гораздо симпатичнее, чем я ожидал. Не знаю, почему это так меня удивило, наверное, потому, что у отца внешность безнадежно заурядная. Она тоже заметно нервничала, воздух между нами был просто наэлектризован. Мне кажется, что в тот вечер одна лишь Элен сохраняла хотя бы видимое спокойствие: она разгуливала по комнате, изучала мамины книжки и компакт-диски, снимала со стен и разглядывала фотографии. Обед превратился для меня в настоящую пытку: я вообще не люблю есть в незнакомом обществе, но сейчас в роли незнакомки выступала моя собственная мать, и я был совершенно сбит с толку. Хорошо, конечно, что есть, чем руки занять, но вот разговор с набитым ртом поддерживать совсем неудобно.Я сразу заметил, что Дон чувствует себя не в своей тарелке. Наверное, он был смущен еще больше, чем мы с матерью. Мне понравилось, что он так чутко себя ведет: в разговор не встревает, просто сидит с ней рядом, как бы для моральной поддержки. Но когда Элен вдруг ошарашила всех, выложив нашу тайну, этого бедняга не вынес. Он просто потихоньку смылся, воспользовавшись всеобщим замешательством — должно быть, ему от этого полегчало. Я-то уж точно почувствовал себя посвободнее. Но в конце концов и Элен, наверное, все это утомило, и она вышла во двор подышать свежим воздухом.Наконец-то мы с матерью остались одни и могли по-настоящему поговорить.— Какой ты молодец, что приехал, — сказала мать. — Я просто восхищаюсь твоей смелостью. Ты гораздо смелее меня.— Я давно уже хотел тебя увидеть, — засмущался я. — Еще раньше, до того как… мы с Элен… ну, ты понимаешь.— Я помню тебя маленьким мальчишкой, который больше всего любил игрушечные паровозы и Бэтмена; писклявого, сплошь в веснушках, — и вдруг встречаю молодого человека, у которого уже есть любимая девушка, да что там девушка, скоро ты отцом станешь!Я невольно сглотнул, хотя я уже минут десять не притрагивался к чечевичной похлебке.— Что ты собираешься делать?— Не знаю, — честно ответил я.— Но чего ты сам хочешь?— Всего хочу. — Я снова прочистил горло. — Я хочу поехать учиться в Ньюкасл. — Я разглядывал свои руки. — И я хочу быть с Элен. А чего она хочет, я не совсем понимаю. Да она и сама не понимает.— Кристофер, — мать раскурила очередную сигарету. — Я поступила ужасно, когда бросила твоего отца.— Я знаю.— Но еще раньше я сделала гораздо хуже — когда вышла за него замуж.В глазах у меня защипало. Я не мог посмотреть на нее прямо.— Рассказать об этом?— Как хочешь. — Я не мог понять, хочу ли я знать эту историю. Хотя не за тем ли я сюда приехал? Трудный вопрос.— Когда я встретила Алана, я была, наверное, младше, чем Элен. Отец умер, когда мне было двенадцать. Часто горе придает людям сил, таких сил, которых они раньше в себе не знали, а порой горе, наоборот, отнимает все силы. Меня вырастила бабушка, но она больше любила мою сестру. Ее все любили больше. Из школы я ушла в шестнадцать лет, хотя мне и говорили, что я очень умная и могу добиться большего. Но я решила: хватит. Мне хотелось стать независимой, доказать, что я чего-то стою, ты меня понимаешь? Порою из благих побуждений мы совершаем жуткие глупости. С твоим отцом я познакомилась на работе. Я работала секретаршей в офисе. В обеденный перерыв он часто приходил ко мне, и мы вместе сидели во дворе. Он был чем-то похож на моего отца, понимаешь? Иногда мне казалось, что я влюблена в него, и все из-за того, что он напоминал мне отца. Старше на десять лет, очень скромный и предупредительный. Видно было, что он без ума от меня, что он во мне души не чает. У него был свой дом. Он умолял меня выйти за него. Это был мой шанс. И я решила, что люблю его. Может быть, я и правда любила его, но не так, как надо… Элен возилась на кухне, роняла ложки на пол и вообще производила много шума. А я думал об отце — таком ласковом, добром, хорошем, — и мне захотелось плакать от обиды за него, плакать от отчаяния. Мы с матерью сидели и молчали. Должно быть, прошла целая вечность. Потом вошла Элен, на цыпочках, стараясь не мешать, и поставила на стол тарелки с салатом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18