Словно кто-то раздвинул занавески и впустил в комнату солнце. Я вдруг успокоился. И тронул ее за руку — на секунду, просто чтобы сказать ей что-то…— Я буду в саду. — Она улыбнулась мне и выскользнула из дома.Мы с матерью снова остались одни.— А потом ты встретила Дона.— Да, я встретила Дона. Года через два после того, как родился Гай. Я стала вступать в разные клубы — просто не могла больше сидеть дома. Отец безумно вас любил. По вечерам его никуда было не вытащить, он обожал возиться с вами, читать вам книжки, собирать лего, ну и все в таком духе. Мне же хотелось выбраться куда-нибудь, и он не возражал. Я вступила в клуб скалолазов, и тут-то это произошло. Я влюбилась, впервые влюбилась. Бывает же так: двадцать шесть лет, двое детей, и я в первый раз в жизни по-настоящему влюбилась. Поздно. Слишком поздно. Я сходила с ума. Не знала, что делать. Мне казалось, что я умираю, Кристофер, честное слово. Что моя душа умирает. Я не прошу прощения и не оправдываюсь, я просто сделала то, что сделала, чтобы сохранить себя и свою душу. Четыре года я не могла ни на что решиться, но в конце концов что-то сломалось во мне и я ушла к Дону.Она отпихнула тарелку, достала из кармана пачку сигарет, но, помедлив, отшвырнула и ее.— Я снова травлюсь этой гадостью, с тех пор как получила твое письмо.— Ты не хотела нас видеть.— У меня не было сил вынести это. Я любила Дона и добилась того, чего хотела: мы наконец были вместе, пусть даже мне пришлось бросить мужа и двоих детей. Несколько месяцев тоска сжигала меня. Чуть ли не каждый день я рвалась вернуться, но сделать это — значит навсегда распрощаться со своей душой. Больше всего мне хотелось бы жить с Доном и с вами. Но, наверное, я все же любила Алана — не как мужа, а как отца или как друга, — и поэтому не стала отнимать у него еще и детей. Да и какое я имела право? В конце концов я решила никогда, никогда больше не встречаться с вами, мальчики. Может быть, я думала этим наказать сама себя, не знаю. Лишь теперь я поняла, как я ошиблась.Несколько часов спустя, в поезде, слова матери все еще продолжали кружиться у меня в голове, словно мышата в автомобилях, мчащиеся по лабиринту темных туннелей, выныривая на свет и снова ныряя в темноту, кружа и кружа без остановки. Элен, уютно устроившись у меня на плече, кажется, заснула. Я был рад, что она спит. Что можно просто ехать и не разговаривать ни о чем. ИЮНЬ В день первого выпускного экзамена по английскому с утра было дико холодно. Все в один голос твердили, что в июне начнется жара, что это уже традиция — жара всегда стоит до конца экзаменов. Мне говорили, что я наверняка схвачу сенную лихорадку, буду приходить на экзамены весь в соплях, со слезящимися глазами по полчаса разбирать вопросы в билетах, обливаться потом и ходить с обгоревшей шеей. Но этим летом все вышло совсем по-другому. Единственное, о чем я жалел в тот день, переминаясь с ноги на ногу в школьном холле, что не надел шерстяные походные носки. Я никак не мог сосредоточиться. Всю ночь я зубрил цитаты из «Гамлета» и из «Много шума». Вдобавок ко всему, сегодня же мне предстояло сдавать обществоведение, и голова буквально трескалась от разных терминов и теорий. Я надеялся, что мне достанется что-нибудь вроде тендерной политики или проблем образования, тогда можно не беспокоиться.В глубине души меня жутко злило, что мы убиваем столько времени на эту ерунду. Не на учебу — на это лихорадочное повторение. Словно в вас насильно впихивают обед из семнадцати блюд. А потом вы отрыгиваете все это на экзаменаторов и бежите домой напихиваться новыми знаниями к следующему экзамену.Наверное, они считают, что в скоростном повторении такой же кайф, как в гонках. Ты уходишь в учебники, и тебя в конце концов так забирает, что реальный мир исчезает и ты мчишься, балдея от открывающихся перед твоим внутренним взором горизонтов науки. Да и кому он вообще нужен, этот реальный мир? Может быть, существует лишь то, что ты думаешь или чувствуешь в данный миг — и больше ничего?Пока я забивался Гамлетом, у меня в мозгу тоже что-то переклинило, и мне стало казаться, что я веду двойную жизнь, одну — в моей якобы «реальности», а другую — в мире Гамлета. То есть, если бы он сам вошел ко мне на кухню в своем камзоле и обтягивающих рейтузах, я бы воспринял это как нечто само собой разумеющееся. «Ну что, Гамлет, — сказал бы я, плеснув ему кофейку в кружку. — Давай уж начистоту. Что там у вас за дела с твоей мамашей?» А он бы, наверное, ответил мне что-нибудь вроде: «О друг мой Крис, о матерях мы говорим всегда с почтеньем, но в сердце нашем лишь любимые живут». Или что-нибудь в этом духе, разве что пятистопный ямб у него получился бы поскладнее… А потом с цветами в руках вошла бы Офелия, закапав весь пол своим белым, насквозь мокрым платьем, и привела бы с собою Элен.Нет, это уже полный бред. Хватит идиотничать.В конце концов я ведь собираюсь получить степень по английской литературе. Или не собираюсь? Может быть, мне нужна только Элен?Незадолго до моего выхода из дома она позвонила и пожелала мне удачи. Судя по звуку проезжающих автомобилей, она вышла позвонить с улицы. Ее первый экзамен будет завтра. Музыка. Для нее это раз плюнуть. В принципе, для нее любой экзамен — раз плюнуть. Она самая умная и способная из всех, кого я знаю.Я нормально себя чувствовал, пока не оказался в школьном холле, но там поддался всеобщей панике. Все дико нервничали, кто-то ронял ручки, кто-то линейки, кто-то шептал, что ни черта не готов. Холл гудел от напряжения, словно линия высоковольтной передачи. Том бродил от колонны к колонне, бормоча себе под нос цитаты, казалось, он пытается запомнить список продуктов, которые ему необходимо купить. Причем, как нарочно, все путал: «Стоп, из какой же это пьесы? Там ведь вроде бы еще зарезали какого-то старикана», или «Сцена с балконом — это, что ли, из „Гамлета“? «— Хватит, тут и без тебя психуешь, — оборвал я его.Том остановился и пожал мне руку.— Удачи, товарищ! — патетически воскликнул он. — И если нам суждена смерть, пусть будет она быстрой и легкой.— Проваливай!Я глубоко вздохнул, словно мне предстоял прыжок с десятиметрового трамплина, и вошел в аудиторию. О планах на октябрь я не думал. Все смешалось в голове. Я сам не знал, чего хочу завтра — или послезавтра — или в следующем году, я вообще не знал, чего я хочу в жизни. И чего хочет Элен. Об этом мы вообще не говорили. Говорить об этом — словно с фонариком блуждать по ночному лесу: коряги высвечиваются в темноте, словно змеи или когтистые лапы монстров. Отец не давал мне покоя: «Вам надо решиться на что-то, составить элементарный план действий». Чем больше он настаивал на своем, тем больше я сопротивлялся. «Вы все тянете, что ж, тем хуже для вас. Проблема никуда не денется, только станет хуже». Между прочим, когда приходит счет, который он не может оплатить, он всегда прячет его за часы. Но я не стал напоминать ему этого. В конечном счете, мы с Элен решили обсудить все после экзаменов, чтобы голова не болела о нескольких вещах сразу. Шесть месяцев назад мы так представляли наше будущее: в октябре Элен поступает в Королевский музыкальный колледж, а я — в Университет Ньюкасла. Две жизни, две судьбы. Теперь же наши судьбы обрушились, как два карточных домика, и карты так перемешались, что не разберешь, где чьи.Наш преподаватель, Хиппи Харрингтон, сдержанно улыбнулся и подмигнул мне, когда я вошел в аудиторию. Я пошел по проходу между столов в поисках своего места — фамилия Маршалл, буква М. И вдруг я успокоился. Ведь с Элен все в порядке, и она снова счастлива, а ведь как ужасно все начиналось! Скоро и неизбежно родится ребенок, ее и мой, ребенок, в котором будем мы оба. Это вопрос решенный. И если она спокойна, то почему я должен нервничать? Я сел на свое место и аккуратно разложил ручки на столе. По сигналу перевернул листок. Мой взгляд упал на первый конкурсный вопрос. «Леди Гордячка» — замурлыкал я про себя. Я словно наяву видел, как Элен надувает губки и обиженно на меня смотрит. О, моя прекрасная леди Нелл. Скоро, скоро мы решим, что делать.
6 июня
Здравствуй, Никто,Сегодня со мной случилось две вещи.Ты шевельнулся. Я почувствовала, как что-то вздрогнуло в глубине моего тела, и поняла, что это ты двигаешься. Может быть, ты просто потянулся, перевернулся на другой бочок, не знаю. Что бы там ни было, я почувствовала это. Будто маленькая птичка затрепетала внутри меня. У тебя есть ручки, ножки, пальчики, и все это может двигаться. Удивительный крохотный механизм.Ты скоро уже ни для кого не будешь секретом. Талия моя уже исчезла, живот начинает выпирать, пока что совсем немного. Пока что я еще могу спрятать тебя, если надену широкую рубашку. Но скоро все женщины с колясками, что гуляют в парке, разгадают мой секрет, поймут, что я скоро стану одной из них, и станут заговорщицки мне улыбаться.Странная сегодня погода, словно бы снова зима нагрянула. Я просто до костей промерзла.Чувствую, как ты комочком свернулся внутри меня. Интересно, ты-то не мерзнешь там?Ну-ка прислушайся.Ты слышишь — идет дождь?Наконец-то начинаются экзамены. Хорошо бы мама перестала дуться на Криса. Мы бы смогли готовиться вместе. Как бы я этого хотела. В перерывах мы бы слушали музыку, пили кофе, а то выходили бы на улицу проветриться или просто постоять под дождем. Но мама и слышать об этом не желает. Ему не позволено появляться в доме ни под каким видом. Она и слышать не желает — ни о нем, ни о тебе.Иногда, когда я спускаюсь вниз поиграть на фортепиано, в комнату заходит отец, садится на диван и начинает допытываться у меня: «Мама хочет знать, какие у тебя планы на ближайшее будущее», и все в таком роде. Но сама она не заговаривает со мной об этом, и это огорчает меня больше всего.Я отвечаю отцу: «Не спрашивай меня. Я не знаю, пока не знаю».Иногда он подходит и молча сжимает мне руку. От этого хочется плакать. Не от боли, нет: хочется просто прильнуть к его плечу и поплакать, но я не решаюсь, мне кажется, что он сам боится, что я разревусь. Но я беру себя в руки и позволяю ему произнести заранее подготовленную, внушенную матерью речь — о том, как я выбрасываю свою жизнь на помойку.— Что же мне, по-твоему, делать, папа? — спросила я у него вчера, хотя заранее знала, что он ответит.— Заниматься музыкой.Вот так. Для него все так просто. Он тоже не понимает, что ты существуешь, что ты — живое существо, как же они могу меня обвинять?Так или иначе, я наконец решила, что мне делать, и это вторая вещь, которая произошла сегодня. Я решила, что должна порвать с Крисом.Понимаешь, я готова заботиться о тебе. Я справлюсь. Когда-то я боялась, а теперь жду тебя каждой своей клеточкой. Пообвыкну немножко, освоюсь — и мы с тобой вместе отправимся в музыкальный колледж, и вообще всегда будем вместе. Ты — самое важное в моей жизни. Я словно вывернута внешней стороной внутрь — как бутон, внутри которого скрыты весь его аромат и все краски. Каждую секунду я чувствую и жду тебя.Но я не готова к тому, чтобы жить с Крисом.Не готова к тому, чтобы разделить с ним свою жизнь, со всеми вытекающими последствиями. Одна эта мысль пугает меня. Он готовился ехать в Ньюкасл, в университет. С тех пор как мы познакомились, его голова была забита мыслями об этом. Я знаю, он останется со мной, если я попрошу. Для него это будет огромной жертвой, но он сделает это ради меня. Мы бы нашли где-нибудь квартирку, и, неверное, на первых порах нам бы помог его отец, да и мой отец тоже. Конечно, мать я бы навсегда потеряла, зато для тебя было бы сделано все что возможно.Но когда я представляю себе эту картину, внутри меня все переворачивается. Я даже не знаю, чего я больше боюсь — связать свою жизнь с Крисом или потерять его навсегда. Я ведь и не знаю его по-настоящему. Шесть месяцев назад нам бы и в голову не могло прийти, что мы проведем вместе всю оставшуюся жизнь. Нам просто нравилось бывать вместе. И вдруг нас, как катапультой, выбрасывает во взрослую жизнь. Навсегда — к этому слову я еще не готова. Я еще не готова для него, а он не готов для меня. Но больше всего я боюсь, что вся эта нервотрепка тебе во вред. Тебе не плохо? Ты ведь все чувствуешь?Подожду, пока он сдаст экзамены, а потом скажу. Конечно, это жестоко, но нельзя пускать все на самотек. Нельзя ждать, пока ты родишься, надо заранее подумать обо всем и принять верное решение, чтобы не наделать новых глупостей. Еще несколько недель у нас с Крисом все будет хорошо. Я постараюсь встречаться с ним каждый день.А когда кончатся экзамены, все ему скажу.
15 июня
Здравствуй, Никто.Сегодня утром мы с Робби ходили к дедушке. Если дед еще ни о чем не знает, я расскажу ему сама, решила я. Но мама точно не могла ему рассказать. И почему все в моей семье такие скрытные?Погода стоит холодная. Июнь — пора солнца, клубники, ситцевых платьиц и пчел на розовых кустах, но в этом году мы видим только серое небо и нас обдувает ледяной ветер. Ненастье окружило нас как бетонной стеной. В домах включено центральное отопление, и все-таки вчера мать взяла к себе в постель грелку. Говорят, что такая погода больше подходит для зимы.Экзамены у меня как раз закончились. Я просто взяла себя за шкирку и заставила заняться делом. Мне даже понравилось. Наверное, у меня поднакопилось адреналина после всей этой лихорадочной подготовки и выяснения наших с Крисом отношений. Я просто отрешилась от всего остального и одним махом расправилась со всеми экзаменами.Когда добиваешься успеха, кажется, будто бы ухватил с неба огромную сверкающую звезду. Мне это нравится, милый Никто. Я всегда буду лучше всех, ради нас обоих.Перед экзаменами я встретила в вестибюле Рутлин и остальных своих школьных подружек. Мне показалось, что я всех тыщу лет не видела. Конечно, за исключением Рутлин. С ней-то мы встречались чуть не каждый день. Бедняжка Рутлин! Как долго я от нее скрывала. Впрочем, она говорит, что давно уже все поняла, просто ждала, когда я сама ей расскажу. Жаль, что она уезжает. Здорово было бы пожить с ней вместе, снять где-нибудь квартирку. Ее помощь была бы для нас просто бесценна. Пока мы ждали в коридоре перед первым экзаменом, она успела рассказать, что ее сестра, Грэйс, когда была беременной, так полюбила уголь, что отламывала его кусками и съедала, как конфеты. Рутлин пыталась рассказывать это шепотом, но у нее такой голос, что ее и рок-группой не заглушить. Конечно, мы немного нервничали, все-таки сдавать не что-нибудь, а прикладную математику, но она так весело рассказывала, что я прыскала со смеху. Должно быть, все вокруг жутко злились. Такие зануды эти девчонки, особенно те, которые сдают математику. Они, как ни странно, очень похожи на тех девчонок, что сдают музыку. Глаженые юбочки, белые носочки… Раньше мне эти фифочки нравились, но сейчас я чувствую, что мне с ними просто не о чем говорить. Забавно было наблюдать, как они украдкой поглядывают на мой живот и обмениваются улыбочками. Так и хочется им сказать: «Да ладно, бросьте вы. Я все та же. Ничуть не изменилась».Только это неправда. Я уже не та, что раньше, и никогда уже не стану прежней.Они стесняются меня. Иногда мне кажется, что и Крис тоже. Помню, я так хотела его поскорей увидеть после того, как ты первый раз пошевелился, но когда наконец встретилась с ним и рассказала ему об этом, он как-то весь смущенно заулыбался и неуверенно посмотрел на меня,— Ну потрогай же мой живот, — схватила я его за руку. — Ты его тоже почувствуешь. — Но он побоялся.Если он нас с тобой стесняется, то как же он собирается быть тебе отцом? Нет, все-таки я приняла правильное решение. Наши горячие ласки прекратились. Мы даже почти перестали обниматься. Мы целуемся, держимся за руки, порой мне хочется большего, и в то же время — страшно. Хотя бояться надо было раньше, я думаю. И как бы мы стали жить вместе, если мы даже страшимся коснуться друг друга? У него остался последний экзамен — третий письменный по английской литературе. Вот сдаст, и я ему скажу.Итак, мы с Робби отправились к деду. Последние дни Робби абсолютно несносен. Может быть, из-за того, что у него растут зубы. Нет, серьезно. Я прекрасно помню, что год назад его зубы были намного меньше. И почему у всех десятилетних мальчишек бывают такие огромные передние зубы? И эта привычка хихикать по поводу и без повода. А ведь раньше он был таким милым мальчиком, помню, я рассказывала ему всякие истории и играла с ним в детскую лапту. Да и было это, по-моему, совсем недавно.— А когда у тебя будет это… ну это самое? — Он визгливо захихикал, пуская пузырьки слюны сквозь щели между передними зубами.— Это самое что? — меня злили его дурацкие зубы и его глупые детские шутки, хотя я прекрасно понимала, почему он так себя ведет. Он оттопырил живот до предела, чуть не завалившись спиной на тротуар, и стал обезьянничать, глупо ухмыляясь и поглядывая на меня. Он так раскраснелся, так был доволен собой, что смотреть было противно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
6 июня
Здравствуй, Никто,Сегодня со мной случилось две вещи.Ты шевельнулся. Я почувствовала, как что-то вздрогнуло в глубине моего тела, и поняла, что это ты двигаешься. Может быть, ты просто потянулся, перевернулся на другой бочок, не знаю. Что бы там ни было, я почувствовала это. Будто маленькая птичка затрепетала внутри меня. У тебя есть ручки, ножки, пальчики, и все это может двигаться. Удивительный крохотный механизм.Ты скоро уже ни для кого не будешь секретом. Талия моя уже исчезла, живот начинает выпирать, пока что совсем немного. Пока что я еще могу спрятать тебя, если надену широкую рубашку. Но скоро все женщины с колясками, что гуляют в парке, разгадают мой секрет, поймут, что я скоро стану одной из них, и станут заговорщицки мне улыбаться.Странная сегодня погода, словно бы снова зима нагрянула. Я просто до костей промерзла.Чувствую, как ты комочком свернулся внутри меня. Интересно, ты-то не мерзнешь там?Ну-ка прислушайся.Ты слышишь — идет дождь?Наконец-то начинаются экзамены. Хорошо бы мама перестала дуться на Криса. Мы бы смогли готовиться вместе. Как бы я этого хотела. В перерывах мы бы слушали музыку, пили кофе, а то выходили бы на улицу проветриться или просто постоять под дождем. Но мама и слышать об этом не желает. Ему не позволено появляться в доме ни под каким видом. Она и слышать не желает — ни о нем, ни о тебе.Иногда, когда я спускаюсь вниз поиграть на фортепиано, в комнату заходит отец, садится на диван и начинает допытываться у меня: «Мама хочет знать, какие у тебя планы на ближайшее будущее», и все в таком роде. Но сама она не заговаривает со мной об этом, и это огорчает меня больше всего.Я отвечаю отцу: «Не спрашивай меня. Я не знаю, пока не знаю».Иногда он подходит и молча сжимает мне руку. От этого хочется плакать. Не от боли, нет: хочется просто прильнуть к его плечу и поплакать, но я не решаюсь, мне кажется, что он сам боится, что я разревусь. Но я беру себя в руки и позволяю ему произнести заранее подготовленную, внушенную матерью речь — о том, как я выбрасываю свою жизнь на помойку.— Что же мне, по-твоему, делать, папа? — спросила я у него вчера, хотя заранее знала, что он ответит.— Заниматься музыкой.Вот так. Для него все так просто. Он тоже не понимает, что ты существуешь, что ты — живое существо, как же они могу меня обвинять?Так или иначе, я наконец решила, что мне делать, и это вторая вещь, которая произошла сегодня. Я решила, что должна порвать с Крисом.Понимаешь, я готова заботиться о тебе. Я справлюсь. Когда-то я боялась, а теперь жду тебя каждой своей клеточкой. Пообвыкну немножко, освоюсь — и мы с тобой вместе отправимся в музыкальный колледж, и вообще всегда будем вместе. Ты — самое важное в моей жизни. Я словно вывернута внешней стороной внутрь — как бутон, внутри которого скрыты весь его аромат и все краски. Каждую секунду я чувствую и жду тебя.Но я не готова к тому, чтобы жить с Крисом.Не готова к тому, чтобы разделить с ним свою жизнь, со всеми вытекающими последствиями. Одна эта мысль пугает меня. Он готовился ехать в Ньюкасл, в университет. С тех пор как мы познакомились, его голова была забита мыслями об этом. Я знаю, он останется со мной, если я попрошу. Для него это будет огромной жертвой, но он сделает это ради меня. Мы бы нашли где-нибудь квартирку, и, неверное, на первых порах нам бы помог его отец, да и мой отец тоже. Конечно, мать я бы навсегда потеряла, зато для тебя было бы сделано все что возможно.Но когда я представляю себе эту картину, внутри меня все переворачивается. Я даже не знаю, чего я больше боюсь — связать свою жизнь с Крисом или потерять его навсегда. Я ведь и не знаю его по-настоящему. Шесть месяцев назад нам бы и в голову не могло прийти, что мы проведем вместе всю оставшуюся жизнь. Нам просто нравилось бывать вместе. И вдруг нас, как катапультой, выбрасывает во взрослую жизнь. Навсегда — к этому слову я еще не готова. Я еще не готова для него, а он не готов для меня. Но больше всего я боюсь, что вся эта нервотрепка тебе во вред. Тебе не плохо? Ты ведь все чувствуешь?Подожду, пока он сдаст экзамены, а потом скажу. Конечно, это жестоко, но нельзя пускать все на самотек. Нельзя ждать, пока ты родишься, надо заранее подумать обо всем и принять верное решение, чтобы не наделать новых глупостей. Еще несколько недель у нас с Крисом все будет хорошо. Я постараюсь встречаться с ним каждый день.А когда кончатся экзамены, все ему скажу.
15 июня
Здравствуй, Никто.Сегодня утром мы с Робби ходили к дедушке. Если дед еще ни о чем не знает, я расскажу ему сама, решила я. Но мама точно не могла ему рассказать. И почему все в моей семье такие скрытные?Погода стоит холодная. Июнь — пора солнца, клубники, ситцевых платьиц и пчел на розовых кустах, но в этом году мы видим только серое небо и нас обдувает ледяной ветер. Ненастье окружило нас как бетонной стеной. В домах включено центральное отопление, и все-таки вчера мать взяла к себе в постель грелку. Говорят, что такая погода больше подходит для зимы.Экзамены у меня как раз закончились. Я просто взяла себя за шкирку и заставила заняться делом. Мне даже понравилось. Наверное, у меня поднакопилось адреналина после всей этой лихорадочной подготовки и выяснения наших с Крисом отношений. Я просто отрешилась от всего остального и одним махом расправилась со всеми экзаменами.Когда добиваешься успеха, кажется, будто бы ухватил с неба огромную сверкающую звезду. Мне это нравится, милый Никто. Я всегда буду лучше всех, ради нас обоих.Перед экзаменами я встретила в вестибюле Рутлин и остальных своих школьных подружек. Мне показалось, что я всех тыщу лет не видела. Конечно, за исключением Рутлин. С ней-то мы встречались чуть не каждый день. Бедняжка Рутлин! Как долго я от нее скрывала. Впрочем, она говорит, что давно уже все поняла, просто ждала, когда я сама ей расскажу. Жаль, что она уезжает. Здорово было бы пожить с ней вместе, снять где-нибудь квартирку. Ее помощь была бы для нас просто бесценна. Пока мы ждали в коридоре перед первым экзаменом, она успела рассказать, что ее сестра, Грэйс, когда была беременной, так полюбила уголь, что отламывала его кусками и съедала, как конфеты. Рутлин пыталась рассказывать это шепотом, но у нее такой голос, что ее и рок-группой не заглушить. Конечно, мы немного нервничали, все-таки сдавать не что-нибудь, а прикладную математику, но она так весело рассказывала, что я прыскала со смеху. Должно быть, все вокруг жутко злились. Такие зануды эти девчонки, особенно те, которые сдают математику. Они, как ни странно, очень похожи на тех девчонок, что сдают музыку. Глаженые юбочки, белые носочки… Раньше мне эти фифочки нравились, но сейчас я чувствую, что мне с ними просто не о чем говорить. Забавно было наблюдать, как они украдкой поглядывают на мой живот и обмениваются улыбочками. Так и хочется им сказать: «Да ладно, бросьте вы. Я все та же. Ничуть не изменилась».Только это неправда. Я уже не та, что раньше, и никогда уже не стану прежней.Они стесняются меня. Иногда мне кажется, что и Крис тоже. Помню, я так хотела его поскорей увидеть после того, как ты первый раз пошевелился, но когда наконец встретилась с ним и рассказала ему об этом, он как-то весь смущенно заулыбался и неуверенно посмотрел на меня,— Ну потрогай же мой живот, — схватила я его за руку. — Ты его тоже почувствуешь. — Но он побоялся.Если он нас с тобой стесняется, то как же он собирается быть тебе отцом? Нет, все-таки я приняла правильное решение. Наши горячие ласки прекратились. Мы даже почти перестали обниматься. Мы целуемся, держимся за руки, порой мне хочется большего, и в то же время — страшно. Хотя бояться надо было раньше, я думаю. И как бы мы стали жить вместе, если мы даже страшимся коснуться друг друга? У него остался последний экзамен — третий письменный по английской литературе. Вот сдаст, и я ему скажу.Итак, мы с Робби отправились к деду. Последние дни Робби абсолютно несносен. Может быть, из-за того, что у него растут зубы. Нет, серьезно. Я прекрасно помню, что год назад его зубы были намного меньше. И почему у всех десятилетних мальчишек бывают такие огромные передние зубы? И эта привычка хихикать по поводу и без повода. А ведь раньше он был таким милым мальчиком, помню, я рассказывала ему всякие истории и играла с ним в детскую лапту. Да и было это, по-моему, совсем недавно.— А когда у тебя будет это… ну это самое? — Он визгливо захихикал, пуская пузырьки слюны сквозь щели между передними зубами.— Это самое что? — меня злили его дурацкие зубы и его глупые детские шутки, хотя я прекрасно понимала, почему он так себя ведет. Он оттопырил живот до предела, чуть не завалившись спиной на тротуар, и стал обезьянничать, глупо ухмыляясь и поглядывая на меня. Он так раскраснелся, так был доволен собой, что смотреть было противно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18