Вести войну на два фронта варвары не могут». «Акта диурна», 5-й день до Ид июля <11 июля> Фабия медленно шла по узкой тропинке. С двух сторон высокие ограды были увиты виноградными лозами так, что путник постоянно оставался в тени. Зеленые, будто игрушечные кисти недозрелого винограда свешивались над головой Фабии.Возле двуликой мраморной гермы Герма — мраморный пограничный столб, обычно с изображением Гермеса (Меркурия).
, отделяющей владения Марка Габиния от соседних полей, Фабия остановилась. Ей всегда нравилась эта герма. Лицо молодого Геркулеса, обрамленное бородой, смотрело в сторону владений Габиния. Старое, изборожденное морщинами лицо Меркурия в крылатом шлеме оглядывало соседние владения. Почему скульптор изобразил Меркурия стариком, Фабия не знала — ведь Меркурий, этот хитрый пройдоха, вечно молод и вечно в трудах, опекая дороги, торговлю и жуликов всех мастей. Фабии всегда казалось, что Габиний похож на эту двуликую герму — он стар и молод одновременно. Он равен богам в своем искусстве покорять людские сердца, изменять мнения и заставлять влюбляться в образы людей, которых никогда не было на земле. Потому что Кассий Херея Марка Габиния лишь отдаленно похож на подлинного убийцу Калигулы. Но Фабии нравился этот ненастоящий Кассий, и ей был все равно, каким был тираноубийца на самом деле.Кино изменило римлян, сделав их более мечтательными и более сентиментальными.Отсюда, от межевой гермы, была видна вилла Марка Габиния — красная черепичная крыша на фоне светлой серебристой листвы старых олив. Тропинка вывела Фабию прямо к дверям дома. Дом недавно оштукатурили заново и покрасили, но все равно было видно, как он очень стар. Мрамор колонн сделался ноздреватым, от дождя и ветра, узор на фризе едва угадывался, а красная черепица кое-где поросла мхом. Даже вода в фонтане приобрела густой зеленоватый оттенок. Почерневший сатир то и дело начинал кашлять, как живой, и тогда вода выливалась из его горла толчками.Дверь была отворена — дома в деревнях редко запирают, — и Фабия вошла. Из небольшого полутемного атрия двери вели во все немногочисленные комнаты. Небольшой бассейн в центре атрия был наполнен такой же зеленой непрозрачной водой, как и чаша фонтана у входа.— Марк! — позвала Фабия. — Где ты? Я принесла твои любимые фаршированные финики. Ты в таблине?Ей никто не ответил.— Марк! — вновь позвала она и отворила дверь в таблин.Но здесь никого не было.Комната была обставлена изысканно и со вкусом. В высоких дубовых шкафах с дверцами из голубого стекла стояли толстые старинные кодексы. Коллекция терракотовых и серебряных статуэток расположилась на полочке из цитрусового дерева. Одну из стен занимал огромный холст, изображавший красавца в форме трибуна преторианской гвардии, сжимающего в руках окровавленный меч. У ног трибуна валялся, как падаль, зажимая рану в животе, лысый человек в пурпурной тоге, чье белое искаженное лицо с выпученными глазами было старательно списано со старинного бюста. Картина изображала Кассия Херея в момент убийства безумного Калигулы. Вернее, не подлинного Кассия, в тот момент уже почти старика, а молодого Марка Габиния, знаменитого актера в роли знаменитого тираноубийцы. Всякий раз, заходя в таблин, Фабия непременно останавливалась возле этой картины и несколько минут смотрела на лицо Марка-Кассия. В этот раз он показался ей красивым как никогда.— Марк! — снова позвала она, хотя прекрасно видела, что в таблине никого нет.Окно было открыто, и ветер трепал занавески из тончайшего виссона. Но даже этот проникающий с улицы легкий ветерок не мог истребить отвратительный сладковатый запах, слабый и навязчивый одновременно.И тут за стеною кто-то застонал, протяжно, мучительно. Голос смолк и вновь запричитал от боли. Фабия поспешно вышла в атрий и отворила дверь, ведущую в спальню. В нос ударил тот же гнилостный запах, что проник в таблин, — но уже в сотню раз сильнее. Фабия едва не задохнулась от отвращения.— Это ты, Мутилия? — донесся до нее из-за белой занавески сдавленный голос.Голос был так слаб, что Фабия не могла разобрать, принадлежит ли он Марку Габинию или кому-то другому. Она отдернула занавеску и в самом деле увидела на фоне белой подушки лицо Марка. Но лицо не теперешнего ее знакомого, а другого, моложе лет на двадцать, изуродованное болезнью, отекшее, с окиданными болячками, распухшими губами. Шея раздулась огромным пузырем, и в нем почти полностью утонул подбородок. Правая кисть была перевязана, рука до локтя опухла, сделалась блестящей и багрово-красной. Фабия невольно содрогнулась, глядя на больного. Она узнала его. Вернее, заставила себя узнать. Это же Гай, ее любимец! Сын Марка, которого она втайне прочила за свою внучку Летицию. Увидев ее, Гай почему-то перепугался, будто не пожилая женщина была перед ним, а сам гений смерти с серпом в руках.— К-т-то ты? — спросил он дрожащим голосом, и тогда она увидела, что язык у него распух так, что едва помещается во рту.Он не узнал ее.— Не бойся меня, я — Фабия, знакомая Марка. Неужели не узнаешь меня? Я — друг.— Фабия… Это было так давно. Ты — хорошая… Он попытался улыбнуться.— Где Марк? — спросила Фабия.— Он скоро придет… Нет, я ошибся… он вышел отдохнуть. Скоро придет Мутилия. А отец… должен отдохнуть. Должен отдохнуть…— Тебе что-нибудь нужно? — перебарывая тошноту, Фабия наклонилась к больному. — Дать напиться?— Да..-Ha столике рядом с кроватью среди пузырьков с мазями нашлись бутылка с водой и серебряная чаша. Фабия подала воду больному. Тот сделал пару глотков, и его тут же вырвало — прямо на простыни. Больной отнесся к этому с равнодушием.— Мне остаться? — спросила Фабия.Гай отвернулся к стене — то ли не слышал вопроса, то ли ему было все равно. Фабия вышла в сад и глубоко вздохнула свежий воздух, перебарывая тошноту.Сад у Марка Габиния был огромен. Вдоль старой каменной ограды росли оливы и кипарисы. А все остальное пространство вокруг небольшого бассейна с фонтаном занимали розы. Ослепительно белые, как вершины Альп, ярко-желтые, как чистейшее золото, красные, как кровь, и пурпурные, как императорская тога, они поражали воображение своей удивительной, ни с чем не сравнимой красотой. Лишь мраморная Венера, старинная копия знаменитой Афродиты Книдской Праксителя, скрывающаяся в тени искусственного грота, могла соперничать с ними. Во всяком случае ее красота была нетленной, а розы цвели два-три дня и умирали.Марк Габиний сидел на мраморной скамье в тени огромного кипариса и смотрел на охваченный безумным цветением сад. Его лицо, по-прежнему необыкновенно красивое, за два дня постарело на несколько лет.— Что с Гаем? — строго спросила Фабия, подходя. От Марка исходил все тот же слабый гнилостный запах. Вполне возможно, что сам он за прошедшие дни так свыкся с ним, что почти не замечал. Но Фабия замечала.— Он дома. Теперь дома. До самой смерти. — У Марка Габиния задрожали губы.— Почему ты не отвезешь его в больницу? Гримаса на лице актера сделалась еще мучительней. В кино ее сочли бы чрезмерной, почти смешной. Но сейчас он не играл. Его горе было подлинным, ужасное в своей непоправимости.— Это невозможно. И не спрашивай — почему, Я ничего не могу объяснить. Здесь Мутилия, медик из Веронской больницы. Делает Марку уколы. Ставит капельницы. Не отходит о него ни днем ни ночью. ? Очень хороший медик. Я доволен.— Мы должны спасти мальчика! — выкрикнула Фабия.Марк посмотрел на нее с упреком, будто она сказала что-то неприличное.— Его болезнь не лечится. И не спрашивай, чем он болен.
— Подожди. Тогда сделаем вот что. Завтра — последний день игр. Мы должны немедленно поехать в Рим и купить у Клодии клеймо для Гая. Мы успеем. У меня есть деньги. Надеюсь, их хватит…— Прекрати! — Марк вскочил и схватил Фабию за руки.— Почему? Я уверена, что у Клодии можно купить клеймо… а она обязательно победит… Она же побила Авреола. А все остальные не могут с ней сравниться.Теперь Фабия заметила, что у Марка трясется голова, но не от немощи, а оттого, что он хочет отрицательно покачать головой и не может, будто чьи-то пальцы сжимают ему шею.— Я не имею права, — наконец выдавил он.— Это почему же? — изумилась Фабия. — Все имеют право, все, кого цензоры не занесли в гладиаторские книги. Я уверена, что твоего имени там нет.— Там есть имя Гая. Оно занесено в самый черный, самый страшный список.— Это невозможно… Кто его занес?— Я. — Марк выпустил руку Фабии и вновь опустился на скамью. — Лучше сядь со мной рядом и посиди, полюбуйся на цветущие розы.— Ты не хочешь его спасти? — Она осторожно присела на краешек каменной скамьи, все еще не желая смириться.— Не могу. Он сам приговорил себя к смерти. И нас вместе с собою. Все, что нам остается, это смотреть на удивительные розы и наслаждаться их красотою. У нас появится иллюзия бесконечности прекрасного. И когда наступит последний час, мы будем помнить об этих удивительных минутах. Смертный час близок. Всемирный смертный час. Троя пала. Карфаген пал. И вот настал черед Великого Рима. — В голосе Марка Габиния послышались патетические нотки, заглушающие нестерпимую боль.Актер вновь взял верх. Он говорил и любовался красотой своего голоса и удивительным тембром его звучания. И сожалел, что он уже не сыграет роль Траяна Деция — быть может, самую лучшую роль в жизни.— Это я пожелал, чтобы Гай вернулся. Я купил клеймо у Вера. И вот — желание исполнено.Налетевший ветерок качнул огромный алый цветок. И красавица роза вдруг ссыпала лавиной алые лепестки на дорожку, явив глазам жалкую нагую сердцевину.— Как странно боги исполнили твое желание, — тихо сказала Фабия.— Боги сделали, что я просил. Гай вернулся. И теперь мне больше нечего желать.Обычно Марция просыпалась поздно. Но в это утро она проснулась на рассвете. Был странный звук — ей почудилось, что кто-то звал ее по имени. Но при этом ее имя звучало как чье-то чужое. И голос чужой, неприятный. В чем-то таком уверенный, во что Марции верить не хотелось. Она открыла глаза и только тут почувствовала холод — одеяло исчезло, она лежала на постели нагая.Вновь раздался тот же глумливый и одновременно уверенный голос.— А ведь ты ждала меня, Марция, ты шептала мое имя во сне. Ты желала меня.Она повернула голову. Перед нею стоял Бенит, нагой и возбужденный. Он улыбался и смотрел на нее с видом победителя. Она испугалась, как девчонка, которую развратник подкараулил в темном саду. Рванулась встать, Бенит не позволил — навалился на нее, одной рукой обхватил ее, второй мгновенно накинул на запястья веревки. Напрасно она извивалась и пыталась вырваться. Не прошло и минуты, как руки ее были крепко-накрепко привязаны к изголовью. Почему она так унизительно слаба? Ведь она всегда почитала себя сильной…— Приятно слушать, как ты зовешь меня снова и снова и губы твои шепчут: «Бенит, любимый, приди ко мне…»Он уселся на край кровати и медленно провел пальцем по животу и ниже, к лону. Она спешно сдвинула колени.— Ты лжешь, — выдохнула она, вся дрожа.— Нет, милая Марция, я никогда не лгу! Я говорю правду, и от моей правды у многих начинает свербеть во всех местах. И правда в том, что ты, Марция, потаскуха!— На помощь! — заорала она и опять безуспешно рванулась. И вновь веревки опрокинули ее на постель.— Кого ты зовешь, Марция? — Бенит недоуменно передернул плечами. — Может быть, Элия?Он прекрасно знал, что Элия уже третий день разыскивают все вигилы Империи.— Котт! — Марция надеялась, что старый слуга услышит ее.Ее крик привел Бенита в восторг.— Котт ушел за покупками, дорогая Марция. Он — образцовый слуга и не дрыхнет до десяти часов по утрам. Твоя служанка направилась к любовнику. Почему бы и нам не заняться любовью?В этот раз Бенит говорил правду — никого не было в доме.— Что тебе надо? Выкуп? Я заплачу… Отпусти меня…— попросила она заискивающе.— Зачем отпускать? Неужели ты не хочешь заняться со мной любовью? Почувствовать, что значит — объятия полноценного мужчины. После того как тебя обнимал безногий калека.— Элий не калека…— Ты хочешь меня и врешь, что не хочешь. Он раздвинул ее колени. Она почти не сопротивлялась. Бенит овладел ею грубо, стараясь причинить боль. Она закрыла глаза и замерла, кусая губы.— Эй, так не выйдет! — засмеялся Бенит. — Так я могу трахать тебя три часа. Представляешь, что станет с твоими руками?! Подыграй мне, красотка, и все кончится гораздо быстрее. Говорят, ты искусна в любви, Марция, и Руфин заплатил десять тысяч сестерциев за одну ночь с тобой.Она вновь рванулась, будто не понимала, что у нее просто нет сил сбросить тело Бенита.— Вот так-то лучше! Обожаю подобные фокусы! А ну еще раз! Еще разок, и я кончу! Ну!Его смех, переходящий в визг, невозможно было слушать, и она бессильно щелкнула зубами, будто в самом деле надеялась укусить, пока его тело билось в сладострастных судорогах. Отфыркиваясь, он оттолкнул ее и поднялся.— Давненько я не получал такого удовольствия. И ты тоже. Ты кончала раз десять, а после этого я сбился со счету. Признайся, с Элием у тебя ничего подобного не было? А? Признайся…— Не было ничего подобного, — покорно подтвердила она.Он стал одеваться.— Развяжи меня, — попросила Марция.— Нет уж. Зачем? Кто-нибудь другой развяжет. А меня здесь не было, дорогая Марция. Я тебе приснился. Кстати, ты кого-то ждешь? Кто-то должен прийти утром?Он обернулся к ней, и она увидела в руке у него кинжал. Кинжал Цезаря. Бенит держал его, обмотав рукоять платком.— Мои руки… — простонала она.— Ах, ты боишься за свои ручки, наш милый скульптор. Свои пальчики, которые меценаты называют боголюбимыми.Бенит наклонился над нею. Лезвие кинжала было возле ее горла.— Ведь кто-то мог угрожать тебе этим кинжалом. Острие коснулось кожи. Укол, будто укус комара. Липкая капля крови, щекоча кожу, стекла по шее. Марция замерла. Нет, он не убьет ее, он только разрежет веревки и…Бенит швырнул кинжал рядом с Марцией.— Ты умная девочка. И ты шлюха. Представь — Руфин умрет. Императором будет Александр. Ты будешь ваять его бюсты. Его идиотская физиономия будет смотреть на римлян с каждого угла. Неужели у тебя нет модели получше? Напряги свои извилины, Марция. Скажи мне спасибо за чудесный план. А я тебе помогу…У порога Бенит обернулся, помахал на прощание и подмигнул. Хлопнула дверь, Бенит исчез. Ах, если бы он в самом деле ей приснился! Она сделала слабую попытку освободиться — и петли затянулись еще туже.И тут ей почудились чьи-то шаги внизу.— Элий!На мгновение ей показалось, что это в самом деле мог быть Элий. Ну почему так поздно?! Почему?— Элий! Шаги замерли.Нет, это не Элий. Марция закричала. Человек медлил. Неужели он уйдет?!— Скорее! — звала она, ненавидя медлительного гостя чуть ли не больше Бенита.Человек побежал наверх. Легкие шаги. Молодые. Дверь распахнулась, и на пороге возник Цезарь. Юноша ошалело глядел на Марцию. Занавески в спальне не были задернуты, и солнце заливало комнату. Роскошное, покрытое золотистым загаром тело Марции светилось в потоке солнечных лучей. Цезарь стоял обалделый, с раскрытым ртом и не мог двинуться с места.«Да — нет?» — стучало в висках.«Да!» — будто кто-то выкрикнул в самое ухо. Не раз Марция слышала этот голос — голос своего гения.— Как хорошо, что ты пришел. Я тебя ждала… Иди сюда… — прошептала она, проводя кончиком языка по губам и по-кошачьи щуря широко расставленные глаза.Александр не двигался и буквально пожирал ее глазами.— Ну что же ты ждешь! — воскликнула она гневно.Ненависть к Бениту выплеснулась на ни в чем не повинного мальчишку. Цезарь очнулся и кинулся к ней. Сдернул тунику.«А что, если сейчас явится Элий? Вот была бы потеха», — Марция улыбнулась.Александр пыхтел от старанья. Ну что же он так долго, неумеха… Скорее! Скорее!И тут внизу хлопнула дверь и по ступеням загрохотали тяжелые сандалии. Как минимум двое бежали наверх.Дыхание мальчишки сделалось частым, прерывистым…Дверь распахнулась, и в спальню ворвались двое вигилов. Цезарь пронзительно и тонко вскрикнул, вскочил и рванулся в угол. Любовный акт завершился во время этого бегства — и на простынях, и на полу остались следы преступления. Вигилы, не узнавая Цезаря, тут же скрутили юношу и заломили руки. Пока один надевал на Цезаря наручники, второй склонился над Марцией.— Сейчас я освобожу тебя, домна, — пообещал он и перерезал веревки.— Не трогай кинжал… — приказала Марция. — Он мне угрожал, пока связывал…Элий сбежал от своего спасителя на рассвете. Не потому, что он имел что-нибудь против этого парня, решившего честно выполнить данное ему поручение, а потому, что Элий не хотел подвергать чужую жизнь опасности. И так он позволил себе провести ночь под крышей маленького дома, где укрыл его вигил. Правда, на ночь он принял сильное снотворное, и приятель Гэл вряд ли мог его разыскать. Элий поужинал и выспался. Утром он чувствовал себя уже не таким разбитым и решил, что может отправляться в путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
, отделяющей владения Марка Габиния от соседних полей, Фабия остановилась. Ей всегда нравилась эта герма. Лицо молодого Геркулеса, обрамленное бородой, смотрело в сторону владений Габиния. Старое, изборожденное морщинами лицо Меркурия в крылатом шлеме оглядывало соседние владения. Почему скульптор изобразил Меркурия стариком, Фабия не знала — ведь Меркурий, этот хитрый пройдоха, вечно молод и вечно в трудах, опекая дороги, торговлю и жуликов всех мастей. Фабии всегда казалось, что Габиний похож на эту двуликую герму — он стар и молод одновременно. Он равен богам в своем искусстве покорять людские сердца, изменять мнения и заставлять влюбляться в образы людей, которых никогда не было на земле. Потому что Кассий Херея Марка Габиния лишь отдаленно похож на подлинного убийцу Калигулы. Но Фабии нравился этот ненастоящий Кассий, и ей был все равно, каким был тираноубийца на самом деле.Кино изменило римлян, сделав их более мечтательными и более сентиментальными.Отсюда, от межевой гермы, была видна вилла Марка Габиния — красная черепичная крыша на фоне светлой серебристой листвы старых олив. Тропинка вывела Фабию прямо к дверям дома. Дом недавно оштукатурили заново и покрасили, но все равно было видно, как он очень стар. Мрамор колонн сделался ноздреватым, от дождя и ветра, узор на фризе едва угадывался, а красная черепица кое-где поросла мхом. Даже вода в фонтане приобрела густой зеленоватый оттенок. Почерневший сатир то и дело начинал кашлять, как живой, и тогда вода выливалась из его горла толчками.Дверь была отворена — дома в деревнях редко запирают, — и Фабия вошла. Из небольшого полутемного атрия двери вели во все немногочисленные комнаты. Небольшой бассейн в центре атрия был наполнен такой же зеленой непрозрачной водой, как и чаша фонтана у входа.— Марк! — позвала Фабия. — Где ты? Я принесла твои любимые фаршированные финики. Ты в таблине?Ей никто не ответил.— Марк! — вновь позвала она и отворила дверь в таблин.Но здесь никого не было.Комната была обставлена изысканно и со вкусом. В высоких дубовых шкафах с дверцами из голубого стекла стояли толстые старинные кодексы. Коллекция терракотовых и серебряных статуэток расположилась на полочке из цитрусового дерева. Одну из стен занимал огромный холст, изображавший красавца в форме трибуна преторианской гвардии, сжимающего в руках окровавленный меч. У ног трибуна валялся, как падаль, зажимая рану в животе, лысый человек в пурпурной тоге, чье белое искаженное лицо с выпученными глазами было старательно списано со старинного бюста. Картина изображала Кассия Херея в момент убийства безумного Калигулы. Вернее, не подлинного Кассия, в тот момент уже почти старика, а молодого Марка Габиния, знаменитого актера в роли знаменитого тираноубийцы. Всякий раз, заходя в таблин, Фабия непременно останавливалась возле этой картины и несколько минут смотрела на лицо Марка-Кассия. В этот раз он показался ей красивым как никогда.— Марк! — снова позвала она, хотя прекрасно видела, что в таблине никого нет.Окно было открыто, и ветер трепал занавески из тончайшего виссона. Но даже этот проникающий с улицы легкий ветерок не мог истребить отвратительный сладковатый запах, слабый и навязчивый одновременно.И тут за стеною кто-то застонал, протяжно, мучительно. Голос смолк и вновь запричитал от боли. Фабия поспешно вышла в атрий и отворила дверь, ведущую в спальню. В нос ударил тот же гнилостный запах, что проник в таблин, — но уже в сотню раз сильнее. Фабия едва не задохнулась от отвращения.— Это ты, Мутилия? — донесся до нее из-за белой занавески сдавленный голос.Голос был так слаб, что Фабия не могла разобрать, принадлежит ли он Марку Габинию или кому-то другому. Она отдернула занавеску и в самом деле увидела на фоне белой подушки лицо Марка. Но лицо не теперешнего ее знакомого, а другого, моложе лет на двадцать, изуродованное болезнью, отекшее, с окиданными болячками, распухшими губами. Шея раздулась огромным пузырем, и в нем почти полностью утонул подбородок. Правая кисть была перевязана, рука до локтя опухла, сделалась блестящей и багрово-красной. Фабия невольно содрогнулась, глядя на больного. Она узнала его. Вернее, заставила себя узнать. Это же Гай, ее любимец! Сын Марка, которого она втайне прочила за свою внучку Летицию. Увидев ее, Гай почему-то перепугался, будто не пожилая женщина была перед ним, а сам гений смерти с серпом в руках.— К-т-то ты? — спросил он дрожащим голосом, и тогда она увидела, что язык у него распух так, что едва помещается во рту.Он не узнал ее.— Не бойся меня, я — Фабия, знакомая Марка. Неужели не узнаешь меня? Я — друг.— Фабия… Это было так давно. Ты — хорошая… Он попытался улыбнуться.— Где Марк? — спросила Фабия.— Он скоро придет… Нет, я ошибся… он вышел отдохнуть. Скоро придет Мутилия. А отец… должен отдохнуть. Должен отдохнуть…— Тебе что-нибудь нужно? — перебарывая тошноту, Фабия наклонилась к больному. — Дать напиться?— Да..-Ha столике рядом с кроватью среди пузырьков с мазями нашлись бутылка с водой и серебряная чаша. Фабия подала воду больному. Тот сделал пару глотков, и его тут же вырвало — прямо на простыни. Больной отнесся к этому с равнодушием.— Мне остаться? — спросила Фабия.Гай отвернулся к стене — то ли не слышал вопроса, то ли ему было все равно. Фабия вышла в сад и глубоко вздохнула свежий воздух, перебарывая тошноту.Сад у Марка Габиния был огромен. Вдоль старой каменной ограды росли оливы и кипарисы. А все остальное пространство вокруг небольшого бассейна с фонтаном занимали розы. Ослепительно белые, как вершины Альп, ярко-желтые, как чистейшее золото, красные, как кровь, и пурпурные, как императорская тога, они поражали воображение своей удивительной, ни с чем не сравнимой красотой. Лишь мраморная Венера, старинная копия знаменитой Афродиты Книдской Праксителя, скрывающаяся в тени искусственного грота, могла соперничать с ними. Во всяком случае ее красота была нетленной, а розы цвели два-три дня и умирали.Марк Габиний сидел на мраморной скамье в тени огромного кипариса и смотрел на охваченный безумным цветением сад. Его лицо, по-прежнему необыкновенно красивое, за два дня постарело на несколько лет.— Что с Гаем? — строго спросила Фабия, подходя. От Марка исходил все тот же слабый гнилостный запах. Вполне возможно, что сам он за прошедшие дни так свыкся с ним, что почти не замечал. Но Фабия замечала.— Он дома. Теперь дома. До самой смерти. — У Марка Габиния задрожали губы.— Почему ты не отвезешь его в больницу? Гримаса на лице актера сделалась еще мучительней. В кино ее сочли бы чрезмерной, почти смешной. Но сейчас он не играл. Его горе было подлинным, ужасное в своей непоправимости.— Это невозможно. И не спрашивай — почему, Я ничего не могу объяснить. Здесь Мутилия, медик из Веронской больницы. Делает Марку уколы. Ставит капельницы. Не отходит о него ни днем ни ночью. ? Очень хороший медик. Я доволен.— Мы должны спасти мальчика! — выкрикнула Фабия.Марк посмотрел на нее с упреком, будто она сказала что-то неприличное.— Его болезнь не лечится. И не спрашивай, чем он болен.
— Подожди. Тогда сделаем вот что. Завтра — последний день игр. Мы должны немедленно поехать в Рим и купить у Клодии клеймо для Гая. Мы успеем. У меня есть деньги. Надеюсь, их хватит…— Прекрати! — Марк вскочил и схватил Фабию за руки.— Почему? Я уверена, что у Клодии можно купить клеймо… а она обязательно победит… Она же побила Авреола. А все остальные не могут с ней сравниться.Теперь Фабия заметила, что у Марка трясется голова, но не от немощи, а оттого, что он хочет отрицательно покачать головой и не может, будто чьи-то пальцы сжимают ему шею.— Я не имею права, — наконец выдавил он.— Это почему же? — изумилась Фабия. — Все имеют право, все, кого цензоры не занесли в гладиаторские книги. Я уверена, что твоего имени там нет.— Там есть имя Гая. Оно занесено в самый черный, самый страшный список.— Это невозможно… Кто его занес?— Я. — Марк выпустил руку Фабии и вновь опустился на скамью. — Лучше сядь со мной рядом и посиди, полюбуйся на цветущие розы.— Ты не хочешь его спасти? — Она осторожно присела на краешек каменной скамьи, все еще не желая смириться.— Не могу. Он сам приговорил себя к смерти. И нас вместе с собою. Все, что нам остается, это смотреть на удивительные розы и наслаждаться их красотою. У нас появится иллюзия бесконечности прекрасного. И когда наступит последний час, мы будем помнить об этих удивительных минутах. Смертный час близок. Всемирный смертный час. Троя пала. Карфаген пал. И вот настал черед Великого Рима. — В голосе Марка Габиния послышались патетические нотки, заглушающие нестерпимую боль.Актер вновь взял верх. Он говорил и любовался красотой своего голоса и удивительным тембром его звучания. И сожалел, что он уже не сыграет роль Траяна Деция — быть может, самую лучшую роль в жизни.— Это я пожелал, чтобы Гай вернулся. Я купил клеймо у Вера. И вот — желание исполнено.Налетевший ветерок качнул огромный алый цветок. И красавица роза вдруг ссыпала лавиной алые лепестки на дорожку, явив глазам жалкую нагую сердцевину.— Как странно боги исполнили твое желание, — тихо сказала Фабия.— Боги сделали, что я просил. Гай вернулся. И теперь мне больше нечего желать.Обычно Марция просыпалась поздно. Но в это утро она проснулась на рассвете. Был странный звук — ей почудилось, что кто-то звал ее по имени. Но при этом ее имя звучало как чье-то чужое. И голос чужой, неприятный. В чем-то таком уверенный, во что Марции верить не хотелось. Она открыла глаза и только тут почувствовала холод — одеяло исчезло, она лежала на постели нагая.Вновь раздался тот же глумливый и одновременно уверенный голос.— А ведь ты ждала меня, Марция, ты шептала мое имя во сне. Ты желала меня.Она повернула голову. Перед нею стоял Бенит, нагой и возбужденный. Он улыбался и смотрел на нее с видом победителя. Она испугалась, как девчонка, которую развратник подкараулил в темном саду. Рванулась встать, Бенит не позволил — навалился на нее, одной рукой обхватил ее, второй мгновенно накинул на запястья веревки. Напрасно она извивалась и пыталась вырваться. Не прошло и минуты, как руки ее были крепко-накрепко привязаны к изголовью. Почему она так унизительно слаба? Ведь она всегда почитала себя сильной…— Приятно слушать, как ты зовешь меня снова и снова и губы твои шепчут: «Бенит, любимый, приди ко мне…»Он уселся на край кровати и медленно провел пальцем по животу и ниже, к лону. Она спешно сдвинула колени.— Ты лжешь, — выдохнула она, вся дрожа.— Нет, милая Марция, я никогда не лгу! Я говорю правду, и от моей правды у многих начинает свербеть во всех местах. И правда в том, что ты, Марция, потаскуха!— На помощь! — заорала она и опять безуспешно рванулась. И вновь веревки опрокинули ее на постель.— Кого ты зовешь, Марция? — Бенит недоуменно передернул плечами. — Может быть, Элия?Он прекрасно знал, что Элия уже третий день разыскивают все вигилы Империи.— Котт! — Марция надеялась, что старый слуга услышит ее.Ее крик привел Бенита в восторг.— Котт ушел за покупками, дорогая Марция. Он — образцовый слуга и не дрыхнет до десяти часов по утрам. Твоя служанка направилась к любовнику. Почему бы и нам не заняться любовью?В этот раз Бенит говорил правду — никого не было в доме.— Что тебе надо? Выкуп? Я заплачу… Отпусти меня…— попросила она заискивающе.— Зачем отпускать? Неужели ты не хочешь заняться со мной любовью? Почувствовать, что значит — объятия полноценного мужчины. После того как тебя обнимал безногий калека.— Элий не калека…— Ты хочешь меня и врешь, что не хочешь. Он раздвинул ее колени. Она почти не сопротивлялась. Бенит овладел ею грубо, стараясь причинить боль. Она закрыла глаза и замерла, кусая губы.— Эй, так не выйдет! — засмеялся Бенит. — Так я могу трахать тебя три часа. Представляешь, что станет с твоими руками?! Подыграй мне, красотка, и все кончится гораздо быстрее. Говорят, ты искусна в любви, Марция, и Руфин заплатил десять тысяч сестерциев за одну ночь с тобой.Она вновь рванулась, будто не понимала, что у нее просто нет сил сбросить тело Бенита.— Вот так-то лучше! Обожаю подобные фокусы! А ну еще раз! Еще разок, и я кончу! Ну!Его смех, переходящий в визг, невозможно было слушать, и она бессильно щелкнула зубами, будто в самом деле надеялась укусить, пока его тело билось в сладострастных судорогах. Отфыркиваясь, он оттолкнул ее и поднялся.— Давненько я не получал такого удовольствия. И ты тоже. Ты кончала раз десять, а после этого я сбился со счету. Признайся, с Элием у тебя ничего подобного не было? А? Признайся…— Не было ничего подобного, — покорно подтвердила она.Он стал одеваться.— Развяжи меня, — попросила Марция.— Нет уж. Зачем? Кто-нибудь другой развяжет. А меня здесь не было, дорогая Марция. Я тебе приснился. Кстати, ты кого-то ждешь? Кто-то должен прийти утром?Он обернулся к ней, и она увидела в руке у него кинжал. Кинжал Цезаря. Бенит держал его, обмотав рукоять платком.— Мои руки… — простонала она.— Ах, ты боишься за свои ручки, наш милый скульптор. Свои пальчики, которые меценаты называют боголюбимыми.Бенит наклонился над нею. Лезвие кинжала было возле ее горла.— Ведь кто-то мог угрожать тебе этим кинжалом. Острие коснулось кожи. Укол, будто укус комара. Липкая капля крови, щекоча кожу, стекла по шее. Марция замерла. Нет, он не убьет ее, он только разрежет веревки и…Бенит швырнул кинжал рядом с Марцией.— Ты умная девочка. И ты шлюха. Представь — Руфин умрет. Императором будет Александр. Ты будешь ваять его бюсты. Его идиотская физиономия будет смотреть на римлян с каждого угла. Неужели у тебя нет модели получше? Напряги свои извилины, Марция. Скажи мне спасибо за чудесный план. А я тебе помогу…У порога Бенит обернулся, помахал на прощание и подмигнул. Хлопнула дверь, Бенит исчез. Ах, если бы он в самом деле ей приснился! Она сделала слабую попытку освободиться — и петли затянулись еще туже.И тут ей почудились чьи-то шаги внизу.— Элий!На мгновение ей показалось, что это в самом деле мог быть Элий. Ну почему так поздно?! Почему?— Элий! Шаги замерли.Нет, это не Элий. Марция закричала. Человек медлил. Неужели он уйдет?!— Скорее! — звала она, ненавидя медлительного гостя чуть ли не больше Бенита.Человек побежал наверх. Легкие шаги. Молодые. Дверь распахнулась, и на пороге возник Цезарь. Юноша ошалело глядел на Марцию. Занавески в спальне не были задернуты, и солнце заливало комнату. Роскошное, покрытое золотистым загаром тело Марции светилось в потоке солнечных лучей. Цезарь стоял обалделый, с раскрытым ртом и не мог двинуться с места.«Да — нет?» — стучало в висках.«Да!» — будто кто-то выкрикнул в самое ухо. Не раз Марция слышала этот голос — голос своего гения.— Как хорошо, что ты пришел. Я тебя ждала… Иди сюда… — прошептала она, проводя кончиком языка по губам и по-кошачьи щуря широко расставленные глаза.Александр не двигался и буквально пожирал ее глазами.— Ну что же ты ждешь! — воскликнула она гневно.Ненависть к Бениту выплеснулась на ни в чем не повинного мальчишку. Цезарь очнулся и кинулся к ней. Сдернул тунику.«А что, если сейчас явится Элий? Вот была бы потеха», — Марция улыбнулась.Александр пыхтел от старанья. Ну что же он так долго, неумеха… Скорее! Скорее!И тут внизу хлопнула дверь и по ступеням загрохотали тяжелые сандалии. Как минимум двое бежали наверх.Дыхание мальчишки сделалось частым, прерывистым…Дверь распахнулась, и в спальню ворвались двое вигилов. Цезарь пронзительно и тонко вскрикнул, вскочил и рванулся в угол. Любовный акт завершился во время этого бегства — и на простынях, и на полу остались следы преступления. Вигилы, не узнавая Цезаря, тут же скрутили юношу и заломили руки. Пока один надевал на Цезаря наручники, второй склонился над Марцией.— Сейчас я освобожу тебя, домна, — пообещал он и перерезал веревки.— Не трогай кинжал… — приказала Марция. — Он мне угрожал, пока связывал…Элий сбежал от своего спасителя на рассвете. Не потому, что он имел что-нибудь против этого парня, решившего честно выполнить данное ему поручение, а потому, что Элий не хотел подвергать чужую жизнь опасности. И так он позволил себе провести ночь под крышей маленького дома, где укрыл его вигил. Правда, на ночь он принял сильное снотворное, и приятель Гэл вряд ли мог его разыскать. Элий поужинал и выспался. Утром он чувствовал себя уже не таким разбитым и решил, что может отправляться в путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44