Я за нашего герцога кровь проливал, жизни своей не жалел, а он
небось в это время дома отсиживался, вот и отрастил такое пузо. Да стал бы
я попрошайничать, будь у меня обе руки. Больно нужно.
Да ну его совсем, что вспоминать-то. Сегодня хорошо подавали, будет
на что поесть, еще и на выпивку останется. Жаль только, что Кенк слег, на
пару с ним легче было бы работать. Двоим всегда больше перепадает.
Бедняга, шестой день уж мается. Не дай бог помрет. Хорошо еще, что у него
деньжата кое-какие припрятаны, есть чем Прагу за место заплатить. Да на
худой конец и я бы его худо-бедно прокормил, не в деньгах дело. Только бы
поправился.
Сегодня, пожалуй, заплачу, три гроша и переночую по-человечески, на
нарах. А то надоело в развалинах-то ночевать. Хоть и лето, а все равно
ночами прохладно. Годы-то уже не молодые, старые кости тепла требуют. Вон
как колени по утрам ноют, а что еще зимой-то будет? Зимой, конечно, Праг и
задаром ночевать пустит, не такой он человек, чтобы дать нашему на улице
замерзнуть. Да только его доброта-то боком потом выйдет. Он потом о
чем-нибудь таком попросит, что и в подземелье угодить недолго. И не
откажешь.
Знаю я его, сколько лет уже знаю. Так что всегда лучше, если гроши в
кармане позвякивают. Только вот жаль, что долго они у меня Не
залеживаются. А ведь если бы каждый день да всего по грошу откладывать -
это сколько же денег за все годы скопить бы удалось? Страшно подумать
даже. Вот Кенк - тот умеет копить, тот себе в последнем готов отказать, но
в заветный кошелек руку не запустит. Вот теперь зато и может хворать
спокойно. А я заболею - кто мне поможет? Кому я нужен-то? Э-эх, надо
наконец за ум взяться и откладывать гроши на черный день. А то помрешь вот
так на улице прямо или где под забором потому только, что все деньги до
последнего проживать умудрялся. Не-ет, надо взяться за ум, я еще пожить
хочу.
Я вообще люблю жить. Конечно, кое-кто может подумать, что у меня не
жизнь, а одно мучение, но я-то с ним не соглашусь. Это поначалу мне
казалось, что жизнь кончилась, когда руку-то потерял. Кузнецом стать хотел
- и вот без руки остался. За герцога нашего пострадал. Все, думал, теперь
не жизнь уже - ни дома, ни денег, ни руки. Глупый был, одно слово. Жить
все равно хорошо. Встанешь вот как сегодня спозаранку, выйдешь на улицу -
тихо вокруг, все еще спят, а ты стоишь и слушаешь. Тепло, спокойно, и
никаких тревог на душе. А зимой? Намерзнешься за день, продрогнешь,
притащишься в ночлежку - а тут тебе и похлебка горячая, и чарочка, и огонь
в очаге, и можно весь долгий вечер сидеть и разговаривать и ни о чем не
заботиться. Что толку в заботах? Заботься не заботься, а завтра все равно
придет и окажется совсем не таким, какого ты ждал. Надо жить сегодня - так
я считаю.
И вообще, уж если ты живешь, так нечего ныть да хныкать. Живи, другим
жить не мешай и радуйся, что не помер пока. Я вот уже тридцать два года,
как мог бы в могиле лежать, - а вот жив, хожу, ем да пью. Да ты любого из
тех, кого в тот день на Капласе порубили, спроси, что им больше по душе -
в могиле лежать или вот, как я, жить, - никто мою жизнь на могилу не
променяет. Даже Будар, маршал наш, и тот, я думаю, на могилу не согласился
бы. Что ему теперь толку во всех его богатствах, в милостях герцогских,
если он уж больше тридцати лет, как в земле лежит? А я вот пока живу.
То-то же.
Вообще люди чем лучше живут, тем злее становятся. Это уж точно. Вот
я, к примеру, никого не обижу, хоть и не имею почти ничего. Помру -
схоронить даже не на что. А этот толстяк, что на меня наорал, небось
каждый день по четыре раза пузо свое набивает. Так ему жалко мне медный
грош подать, прямо перекосило всего, будто я к нему в кошелек залез.
Разобрало его. Небось, жди его дома шесть голодных малышей да жена
больная, и то так не жадничал бы.
Но вообще-то сегодня подавали хорошо, жаловаться грех. Люди всегда
как какое беспокойство почувствуют, так сразу же начинают подавать лучше.
Уж я-то знаю. А тут как раз знамения, да камаргосы повсюду рыщут, да
какие-то бандиты появились, прохожих по ночам режут - вот и развязываются
кошельки-то сами собой. Честное слово, вот наступят снова тяжелые времена,
сам начну на стенах знаки дракона рисовать.
А вообще - страшно. Что-то такое тревожное в воздухе висит, гнет
какой-то, как перед грозой. И спокойно вроде все вокруг, а вот-вот
загремит. Шесть лет назад так же вот было, а потом как началась
заваруха... На улице тогда страшно показаться было, ни за что пропасть
было очень даже просто. В такое время ведь не разбирают особенно, прав ты
или виноват. Хватают всех подряд - и на виселицу. Чует мое сердце, то же
самое скоро начнется. Тут бы лучше куда подальше укрыться, да куда же
нашему-то брату, нищему, податься? В деревнях, говорят, снова недород, там
своих голодных хватает, а в городе одна надежда пропитание найти - все
время на людях быть. Только и остается, что не высовываться, не говорить
лишнего, держаться от беды подальше. А то, глядишь, получится, как утром с
этим беднягой, что перед ратушей кричал. Видел я, как его стражники-то
схватили, и минуты он поговорить не сумел. Да ему-то мало радости, что к
стражникам попал, по такому делу его все равно к камаргосам заберут. Это
если бы, скажем, он украл что или убил кого-нибудь, тогда, конечно, мог бы
радоваться, что стража рядом оказалась. Судили бы его все-таки, может,
даже и не повесили бы. А уж раз к камаргосам попадет - все, крест можно
ставить. Мне-то, конечно, камаргосов бояться нечего, я человек маленький,
ничего лишнего не говорю, ничего противозаконного поделаю, за герцога
нашего как-никак пострадал, а все равно страшно.
Тут меня толкнул кто-то, я даже чуть не упал. Оборачиваюсь - женщина
молодая. Вот ведь народ, чуть старика в канаву не столкнула и даже не
обернулась. Тьфу! Из переулка она выскочила, что к башне ведет, а я так
задумался, что чуть было мимо не проскочил.
Мне-то как раз мимо башни самая удобная дорога, там в южном конце у
Скегара можно неплохо и дешево пообедать. Свернул я в переулок и стал
наверх подниматься. Ноги, конечно, не те уже, суставы болят к непогоде, да
и ходить далеко тяжеловато. А тут еще в гору - башня-то на вершине холма
поставлена. А под башней, в подземелье, где дракон обитает, сокровищ,
говорят, видимо-невидимо. Будто бы прежде там герцогская сокровищница
было, когда они еще на холме этом жили. Ну а когда дракона-то в подземелье
загнали и заклятие наложили, сокровища так и остались там. Так и
получилось, будто дракон их охраняет.
Правда, я лично думаю, что про сокровища позже придумали. Народ
горазд болтать. Уж сколько рассказов всяких про клады я на своем веку
наслушался - не перечесть. Да вот что-то ни одного живого человека не
встречал, который бы сам клад нашел. Это ж, по-моему, каким дураком надо
быть, чтобы деньги свои в землю закопать да так их там и оставить. Нет уж,
будь у меня деньги, я бы нашел им гораздо лучшее применение.
И тут у меня прямо даже сердце остановилось и внутри все похолодело.
Сперва я даже не понял, от чего. А потом увидел - почти под ногами, в
канаве, в грязи.
Я оглянулся - никого. Слава богу, мало здесь народа шатается. Только
бы ноги унести, а там уж я найду способ в деньги это обратить. Тот же Праг
за такое кучу монет отвалит. Я нагнулся, вытащил его из грязи и похолодел.
В руке я держал ЭТО.
Ну что, старик, сказал я себе, вот и кончилось твое бродяжничество.
Одна теперь у тебя дорога. И так мне тоскливо вдруг стало, что хоть садись
и помирай. Что мне, мало будто в жизни доставалось? За что же мне такое? Я
и за герцога воевал, и руку в битве на Капласе потерял, и нищенствовал три
десятка лет, и жизнь меня била, и люди били, и больной я совсем, и старый
- за что же мне еще и ЭТО досталось? Вот ведь дурак старый, о сокровищах
размечтался, глаза-то на все пялил. Прошел бы мимо, не заметил бы - и жил
бы себе дальше спокойно. А теперь какая жизнь? Теперь, стало быть, никакой
уже жизни не осталось.
Неспроста, значит, знамения-то, неспроста.
Я положил ЭТО в карман, нащупал там тряпицу и обтер его. Иные
удивляются, сколько всего я могу одной левой рукой делать. Пожили бы с мое
- и не тому бы научились. Я раньше-то, пока помоложе был, одной левой
рукой такие узлы вязал, что не каждый и двумя завязать сумеет. Теперь,
конечно, не то уже, ловкости в пальцах нет, суставы распухают. Но все
равно, кое-что я еще умею. Эх, будь у меня две руки, цены бы мне не было.
Я оглянулся, не смотрит ли кто, потом достал ЭТО из кармана и
рассмотрел. Да, сомнений быть не могло - оно самое. Да и всем же известно
- когда ЭТО попадет тебе в руки, ты его сразу узнаешь, хотя и не скажет
никто заранее, как оно выглядеть должно. Оно может являться в каком угодно
виде, не в облике его тут дело, а в сути.
Я снова положил его в карман, к медякам, собранным за сегодняшнее
утро, и двинулся дальше по переулку. Здесь, у башни, малолюдно, не любит
народ это место. Оно и понятно - дракон рядом. В подвалах здесь, говорят,
иногда так серой воняет, что дышать невозможно. А дома все больше
одноэтажные, старые, да и те по большей части заброшены давно. Днем-то
здесь спокойно, а по ночам даже стражники поодиночке забредать не
решаются. Я-то уж знаю, сам не раз тут в развалинах ночевал, когда с
деньгами совсем худо было. Меня-то тут не обижают: чего с ничего возьмешь?
А вот если кто побогаче в темное время забредет, то может не только без
кошелька остаться, но и жизнь потерять, а то и вовсе без следа сгинуть.
Бывали такие случаи. Здесь, у башни, такой народ живет, с этим уж ничего
не поделаешь. Старый-то герцог, говорят, пытался это место от бандюг
очистить, повелел здесь богачам дома возводить, да ничего у него не вышло.
Да и нынешний наш герцог затевал что-то такое в молодости, но после того,
как побили нас на Капласе, не до того ему стало.
Наконец последний поворот показался, а за ним и башня. Я остановился
на углу, к стене прислонился, отдышался. Солнце уже вовсю жарило, лето
все-таки, а все равно меня дрожь пробирала, будто простыл. Ну да понятное
дело, от ЭТОГО кто угодно задрожит.
Что же теперь делать?
Эх, кабы оно мне в молодости в руки попало, пока еще сильным был,
пока еще о подвигах мечтал. Я ведь и на войну-то тогда с охотой пошел.
Отличиться думал, награду думал заслужить. Как же, заслужил, нужно это
кому - меня награждать. Тем более после того поражения. Герцог, говорят,
как увидел, что дело плохо, так сразу со всем своим конным полком за реку
отступил и мост за собой разрушил, а нас, мужичье, прикрывать отход
оставил. Бойня там была, скажу вам, отменная. Нам бы, дуракам, сразу в
плен посдаваться, раз такое дело, а мы еще и вперед двинулись, чтобы отход
герцога прикрыть. Прикрыли, конечно, только конница-то вражеская почти
всех нас там и порубила. Сам не понимаю, как жив остался. Не помню даже,
когда мне руку-то оттяпали - то ли прямо там, в бою, то ли уже после,
когда маршал Орукар допустил к пленным наших лекарей и кое-кого из раненых
сумели выходить.
Слава, подвиги... Что от них толку? Как жили люди до той войны, так и
сегодня живут, ничуть не лучше. И победили бы - лучше бы жили, уж я-то
знаю. Я ведь и на той стороне был, переходил границу-то. Нисколько не
лучше люди там живут. Года через два или три после войны это было. Моя-то
родная деревня вместе со всем Пагеркеном по договору мирному к ним отошла,
ну и решил я родные места навестить. Вдруг, думаю, там кто еще остался из
родни, вдруг, думаю, приютят меня. А там даже и деревни не осталось,
пепелище одно, и всех жителей бывших расселили кого куда, так что и концов
не сыскать. Побродил я там, а потом решил назад в наш город подаваться.
Здесь, под герцогом нашим, хоть подавали калекам хорошо, потому что у
многих на Капласе родные погибли, а там я чуть с голоду не помер. Вот и
вернулся.
Эх, жизнь. Задумаешься вот так: зачем жил, для чего? И такая тоска
берет. Обычно-то я стараюсь не задумываться. Живу себе спокойно, жизни
радуюсь, вот как сегодня утром, и все вроде хорошо. А если вдуматься, так
и жить дальше не захочется. Может, и к лучшему все это - взять и покончить
разом. Конечно, дракона мне не одолеть. Куда убогому против дракона? Но
все хоть смысл какой-то в жизни появится, все знать буду, умирая, что не
напрасно жил. А впрочем, какое там не напрасно, если пользы никому не
будет от того, что я погиб? Правда, люди рассказывали, что ЭТО кого угодно
сильным делает и способным с драконом на равных биться, да разве можно
всему верить, что люди говорят? Какой с них спрос, с болтунов-то?
Я передохнул и потихоньку дальше двинулся, чтобы мимо башни пройти.
Рассказывают люди, что прежде здесь не башня стояла, что был здесь замок
родовой, в котором предки нашего герцога жили. А уж когда удалось в
подземелье того замка дракона заманить и заклятие на него наложить,
герцоги-то больше жить в нем не пожелали. Возвели себе у реки дворец,
который старым теперь называется, - сколько уж лет, как в том дворце
камаргосы расположились, - а здесь, на холме, башню эту построить
повелели. Мощная башня. Стены в основании, говорят, больше десяти локтей
имеют да в высоту локтей пятьдесят. В прежние-то времена в ней сильный
караул держали, следили все, чтобы дракон из подземелья не выбрался. Помог
бы против дракона караул этот, как же. А в колодец, что в подземелья-то
ведет, осужденных на смерть опускали. Может, и правда все это было, да
только при мне-то колодец этот уж давным-давно как замурован был. Да и в
саму башню уж давно никто не заходил, ворота лет пятнадцать назад кирпичом
заложили. Говорят, шеф камаргосов распорядился это сделать после того, как
какие-то бунтовщики внутри башни укрылись. Так что там внутри никого
теперь нет, и стерегут ее теперь только снаружи. Вон как раз и караулка
показалась.
И тут меня окликнули. Эй ты, слышу, оборванец, а ну пойди сюда.
Смотрю - здоровенный такой стражник из караулки вышел, ноги расставил и на
меня уставился. Куда, говорит, прешь? В южный, говорю, конец иду. Ты что,
говорит, не знаешь, что здесь теперь нельзя ходить? Нет, отвечаю, а
почему? Почему, почему. Камаргосы приказали. Поворачивай назад, старик,
пока я тебе по-хорошему говорю. Ходят тут, вишь, всякие, знамения видят, а
потом отвечай за них. Никаких, говорю, я знамений не видел и видеть не
хочу. Мне, говорю, всего-навсего до переулка дойти осталось, полсотни же
шагов до него, совсем же рядом. Неужели, говорю, не пустишь? А он ну
просто зверем смотрит. Топай, говорит, старик, назад, пока я тебе челюсть
не своротил. Мне, говорит, за тебя отвечать неохота. Если, говорит, через
минуту еще здесь будешь, я тебя в подземелье упеку. Повернулся и пошел
назад к караулке.
И тут я так обозлился, что не дай бог. Я, думаю, кровь за герцога
проливал, я всего лишился, без руки вот остался, еле хожу, а всякая
сволочь с копьем будет мне еще указывать, где ходить да как ходить! Был бы
человеком, пропустил бы в южный конец. Ведь назад-то, почитай, вокруг всей
башни снова топать. Дальше гораздо. А потом придется холм понизу обходить
- эдак я лишь к полудню добреду. И что только за народ нынче пошел,
честное слово? Раньше-то хоть к нам, ветеранам, внимание какое-то было, а
теперь каждый норовит обидеть. Эх, были бы ноги здоровые, я бы не
посмотрел на его угрозы, пробежал бы мимо, и все недолга. По переулку-то
он бы за мной гнаться не стал.
Да что толку обо всем этом думать? Еле хожу ведь. Нагонит и
накостыляет, а то и вправду в подземелье упечет. С камаргосами шутки
плохи, здорово его, видно, напугали. Повернулся я и потащился назад вдоль
стены башни. А солнце вовсю печет, укрыться от него совершенно негде. И
сердце еще заколотило, мочи прямо нет. Прислонился я к стене, сунул руку в
карман и думаю: наплевать мне на все, вот сейчас, вот прямо сейчас, возьму
и надену ЭТО. И будь что будет. Вот возьму и надену.
А потом - сам не понимаю, как это получилось, - вынул я его из
кармана и аккуратненько так положил у самого основания стены. Ямка там
была, булыжника одного не хватало. И пошел дальше. Даже не оглянулся ни
разу. Незачем мне было оглядываться, что я там потерял? Пусть и паршивая у
меня жизнь, пусть и повеситься лучше, чем так жить, но я не буду за всех
за них с драконом сражаться. Ищите себе другого дурака. А с меня хватит, я
свое отвоевал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12