Я им не игрушка, в конце концов, я
хочу на старости лет пожить спокойно. А это разве жизнь? Начнись что в
городе - с кого первого спрос? С бургомистра, что не углядел. Я будто бы
налоги такие назначил, я будто бы утеснения всякие чиню. Да что я вообще
могу? Мною как хотят, так и вертят, а помру - никто добрым словом не
помянет. В городе рады языками-то чесать: бургомистр-де приказал,
бургомистр-де распорядился. Если бы бургомистр действительно приказал да
распорядился так, как это требуется по его разумению, его бы отсюда, из
ратуши, быстро убрали. Под зад бы коленом - и все. Если бы вообще в
подземелье не засадили.
Уж я-то знаю, какие тут дела творятся.
И дракон еще этот, будь он неладен! Хорошо еще, со стариканом
договорился. Устроит им завтра фейерверк, пускай потешатся. Правда, опять
все сорваться может. Кто его знает, камаргоса этого, вдруг покажется ему,
что не следует сейчас фейерверки устраивать.
Вызовет меня к себе или пришлет кого и скажет - не следует. С ним
ведь не поспоришь. А бегать водворен старый, чтобы каждое свое
распоряжение согласовывать - это ведь за неделю сапоги стопчешь. Жаль, что
его на прошлой неделе не прирезали.
Я даже вздрогнул от этой мысли. Так, будто бы произнес ее вслух. А ну
как произнес? В такой суете до всего дойти можно. Жена вон говорит, что во
сне я стал разговаривать. Так недолго и среди бела дня начать свои мысли
выбалтывать. Ай-яй-яй, как нехорошо.
Я встал из-за стола, подошел к двери кабинета. В приемной слышались
чьи-то громкие голоса, оттуда, слава богу, никто бы не услышал. Разве что
кто-нибудь в самом кабинете притаился. Глупость, конечно, где тут
притаиться, но на всякий случай я огляделся.
Никого, конечно, не было. Я подошел к окну, заглянул за портьеру,
затем за шкаф, стоящий рядом, - никого. Да и кому это нужно - прятаться в
моем кабинете? И вообще, не говорил я ничего, ясно ведь, что не говорил. А
мысли - если бы начальник камаргосов умел читать мысли, я бы здесь давно
уже не сидел. Если бы он умел мысли читать, полгорода бы уже на виселице
болталось.
Зараза такая, и как это он только уцелел? Мне докладывали, что
нападавших было трое и двоих камаргосов из его охраны они уложили на
месте. Но тут, как назло, ночной караул рядом случился, целых десять
стражников. Прибежали, будь они неладны, крики услышали. Одного из
нападавших в стычке убили, двоим удалось скрыться. Знать бы заранее, сам
бы караул тот задержал. Эх, да что теперь сожалеть, теперь уже ничего не
поправишь. Он ведь бестия хитрая, осторожным теперь стал, больше из
старого дворца носа не высовывает. Раньше, бывало, хоть сам в ратушу
являться изволил, а теперь вот уже три дня, как носа не показывает из
своего кабинета, все меня к себе вызывает. А мне от одной мысли, что в
старый дворец ехать снова придется, плохо становится.
Но почему же мне все время кажется, что в кабинете кто-то есть? Мания
какая-то, от усталости, наверное. Все, решил я, кончаю дела, еду с
докладом и домой, спать. А то если так дальше пойдет, то совсем рехнуться
можно. Вот выбегу завтра поутру на площадь перед ратушей, как этот сегодня
выбежал, и начну тоже кричать про погибель надвигающуюся. Я-то знаю, о чем
кричать, я-то знаю, что нам и без дракона есть от чего загнуться. Дракон.
Что дракон, когда зерна на складах почти что не осталось, когда нищие
толпами по всем дорогам бродят, когда город так захламлен, что вот-вот
болезни начнутся, мор начнется, когда недород опять на носу, и все про это
знают, только сказать боятся. Ну неужели же герцогу невдомек, что сейчас
самое время ослабить на какой-то срок бремя налоговое, что можно даже
поступиться чем-то - ну хотя бы зерна из своих запасов прислать, - чтобы
хуже не получилось? Ну неужели он этого не понимает? Или ему просто не
докладывают, или он не знает ничего, а министры боятся правду сказать?
Ведь это же они, они все развалили донельзя. Ведь если герцог правду
сейчас узнает, им же голов не сносить. Ей-богу, возьму и сам поеду к
герцогу. Добьюсь аудиенции и сам ему обо всем доложу. А там будь что
будет.
А что будет? А ничего не будет. Бургомистра заменят, только и всего.
Сыну моему хода больше не дадут, если вообще оставят во дворце. А скорее
всего выгонят, на что им такой? У той кормушки и без него достаточно
желающих толчется. Семья в опалу попадет, сам ни за что ни про что
пострадаю. Вот что будет. А сюда новый бургомистр сядет, и еще неизвестно,
как он дело поведет. Я-то хоть не ворую, хоть как-то стараюсь городу
пользу приносить. Не о себе лишь думаю. А придет другой - мало ли таких,
сплошь и рядом - и все окончательно развалит. Вот так и будет, если
герцогу правду рассказать. Не любят люди правду, это же закон природы.
И все-таки мысль о том, что в кабинете кто-то есть, меня не
оставляла. Я уже сложил все бумаги в стол и встал с намерением ехать к
начальнику камаргосов, но, повинуясь непонятному мне самому порыву, снова
подошел к окну и заглянул за портьеру. Даже ощупал ее. Потом медленно, все
еще сомневаясь, подошел к двери. Но на полпути остановился. Внутренне
смеясь над собой, над этой глупой мнительностью, я вернулся назад к столу,
опустился на колени перед диваном и заглянул под него. Там, конечно,
никого не было. Но на полу, у самой его ножки, что-то блеснуло. Я протянул
руку, и на ладони моей оказалось ЭТО.
Я вздрогнул и чуть было не выронил его на пол. Но кулак мой сам собой
сжался, и я лишь слегка дернулся в сторону, коснувшись боком дивана. Да
так и остался стоять перед ним на коленях, не смея поверить в то, что
случилось.
Боже мой, боже мой, только этого сейчас и не хватало! Да откуда
только оно могло взяться? Кто мог подбросить его сюда? Кто-то из слуг,
секретарь или, может, магистр? А впрочем, какая разница? Тот, кто это
сделал, все равно никогда не признается. ЭТО - не такая вещь, чтобы они
признались.
А может, это дело рук камаргосов? Я даже застыл, закаменел от этой
мысли, но тут же успокоил себя. Нет, камаргосы на такое не пошли бы, если
бы они хотели выяснить, насколько я благонадежен, они нашли бы способ
попроще. Или вообще не стали бы ничего выяснять. Стоит им во мне
усомниться - и все, и меня больше не станет. Что я, не знаю, как такие
дела делаются? Вон в прошлом году прокурор Байго исчез - и все. А ведь
видный же человек был. Исчез, и никто ни слова о нем не сказал, так, будто
и не было человека. А ведь только что, буквально за неделю до
исчезновения, бал он давал, и все мы на том балу были, и разговоров потом
об этом сколько по городу ходило. А исчез Байго - и как кто запрет на само
упоминание его имени наложил. Так что камаргосы не стали бы мне ЭТО
подбрасывать, им такая проверка ни к чему.
Проверка? Хм, действительно проверка. Проверка того, на что ты
годишься, бургомистр. Я медленно встал, отряхнул левой рукой колени. Да,
проверка. Что, бургомистр, прошло время, когда можно было болтать о своем
служении городу и готовности ради своего города на все. Пришло время на
деле послужить ему. Правда, никто, кроме тебя, никогда не узнает, как ты
прошел эту проверку. Но ты-то сам теперь будешь знать, на что годишься.
Это раньше можно было как-то оправдываться, находить причины для того,
чтобы не делать того, что следовало сделать, врать и изворачиваться перед
самим собой. Но перед ЭТИМ нельзя соврать, и ты это знаешь, бургомистр.
ЭТО не обманешь так, как можно обмануть свою совесть. ЭТО требует от тебя
определенного ответа: да или нет.
Я отошел к столу, сел. Дракон. Выходит, знамения-то действительно
были. Неспроста были знамения. Все одно к одному - и бунт назревающий, и
знамения, и дракон. Чудище проклятое, живо, значит, до сих пор живо. А
я-то прожил всю жизнь в убеждении, что его нет, что если он и жил когда-то
- ну не такой страшный и могучий, конечно, как в легендах, но просто
чудовище какое-то уродливое, - что если он когда-то и существовал, то
давным-давно уже умер. Нет, впрочем, не всю жизнь я это убеждение имел, в
детстве я в дракона верил. Помню, лет пять, наверное, мне было, когда вот
так же знамения начали появляться. Сам даже свечение над башней видел. И
ночь целую заснуть тогда не мог, все боялся, что дракон меня растопчет. А
потом вырос и перестал верить.
Выходит - зря.
Я как-то привык думать, что дракон - это не реальная угроза, нависшая
над городом нашим, что это некий символ всех бед и невзгод, которые на нас
обрушиться могут. И этот символ по временам бывает даже очень полезен.
Потому что дракон в равной степени угрожает всем нам - и бедным, и
богатым, и власть имущим, и бесправным, он всех нас объединяет в одно
целое и потому нужен городу, особенно в трудные периоды испытаний. То, что
дракон грозил гибелью всем, всем без разбора и званий и положения, было
очень полезно, это как бы равняло самого бедного и бесправного с любым из
нас и тем самым помогало переживать трудности и невзгоды, которые
неизбежны в жизни. Я всегда считал, что дракон как символ нам необходим. И
даже сейчас, когда все эти знамения накаляли и без того уже накаленную
обстановку, не изменил бы своего мнения. Но настоящий, но живой дракон,
дракон, который вот-вот обрушится на город, - такого я себе и вообразить
не мог.
Что же делать, что же делать? У меня даже во рту пересохло от
волнения, но я не решался позвонить, позвать кого-нибудь, чтобы принесли
воды. Я боялся, что лицо у меня слишком бледное, что голос мой задрожит, и
тогда все поймут - почему-то я был убежден в этом - все сразу же поймут,
что я сжимаю ЭТО в своей правой руке. Что делать, что делать? Вдруг,
как-то неожиданно, я понял, что давным-давно не вставало передо мною этого
вопроса, что я уже привык, что мне всегда говорят, что следует делать, что
любое мое действие следует за получением соответствующего указания, а без
указания я попросту не способен ни на что решиться. Но какое и от кого я
могу получить указание теперь? Кто может дать мне указание в таком деле?
Разве что само ЭТО. Но стоит ли его слушать?
В дверь постучали, и вошел мой секретарь.
- Я проводил магистра до дома, господин бургомистр. Карета подана к
выходу. Осмелюсь напомнить, что вас ждут в старом дворце.
- Хорошо, идите. - Я чувствовал, что мне трудно говорить, в горле
сидел какой-то комок, и я покашлял, чтобы освободиться от него. Но это не
помогло, и я хрипло добавил: - Я выйду через несколько минут.
Дверь за ним закрылась, и я снова остался один. Что ж, по крайней
мере получено ясное указание. Надо ехать - от этого никуда не денешься.
Попробовал бы я проигнорировать приглашение начальника камаргосов... Да
тут никакого извинения не может быть - болен, ногу ли сломал, при смерти
лежит - изволь приехать, если он тебя приглашает. А ведь как было, когда
меня двенадцать лет назад назначили бургомистром? Сейчас и не верится.
Ведь это я мог тогда пригласить его к себе - и не принять. Бывало, не раз
бывало, что тут скрывать? Мне он никогда не нравился, даже в то время,
когда не имел еще такой власти, даже до террора, что он установил в городе
шесть лет назад. И я не стеснялся показать ему это. Вот он теперь на мне и
отыгрывается.
Я с трудом встал. Свеча справа сильно коптила, и я задул ее. Потом
пошел к двери, снял с вешалки свой плащ и попытался надеть его. ЭТО
мешало. В самом деле, не идти же мне к начальнику камаргосов, зажав ЭТО в
кулаке. Я немного подумал, затем сунул ЭТО в карман и с трудом разжал
кулак. Мелькнула шальная мысль: хорошо бы в кармане оказалась дырка. Но
нет, в моих карманах дырок не бывает, я это знал. Я надел плащ, надвинул
шляпу поглубже, чтобы не видно было лица, и вышел.
У выхода, освещенного факелами, стояла моя карета. Секретарь
распахнул передо мною дверцу, я сел, он забрался следом, и мы поехали.
Интересно, что потребует от меня сегодня этот мерзавец? Ехать к нему не
хотелось настолько, что я даже застонал. Но тихо, чтобы не услышал
секретарь. В такое время надо следить за собой, в такое время каждый может
оказаться доносчиком.
В последние годы, с тех пор как шесть лет назад при поддержке армии
герцога камаргосы установили в городе свой порядок, не было для меня
горшей пытки, чем встречаться с их начальником. Я еще мог смириться с тем,
что он существует и действует, пока сидел у себя в ратуше. Но ехать к
нему, встречаться с ним... Ну почему, почему его не сумели прирезать? Если
бы его хотя бы ранили, хотя бы чуть задели, я мог бы не тащиться через
весь город, я мог бы сейчас отправиться домой, поужинать в кругу семьи и
лечь спать. Мог бы - если бы не ЭТО.
А собственно, кто заставляет меня ехать к нему теперь, явилась вдруг
непрошеная мысль. Теперь, когда ЭТО в твоих руках, когда твой долг, твоя
прямая обязанность - спасти свой родной город. Надень ЭТО - и все проблемы
останутся позади. Надень ЭТО - и не нужно будет больше пресмыкаться перед
этим мерзавцем. Надень ЭТО - и... Меня как жаром обдало. Наверное, только
теперь я впервые понял, что это означает - надеть ЭТО. Я представил себе,
как окажусь один на один с драконом, в его подземелье, представил свой
ужас в момент, когда увижу во тьме его надвигающуюся огнедышащую пасть,
когда почувствую на своем лице зловонное дыхание, и содрогнулся. Нет, нет,
только не это! Но что же тогда? Что ждет того, кто откажется от ЭТОГО? Не
ужаснее ли потеря души любой гибели, даже самой-страшной?
Гибели... А ты подумал, что будет с твоей семьей, если ты погибнешь?
Даже если камаргосы оставят их в покое - ты обеспечил им будущее? Ты не
воровал, не пользовался своим положением так, как это делал твой
предшественник, - и что же? Исчезни ты, и твои близкие - нищие. Твой сын
при дворе герцога - сирота без роду и племени, без средств к
существованию. Долго ли он там протянет? Твои дочери - на какую партию
могут они рассчитывать? Нет, не так-то все просто с этим драконом, не
так-то все просто. И не у кого спросить совета.
Ну а если ты не выйдешь на битву - что тогда? Если ты откажешься от
ЭТОГО, струсишь? И через несколько дней, возможно даже сегодня ночью,
дракон выйдет на свободу и спалит весь город. Всех - и тебя, и твою семью
тоже. Тогда как? Как тогда?
Карета прогрохотала по мосту и остановилась во дворе старого дворца.
Ворота за нами закрылись. Снаружи подошли, открыли дверцу, осветили
фонарем наши лица.
- Можете выходить, господин бургомистр, - послышался голос дежурного
стражника. - Шеф ждет вас у себя наверху.
Я спустился, мой секретарь вышел следом. Мы прошли внутрь здания,
сдали дежурному - уже из камаргосов - свои плащи и поднялись по лестнице
на второй этаж. Прежде чем допустить в кабинет, телохранители внимательно
осмотрели меня. Хорошо еще, что хоть не обыскивают. Пока не обыскивают.
Придет время, и тебя, бургомистр, буду обыскивать, прежде чем допустить к
начальнику камаргосов.
Наконец передо мной открылись двери кабинета, и я вошел внутрь.
Начальник камаргосов - как обычно мрачный, как обычно чем-то
недовольный - лишь буркнул что-то в ответ на мое приветствие, но, когда я
подошел, предложил сесть. Пока он еще предлагает мне сесть - что-то будет
дальше? Некоторое время он не обращал на меня никакого внимания, сидел,
изучая какие-то бумаги, но потом наконец оторвался от них и уставился на
меня своим сверлящим взглядом. Этот взгляд он вырабатывал годами. Я еще
помню то время, когда он глядел точно так же, как и все нормальные люди,
время, когда его попытки придать своему взгляду суровость выглядели
смешно. Теперь мне уже не хочется смеяться. Возможно, просто потому, что я
знаю, что может таиться за этим взглядом. Возможно, для кого-то
постороннего он по-прежнему смешон.
- Мне доложили, господин бургомистр, - начал он тихим голосом, -
странные вещи. Мне доложили, что ваши стражники схватили утром человека,
который выкрикивал противозаконные лозунги. Почему я должен узнавать об
этом от своих осведомителей, а не от вас?
- Уверяю вас, господин Прегон, этот человек не представляет никакой
опасности. Я собирался доложить о нем сейчас.
- Вам следовало не докладывать о нем сейчас, а немедленно, слышите,
немедленно переправить его в наше подземелье. Это уж наше дело решать,
представляет он опасность или нет. Мы для этого и существуем. Чтобы с
рассветом он был здесь - и точка.
- Хорошо, господин Прегон, - опустив глаза, сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12