Тачина все еще продолжала смотреть на Джо Кинга. И когда он обернулся, он не мог не встретиться с ее взглядом. Он прочитал в нем одобрение.Судья заметил это.— Вы хотите что-нибудь сказать? — обратился он к Квини. — Что-нибудь, что может прояснить дело? Вы знаете, куда направился Джо Кинг, когда вы отъехали на своем автомобиле?— В эту ночь он был со мною.— С тобой… где?! — Старому судье пришлось собрать все свое самообладание, чтобы продолжать спокойно задавать вопросы.— Об этом я хотела бы умолчать.— Квини! Что это значит?— Он был со мною.Судья поднялся.— Квини, он… он тебя изнасиловал?— Нет.Наступило молчание.Старый судья тяжело вздохнул.— Квини! Ты повторишь это при твоем отце?— Да.— Когда ты вернулась домой?— Утром. Мой автомобиль перевернуло бурей.— Ты… ты… ты понимаешь, что ты говоришь?— Да.— Ты хочешь спасти этого проклятого гангстера? Ты любишь его?— Он был со мной. Это чистая правда.— Ты должна будешь поклясться перед судом.— Я готова.— Чем ты можешь это доказать?!— Я надеюсь, что у нас будет ребенок.Квини не видела выражения лиц полицейских. Она смотрела только на Джо Кинга. У него снова был отсутствующий взгляд.— Квини… — В тихом голосе судьи звучало отчаяние. — Квини… От этого человека? В уме ли ты?— Я хочу ребенка. Он будет прекрасен и силен.— Ребенок убийцы…— Нет, мой муж не убийца.Стоунхорн смотрел на свою жену. Сказанное ею изумило его больше, чем кого-нибудь другого.Старый судья поднял цепочку. Ту, которая когда-то была на шее Гарольда Бута.— Вот доказательство.— Нет.— У тебя есть основания так говорить?— Да. Джо Кинг при мне нашел эту цепочку.— При тебе? Значит, ты встречалась с ним еще раз?— Да, когда я в первый раз шла в гончарную мастерскую.— Значит, вы сообща присвоили чужую вещь! Это неслыханно! К тому же то, что вы не сообщили о находке, осложнило поиски Гарольда Бута. Квини! Значит, ты так связана с этим молодцом? Ты забыла, кто ты такая? Ты вместе с ним совершила преступление! Ты уже больше не хочешь знать, кто твои родители?— Я не украла. Цепочка моя. Это могут подтвердить мои отец и мать, которые подарили ее мне в тот год, когда я принесла из художественной школы отличные отметки. Гарольд, должно быть, тогда же, на каникулах, и стащил ее у меня, когда он приходил со своими родителями к нам на ранчо. Тогда он еще фотографировал меня и Генри. Я заметила пропажу. Он вечно выпрашивал у меня что-нибудь на память, только я никогда ему ничего не дарила.— Значит, порядочные люди тебе не по вкусу. Жаль, Квини, жаль тебя. Что скажут в школе!Судья задумался. То, что ему пришлось услышать, вызвало у него глубокое сожаление.— Можно мне еще кое-что сказать? — спросила Квини.— Пожалуйста. Если это существенно.— Стоунхорн нашел цепочку, и я подарила ее ему на память.Судью передернуло.— Где он ее нашел?— На обочине дороги, недалеко от поселка в сторону Нью-Сити. Цепочка лежала так, будто Гарольд выбросил ее.Это совпадало с имеющимися сведениями.Судья откинулся на спинку стула.В выражении лица Джо Кинга не было и следа триумфа. Он был смущен.— Квини, — сказал старик, — ты не знаешь, что ты наделала, но что сделано, то сделано. Ты выбрала нелегкий путь. Может быть, и отец не пустит тебя в дом; может быть, и школа откажется от тебя. Но заметь, Квини, что, хотя ты и освобождаешь своего мужа от суда, ты не можешь очистить его. На его совести так много зла. Цепочка отпадает как улика, но Гарольда Бута еще нет здесь, и, прежде чем мы не найдем его живого или мертвого, подозрение остается в силе. На Джо Кинга все еще будут показывать пальцем, и ты теперь не сможешь сделать ни одного шага, чтобы люди не посмотрели тебе вслед. Я не хочу тебе зла, я желаю тебе только добра. Превратись же снова в прежнюю Квини. Ты должна быть примером для наших девушек… снова должна стать примером.Судья повернулся к Рунцельману:— Вы можете сказать Айзеку Буту — пока не найден труп, не потеряна еще надежда, что его сын жив. Мы будем продолжать розыски. — Затем он приказал полицейским: — Снимите с Джо Кинга наручники. Приказ об аресте отменен. Надеюсь, Джо Кинг, не до следующего раза… Ты остаешься под подозрением, и если я тебя сейчас освобождаю… то не ради тебя и не ради Квини… но ради родителей Квини. Вы поженитесь?— Да, — ответил Стоунхорн, — мы муж и жена.Молодые люди покинули здание суда и направились по Агентур-стрит. Слухи уже успели распространиться, и люди, попадавшиеся навстречу, пристально смотрели им вслед.Стоунхорн принял обычный для него равнодушно-независимый вид, чем как бы ограждал себя от недоверия и подозрений, которые он предполагал в окружающих. Квини непринужденно шла рядом, как будто это уже было для нее так привычно. Она не знала, куда он направляется, но она шла с ним, ни о чем не спрашивая.— Они дали мне что-то вроде испытательного срока, прежде чем снова арестовать, — сказал Стоунхорн, когда убедился, что их никто не слышит. — Я им тоже даю время. Если оно пройдет для них бесполезно, у тебя не будет мужа, Тачина. Но тогда они узнают, что такое Джо Кинг.— С чего же нам начать, Инеа-хе-юкан?— Прежде всего мы пойдем туда, где я нашел цепочку. Я должен как следует осмотреть это место. Если бы Гарольд был бандит, я мог бы тебе совершенно точно сказать, где он — живой или мертвый. Но он обыкновенный человек, а привычки и затеи обыкновенных людей я слишком плохо себе представляю. Мне, с моей глупой башкой, надо сначала это хорошо обдумать. А потом… потом нам нужно найти жилье, мне нужно найти работу. И то и другое не так просто. Твой отец не примет нас, — это ясно.— А твой?— Он-то возьмет нас, да ты с ним не уживешься. — И Стоунхорн замолчал. РАНЧЕРО Смуглые пальчики Лауры с ярко накрашенными ногтями летали по клавишам. Она писала для суперинтендента; это был официальный документ, и в нем нельзя было допустить ни единой ошибки.Вошел посетитель. Как он постучался, она не слыхала. Она увидела его, когда он остановился совсем рядом. Это был Джо Кинг.— Я хотел бы поговорить с суперинтендентом, — сказал он так, как будто это самое обыкновенное дело, хотя даже вождь племени, которого теперь называют чейерменом Чейермен — председатель (англ.).
или президентом, не может себе позволить запросто зайти к суперинтенденту — старшему инспектору и управляющему резервацией.— По какому вопросу? — спросила Лаура.— Об этом я скажу ему сам.— Если речь идет о пособии, — пожалуйста, к мисс Карсон, по хозяйственным вопросам — к мистеру Хаверману… ну, школьные дела вас, конечно, не интересуют.— Благодарю вас. Мне это известно. Я хочу поговорить с суперинтендентом.— Суперинтендент принимает только по тем вопросам, которые подготовлены его ответственным референтом и заместителем мистером Шоу.— Если вы предложите мне положение о суперинтенденте даже в письменном виде, я и тогда не откажусь от моей просьбы.Лаура провела кончиком пальца по накрашенным губам. «Что за нахал! И как он себя держит!» Она привыкла, что индеец, которому указывали, куда нужно обратиться, молча исчезал. Но Джо Кинг, кажется, кое-чему поднаучился на своих уголовных процессах от адвокатов и судей.Лаура еще некоторое время колебалась, потом взяла документ, с которым она собиралась направиться к своему начальнику, и вошла в комнату суперинтендента.Он был один и только что ознакомился с циркулярным письмом, которое Управление резервации округа обычно получало от Центрального бюро по делам индейцев. Руководитель бюро выражал свое недовольство существующим положением дел. Он предлагал суперинтендентам улучшить отношения с индейцами, строить эти отношения на взаимном доверии, энергичнее и инициативнее вести борьбу с нищетой. Жизненный уровень индейцев, который сильно отстает от среднего уровня, необходимо поднять. Все прежние предрассудки следует отбросить во имя главного девиза: Help to help themselves Помогая другим — помогаешь себе (англ.).
— помогать индейцам — значит помогать себе. Читая письма, Питер Холи отлично представлял себе, что это и есть новая линия, которая проводится после второй мировой войны. Эту линию Верховный комиссар Центрального бюро по делам индейцев, недавно направивший Холи, вырвав его из привычного круга жизни, в эту одну из труднейших резерваций, собирается осуществлять быстро и решительно. Циркуляры свидетельствовали о полезных и добрых намерениях, но, когда от слов переходишь к делу, встречаются трудности.Это было известно Питеру Холи, в жилах которого текло тридцать процентов индейской крови. Суперинтендент Холи уже двадцать лет состоял на службе. Движением, полным достоинства, он бережно отложил письмо в сторону. Затем взял из рук Лауры напечатанное и слово за словом, не пропуская ни единого слога, прочитал, нашел работу безупречной и порадовался в душе, что получил от своего предшественника прекрасную секретаршу. Он подписал бумаги.Девушка не уходила, и он посмотрел на нее вопросительно.— В приемной Джо Кинг. Он хочет поговорить с суперинтендентом лично. Я хотела направить его к вашему заместителю, но он настаивает на разговоре с вами, мистер Холи… или, — прибавила Лаура особенно резким голосом, — или он желает получить письменный отказ.Седовласый суперинтендент слегка улыбнулся.— Пусть войдет. («Итак, практический случай по существу последних циркуляров: доверие вместо прежних предрассудков». )Когда Джо Кинг вошел, ему было предложено сесть.— Прошу. С чем пришли?Джо Кинг был смущен. Много лет он не встречал такой предупредительности, чаще он сталкивался с враждебным отношением людей. Услышав теперь слова суперинтендента, он потерял равновесие, как человек, приготовившийся к схватке и вдруг не встретивший сопротивления противника.Лаура закрыла обитую клеенкой дверь и задумалась над неожиданным изменением поведения своего начальника. Этот Джо Кинг принят! Она злилась, что обычный порядок был нарушен. Она твердо решила отомстить и в ближайший же день подсунуть суперинтенденту какого-нибудь посетителя с пустяковой просьбой.В комнате суперинтендента Джо Кинг начал разговор:— Две недели назад я был у мистера Хавермана, и он нашел, что мои планы не имеют шансов на осуществление. Прежде чем отказаться от них, я решил поговорить с вами.Суперинтендент легким движением руки выразил готовность слушать.— Положение резервации тяжелое. — Стоунхорн говорил быстро, взволнованно, как говорил бы на его месте и всякий другой, долго вынашивающий свои мысли, чтобы не упустить единственной представившейся ему возможности высказать их. — У нас очень плохая земля, у нас много безработных, у нас много пьяниц, у нас очень мало воды, и она плохая, колодцев у нас тоже мало, и пользоваться грунтовыми водами мы не можем. Многие из нас скверно питаются и недоедают, много больных. Смертность, особенно среди детей, еще очень высока. Наши земли лежат в стороне от дорог, и это затрудняет развитие промышленности, да и предприниматели ваши не очень-то верят в индейцев-рабочих. Государство, гражданами и солдатами которого являемся мы, индейцы, ежегодно отдает миллионы, а может быть, и миллиарды, народам других континентов. Говорят, для того, чтобы помочь им в развитии хозяйства. А у нас на шее дорогостоящая администрация и деньги, которые мы получаем и которые нам всегда швыряют, как нищему подаяние, — это только цент по сравнению с долларом, уходящим за границу. Впрочем, и тем, что мы получаем, мы не можем сами распорядиться. Обсуждать ваши ошибки мы можем только за вашей спиной, потому что у нас нет возможности заставить вас выслушать наши требования. Мы лишены самостоятельности. А разве мы не люди?— Мне знакомы все эти доводы, мистер Кинг, хотя до сих пор мне их столь односторонне и дерзко не подносили. Естественно, я могу вам возразить. Земли резерваций были большими, но их обитатели плохо хозяйничали: вместо того чтобы работать, они предавались горьким мечтам; вместо того чтобы на ренту прокормить своих детей, они пропивали ее. Об этом вы могли бы и сами рассказать. Они пытались не пускать сыновей и дочерей своих в школу, и нам пришлось доставлять детей с помощью полиции. Это вам известно достаточно хорошо. Вы, индейцы, наконец, стали продавать белым землю, и эта земля — лучшая земля — потеряна для резерваций. Мы построили школы — ваша собственная жена получает прекрасное образование, — мы построили больницу, построили дом для престарелых. Мы платим учителям, платим врачам, медицинским сестрам. Индейцы резерваций не облагаются налогом, а потерявшие работу получают пособие по безработице. Кто хочет — может покинуть резервацию. Квалифицированный рабочий в нашей стране повсюду заработает на хлеб.Джо Кинг встал.— Да, мы слишком долго мечтали, — это правда. Вы отобрали у нас земли и назначили нам ренту, — это был плохой обмен. Когда у нас уже не было оружия, вы отторгли от нас еще больше земли. Каждой семье вы оставили столько земли, что на ней не прокормишь и половины коровы… теперь вы удивляетесь, что стали продавать землю и пьянствовать, пьянствовать для того, чтобы снова мечтать. Мы можем уходить… говорите вы… да, мы можем покинуть последние жалкие клочки земли наших предков… можем, но не хотим. Наш народ сохранился, несмотря на ваши резервации, несмотря на то, что мы пережили в этих резервациях на протяжении ста лет. Некоторые уходят, но ядро остается. Мы хотим, чтобы наша резервация стала землей для людей… или, может быть, поменяетесь? Поселите нас в ваших домах, где есть вода, и сады, и улицы… и переберетесь в наши хижины, в которых мы не можем как следует умыться, потому что воды не хватает даже напоить детей?Наступила пауза.— Вы же пришли не упрекать меня, а хотели предложить что-то.— Предоставьте нашему совету племени свободу действий, чтобы у нас появилось желание работать. Дайте возможность обмениваться опытом с другими резервациями. Выделите нам хоть немного денег из тех, что посылаете в Африку и Азию, на колодцы и водоснабжение. Тогда мы смогли бы кроме крупного рогатого скота завести овец и коз, могли бы разводить коней и бизонов. Мы могли бы поднять художественные промыслы, привлечь туристов, заняться спортом.— Да, конечно. Где и как хотели бы вы начать все это? Это зависит только от вас. Для того и мы тут, чтобы помочь вашим начинаниям.Джо Кинг долго молча смотрел на суперинтендента исподлобья, вызывающе. И так как Холи не собирался продолжать, заговорил:— Да, это зависит от нас, от нас — дикарей, от нас — лишенных самостоятельности, от нас — потерпевших поражение, от нас — ограбленных. И у нас нет миллионов, они за сто лет истрачены на наших надзирателей и опекунов, и сколько еще будет истрачено. Гуд бай— Подождите, Кинг. Прежде чем я скажу вам «гуд бай», заметьте себе следующее: за последние семь лет в тюрьмах и среди бандитов вы провели времени больше, чем в резервации. Вы не имеете морального права отрицательно отзываться о самоотверженной работе поколений администраторов. Поработайте сначала сами.Снисходительное осуждение отразилось на лице Джо Кинга. И это было суперинтенденту досаднее, чем то, что за индейцем осталось последнее слово.— Сэр, мне выносили приговоры и ошибочные приговоры, в ваших тюрьмах я отсидел больше, чем заслуживали мои преступления. Но на то, что случилось с моим народом, на многое из того, что с ним происходит сейчас, не находится судьи, разве только если он судит по вашим законам.Недовольный, глубоко задумавшийся Холи все еще сидел не двигаясь в своем кабинете, а Джо Кинг был уже на улице, где его встретила Квини, ожидавшая с двумя лошадьми.— Только мы сами можем помочь себе, — сказал Джо. — И вообще мало толку разговаривать с людьми, которые сидят в креслах. Нам не остается ничего другого, как поселиться у моего отца. Никто больше нас с тобой не возьмет, и только на нашем ранчо найдется для меня какая-нибудь работа. На фабрике рыболовных принадлежностей свободное место уже занято: они постарались побыстрее им распорядиться, чтобы не принимать меня.— Стоунхорн, ты не смог бы вместе с женщинами день за днем гнуть крючки, чтобы заработать немногим более, чем зарабатывают теперь на сборе земляники.— Ты думаешь? — Он рассмеялся, ведь рядом с ним стояла молодая жена, но была в этом смехе и горечь. — Однажды, два года назад, я уже занимался таким делом, правда не в обществе почтенных женщин. — И он тронул поводья.Так после полудня Стоунхорн и его жена оказались у дома старого Кинга.Оба слезли с коней. Три тощие собаки залаяли было, но тут же поджали хвосты, опасаясь пинка своего господина. Стоунхорн вошел в дом, чтобы поздороваться с отцом, а Квини осталась у коней. Жеребец уже привык к ней, и удержать его не составляло труда. Отпустив подлиннее повод, она позволила животным щипать траву, а сама осматривала долину и горы. Прерия приобретала здесь несколько иной характер, чем в окрестностях ее родного дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
или президентом, не может себе позволить запросто зайти к суперинтенденту — старшему инспектору и управляющему резервацией.— По какому вопросу? — спросила Лаура.— Об этом я скажу ему сам.— Если речь идет о пособии, — пожалуйста, к мисс Карсон, по хозяйственным вопросам — к мистеру Хаверману… ну, школьные дела вас, конечно, не интересуют.— Благодарю вас. Мне это известно. Я хочу поговорить с суперинтендентом.— Суперинтендент принимает только по тем вопросам, которые подготовлены его ответственным референтом и заместителем мистером Шоу.— Если вы предложите мне положение о суперинтенденте даже в письменном виде, я и тогда не откажусь от моей просьбы.Лаура провела кончиком пальца по накрашенным губам. «Что за нахал! И как он себя держит!» Она привыкла, что индеец, которому указывали, куда нужно обратиться, молча исчезал. Но Джо Кинг, кажется, кое-чему поднаучился на своих уголовных процессах от адвокатов и судей.Лаура еще некоторое время колебалась, потом взяла документ, с которым она собиралась направиться к своему начальнику, и вошла в комнату суперинтендента.Он был один и только что ознакомился с циркулярным письмом, которое Управление резервации округа обычно получало от Центрального бюро по делам индейцев. Руководитель бюро выражал свое недовольство существующим положением дел. Он предлагал суперинтендентам улучшить отношения с индейцами, строить эти отношения на взаимном доверии, энергичнее и инициативнее вести борьбу с нищетой. Жизненный уровень индейцев, который сильно отстает от среднего уровня, необходимо поднять. Все прежние предрассудки следует отбросить во имя главного девиза: Help to help themselves Помогая другим — помогаешь себе (англ.).
— помогать индейцам — значит помогать себе. Читая письма, Питер Холи отлично представлял себе, что это и есть новая линия, которая проводится после второй мировой войны. Эту линию Верховный комиссар Центрального бюро по делам индейцев, недавно направивший Холи, вырвав его из привычного круга жизни, в эту одну из труднейших резерваций, собирается осуществлять быстро и решительно. Циркуляры свидетельствовали о полезных и добрых намерениях, но, когда от слов переходишь к делу, встречаются трудности.Это было известно Питеру Холи, в жилах которого текло тридцать процентов индейской крови. Суперинтендент Холи уже двадцать лет состоял на службе. Движением, полным достоинства, он бережно отложил письмо в сторону. Затем взял из рук Лауры напечатанное и слово за словом, не пропуская ни единого слога, прочитал, нашел работу безупречной и порадовался в душе, что получил от своего предшественника прекрасную секретаршу. Он подписал бумаги.Девушка не уходила, и он посмотрел на нее вопросительно.— В приемной Джо Кинг. Он хочет поговорить с суперинтендентом лично. Я хотела направить его к вашему заместителю, но он настаивает на разговоре с вами, мистер Холи… или, — прибавила Лаура особенно резким голосом, — или он желает получить письменный отказ.Седовласый суперинтендент слегка улыбнулся.— Пусть войдет. («Итак, практический случай по существу последних циркуляров: доверие вместо прежних предрассудков». )Когда Джо Кинг вошел, ему было предложено сесть.— Прошу. С чем пришли?Джо Кинг был смущен. Много лет он не встречал такой предупредительности, чаще он сталкивался с враждебным отношением людей. Услышав теперь слова суперинтендента, он потерял равновесие, как человек, приготовившийся к схватке и вдруг не встретивший сопротивления противника.Лаура закрыла обитую клеенкой дверь и задумалась над неожиданным изменением поведения своего начальника. Этот Джо Кинг принят! Она злилась, что обычный порядок был нарушен. Она твердо решила отомстить и в ближайший же день подсунуть суперинтенденту какого-нибудь посетителя с пустяковой просьбой.В комнате суперинтендента Джо Кинг начал разговор:— Две недели назад я был у мистера Хавермана, и он нашел, что мои планы не имеют шансов на осуществление. Прежде чем отказаться от них, я решил поговорить с вами.Суперинтендент легким движением руки выразил готовность слушать.— Положение резервации тяжелое. — Стоунхорн говорил быстро, взволнованно, как говорил бы на его месте и всякий другой, долго вынашивающий свои мысли, чтобы не упустить единственной представившейся ему возможности высказать их. — У нас очень плохая земля, у нас много безработных, у нас много пьяниц, у нас очень мало воды, и она плохая, колодцев у нас тоже мало, и пользоваться грунтовыми водами мы не можем. Многие из нас скверно питаются и недоедают, много больных. Смертность, особенно среди детей, еще очень высока. Наши земли лежат в стороне от дорог, и это затрудняет развитие промышленности, да и предприниматели ваши не очень-то верят в индейцев-рабочих. Государство, гражданами и солдатами которого являемся мы, индейцы, ежегодно отдает миллионы, а может быть, и миллиарды, народам других континентов. Говорят, для того, чтобы помочь им в развитии хозяйства. А у нас на шее дорогостоящая администрация и деньги, которые мы получаем и которые нам всегда швыряют, как нищему подаяние, — это только цент по сравнению с долларом, уходящим за границу. Впрочем, и тем, что мы получаем, мы не можем сами распорядиться. Обсуждать ваши ошибки мы можем только за вашей спиной, потому что у нас нет возможности заставить вас выслушать наши требования. Мы лишены самостоятельности. А разве мы не люди?— Мне знакомы все эти доводы, мистер Кинг, хотя до сих пор мне их столь односторонне и дерзко не подносили. Естественно, я могу вам возразить. Земли резерваций были большими, но их обитатели плохо хозяйничали: вместо того чтобы работать, они предавались горьким мечтам; вместо того чтобы на ренту прокормить своих детей, они пропивали ее. Об этом вы могли бы и сами рассказать. Они пытались не пускать сыновей и дочерей своих в школу, и нам пришлось доставлять детей с помощью полиции. Это вам известно достаточно хорошо. Вы, индейцы, наконец, стали продавать белым землю, и эта земля — лучшая земля — потеряна для резерваций. Мы построили школы — ваша собственная жена получает прекрасное образование, — мы построили больницу, построили дом для престарелых. Мы платим учителям, платим врачам, медицинским сестрам. Индейцы резерваций не облагаются налогом, а потерявшие работу получают пособие по безработице. Кто хочет — может покинуть резервацию. Квалифицированный рабочий в нашей стране повсюду заработает на хлеб.Джо Кинг встал.— Да, мы слишком долго мечтали, — это правда. Вы отобрали у нас земли и назначили нам ренту, — это был плохой обмен. Когда у нас уже не было оружия, вы отторгли от нас еще больше земли. Каждой семье вы оставили столько земли, что на ней не прокормишь и половины коровы… теперь вы удивляетесь, что стали продавать землю и пьянствовать, пьянствовать для того, чтобы снова мечтать. Мы можем уходить… говорите вы… да, мы можем покинуть последние жалкие клочки земли наших предков… можем, но не хотим. Наш народ сохранился, несмотря на ваши резервации, несмотря на то, что мы пережили в этих резервациях на протяжении ста лет. Некоторые уходят, но ядро остается. Мы хотим, чтобы наша резервация стала землей для людей… или, может быть, поменяетесь? Поселите нас в ваших домах, где есть вода, и сады, и улицы… и переберетесь в наши хижины, в которых мы не можем как следует умыться, потому что воды не хватает даже напоить детей?Наступила пауза.— Вы же пришли не упрекать меня, а хотели предложить что-то.— Предоставьте нашему совету племени свободу действий, чтобы у нас появилось желание работать. Дайте возможность обмениваться опытом с другими резервациями. Выделите нам хоть немного денег из тех, что посылаете в Африку и Азию, на колодцы и водоснабжение. Тогда мы смогли бы кроме крупного рогатого скота завести овец и коз, могли бы разводить коней и бизонов. Мы могли бы поднять художественные промыслы, привлечь туристов, заняться спортом.— Да, конечно. Где и как хотели бы вы начать все это? Это зависит только от вас. Для того и мы тут, чтобы помочь вашим начинаниям.Джо Кинг долго молча смотрел на суперинтендента исподлобья, вызывающе. И так как Холи не собирался продолжать, заговорил:— Да, это зависит от нас, от нас — дикарей, от нас — лишенных самостоятельности, от нас — потерпевших поражение, от нас — ограбленных. И у нас нет миллионов, они за сто лет истрачены на наших надзирателей и опекунов, и сколько еще будет истрачено. Гуд бай— Подождите, Кинг. Прежде чем я скажу вам «гуд бай», заметьте себе следующее: за последние семь лет в тюрьмах и среди бандитов вы провели времени больше, чем в резервации. Вы не имеете морального права отрицательно отзываться о самоотверженной работе поколений администраторов. Поработайте сначала сами.Снисходительное осуждение отразилось на лице Джо Кинга. И это было суперинтенденту досаднее, чем то, что за индейцем осталось последнее слово.— Сэр, мне выносили приговоры и ошибочные приговоры, в ваших тюрьмах я отсидел больше, чем заслуживали мои преступления. Но на то, что случилось с моим народом, на многое из того, что с ним происходит сейчас, не находится судьи, разве только если он судит по вашим законам.Недовольный, глубоко задумавшийся Холи все еще сидел не двигаясь в своем кабинете, а Джо Кинг был уже на улице, где его встретила Квини, ожидавшая с двумя лошадьми.— Только мы сами можем помочь себе, — сказал Джо. — И вообще мало толку разговаривать с людьми, которые сидят в креслах. Нам не остается ничего другого, как поселиться у моего отца. Никто больше нас с тобой не возьмет, и только на нашем ранчо найдется для меня какая-нибудь работа. На фабрике рыболовных принадлежностей свободное место уже занято: они постарались побыстрее им распорядиться, чтобы не принимать меня.— Стоунхорн, ты не смог бы вместе с женщинами день за днем гнуть крючки, чтобы заработать немногим более, чем зарабатывают теперь на сборе земляники.— Ты думаешь? — Он рассмеялся, ведь рядом с ним стояла молодая жена, но была в этом смехе и горечь. — Однажды, два года назад, я уже занимался таким делом, правда не в обществе почтенных женщин. — И он тронул поводья.Так после полудня Стоунхорн и его жена оказались у дома старого Кинга.Оба слезли с коней. Три тощие собаки залаяли было, но тут же поджали хвосты, опасаясь пинка своего господина. Стоунхорн вошел в дом, чтобы поздороваться с отцом, а Квини осталась у коней. Жеребец уже привык к ней, и удержать его не составляло труда. Отпустив подлиннее повод, она позволила животным щипать траву, а сама осматривала долину и горы. Прерия приобретала здесь несколько иной характер, чем в окрестностях ее родного дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55