— Я готов, миссис Холленд. Если чем-нибудь смогу быть полезен.В этом голосе звучала уверенность.Квини на момент закрыла глаза, чтобы справиться со своими чувствами.Был вызван Теодор Тикок. Он тоже удивился присутствию Квини, но, казалось, тоже не возражает и даже обрадован, если мимика его соответствовала его чувст-вам, а это обычно так и бывало у Теодора Тикока.— Бут! — воскликнул он. — Наконец-то! Ну, скажите же вы мне, о чем я вас просил, когда давал конверт, в котором лежали деньги?— Вы просили снести конверт в седьмой класс…— …и положить его там в выдвижной ящик учительского стола.— Этого я уже не помню, мистер Тикок. Снести конверт в седьмой класс, так вы сказали.— Может быть, может быть, Бут. Но поскольку речь идет о моем поручении, это же было, конечно, само собой разумеющимся.— Это было само собой разумеющимся, мистер Тикок. И я положил конверт на учительский стол. Выдвижной ящик — это не было само собой разумеющимся.— Я же спросил вас, выполнили ли вы мое поручение.— Наичестнейшим образом. Я положил письмо на учительский стол в седьмом классе. Класс был еще совсем пуст. Кто письмо потом доставил на место Джо Кинга, он сам, как посчитал судья, несмотря на его отрицание, или таинственный незнакомец, этого я, конечно, тоже не могу знать.— О боже! Этого вы тоже не можете знать! Письмо лежало на виду…— …на вашем учительском столе, мистер Тикок.— Это вы, значит, на процессе…— …на процессе я так и сказал, мистер Тикок. Меня тогда не как свидетеля допрашивали. И это я указывал в протоколе у мистера Эда Крези Игла. Сегодня утром.— Вы указали?— Да, я это сделал. Я считаю это правильным. Ведь может случиться, что снова будет возбуждено дело.Лицо Теодора Тикока помертвело. В нем и следа не осталось от того властного выражения, с которым он всего лишь несколько лет назад бесцеремонно правил своими учениками.— Ну… мне, пожалуй, надо… надо идти… У меня урок в одиннадцатом классе.Директриса не задерживала его. Тикок попрощался.Гарольд Бут повернулся к Квини.— Миссис Квини, не уделите ли вы мне минутку? Я хочу вам кое-что сказать, и здесь это сделать лучше, чем где-нибудь в другом месте.Квини безучастно молчала.— Говорите, Бут. — Директриса строго смотрела на Бута.Он уставился в пол и облизывал губы, как будто бы они у него пересыхали.— Сядьте, Бут.— Спасибо. Лучше уж я постою. Миссис Кинг, когда я сегодня был в суде, чтобы сделать заявление о злополучном почтовом конверте с деньгами Тикока, я услышал, что вы сообщали о краже лошадей. И вы при этом высказали такие соображения, которые наводят подозрения на меня. Но я же не крал ваших лошадей. В конце концов, у нас есть свои лошади на ранчо. В предшествующую ночь у меня, наверное, неудобно с вами получилось, миссис Кинг, и я сожалею об этом. Я не знаю, можете ли вы простить меня. Я был немного пьян. Такого не должно быть. Но только немного. И это, конечно, привело к денежному штрафу. Это я тоже указал в протоколе. Ваш муж выгнал вас из дома и орал и шумел там, а вы стояли снаружи в холодной ночи. Я это видел и слышал, и я хотел вас пригласить к нам, чтобы у вас ночью была бы крыша над головой. Разве не так? У меня были лучшие намерения, но, наверное, ночью это оказалось не совсем ясно.Гарольд Бут сделал паузу.Квини молчала с безучастным выражением побежденной.— Вы меня тогда неправильно поняли, миссис Кинг. Хотя я все же говорил, что вам нельзя оставаться всю ночь на улице, а что надо идти со мной. Но вы, вероятно, по запаху поняли, что я был пьян — этого не должно было быть, — и вы ужасно меня испугались. Когда я к вам подошел, вы меня, ни слова не говоря, пришили ножом к стене. Вы были совершенно сбиты с толку. После этого вы убежали в загон и совершили на жеребце прыжок через ограду.Действительно, это был грандиозный прыжок. Ограда для такого жеребца недостаточно высока. Это объясняет все, не так ли? Вероятно, Пегий захотел налететь на карего, который стоял привязанный к колу снаружи. Оба жеребца ненавидели друг друга и даже боролись друг с другом. Этим объясняется побег карего. Кобылы, естественно, пошли с жеребцами. Я хотел вам это объяснить, даже только лично вам, миссис Кинг, потому что я сегодня очень далек от того, что вы обо мне думаете. Поэтому я так рад возможности с вами здесь спокойно поговорить. На нашем же ранчо меня просто травят. Поэтому я время от времени ухожу теперь прочь, к одному из моих зятьев. Я в суде показал и сообщил, чего я добивался.В этом нет никакой скрытой опасности. Нет сомнений, что виновник не уйдет от возмездия.— Где Пегий? Где вторая кобыла? — выдавила из себя Квини.— Дорогая миссис Кинг, откуда же я могу знать! Но я желаю вам от всего сердца, чтобы Пегий скоро снова нашелся и был бы пойман; это великолепное и наверняка очень дорогое животное. И кобыла немногим ему уступает. Да, вот это я и хотел вам еще сказать. Билл Темпл ждет меня на своем служебном автомобиле. И передайте своему мужу, что он должен выкинуть из головы свои фантазии. Я не клал конверт на его место, как он публично утверждает, и я не угонял его лошадей. И он должен взять себя в руки и не выгонять снова свою молодую жену среди ночи из дома, а потом там орать и шуметь.— В какого негодяя вы превратились, Гарольд, в какого лжеца…Квини попросила миссис Холленд вывести ее, потому что ей стало плохо. Ее одолела тошнота.Пришла Марго и уложила ее, дала ей слабое успокоительное и укрепляющее средство. Квини с часок поспала.Во второй половине дня Марго отвезла ее на своем автомобиле домой. Квини написала дома еще одно письмо, всего несколько слов, и попросила Марго взять его с собой, отдать в поселке агентуры на почту.— Эйви заедет посмотреть карего, — пообещала Марго. — Он такой же хороший врач для зверей, как и для людей. Кусаная рана выглядит плохо.— Вообще все, Марго, выглядит плохо. Хотите вы или не хотите, Гарольд стал большим негодяем.Когда Марго Крези Игл попрощалась и уехала, Квини шмыгнула в дом. Она уже собралась отдохнуть, но тут, как птица острым клювом, застучала в голову мысль. Тогда она подхватилась, накормила белоснежных, светлоглазых кроликов, вылила карему остаток воды и пошла с двумя ведрами к колодцу на ранчо Бута, чтобы принести воды. Не показалось никого из семьи.Квини узнала на следующий день, что Гарольд исполнил свое намерение и оставил резервацию, и она надеялась, что он надолго останется вне ее, и это в той или иной степени скажется на его родственниках. Новых его налетов она на следующей неделе не ждала. И осталась поэтому на своем ранчо. У нее было чувство, что здесь она будет ближе к своему мужу, чем в школьном интернате, к тому же она опасалась простодушной болтовни соучеников, маленькие заботы которых были так далеки от нее. Она могла бы экономить бензин, если бы переехала в интернат. Но материальные заботы в настоящее время не страшили ее, потому что она получила значительный аванс за фриз в школьном зале. В остальном она спокойно существовала и каждый день ждала, что вот-вот вернется наконец ее муж. Квини послала в местную газету Нью-Сити объявление о Пегом и кобыле и в нем предостерегала от покупки этих лошадей. Но Квини сама не читала газету и о событиях в Нью-Сити, в которых был замешан ее муж, ничего не знала. Эйви, когда он приехал воскресным утром, чтобы осмотреть раны карего, доставил ей только вырезанное объявление.Квини помогала ему и держала животное, пока Эйви смазывал и заклеивал рану.Прежде чем распрощаться, он спросил:— Слышали вы что-нибудь о вашем муже?— Нет.— Это удар, для вас обоих большой, и я сочувствую вам, очень сочувствую!Квини ничего не ответила.— Как живется вам тут одной, миссис Кинг?Квини пожала плечами:— Хорошо.— Ваша мама снова дома, но она еще очень слаба. Это был действительно тиф, поэтому вам и вашему мужу не надо ее посещать. Еще счастье, что мы ее спасли.— Да.— Может быть, вам что-нибудь нужно, миссис Кинг?— Ничего.— Я вам привез остаток суммы за картину «Черный бык». — И он вручил Квини доллары. — Нарисуете скоро еще что-нибудь?— Фриз. К Рождеству я еще перенесу для миссис Холи рисунок на материю. — Квини говорила все это как заведенная кукла.— Квини, как вы говорите, что с вами?— Доктор Эйви, я прошу вас, идите. Оставьте меня! Оставьте!Эйви помедлил еще с минуту, потом вздохнул и подался к своему автомобилю.— Жаль, что я не могу помочь в устройстве колодца, миссис Кинг!Квини ушла в дом. Она спряталась. Спряталась от людей и животных, от солнца и от лугов, от кладбища и от Белых гор. Она скорчилась на своем ложе, ничего не готовила, едва ела. Предка Инеа-хе-юкана в своем коротком письме она поблагодарила и написала, что они с мужем не могут воспользоваться приглашением, потому что лучшие лошади убежали. Если старый Инеа-хе-юкан когда-то был индейцем и им остался, он должен понять, что это значит.Вскоре после этого Квини навестили два молодых человека. Была суббота, осеннее солнце светило мягко и приятно. Оба гостя приехали верхом и застали Квини за заготовкой травы для кроликов. Молодые люди были в возрасте Стоунхорна; один, по имени Том, казался ужасно больным, второй выглядел сильным и уверенным. Из того, что они говорили, следовало, что они были друзьями детства Джо, но жили довольно далеко. Том рассказал Квини, что у него туберкулез — он у индейцев с давних пор, как и доныне распространенные дистрофия и глубокий пессимизм, — но что отец не захотел с ним расставаться и не отправил его в больницу уайтчичунов, где уже много месяцев с такой же болезнью лежит мать. Так он постепенно и угасал. Он был уже очень худ и изможден.— Он поступил как вождь.Квини взглянула удивленно и вопрошающе, но не получила никакого объяснения. Больного ей было жаль, другой парень тоже вызывал ее симпатию. И она пригласила наконец обоих слезть с лошадей, а когда они достали свои съестные припасы, согласилась с ними перекусить. Все трое уселись позади дома. Карий в загоне стал опять хорошо выглядеть. Его рана почти затянулась. Оба парня восхищались животным.— Люди говорят, — сообщил больной, — что подлец, который угнал ваших лошадей, подвесил вашему Пегому под хвост огонь. Тут уж животное понеслось как сумасшедшее. Да, на Саттель-ранчо у Маклина видели, как мчался Пегий, будто за ним гнался сам черт. И видели, что с огнем. Прямо застрелить надо негодяя.— Они уже увезли его на служебном автомобиле к своим родственникам в надежное место.— Такие они есть и такими останутся. У старого же Бута есть деньги. Он наполовину белый. С его деньгами Айзек может и скот покупать, и ранчо арендовать. Но в церкви я слышал: кто что-то имеет, тому надо еще больше давать; а кто ничего не имеет, у того надо отбирать последнее. Такие они есть и такими останутся. Я только боюсь за Джо.Квини могла бы ответить: я — тоже. Но она не хотела признаваться в своем горе.Она не могла об этом говорить ни с одним человеком, и тех, кто приходил к ней, чтобы сообщить, что они знали, или думали, что знали, отпугивало ее отчуждение. Итак, она осталась одна и вернулась к тайнам своих картин. Фриз хорошо продвигался вперед. Два молодых индейских художника, пришедшие из провинции, приступили к исполнению в натуре, которое для Квини было бы слишком утомительным. Так возник на стене актового и одновременно спортивного зала школы полный выразительности фрагмент из истории индейцев прерий: свободная жизнь, договор, порабощение. Это была трагическая история, ничего радостного.Да и с чего бы Квини рисовать радость? Она вообще почти утратила интерес к фризу и геометрическим орнаментам. В ней пробуждалось что-то иное. Она хотела преодолеть свою собственную тайну и боль и больше не покоряться и не приспосабливаться к законам вне самой себя. «Может быть, я была флюгаркой под ветром? — спрашивала она себя. — Но если налетит буря, можно и не выстоять!» Это она уже понимала.Что-то пробуждалось и бродило в ней. Школьные уроки стали для нее тяжкой обязанностью, потому что они отвлекали ее от размышлений и от избранной работы. Ее успеваемость падала, хотя в любом случае оставалась не ниже средней. Но то, что было в ней самой — внутри ее, могло возобладать только в часы, когда она возвращалась из школы и после торопливого завершения дел на ранчо могла убежать наверх под навес между соснами, там она сидела, спрятавшись, и набрасывала свои первые эскизы. Это должна была быть темнота — картина, трудная для понимания белых людей. Это должна была быть ночь, коричнево-сине-черная ночь, земля и небо во мраке и желтое сверкание огня. И чтобы фигуры танцующих были не чем иным, как вариациями темноты. Такой должна она быть — большой, сильной, ожесточенной и внушающей надежду картиной.Квини старалась. Один эскиз следовал за другим. Но все было не то: или слишком реалистично, или, наоборот, слишком затемнено. Ясность должна быть в этой темноте, ясность для тех, кто знает ночь и день. Это была нелегкая задача; она чувствовала ее как тяжесть на шее, но она не могла стряхнуть эту тяжесть, она даже не хотела ее стряхнуть. В том, что она хотела сделать, была заложена сила, и так ей легче было переносить одиночество и страх, и она никого не просила о помощи. Еще не просила.Время от времени, когда она ночью лежала на одеяле и снаружи кричали сычи, она сжималась и вспоминала, как они с Джо Кингом, которому в тот день сняли наручники, шли по улице агентуры. Она слышала опять его голос и его слова: «Я им тоже даю время. Если оно пройдет для них бесполезно, у тебя не будет мужа, Тачина. Но тогда они узнают, что такое Джо Кинг».В такие часы Квини громко стонала. И не было никого, кто бы ее слышал, никого, кого бы она стыдилась. И такие часы наступали все чаще и чаще с тех пор, как она повстречала у колодца на ранчо Бутов Мэри.Колодец был быстро, как и обещали Эйви и фирма, углублен, оборудован, покрыт и снова огорожен забором, так что Квини могла брать воду, не проходя через пастбище ранчо Бутов. Она сделала отныне своим подтвержденным правом пользоваться колодцем регулярно. Семейство Бут старалось, когда приходила Квини, не показываться. Только однажды Мэри тоже демонстративно подошла за водой и сказала:— Гарольд хорошо работает у зятя, становится опять порядочным человеком. Надеюсь, можно будет о твоем Джо скоро сказать то же самое. Это же просто ужасно.Квини почувствовала, что Мэри знает что-то неизвестное ей, но спросить постеснялась. Однако беспокойство побудило ее другим способом выудить известие.— В самом деле так ужасно?— Ну, как ты это еще назовешь — ужасно или нет — не только драться, но ещее и стрелять, это было неумно даже если бы он один против многих. Тремя годами тут не отделаешься, это было бы даже еще милостиво.— Ты думаешь…Квини пошла.В ней росла новая жизнь. Она не получила никакого вреда. СТАРЫЙ ИНДЕЕЦ Однажды Квини позвали к миссис Холленд без всякого для нее видимого повода. Директриса, как и обычно выпрямившись, сидела за своим письменным столом, и, видимо, ей было тяжело сказать то, что она хотела сказать.— Квини, я должна вам, с сожалением, сообщить, что ваш муж замешан в большой драке в Нью-Сити. По делу проходит тридцать один обвиняемый, состоялось ускоренное судопроизводство, и ваш муж приговорен к трем месяцам заключения. Удивительно мягкое наказание. Необыкновенно мягкое, если еще принять во внимание, что он при задержании оказал полиции сопротивление. Четверо полицейских с трудом справились с ним и были вынуждены применить крайние средства. Они имели право застрелить его. Страшно неприятное дело. Ваш муж заявил, что по состоянию здоровья не может принять участия в процессе, а также не может находиться под арестом; он открыто во всем признался, и приговор сразу же вступил в силу. После трех недель заключения он условно освобожден. Это еще одно большое смягчение наказания. Арест оканчивается послезавтра. Наша полиция заедет за вашим мужем и сразу же доставит его в резервацию, с тем чтобы пресечь скитание, к которому он, конечно, снова привык. Действительно, пресечь. — Миссис Холленд остановилась.— Почему я раньше об этом не знала? — спросила Квини. — Я могла бы навестить мужа.— Конечно, моя милая, но он и сам не хотел с вами говорить. Также и полиция племени только теперь просила меня вас информировать, потому что так легче для вас. И еще вот что: вашему мужу запрещено во время испытательного срока в течение года иметь огнестрельное оружие. Его пистолет остается на это время под арестом. Есть у вас еще дома огнестрельное оружие?— Мой пистолет и мое охотничье ружье. «— Вы их должны сдать, Квини, ведь ваш муж может легко ими воспользоваться.— Я ничего не отдам, кроме как в судебном порядке. Мы живем уединенно, я должна иметь возможность защитить себя.Миссис Холленд взглянула удивленно:— Что за тон, Квини? Впрочем, как хотите. Это не мое дело — с вами об этом спорить. Итак, послезавтра прибудет ваш муж, и, так как вы, кажется, задумались, вы хотите его, конечно, встретить у полицейского участка агентуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55