Потом взял ручку и вписал несколько строк. Затем возвратил текст мне. Дополнение состояло всего лишь из одного предложения. Суть его сводилась к тому, что народ Белоруссии должен быть всегда уверен, что даже если его страна стала безъядерной, верная Договору о коллективной безопасности СНГ Россия никогда не оставит Белоруссию в беде.
В тот день не видел я радости и на лицах пришедших на проводы белорусов. И только лишь физиономии много-численных западных военных атташе излучали какое-то злорадное торжество. Когда под торжественно-грустный марш «Прощание славянки» и жалобный гудок электровоза последний вагон с ракетой покатил на восток, белорусские военные пригласили гостей в палатки, где были столы, щедро накрытые снедью и выпивкой. Водка быстро развязала всем языки.
Было много тостов, но я никак не мог понять, за что же мы пьем. Иностранные атташе говорили какие-то слова о новом мире, о конце холодной войны, о прозрении политиков. Звучало:
— За новую Европу!
А мне слышалось:
— За слабую Россию!
Не лезла в глотку водка. Болтливый и хвастливый польский военный атташе с жирными губами лез целоваться к американцу и даже будучи в сильном подпитии смотрел на меня, как царь на блоху.
Венгр в это время услужливо подкладывал в тарелку американца холодец и хрен.
А когда-то на учениях армий Варшавского договора он послушно мотался по моей просьбе за водкой…
Теперь я знаю, что самое страшное для офицера — когда твою страну перестают уважать. Сила порождает уважение. Слабость — пренебрежение. Слабая страна быстро теряет союзников. Они бегут к сильным. Остаются только самые преданные. Как белорусы. Но мне при этом почему-то было стыдно смотреть в глаза белорусам. Было такое чувство, что мы, русские, их предали…
* * *
Еще до отлета Родионова в Белоруссию я знал, что во время своего кратковременного визита в Москву на нерекламируемых встречах с российскими политиками, дипломатами и генералами Лукашенко призывал их с максимальной выгодой для военно-стратегических интересов обеих республик разыграть «ракетную карту» в условиях продвижения НАТО на восток.
Насколько мне было известно, поначалу речь шла о переносе времени вывода оставшихся в Белоруссии частей РВСН на более поздний срок. Эта идея у нас в Генштабе многим понравилась.
Безусловно, такой шаг наверняка вызвал бы дружный волчий рык со стороны Запада. Но, с другой стороны, такая жесткая белорусско-российская позиция могла существенно повлиять на политику расширения Североатлантического альянса, которая наибольшие опасности создавала для Минска и Москвы.
Но Кремль отказался поддержать идею Лукашенко. Видимо, для Ельцина гораздо важнее было то, чтобы Запад не отказался от финансовой поддержки его режима.
Ельцин думал о себе.
Лукашенко думал о Белоруссии и России.
Судя по всему, даже через два года после вывода последней ядерной ракеты с территории его республики, Александр Григорьевич не оставил намерений самостоятельно использовать «ракетный фактор» в противостоянии рвущемуся на восток НАТО. Минобороны Белоруссии провело инвентаризацию стартовых площадок бывших частей РВСН (к тому времени была взорвана только одна из 81 площадок ракет СС-25). Как только такой сценарий развития событий пошел не по американскому варианту, штатовцы запаниковали. Помощник министра обороны США Эдвард Уорнер докладывал начальству: «Несмотря на многочисленные попытки, мы не смогли добиться от руководства Белоруссии доступа к этим стартовым площадкам и начать работы».
Меня часто поражала наглая самоуверенность, с которой американцы уже долгое время хозяйничали не только в Белоруссии, но и во всех бывших республиках СССР. Они напоминали мне чем-то «новых русских», которые регулярно появляются на Тверской, чтобы купить себе подходящую проститутку. Наличие толстой пачки баксов не допускает и тени мысли о том, что желающие потрахаться могут получить по зубам. Но кто сегодня будет отрицать, что многие десятки политиков СНГ уже долгое время с готовностью ложатся под штатовцев?
Тут стоит вспомнить, что уже в начале 1992 года по рекомендации американской стороны Станислав Шушкевич настоял на том, чтобы Москва вывела с территории Белоруссии тактическое ядерное оружие. Уже 27 апреля того же года оно было полностью передислоцировано на территорию России.
В то время Шушкевич в интервью американскому телевидению рапортовал:
— Белоруссия намерена ускорить и вывод стратегических вооружений со своей территории.
И далее высказывался в том смысле, что, мол, наличие оружия массового поражения на территории республики «создает угрозу ее национальной безопасности».
За такие интервью американцы обычно отваливали крутые баксы.
Лукашенко — не Шушкевич. Не допустив американских специалистов к стартовым площадкам, белорусский президент еще раз доказал, что намерен проводить политику, не терпящую чьего-либо диктата. И многозначительно заметил при этом:
— Стартовые площадки Белоруссии не помешают. А оставлять после себя потомкам выжженную, искореженную землю мы не будем.
В Москве смотрели на это по-разному: одни с паническим страхом, другие — с тихим восторгом.
За 30 лет службы в армии я чаще всего бывал в командировках в Белоруссии. Остались теплые воспоминания. Добрый и трудолюбивый народ. А сейчас у меня такое впечатление, что по рукам, которые Белоруссия и Россия протянули навстречу друг другу, кое-кто на Западе и в России пытается усиленно бить дубиной.
Мне и без совсекретных документов разведки давно известно, что интересы Запада и белорусских националистов тут совпадают — не дать возродиться братству народов.
К сожалению, жесточайший кризис в экономике обеих стран, недостаток финансовых средств, необходимых для их обороны, а также мощное воздействие белорусских националистов на правительство в Минске и боящихся «возрождения СССР» демократов в Москве сильно сдерживали восстановление естественного порядка вещей в отношениях двух братских славянских государств и их оборонной сфере.
Но генное стремление русских и белорусов навстречу друг другу не могли остановить никакие кризисы и провокационные восклики о восстановлении «великой империи».
В российском Генштабе мало кто сомневался, что это лишь дело времени.
* * *
…Однажды я сопровождал двух немцев, генерала и полковника, которые по договоренности с Минском решили нанести визит в Белоруссию. Белорусы решили показать германцам Хатынь. Был теплый и светлый летний день, когда гости и хозяева небольшой группой двинулись по ухоженной дорожке к центру мемориала. Впереди, у самой стежки, размашисто орудовал звонкой косой дюжий мужичок.
Когда мимо него проходили группы экскурсантов, он останавливался и, сняв огромную соломенную шляпу, уважительно кланялся. Но при виде немецкой формы он лишь недобро сверкнул глазами, опустил голову и с каким-то злым, устрашающим напором стал двигаться на нас, широкими, мощными замахами срезая сверкающим на солнце лезвием косы густую зеленую траву.
Немцы перешли на другую сторону дорожки, подальше от грозно поблескивающего в траве лезвия. Набыченный косарь так и прошел мимо нас, не подняв головы. В тишине был слышен лишь густой хруст травяных стеблей и приглушенный звон металла.
Опешивший офицер-белорус, дабы сгладить некорректность момента, хотел что-то пояснить гостям, но немец-генерал тактично сказал ему по-русски:
— Не надо обяснят. Мы все харашо понимайт.
Приятно иметь дело с умными людьми…
* * *
Многие военно-политические идеи белорусского президента находили поддержку в российском Генштабе, но не в Кремле. Когда в Боснии мусульмане и хорваты при поддержке натовской авиации продолжали бить сербов, уже не прислушиваясь даже к самым громким заявлениям Ельцина, в Москву срочно прибыл Лукашенко. Он стал убеждать российского президента хоть что-то сделать для пресечения такого развития ситуации на Балканах. Ельцин лишь пыжился, но на конкретные практические шаги не решался.
И явно раздосадованный такой ситуацией белорусский президент в ответ на это заявил:
— То, что происходит сегодня на Балканах, не могло случиться 10 лет назад, когда Советский Союз выступал гарантом стабильности в мире.
Сегодня этого гаранта нет…
Нельзя было не видеть, с каким огромным упорством Лукашенко прокладывал дорогу белорусско-российской интеграции, терпя постоянные унижения и оскорбления в России и Белоруссии. Этот человек у многих на Арбате вызывал чувство уважения.
Мы прекрасно видели и понимали тайный и явный смысл всех тех идеологических ухищрений, к которым прибегали известные политические силы в Москве, чтобы в уродливом виде представить России и ее армии главу белорусского государства. Чем чаще и нахальнее это делалось, тем большим чувством симпатии российские генералы и офицеры проникались к Лукашенко.
И тем большее чувство стыда испытывали мы за Россию, когда дорвавшиеся до своих микрофонов репортеры-юнцы, брызжа слюной, измывались над президентом дружественного государства.
Он долго терпел. И лишь однажды не выдержал, сказав корреспонденту НТВ:
— Почему вы клюете меня в хвост и в гриву? Ведь ни один из президентов СНГ так не стоит за интересы России?
Еще с весны 99-го российская пресса активно муссировала вопрос о том, какие ходы может использовать Ельцин для того, чтобы продлить срок своего президентства. В скудной обойме таких ходов снова начинала мелькать идея объединения России и Белоруссии. И в Генштабе все чаще поговаривали о том, что кремлевская «семья», ранее весьма прохладно относившаяся к этой идее, начала втихаря подталкивать Б.Н. к ее реализации (ясно, что при этом свита заботилась и о сохранении своего положения при «дворе»).
Частенько наведывавшийся в Кремль маршал Сергеев был хорошо осведомлен о тонкостях закулисных игр и понимал, что закат его карьеры наступит вместе с уходом Ельцина (в отличие от «неадекватного» Бориса Николаевича, наивно верившего в маршальские сказки о военной реформе, в них, кажется, переставал верить уже и тот, кто их сочинял).
За два с лишним года пребывания на посту министра Сергеев хорошо научился улавливать настроения президента и его ближайшего окружения. И он уже знал, что именно надо сказать Верховному, когда тот в конце июня в очередной раз пригласил его в Кремль. Сергеев осторожно высказался о необходимости «объединения вооруженных сил Белоруссии и России в рамках проведенных на учениях операций». Эта приятная, но замысловато выраженная идея Ельцину понравилась.
Великие стратегические думы президента и маршала о будущем России и Белоруссии удачно сочетались с их тайными меркантильными мыслишками о собственном положении во власти.
За неделю до этого события замспикера Госдумы С. Бабурин в неформальной обстановке встречался с группой кадровых и отставных военных. Тогда я и спросил у него, что он думает о союзе Москвы и Минска и шансах Ельцина в связи с этим остаться в Кремле после июня 2000 года. Бабурин ответил, что российско-белорусский союз сейчас гораздо важнее продления срока президентских полномочий Б.Н.
Я давно знал, что авторитет Бабурина в армии высок. Он часто высказывал мысли, которые были полностью созвучны настроениям военных. И потому странно было слышать от него такой ответ. В Минобороны и Генштабе я слышал совсем другое: «Чем раньше уйдет Ельцин, тем лучше будет и для России, и для армии».
Пока очень трудно спрогнозировать, как будет складываться полномасштабный российско-белорусский союз. Но наверняка дело пойдет значительно живее, когда уйдет постоянно оглядывающийся на Вашингтон Ельцин, когда придет к власти менее зависимый от Запада и более решительный российский президент, и когда белорусским властям удастся эффективно противодействовать мощно проплачиваемой ЦРУ националистической колонне, действующей под руководством натовской резидентуры.
Азербайджанские маневры
…Однажды теплым летним днем я поехал в Филатовскую больницу навестить своего сослуживца полковника Александра Лучанинова. Там и встретил своего давнего знакомого еще со времен службы на Дальнем Востоке полковника-азербайджанца Алика Хусейнова. Встреча оказалась безрадостной: полковник привез в Филатовку своего полуслепого сына. Пацан перестал видеть после того, как во время бакинских событий 1990 года был ранен осколком снаряда.
Я слушал изможденного горем полковника, а у самого было такое чувство, что есть и моя вина в трагедии.
Алик все еще надеется на московских врачей-волшебников. Все-таки после нескольких операций сын его одним глазом стал различать свет и контуры предметов.
Когда оторвались от этой темы и заговорили о житье-бытье, Хусейнов тяжело вздохнул и сказал грустно:
— У вас плохо — у нас еще хуже. Перегрызлись все, воруют, убивают, поливают друг друга помоями. Что в Баку, что в Москве — один черт. А какая страна была…
* * *
Уже вскоре после образования СНГ и подписания в Ташкенте 15 мая 1992 года Договора о коллективной безопасности Запад начал вести с Москвой явную и скрытую борьбу за усиление своего влияния в Азербайджане. Стратегическая линия политических, экономических и военных «сражений», как и следовало ожидать, почти всегда пролегала через нефтяную сферу.
После августовских событий 1991 года российские власти долго пребывали в эйфории победы. И пока в Кремле и правительстве делили портфели, дипломатическая и иная проработка проблем укрепления наших военно-стратегических интересов не только в Азербайджане, но и в других республиках СНГ, была почти полностью заброшена. «Пустоту» стали мгновенно заполнять США, Турция и другие страны. Они к своей выгоде использовали пассивность Москвы, отталкивая ее от Баку.
Потерю российских военно-стратегических позиций в Азербайджане можно считать одним из самых крупных провалов России в ближнем зарубежье — такой вывод еще в 1993 году был сделан в одном из аналитических документов Центра военно-стратегических исследований российского Генерального штаба.
Некоторое оживление наступило сразу после того, как после Козырева МИД возглавил Примаков. И Кремль будто проснулся. Создавалось впечатление, что там наконец-то осознали, что значит проиграть спор за азербайджанскую нефть. Главная цель — нефтепровод, который, по московским расчетам, должен был пройти через Чечню в Новороссийск.
18 января 1996 года подписывается соглашение между Москвой и Баку о транспортировке ранней нефти с азербайджанских нефтяных месторождений Азери, Чираг и Гюнешли по российскому нефтепроводу к терминалам на Черном море (предполагалось, что объемы транзита ранней нефти будут ежегодно возрастать и к 2002 году составят 5 млн тонн. Тариф за экспорт сырья с азербайджанских месторождений составит почти 16 долларов за тонну. — В.Б.). Вашингтон быстро сообразил, какие экономические, политические и военные дивиденды это сулит России, и тут же сделал ответный ход.
2 февраля 1996 года бакинский источник, работающий на Москву, информировал российские власти: от людей, близких к посольству Азербайджана в США, стало известно, что Клинтон подписал документ, выработанный совместной комиссией американского сената и Конгресса. Вопреки тогда еще не снятому эмбарго на американскую помощь Азербайджану (907-я поправка к решению Конгресса США 1994 года), президент США наделен правом помогать Азербайджану, если помощь, предоставляемую Баку неправительственными организациями, он сочтет недостаточной.
Группа сенаторов и конгрессменов настаивала на отмене эмбарго против Баку и предлагала альтернативный вариант — значительное увеличение помощи азербайджанским беженцам в связи с их бедственным положением.
Тот же наш источник утверждал: в МИД Азербайджана считают, что расширение помощи со стороны США стало результатом встречи американского и азербайджанского президентов в Нью-Йорке на юбилейных торжествах ООН.
Американцам было гораздо легче находить общий язык с Баку — у них были деньги. Деньги дополнялись чисто американским дипломатическим нахальным напором и экономическим расчетом. У России денег не было. Но не было и напора. Зато было много возможностей для закрепления на «азербайджанском плацдарме» с помощью военно-дипломатических мер. Как говорил когда-то наш бывший начальник Генштаба Сергей Федорович Ахромеев, «иногда один подаренный танк заменяет тысячу дипломатов…»
Но Россия слишком медленно развивала военную интеграцию с Баку и зачастую очень невнятно формулировала приоритеты. К тому же у Москвы накопилось немало нерешенных проблем, связанных, в частности, с условиями размещения военных объектов в Азербайджане. По этой причине «висела в воздухе» станция наблюдения «Габала» — наши электронные глаза и уши на Юге:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
В тот день не видел я радости и на лицах пришедших на проводы белорусов. И только лишь физиономии много-численных западных военных атташе излучали какое-то злорадное торжество. Когда под торжественно-грустный марш «Прощание славянки» и жалобный гудок электровоза последний вагон с ракетой покатил на восток, белорусские военные пригласили гостей в палатки, где были столы, щедро накрытые снедью и выпивкой. Водка быстро развязала всем языки.
Было много тостов, но я никак не мог понять, за что же мы пьем. Иностранные атташе говорили какие-то слова о новом мире, о конце холодной войны, о прозрении политиков. Звучало:
— За новую Европу!
А мне слышалось:
— За слабую Россию!
Не лезла в глотку водка. Болтливый и хвастливый польский военный атташе с жирными губами лез целоваться к американцу и даже будучи в сильном подпитии смотрел на меня, как царь на блоху.
Венгр в это время услужливо подкладывал в тарелку американца холодец и хрен.
А когда-то на учениях армий Варшавского договора он послушно мотался по моей просьбе за водкой…
Теперь я знаю, что самое страшное для офицера — когда твою страну перестают уважать. Сила порождает уважение. Слабость — пренебрежение. Слабая страна быстро теряет союзников. Они бегут к сильным. Остаются только самые преданные. Как белорусы. Но мне при этом почему-то было стыдно смотреть в глаза белорусам. Было такое чувство, что мы, русские, их предали…
* * *
Еще до отлета Родионова в Белоруссию я знал, что во время своего кратковременного визита в Москву на нерекламируемых встречах с российскими политиками, дипломатами и генералами Лукашенко призывал их с максимальной выгодой для военно-стратегических интересов обеих республик разыграть «ракетную карту» в условиях продвижения НАТО на восток.
Насколько мне было известно, поначалу речь шла о переносе времени вывода оставшихся в Белоруссии частей РВСН на более поздний срок. Эта идея у нас в Генштабе многим понравилась.
Безусловно, такой шаг наверняка вызвал бы дружный волчий рык со стороны Запада. Но, с другой стороны, такая жесткая белорусско-российская позиция могла существенно повлиять на политику расширения Североатлантического альянса, которая наибольшие опасности создавала для Минска и Москвы.
Но Кремль отказался поддержать идею Лукашенко. Видимо, для Ельцина гораздо важнее было то, чтобы Запад не отказался от финансовой поддержки его режима.
Ельцин думал о себе.
Лукашенко думал о Белоруссии и России.
Судя по всему, даже через два года после вывода последней ядерной ракеты с территории его республики, Александр Григорьевич не оставил намерений самостоятельно использовать «ракетный фактор» в противостоянии рвущемуся на восток НАТО. Минобороны Белоруссии провело инвентаризацию стартовых площадок бывших частей РВСН (к тому времени была взорвана только одна из 81 площадок ракет СС-25). Как только такой сценарий развития событий пошел не по американскому варианту, штатовцы запаниковали. Помощник министра обороны США Эдвард Уорнер докладывал начальству: «Несмотря на многочисленные попытки, мы не смогли добиться от руководства Белоруссии доступа к этим стартовым площадкам и начать работы».
Меня часто поражала наглая самоуверенность, с которой американцы уже долгое время хозяйничали не только в Белоруссии, но и во всех бывших республиках СССР. Они напоминали мне чем-то «новых русских», которые регулярно появляются на Тверской, чтобы купить себе подходящую проститутку. Наличие толстой пачки баксов не допускает и тени мысли о том, что желающие потрахаться могут получить по зубам. Но кто сегодня будет отрицать, что многие десятки политиков СНГ уже долгое время с готовностью ложатся под штатовцев?
Тут стоит вспомнить, что уже в начале 1992 года по рекомендации американской стороны Станислав Шушкевич настоял на том, чтобы Москва вывела с территории Белоруссии тактическое ядерное оружие. Уже 27 апреля того же года оно было полностью передислоцировано на территорию России.
В то время Шушкевич в интервью американскому телевидению рапортовал:
— Белоруссия намерена ускорить и вывод стратегических вооружений со своей территории.
И далее высказывался в том смысле, что, мол, наличие оружия массового поражения на территории республики «создает угрозу ее национальной безопасности».
За такие интервью американцы обычно отваливали крутые баксы.
Лукашенко — не Шушкевич. Не допустив американских специалистов к стартовым площадкам, белорусский президент еще раз доказал, что намерен проводить политику, не терпящую чьего-либо диктата. И многозначительно заметил при этом:
— Стартовые площадки Белоруссии не помешают. А оставлять после себя потомкам выжженную, искореженную землю мы не будем.
В Москве смотрели на это по-разному: одни с паническим страхом, другие — с тихим восторгом.
За 30 лет службы в армии я чаще всего бывал в командировках в Белоруссии. Остались теплые воспоминания. Добрый и трудолюбивый народ. А сейчас у меня такое впечатление, что по рукам, которые Белоруссия и Россия протянули навстречу друг другу, кое-кто на Западе и в России пытается усиленно бить дубиной.
Мне и без совсекретных документов разведки давно известно, что интересы Запада и белорусских националистов тут совпадают — не дать возродиться братству народов.
К сожалению, жесточайший кризис в экономике обеих стран, недостаток финансовых средств, необходимых для их обороны, а также мощное воздействие белорусских националистов на правительство в Минске и боящихся «возрождения СССР» демократов в Москве сильно сдерживали восстановление естественного порядка вещей в отношениях двух братских славянских государств и их оборонной сфере.
Но генное стремление русских и белорусов навстречу друг другу не могли остановить никакие кризисы и провокационные восклики о восстановлении «великой империи».
В российском Генштабе мало кто сомневался, что это лишь дело времени.
* * *
…Однажды я сопровождал двух немцев, генерала и полковника, которые по договоренности с Минском решили нанести визит в Белоруссию. Белорусы решили показать германцам Хатынь. Был теплый и светлый летний день, когда гости и хозяева небольшой группой двинулись по ухоженной дорожке к центру мемориала. Впереди, у самой стежки, размашисто орудовал звонкой косой дюжий мужичок.
Когда мимо него проходили группы экскурсантов, он останавливался и, сняв огромную соломенную шляпу, уважительно кланялся. Но при виде немецкой формы он лишь недобро сверкнул глазами, опустил голову и с каким-то злым, устрашающим напором стал двигаться на нас, широкими, мощными замахами срезая сверкающим на солнце лезвием косы густую зеленую траву.
Немцы перешли на другую сторону дорожки, подальше от грозно поблескивающего в траве лезвия. Набыченный косарь так и прошел мимо нас, не подняв головы. В тишине был слышен лишь густой хруст травяных стеблей и приглушенный звон металла.
Опешивший офицер-белорус, дабы сгладить некорректность момента, хотел что-то пояснить гостям, но немец-генерал тактично сказал ему по-русски:
— Не надо обяснят. Мы все харашо понимайт.
Приятно иметь дело с умными людьми…
* * *
Многие военно-политические идеи белорусского президента находили поддержку в российском Генштабе, но не в Кремле. Когда в Боснии мусульмане и хорваты при поддержке натовской авиации продолжали бить сербов, уже не прислушиваясь даже к самым громким заявлениям Ельцина, в Москву срочно прибыл Лукашенко. Он стал убеждать российского президента хоть что-то сделать для пресечения такого развития ситуации на Балканах. Ельцин лишь пыжился, но на конкретные практические шаги не решался.
И явно раздосадованный такой ситуацией белорусский президент в ответ на это заявил:
— То, что происходит сегодня на Балканах, не могло случиться 10 лет назад, когда Советский Союз выступал гарантом стабильности в мире.
Сегодня этого гаранта нет…
Нельзя было не видеть, с каким огромным упорством Лукашенко прокладывал дорогу белорусско-российской интеграции, терпя постоянные унижения и оскорбления в России и Белоруссии. Этот человек у многих на Арбате вызывал чувство уважения.
Мы прекрасно видели и понимали тайный и явный смысл всех тех идеологических ухищрений, к которым прибегали известные политические силы в Москве, чтобы в уродливом виде представить России и ее армии главу белорусского государства. Чем чаще и нахальнее это делалось, тем большим чувством симпатии российские генералы и офицеры проникались к Лукашенко.
И тем большее чувство стыда испытывали мы за Россию, когда дорвавшиеся до своих микрофонов репортеры-юнцы, брызжа слюной, измывались над президентом дружественного государства.
Он долго терпел. И лишь однажды не выдержал, сказав корреспонденту НТВ:
— Почему вы клюете меня в хвост и в гриву? Ведь ни один из президентов СНГ так не стоит за интересы России?
Еще с весны 99-го российская пресса активно муссировала вопрос о том, какие ходы может использовать Ельцин для того, чтобы продлить срок своего президентства. В скудной обойме таких ходов снова начинала мелькать идея объединения России и Белоруссии. И в Генштабе все чаще поговаривали о том, что кремлевская «семья», ранее весьма прохладно относившаяся к этой идее, начала втихаря подталкивать Б.Н. к ее реализации (ясно, что при этом свита заботилась и о сохранении своего положения при «дворе»).
Частенько наведывавшийся в Кремль маршал Сергеев был хорошо осведомлен о тонкостях закулисных игр и понимал, что закат его карьеры наступит вместе с уходом Ельцина (в отличие от «неадекватного» Бориса Николаевича, наивно верившего в маршальские сказки о военной реформе, в них, кажется, переставал верить уже и тот, кто их сочинял).
За два с лишним года пребывания на посту министра Сергеев хорошо научился улавливать настроения президента и его ближайшего окружения. И он уже знал, что именно надо сказать Верховному, когда тот в конце июня в очередной раз пригласил его в Кремль. Сергеев осторожно высказался о необходимости «объединения вооруженных сил Белоруссии и России в рамках проведенных на учениях операций». Эта приятная, но замысловато выраженная идея Ельцину понравилась.
Великие стратегические думы президента и маршала о будущем России и Белоруссии удачно сочетались с их тайными меркантильными мыслишками о собственном положении во власти.
За неделю до этого события замспикера Госдумы С. Бабурин в неформальной обстановке встречался с группой кадровых и отставных военных. Тогда я и спросил у него, что он думает о союзе Москвы и Минска и шансах Ельцина в связи с этим остаться в Кремле после июня 2000 года. Бабурин ответил, что российско-белорусский союз сейчас гораздо важнее продления срока президентских полномочий Б.Н.
Я давно знал, что авторитет Бабурина в армии высок. Он часто высказывал мысли, которые были полностью созвучны настроениям военных. И потому странно было слышать от него такой ответ. В Минобороны и Генштабе я слышал совсем другое: «Чем раньше уйдет Ельцин, тем лучше будет и для России, и для армии».
Пока очень трудно спрогнозировать, как будет складываться полномасштабный российско-белорусский союз. Но наверняка дело пойдет значительно живее, когда уйдет постоянно оглядывающийся на Вашингтон Ельцин, когда придет к власти менее зависимый от Запада и более решительный российский президент, и когда белорусским властям удастся эффективно противодействовать мощно проплачиваемой ЦРУ националистической колонне, действующей под руководством натовской резидентуры.
Азербайджанские маневры
…Однажды теплым летним днем я поехал в Филатовскую больницу навестить своего сослуживца полковника Александра Лучанинова. Там и встретил своего давнего знакомого еще со времен службы на Дальнем Востоке полковника-азербайджанца Алика Хусейнова. Встреча оказалась безрадостной: полковник привез в Филатовку своего полуслепого сына. Пацан перестал видеть после того, как во время бакинских событий 1990 года был ранен осколком снаряда.
Я слушал изможденного горем полковника, а у самого было такое чувство, что есть и моя вина в трагедии.
Алик все еще надеется на московских врачей-волшебников. Все-таки после нескольких операций сын его одним глазом стал различать свет и контуры предметов.
Когда оторвались от этой темы и заговорили о житье-бытье, Хусейнов тяжело вздохнул и сказал грустно:
— У вас плохо — у нас еще хуже. Перегрызлись все, воруют, убивают, поливают друг друга помоями. Что в Баку, что в Москве — один черт. А какая страна была…
* * *
Уже вскоре после образования СНГ и подписания в Ташкенте 15 мая 1992 года Договора о коллективной безопасности Запад начал вести с Москвой явную и скрытую борьбу за усиление своего влияния в Азербайджане. Стратегическая линия политических, экономических и военных «сражений», как и следовало ожидать, почти всегда пролегала через нефтяную сферу.
После августовских событий 1991 года российские власти долго пребывали в эйфории победы. И пока в Кремле и правительстве делили портфели, дипломатическая и иная проработка проблем укрепления наших военно-стратегических интересов не только в Азербайджане, но и в других республиках СНГ, была почти полностью заброшена. «Пустоту» стали мгновенно заполнять США, Турция и другие страны. Они к своей выгоде использовали пассивность Москвы, отталкивая ее от Баку.
Потерю российских военно-стратегических позиций в Азербайджане можно считать одним из самых крупных провалов России в ближнем зарубежье — такой вывод еще в 1993 году был сделан в одном из аналитических документов Центра военно-стратегических исследований российского Генерального штаба.
Некоторое оживление наступило сразу после того, как после Козырева МИД возглавил Примаков. И Кремль будто проснулся. Создавалось впечатление, что там наконец-то осознали, что значит проиграть спор за азербайджанскую нефть. Главная цель — нефтепровод, который, по московским расчетам, должен был пройти через Чечню в Новороссийск.
18 января 1996 года подписывается соглашение между Москвой и Баку о транспортировке ранней нефти с азербайджанских нефтяных месторождений Азери, Чираг и Гюнешли по российскому нефтепроводу к терминалам на Черном море (предполагалось, что объемы транзита ранней нефти будут ежегодно возрастать и к 2002 году составят 5 млн тонн. Тариф за экспорт сырья с азербайджанских месторождений составит почти 16 долларов за тонну. — В.Б.). Вашингтон быстро сообразил, какие экономические, политические и военные дивиденды это сулит России, и тут же сделал ответный ход.
2 февраля 1996 года бакинский источник, работающий на Москву, информировал российские власти: от людей, близких к посольству Азербайджана в США, стало известно, что Клинтон подписал документ, выработанный совместной комиссией американского сената и Конгресса. Вопреки тогда еще не снятому эмбарго на американскую помощь Азербайджану (907-я поправка к решению Конгресса США 1994 года), президент США наделен правом помогать Азербайджану, если помощь, предоставляемую Баку неправительственными организациями, он сочтет недостаточной.
Группа сенаторов и конгрессменов настаивала на отмене эмбарго против Баку и предлагала альтернативный вариант — значительное увеличение помощи азербайджанским беженцам в связи с их бедственным положением.
Тот же наш источник утверждал: в МИД Азербайджана считают, что расширение помощи со стороны США стало результатом встречи американского и азербайджанского президентов в Нью-Йорке на юбилейных торжествах ООН.
Американцам было гораздо легче находить общий язык с Баку — у них были деньги. Деньги дополнялись чисто американским дипломатическим нахальным напором и экономическим расчетом. У России денег не было. Но не было и напора. Зато было много возможностей для закрепления на «азербайджанском плацдарме» с помощью военно-дипломатических мер. Как говорил когда-то наш бывший начальник Генштаба Сергей Федорович Ахромеев, «иногда один подаренный танк заменяет тысячу дипломатов…»
Но Россия слишком медленно развивала военную интеграцию с Баку и зачастую очень невнятно формулировала приоритеты. К тому же у Москвы накопилось немало нерешенных проблем, связанных, в частности, с условиями размещения военных объектов в Азербайджане. По этой причине «висела в воздухе» станция наблюдения «Габала» — наши электронные глаза и уши на Юге:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58