— Что там еще?
— Посмотрим… Деньги предназначались для от крытая собственного дела, хотя что это за дело, отец не упоминает. Похоже, отец колебался, но его попросил об этом как о личном одолжении один старый друг.
— Какой старый друг?
— Здесь не сказано. Просто старый друг — и все.
— Что там написано? — повысил голос Эдам. — Прочитай дословно!
Рэчел с интересом посмотрела на него и стала медленно читать:
— «…Уолш очень настойчив, а компания, которую он собирается основать, может принести пользу многим людям. И все же до сих пор я не был уверен, стоит ли его финансировать, однако за Уолша просит один мой старый друг. Он ручается за него, так что, пожалуй, можно рискнуть». — Рэчел закрыла книжку. — Это все.
— И ничего больше?
— Здесь — ничего. Я внимательно все просмотрела — это имя больше нигде не появляется.
— Когда Джордан Уолш должен вернуть деньги?
— Об этом тоже ничего не говорится, но…
—Что?
— Отец перевел Уолшу деньги за два месяца до гибели. Это был последний заем, который он дал кому-либо.
— И один из самых больших.
— Да. Был один заем в шесть миллионов, но давно. И он был возвращен на год раньше срока.
Эдам нахмурился.
— Пожалуй, нам придется поподробнее узнать, кто такой этот Джордан Уолш.
— А как?
— Думаю, Ник сможет нам помочь.
— И что мы ему скажем?
— Рэчел, Ник знает о взрыве, знает о вчерашнем случае, и, поверь мне, он ничуть не удивится, если узнает, что мы просматриваем старые бумаги твоего отца в поисках каких-нибудь следов. — Он перевел дух и добавил: — Кроме того, ты сама говорила, что не подозреваешь Ника, значит, он может нам помочь.
— Ладно, я согласна.
— Тогда я, пожалуй, поеду и поговорю с ним прямо сейчас. А ты пока отдохни. Можешь поработать с планом своего бутика, можешь просто погулять в саду.
«А что в это время будешь делать ты, Эдам? — подумала Рэчел. — Разговаривать с Ником? Или у тебя на уме что-то еще?» Но вслух она ничего не сказала и даже слегка покраснела, устыдившись своих подозрений.
Эдам, внимательно следивший за ней, встал и обошел вокруг стола. Взяв ее за руку, он медленно сказал:
— До тех пор, пока мы не будем абсолютно достоверно знать, что тебе ничто не грозит, ты не должна выходить из дома одна. Если с тобой что-нибудь случится я… этого не перенесу.
Рэчел очень хотелось поверить ему. Отчего-то ей вдруг стало трудно дышать.
— Эдам… — начала Рэчел, но он не дал ей договорить.
— О, я знаю!.. — с горечью воскликнул он. — Ты все еще не доверяешь мне, хотя и говоришь, будто веришь. Для тебя я все еще незнакомец, посторонний человек, хотя мы многое уже пережили вместе. И еще это проклятое сходство! Господи, Рэчел, ну что мне сделать, чтобы ты мне, наконец, поверила?!
— А что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Что твое странное появление, твое сходство с Томом — все это не имеет значения?
— Может быть, ты думаешь, что я…
— Не будем больше об этом говорить, — переби, Рэчел. — По крайней мере не сейчас.
Эдам некоторое время смотрел на нее, потом с еегогуб сорвалось:
— Я не Томас Шеридан, Рэчел!
— Я знаю.
— Знаешь? А мне кажется, что тебе нужны доказательства!
Рэчел уже открыла рот, чтобы спросить, соображает ли он, что он несет, но прежде, чем она успела сказать хоть слово, Эдам сделал нечто такое, что совершенно парализовало ее и лишило дара речи. Рэчел неожиданно почувствовала, как губы Эдама прижались к ее губам. Он касался ее осторожно, легко, и в то же время его поцелуй был горячим и страстным.
И совершенно незнакомым!.. Том никогда не целовал ее так.
Поцелуи Эдама были легки, как касания крыла бабочки, и, загипнотизированная ими, Рэчел закрыла глаза. По всему ее телу разливался медленный жар — словно где-то внутри нее открылись какие-то шлюзы, о которых она даже не подозревала. Руки и ноги Рэчел отяжелели, налились сладкой истомой, и очень скоро она почувствовала, как ее оледеневшее сердце отогревается в волнах этой ласки. Внезапная дрожь пробежала по ее телу, и она с удивлением подумала о том, что ничего подобного не испытывала уже давно.
Эдам тоже почувствовал ее трепет.
В следующее мгновение он обнял ее за плечи и привлек к себе, однако его поцелуи оставались такими же легкими и осторожными. Он ласкал ее губы своими губами, и это было так томительно-приятно, что Рэчел, невольно застонав от наслаждения, обняла его за шею. Эдам прижал ее крепче, и его рот слегка приоткрылся навстречу ее поцелую.
Это ответное движение бесконечно потрясло Рэчел. В последний раз она испытывала физическое желание очень давно, и это было торопливое, лихорадочно-стыдливое желание вчерашней школьницы, отдающейся человеку, которому она бесконечно доверяла и которого знала чуть ли не всю свою жизнь. С Томом ей было прежде всего безопасно, и Рэчел не чувствовала ни неуверенности, ни страха и не боялась возможного разочарования. Она была уверена в нем больше, чем в самой себе.
Последовавшие за этим годы, наполненные горем, болью и глухой тоской, заставили Рэчел уверовать, что любовь не в состоянии дать ни покоя, ни уверенности в завтрашнем дне. Но сейчас она неожиданно осознала, как быстротечна жизнь, как скупа она на радости и как Щедра на самые разные неожиданности, и, возможно, именно это внезапное озарение приоткрыло в ней те таинственные двери, за которыми вот уже давно хранились под замком нерастраченные запасы ее страсти, нежности.
А возможно, все дело было в Эдаме. Единственное, что Рэчел знала наверняка, это что его поразительное сходство с Томом было здесь вершенно ни при чем.
Эдам целовал ее, и она отвечала ему потому, что сама хотела этого, потому, что ее сжигал тот же голод, что и его, — то же желание получать и давать, то же стремление обладать кем-то, кого она могла бы назвать любимым.
И когда он неожиданно отнял губы от ее рта, у Рэчел невольно вырвался стон разочарования.
— Рэчел… — Эдам прижался лбом к ее щеке, и она ощутила его теплое дыхание на своем лице. — Боже мой, Рэчел!..
— Почему ты перестал?.. — пробормотала она, касаясь его лица своими дрожащими пальцами.
Но Эдам только отодвинулся еще немного и взглянул на нее своими синими глазами, полными грусти.
— Я… должен. — Его голос был негромким и низким. — Я не хочу такой победы, Рэчел. Это не выход. Ни для кого.
Руки Рэчел сами собой опустились и бессильно повисли вдоль тела.
— Почему?
— Я считаю, что решение ты должна принять сама, и не под влиянием минутной слабости. Оно должно само созреть в тебе, понимаешь? Не буду отрицать: я хочу тебя, хочу уже давно, но я должен быть уверен, что ты тоже хочешь меня. Именно меня, а не… И ты тоже должна твердо знать, кто из нас тебе нужен больше. Иначе мы погубим все, и в первую очередь — друг друга, самих себя.
С этими словами Эдам выпустил ее из своих объятий и отступил.
— Мне нужно ехать, — сказал он.
Рэчел молча кивнула, и Эдам быстро вышел. Он не обернулся. Рэчел долго смотрела на захлопнувшуюся дверь. Но видела она нечто совсем другое…
Глава 13
Эдам давно уехал, а Рэчел все еще не могла прийти в себя. Тщетно пыталась она привести в порядок свои мысли.
Похоже, они объяснились друг другу в любви, но — если это действительно было объяснением — оно вышло каким-то странным. Это объяснение ничего не прояснило. Пожалуй, даже еще больше запутало.
Почувствовав, что она все еще слишком возбуждена, чтобы спокойно размышлять, Рэчел заперла ящики стола и вышла из кабинета. В холле она столкнулась с Дарби.
— Привет, я как раз тебя искала. Мне нужно с тобой поговорить. — Дарби говорила торопливо, да и вид у нее был озабоченный. — Я только что осматривала секретер красного дерева — ну, тот самый, который, как ты говорила, когда-то стоял наверху, в одной из гостевых спален. Я там кое-что нашла, и… Думаю, тебе необходимо на это взглянуть.
— Но мы ведь договорились, что все, что тебе попадется, ты должна просто складывать в коробки, чтобы я потом просмотрела все сразу и решила, что выбросить, а что оставить! — удивилась Рэчел.
— Я помню, — нетерпеливо кивнула Дарби. — Именно так я и поступала со всей той мелочью, которой в ящиках полным-полно. Но это принадлежит лично тебе. Во всяком случае, там твое имя.
И с этими словами она протянула Рэчел небольшой конверт из плотной бумаги.
— Должно быть, — заметила она, — он давно пролежал в ящике.
— Как минимум десять лет, — машинально ответила Рэчел, протягивая руку за конвертом, от которого она не в силах была отвести взгляд.
— Десять лет? Откуда ты знаешь?
— Потому что это почерк Тома.
Она действительно сразу узнала его руку. Почерк у Тома был стремительным, размашистым и не всегда разборчивым; он как будто отражал его характер — импульсивный, порывистый, бесшабашный.
— Почерк Тома? Томаса Шеридана? — Дарби нахмурилась. — Господи Иисусе, наверное, мне действительно следовало сунуть это письмо в одну из коробок вместе со старым хламом! Я не могла даже предположить, что… Извини, Рэчел.
— Ничего страшного. — Рэчел улыбнулась подруге, хотя на самом деле ей хотелось плакать. — Это письмо… оно напомнило мне игру, в которую мы часто играли. Том оставлял мне записки и подарки в самых неожиданных местах, а я должна была их искать. И я подозреваю, что так и не смогла найти их все. Том только смеялся, когда я упрашивала его сказать, куда он спрятал ту или иную вещь. «Потом найдешь», — говорил он, и действительно, на следующий день или даже через несколько дней я случайно натыкалась на его подарок. Том любил устраивать сюрпризы…
Голос ее предательски задрожал, и Дарби опустила глаза.
— Ты будешь читать это письмо? — спросила она после минутного колебания. — Хочешь, я побуду тобой, или лучше оставить тебя одну?
«Одну, наедине с моим мертвым любовником…» — подумала Рэчел с горечью. Дарби была совершенно права, когда подумала, что письмо расстроит ее, но, прислушавшись к своим ощущениям, Рэчел неожиданно осознала, что, несмотря на подступившие к глазам слезы, она ощущает лишь печаль.
— Разумеется, я прочту его, — сказала она решительно. — И ты, пожалуйста, никуда не уходи.
С этими словами Рэчел открыла конверт и вытащила оттуда сложенный вдвое листок голубой бумаги для заметок. На нем было написано всего несколько слов:
«Загляни в свою шкатулку для украшений, Рэчел». Улыбнувшись, Рэчел показала записку Дарби.
— Должно быть, Том оставлял там для меня какой-то подарок, но я нашла его раньше, чем наткнулась на записку. Кажется, раз или два я действительно находила у себя в шкатулке какие-то забавные безделушки.
— Как это романтично! — Дарби облегченно улыбнулась.
— Том и был романтиком, — согласилась Рэчел. — А может, он просто любил игры и розыгрыши.
Дарби рассмеялась.
— Хорошо, что теперь я это знаю. Если хочешь, я буду специально разыскивать для тебя записки и подарки, которые Том мог спрятать где-нибудь в ящике комода или в шкафу.
— Неплохая идея, — ответила Рэчел, убирая конверт с запиской в карман. — Кстати, я шла сюда, чтобы предложить тебе помощь. Разбирать бумаги отца я сейчас не буду, и мне совершенно нечем заняться.
— Не имею ничего против, — кивнула Дарби. — Мои мальчики только что подняли из подвала несколько комодов и бюро. Там полно отделений, в которые еще никто не заглядывал. Мы пока составили все это добро в коридоре возле кухни, и я как раз начала осматривать ящики, когда мне попалосьэто письмо. Так что если тебе интересно, пойдем!
Рэчел через несколько минут уже сидела на высоком табурете, обшаривая многочисленные ящички внушительного комода из золотистой орегонской сосны. Дарби некоторое время помогала ей, но потом она спустилась в подвал, чтобы продолжить инвентаризацию стоящей там мебели.
К тому времени, когда Фиона позвала ее обедать, Рэчел уже успела наполнить всякой рухлядью целую коробку. Здесь были огрызки карандашей, скрепки, старые открытки, испорченные бланки, программки церковных богослужений, непарные перчатки, шпильки, пустые флакончики из-под духов и прочий мусор. Вторая — огромная — коробка, куда она складывала пожелтевшие куски шелка, обрезки бархата, простыни из пожелтевшего полотна, тоже была полна почти доверху, и Рэчел решила, что имеет право на перерыв.
Но, прежде чем отправиться в столовую, Рэчел поднялась к себе, чтобы вымыть руки и причесаться. Через пять минут она уже была готова спуститься вниз, но что-то заставило ее задержаться. Казалось, в спальне все было как прежде, и все-таки Рэчел продолжала ощущать какое-то смутное беспокойство.
Роза… Она стояла в вазе все такая же свежая, как и в тот день, когда Рэчел нашла ее на своей подушке. Рэчел, разумеется, поняла, что каждое утро в ее спальне появлялась свежесрезанная роза, но каким образом она попадает сюда, оставалось для Рэчел еще одной загадкой.
Интересно, подумала она вдруг, что сказал бы по этому поводу Эдам?
— Нет, я положительно сошла с ума, — пробормотала Рэчел, и это объяснение неожиданно показалось ей самым рациональным. По крайней мере оно избавляло Рэчел от необходимости заниматься какими бы то ни было расследованиями.
«Любое расследование чревато результатами, которые редко радуют», — часто говорил ее отец. И Рэчел была целиком с ним согласна. Особенно теперь.
Вздохнув, она достала из кармана конверт с письмом Тома и повертела его в руках. Письмо Тома, невянущая роза — это ли не бред сумасшедшей?
Рэчел подошла к письменному столу. Выдвинув верхний ящик, она уже была готова бросить туда письмо, но вдруг замерла. Что-то было совершенно не так, как должно быть, бумаги сдвинуты, да и ящик задвинут не до упора.
Недоумевая, она потянула ящик насебя. В глубине его лежала голубая бумага для заметок.
Медленно, словно во сне, Рэчел достала из конверта записку Тома. Она тоже была написана на голубой бумаге — на точно такой же бумаге, какая лежала в ее ящике.
И самое удивительное и необъяснимое заключалось в том, что этот набор бумаги Рэчел привезла с собой из Нью-Йорка всего несколько месяцев назад.
Десять лет назад в их доме не было такой бумаги для писем.
«Загляни в свою шкатулку для украшений, Рэчел». Стараясь справиться с нарастающим приступом паники, Рэчел метнулась к туалетному столику, на котором стояла небольшая шкатулка из коричневой кожи. Рэчел уже протянула к ней руку, но вдруг замерла. Мысль, так неожиданно пришедшая ей в голову, без сомнения, была абсурдной. С чего она решила, что найдет в шкатулке что-то новое? Ведь она открывала ее только вчера, чтобы положить серьги с топазом и взять серьги с бирюзой, и ничего не заметила. Даже если десять лет назад Том что-то туда положил, она давно бы нашла его подарок.
Даже если бы он положил что-то в шкатулку позавчера…
И, набрав полную грудь воздуха, она открыла крышку.
В верхнем вставном лоточке действительно не было ничего, кроме ее побрякушек — цепочек, кулонов, серег.
Вынув верхнее отделение, Рэчел отставила его в сторону и заглянула на дно шкатулки. Здесь тоже лежали украшения, но эти она надевала гораздо реже. Некоторые вышли из моды, некоторые ей просто разонравились, а вот у этого кулона распаялась дужка, но она так и не собралась отдать его ювелиру.
Отодвинув в сторону большой золотой кулон с рассыпанными по нему капельками алой шпинели, Рэчел вздрогнула. Под ним…
Под ним лежал золотой именной браслет тонкой работы, которого — Рэчел могла в этом поклясться — вчера здесь не было.
Осторожно, словно боясь, что он может обжечь ей пальцы, Рэчел достала браслет. На внешней стороне узкой золотой пластинки, замыкавшей цепь венецианского плетения, было выгравировано ее имя и дата рождения. На внутренней поверхности пластины тоже было что-то написано, но так мелко, что Рэчел с трудом разобрала буквы.
«Моей Рэчел в день рождения с любовью от Тома. 16 августа 1988 года», — прочла она.
Значит, это подарок к ее дню рождения. Только тот свой день рождения она не праздновала, потому что самолет Тома упал где-то в джунглях всего тремя месяцами раньше.
И вот теперь она получила подарок.
Через десять лет.
Бред. Безумие. Загадка.
Сжимая браслет в кулаке, Рэчел быстро обернулась. Стены, мебель, пол — все выглядело как обычно. Несмотря на то, что солнце светило неярко, в спальне — аккуратной и чистенькой комнате, принадлежащей молодой и серьезной женщине, было светло. Ни привидений, ни призраков, ни духов — никого, кроме самой Рэчел и ее отражений в трехстворчатом зеркале.
— Том?.. — прошептала Рэчел вдруг пересохшими губами.
Но, сколько она ни прислушивалась, ответа не было.
Да, наверное, и не могло быть.
Ну разумеется — не могло!
Пряча браслет обратно в шкатулку, Рэчел подумала, что все это тоже можно как-то объяснить. Голубую бумагу для заметок Том мог взять где-нибудь в другом месте, а она случайно купила спустя годы такой же набор. Что касалось самого подарка, то после гибели Тома Рэчел была в таком шоке, что вполне могла и проглядеть браслет, тем более что он лежал в нижнем отделении шкатулки, куда она заглядывала крайне редко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— Посмотрим… Деньги предназначались для от крытая собственного дела, хотя что это за дело, отец не упоминает. Похоже, отец колебался, но его попросил об этом как о личном одолжении один старый друг.
— Какой старый друг?
— Здесь не сказано. Просто старый друг — и все.
— Что там написано? — повысил голос Эдам. — Прочитай дословно!
Рэчел с интересом посмотрела на него и стала медленно читать:
— «…Уолш очень настойчив, а компания, которую он собирается основать, может принести пользу многим людям. И все же до сих пор я не был уверен, стоит ли его финансировать, однако за Уолша просит один мой старый друг. Он ручается за него, так что, пожалуй, можно рискнуть». — Рэчел закрыла книжку. — Это все.
— И ничего больше?
— Здесь — ничего. Я внимательно все просмотрела — это имя больше нигде не появляется.
— Когда Джордан Уолш должен вернуть деньги?
— Об этом тоже ничего не говорится, но…
—Что?
— Отец перевел Уолшу деньги за два месяца до гибели. Это был последний заем, который он дал кому-либо.
— И один из самых больших.
— Да. Был один заем в шесть миллионов, но давно. И он был возвращен на год раньше срока.
Эдам нахмурился.
— Пожалуй, нам придется поподробнее узнать, кто такой этот Джордан Уолш.
— А как?
— Думаю, Ник сможет нам помочь.
— И что мы ему скажем?
— Рэчел, Ник знает о взрыве, знает о вчерашнем случае, и, поверь мне, он ничуть не удивится, если узнает, что мы просматриваем старые бумаги твоего отца в поисках каких-нибудь следов. — Он перевел дух и добавил: — Кроме того, ты сама говорила, что не подозреваешь Ника, значит, он может нам помочь.
— Ладно, я согласна.
— Тогда я, пожалуй, поеду и поговорю с ним прямо сейчас. А ты пока отдохни. Можешь поработать с планом своего бутика, можешь просто погулять в саду.
«А что в это время будешь делать ты, Эдам? — подумала Рэчел. — Разговаривать с Ником? Или у тебя на уме что-то еще?» Но вслух она ничего не сказала и даже слегка покраснела, устыдившись своих подозрений.
Эдам, внимательно следивший за ней, встал и обошел вокруг стола. Взяв ее за руку, он медленно сказал:
— До тех пор, пока мы не будем абсолютно достоверно знать, что тебе ничто не грозит, ты не должна выходить из дома одна. Если с тобой что-нибудь случится я… этого не перенесу.
Рэчел очень хотелось поверить ему. Отчего-то ей вдруг стало трудно дышать.
— Эдам… — начала Рэчел, но он не дал ей договорить.
— О, я знаю!.. — с горечью воскликнул он. — Ты все еще не доверяешь мне, хотя и говоришь, будто веришь. Для тебя я все еще незнакомец, посторонний человек, хотя мы многое уже пережили вместе. И еще это проклятое сходство! Господи, Рэчел, ну что мне сделать, чтобы ты мне, наконец, поверила?!
— А что ты хочешь, чтобы я тебе сказала? Что твое странное появление, твое сходство с Томом — все это не имеет значения?
— Может быть, ты думаешь, что я…
— Не будем больше об этом говорить, — переби, Рэчел. — По крайней мере не сейчас.
Эдам некоторое время смотрел на нее, потом с еегогуб сорвалось:
— Я не Томас Шеридан, Рэчел!
— Я знаю.
— Знаешь? А мне кажется, что тебе нужны доказательства!
Рэчел уже открыла рот, чтобы спросить, соображает ли он, что он несет, но прежде, чем она успела сказать хоть слово, Эдам сделал нечто такое, что совершенно парализовало ее и лишило дара речи. Рэчел неожиданно почувствовала, как губы Эдама прижались к ее губам. Он касался ее осторожно, легко, и в то же время его поцелуй был горячим и страстным.
И совершенно незнакомым!.. Том никогда не целовал ее так.
Поцелуи Эдама были легки, как касания крыла бабочки, и, загипнотизированная ими, Рэчел закрыла глаза. По всему ее телу разливался медленный жар — словно где-то внутри нее открылись какие-то шлюзы, о которых она даже не подозревала. Руки и ноги Рэчел отяжелели, налились сладкой истомой, и очень скоро она почувствовала, как ее оледеневшее сердце отогревается в волнах этой ласки. Внезапная дрожь пробежала по ее телу, и она с удивлением подумала о том, что ничего подобного не испытывала уже давно.
Эдам тоже почувствовал ее трепет.
В следующее мгновение он обнял ее за плечи и привлек к себе, однако его поцелуи оставались такими же легкими и осторожными. Он ласкал ее губы своими губами, и это было так томительно-приятно, что Рэчел, невольно застонав от наслаждения, обняла его за шею. Эдам прижал ее крепче, и его рот слегка приоткрылся навстречу ее поцелую.
Это ответное движение бесконечно потрясло Рэчел. В последний раз она испытывала физическое желание очень давно, и это было торопливое, лихорадочно-стыдливое желание вчерашней школьницы, отдающейся человеку, которому она бесконечно доверяла и которого знала чуть ли не всю свою жизнь. С Томом ей было прежде всего безопасно, и Рэчел не чувствовала ни неуверенности, ни страха и не боялась возможного разочарования. Она была уверена в нем больше, чем в самой себе.
Последовавшие за этим годы, наполненные горем, болью и глухой тоской, заставили Рэчел уверовать, что любовь не в состоянии дать ни покоя, ни уверенности в завтрашнем дне. Но сейчас она неожиданно осознала, как быстротечна жизнь, как скупа она на радости и как Щедра на самые разные неожиданности, и, возможно, именно это внезапное озарение приоткрыло в ней те таинственные двери, за которыми вот уже давно хранились под замком нерастраченные запасы ее страсти, нежности.
А возможно, все дело было в Эдаме. Единственное, что Рэчел знала наверняка, это что его поразительное сходство с Томом было здесь вершенно ни при чем.
Эдам целовал ее, и она отвечала ему потому, что сама хотела этого, потому, что ее сжигал тот же голод, что и его, — то же желание получать и давать, то же стремление обладать кем-то, кого она могла бы назвать любимым.
И когда он неожиданно отнял губы от ее рта, у Рэчел невольно вырвался стон разочарования.
— Рэчел… — Эдам прижался лбом к ее щеке, и она ощутила его теплое дыхание на своем лице. — Боже мой, Рэчел!..
— Почему ты перестал?.. — пробормотала она, касаясь его лица своими дрожащими пальцами.
Но Эдам только отодвинулся еще немного и взглянул на нее своими синими глазами, полными грусти.
— Я… должен. — Его голос был негромким и низким. — Я не хочу такой победы, Рэчел. Это не выход. Ни для кого.
Руки Рэчел сами собой опустились и бессильно повисли вдоль тела.
— Почему?
— Я считаю, что решение ты должна принять сама, и не под влиянием минутной слабости. Оно должно само созреть в тебе, понимаешь? Не буду отрицать: я хочу тебя, хочу уже давно, но я должен быть уверен, что ты тоже хочешь меня. Именно меня, а не… И ты тоже должна твердо знать, кто из нас тебе нужен больше. Иначе мы погубим все, и в первую очередь — друг друга, самих себя.
С этими словами Эдам выпустил ее из своих объятий и отступил.
— Мне нужно ехать, — сказал он.
Рэчел молча кивнула, и Эдам быстро вышел. Он не обернулся. Рэчел долго смотрела на захлопнувшуюся дверь. Но видела она нечто совсем другое…
Глава 13
Эдам давно уехал, а Рэчел все еще не могла прийти в себя. Тщетно пыталась она привести в порядок свои мысли.
Похоже, они объяснились друг другу в любви, но — если это действительно было объяснением — оно вышло каким-то странным. Это объяснение ничего не прояснило. Пожалуй, даже еще больше запутало.
Почувствовав, что она все еще слишком возбуждена, чтобы спокойно размышлять, Рэчел заперла ящики стола и вышла из кабинета. В холле она столкнулась с Дарби.
— Привет, я как раз тебя искала. Мне нужно с тобой поговорить. — Дарби говорила торопливо, да и вид у нее был озабоченный. — Я только что осматривала секретер красного дерева — ну, тот самый, который, как ты говорила, когда-то стоял наверху, в одной из гостевых спален. Я там кое-что нашла, и… Думаю, тебе необходимо на это взглянуть.
— Но мы ведь договорились, что все, что тебе попадется, ты должна просто складывать в коробки, чтобы я потом просмотрела все сразу и решила, что выбросить, а что оставить! — удивилась Рэчел.
— Я помню, — нетерпеливо кивнула Дарби. — Именно так я и поступала со всей той мелочью, которой в ящиках полным-полно. Но это принадлежит лично тебе. Во всяком случае, там твое имя.
И с этими словами она протянула Рэчел небольшой конверт из плотной бумаги.
— Должно быть, — заметила она, — он давно пролежал в ящике.
— Как минимум десять лет, — машинально ответила Рэчел, протягивая руку за конвертом, от которого она не в силах была отвести взгляд.
— Десять лет? Откуда ты знаешь?
— Потому что это почерк Тома.
Она действительно сразу узнала его руку. Почерк у Тома был стремительным, размашистым и не всегда разборчивым; он как будто отражал его характер — импульсивный, порывистый, бесшабашный.
— Почерк Тома? Томаса Шеридана? — Дарби нахмурилась. — Господи Иисусе, наверное, мне действительно следовало сунуть это письмо в одну из коробок вместе со старым хламом! Я не могла даже предположить, что… Извини, Рэчел.
— Ничего страшного. — Рэчел улыбнулась подруге, хотя на самом деле ей хотелось плакать. — Это письмо… оно напомнило мне игру, в которую мы часто играли. Том оставлял мне записки и подарки в самых неожиданных местах, а я должна была их искать. И я подозреваю, что так и не смогла найти их все. Том только смеялся, когда я упрашивала его сказать, куда он спрятал ту или иную вещь. «Потом найдешь», — говорил он, и действительно, на следующий день или даже через несколько дней я случайно натыкалась на его подарок. Том любил устраивать сюрпризы…
Голос ее предательски задрожал, и Дарби опустила глаза.
— Ты будешь читать это письмо? — спросила она после минутного колебания. — Хочешь, я побуду тобой, или лучше оставить тебя одну?
«Одну, наедине с моим мертвым любовником…» — подумала Рэчел с горечью. Дарби была совершенно права, когда подумала, что письмо расстроит ее, но, прислушавшись к своим ощущениям, Рэчел неожиданно осознала, что, несмотря на подступившие к глазам слезы, она ощущает лишь печаль.
— Разумеется, я прочту его, — сказала она решительно. — И ты, пожалуйста, никуда не уходи.
С этими словами Рэчел открыла конверт и вытащила оттуда сложенный вдвое листок голубой бумаги для заметок. На нем было написано всего несколько слов:
«Загляни в свою шкатулку для украшений, Рэчел». Улыбнувшись, Рэчел показала записку Дарби.
— Должно быть, Том оставлял там для меня какой-то подарок, но я нашла его раньше, чем наткнулась на записку. Кажется, раз или два я действительно находила у себя в шкатулке какие-то забавные безделушки.
— Как это романтично! — Дарби облегченно улыбнулась.
— Том и был романтиком, — согласилась Рэчел. — А может, он просто любил игры и розыгрыши.
Дарби рассмеялась.
— Хорошо, что теперь я это знаю. Если хочешь, я буду специально разыскивать для тебя записки и подарки, которые Том мог спрятать где-нибудь в ящике комода или в шкафу.
— Неплохая идея, — ответила Рэчел, убирая конверт с запиской в карман. — Кстати, я шла сюда, чтобы предложить тебе помощь. Разбирать бумаги отца я сейчас не буду, и мне совершенно нечем заняться.
— Не имею ничего против, — кивнула Дарби. — Мои мальчики только что подняли из подвала несколько комодов и бюро. Там полно отделений, в которые еще никто не заглядывал. Мы пока составили все это добро в коридоре возле кухни, и я как раз начала осматривать ящики, когда мне попалосьэто письмо. Так что если тебе интересно, пойдем!
Рэчел через несколько минут уже сидела на высоком табурете, обшаривая многочисленные ящички внушительного комода из золотистой орегонской сосны. Дарби некоторое время помогала ей, но потом она спустилась в подвал, чтобы продолжить инвентаризацию стоящей там мебели.
К тому времени, когда Фиона позвала ее обедать, Рэчел уже успела наполнить всякой рухлядью целую коробку. Здесь были огрызки карандашей, скрепки, старые открытки, испорченные бланки, программки церковных богослужений, непарные перчатки, шпильки, пустые флакончики из-под духов и прочий мусор. Вторая — огромная — коробка, куда она складывала пожелтевшие куски шелка, обрезки бархата, простыни из пожелтевшего полотна, тоже была полна почти доверху, и Рэчел решила, что имеет право на перерыв.
Но, прежде чем отправиться в столовую, Рэчел поднялась к себе, чтобы вымыть руки и причесаться. Через пять минут она уже была готова спуститься вниз, но что-то заставило ее задержаться. Казалось, в спальне все было как прежде, и все-таки Рэчел продолжала ощущать какое-то смутное беспокойство.
Роза… Она стояла в вазе все такая же свежая, как и в тот день, когда Рэчел нашла ее на своей подушке. Рэчел, разумеется, поняла, что каждое утро в ее спальне появлялась свежесрезанная роза, но каким образом она попадает сюда, оставалось для Рэчел еще одной загадкой.
Интересно, подумала она вдруг, что сказал бы по этому поводу Эдам?
— Нет, я положительно сошла с ума, — пробормотала Рэчел, и это объяснение неожиданно показалось ей самым рациональным. По крайней мере оно избавляло Рэчел от необходимости заниматься какими бы то ни было расследованиями.
«Любое расследование чревато результатами, которые редко радуют», — часто говорил ее отец. И Рэчел была целиком с ним согласна. Особенно теперь.
Вздохнув, она достала из кармана конверт с письмом Тома и повертела его в руках. Письмо Тома, невянущая роза — это ли не бред сумасшедшей?
Рэчел подошла к письменному столу. Выдвинув верхний ящик, она уже была готова бросить туда письмо, но вдруг замерла. Что-то было совершенно не так, как должно быть, бумаги сдвинуты, да и ящик задвинут не до упора.
Недоумевая, она потянула ящик насебя. В глубине его лежала голубая бумага для заметок.
Медленно, словно во сне, Рэчел достала из конверта записку Тома. Она тоже была написана на голубой бумаге — на точно такой же бумаге, какая лежала в ее ящике.
И самое удивительное и необъяснимое заключалось в том, что этот набор бумаги Рэчел привезла с собой из Нью-Йорка всего несколько месяцев назад.
Десять лет назад в их доме не было такой бумаги для писем.
«Загляни в свою шкатулку для украшений, Рэчел». Стараясь справиться с нарастающим приступом паники, Рэчел метнулась к туалетному столику, на котором стояла небольшая шкатулка из коричневой кожи. Рэчел уже протянула к ней руку, но вдруг замерла. Мысль, так неожиданно пришедшая ей в голову, без сомнения, была абсурдной. С чего она решила, что найдет в шкатулке что-то новое? Ведь она открывала ее только вчера, чтобы положить серьги с топазом и взять серьги с бирюзой, и ничего не заметила. Даже если десять лет назад Том что-то туда положил, она давно бы нашла его подарок.
Даже если бы он положил что-то в шкатулку позавчера…
И, набрав полную грудь воздуха, она открыла крышку.
В верхнем вставном лоточке действительно не было ничего, кроме ее побрякушек — цепочек, кулонов, серег.
Вынув верхнее отделение, Рэчел отставила его в сторону и заглянула на дно шкатулки. Здесь тоже лежали украшения, но эти она надевала гораздо реже. Некоторые вышли из моды, некоторые ей просто разонравились, а вот у этого кулона распаялась дужка, но она так и не собралась отдать его ювелиру.
Отодвинув в сторону большой золотой кулон с рассыпанными по нему капельками алой шпинели, Рэчел вздрогнула. Под ним…
Под ним лежал золотой именной браслет тонкой работы, которого — Рэчел могла в этом поклясться — вчера здесь не было.
Осторожно, словно боясь, что он может обжечь ей пальцы, Рэчел достала браслет. На внешней стороне узкой золотой пластинки, замыкавшей цепь венецианского плетения, было выгравировано ее имя и дата рождения. На внутренней поверхности пластины тоже было что-то написано, но так мелко, что Рэчел с трудом разобрала буквы.
«Моей Рэчел в день рождения с любовью от Тома. 16 августа 1988 года», — прочла она.
Значит, это подарок к ее дню рождения. Только тот свой день рождения она не праздновала, потому что самолет Тома упал где-то в джунглях всего тремя месяцами раньше.
И вот теперь она получила подарок.
Через десять лет.
Бред. Безумие. Загадка.
Сжимая браслет в кулаке, Рэчел быстро обернулась. Стены, мебель, пол — все выглядело как обычно. Несмотря на то, что солнце светило неярко, в спальне — аккуратной и чистенькой комнате, принадлежащей молодой и серьезной женщине, было светло. Ни привидений, ни призраков, ни духов — никого, кроме самой Рэчел и ее отражений в трехстворчатом зеркале.
— Том?.. — прошептала Рэчел вдруг пересохшими губами.
Но, сколько она ни прислушивалась, ответа не было.
Да, наверное, и не могло быть.
Ну разумеется — не могло!
Пряча браслет обратно в шкатулку, Рэчел подумала, что все это тоже можно как-то объяснить. Голубую бумагу для заметок Том мог взять где-нибудь в другом месте, а она случайно купила спустя годы такой же набор. Что касалось самого подарка, то после гибели Тома Рэчел была в таком шоке, что вполне могла и проглядеть браслет, тем более что он лежал в нижнем отделении шкатулки, куда она заглядывала крайне редко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42