Но я и не та девочка, которую ты повел на пруд однажды летней ночью. Я не знаю, какой должна быть для тебя.
— Я и не хочу, чтобы ты становилась какой-то там для меня\ Я просто хочу, чтобы ты была самой собой, а ты этого избегаешь.
— Я не понимаю, о чем ты. Он повернул ее к себе лицом:
— Вот о чем.
Поцелуй застал ее врасплох. Боль не ушла, но это заставляло Анни только крепче прижиматься к Харперу; она была готова дать ему все, чего он захочет.
Она таяла в его объятиях, ощущая его желание, его страсть и…
— О Боже, Харпер, — прошептала она, задыхаясь.
— Вот чего я хочу. — Он заглянул ей в глаза. — Мне нужна твоя жизнь, твоя страсть. Твоя честность. Когда мы с тобой вот так близки, я знаю, что ты ничего не утаиваешь от меня.
Боль снова прихлынула к сердцу. Она опустила глаза и отвернулась.
— Черт возьми, не смей этого делать! — Харпер крепче сжал ее плечи. — Вот, я опять чем-то ранил тебя — и сам даже не знаю, чем. Только не отворачивайся от меня вот так молча. Скажи мне, Анни, скажи мне, чем я обидел тебя. Отплати мне тем же — но, ради всего святого, только не отталкивай!
Она покачала головой:
— Если мне больно, это вовсе не твоя вина. Если я хочу от тебя чего-то большего, чем секс, то с этим ничего не поделаешь.
— Проклятье, Анни, я вовсе не о сексе говорил, я говорил о честности. Просто… просто ты честна со мной только тогда, когда отвечаешь на мое прикосновение.
— Это несправедливо.
— Может, и несправедливо, зато это правда. Любая другая женщина сейчас устроила бы истерику, орала, рыдала — все, что угодно… любая — но не ты. Нет, ты держишь все внутри себя. Ты скрываешь от меня свои чувства, и мне кажется, что я просто свихнусь от этого в конце концов. Я не знаю, чего ты от меня хочешь.
Сердце Анни забилось чаще, она больше не могла сдерживаться.
— Я хочу от тебя всего, но согласна и на это…
Она заставила его склонить голову и поцеловала в губы.
На этот раз она застала его врасплох.
Глава 13
Харпер попытался было не поддасться ее ласке — он знал, что должен это сделать. Он хотел, чтобы она поговорила с ним, выложила наконец все, что наболело на душе.
Она и говорила — только не словами. Он чувствовал, как напряжены ее руки, обвившие его шею, как трепещет ее тело. Поцелуй Анни дышал страстью и печалью, и больше он не помнил ничего. Если это было все, чего она хотела от него, если это было все, что он должен был дать ей, они были обречены.
Но он ведь спрашивал, чего она хочет, — и это было ее ответом. Харпер не мог отказать ей в этом — просто не мог. Ему хотелось прижать ее к себе, слиться с ней, стать единым целым, гореть одним огнем; он так хотел ее, что ноги слабели и подгибались.
Он покрывал ее лицо мелкими нежными поцелуями:
— Прости меня, Анни… прости меня… я не хотел причинять тебе боль. Я не хочу причинять тебе боли — никогда, Анни…
Его губы скользнули по ее подбородку, спустились ниже — по гибкой шее…
— Тогда пойдем со мной наверх, — прошептала она. — Подари мне эту ночь, Харпер. Подари мне только эту ночь.
Предчувствие расставания, преддверие разлуки было в этих словах. Харпер хотел было возразить, но не сумел — это могло действительно стать для них прощанием. Он внезапно почувствовал себя чудовищно старым, усталым — похожим на выгоревшее изнутри дерево. Ей нужен был мужчина с юным сердцем, способным любить. Харперу мучительно захотелось, чтобы он оказался именно таким — и одновременно стало страшно, что он-то совсем не такой.
Но он не мог ответить ей «нет». Харпер слишком страстно хотел ее, чтобы отказать ей в ее желании. Касаться ее, держать ее в объятиях, вдыхать запах ее кожи, ее волос — от всего этого у него перехватывало дыхание и кровь начинала бешено стучать в висках.
— Я так хочу тебя, что не знаю, сумею ли дойти наверх…
Анни прижалась к нему с тихим стоном:
— Тогда останемся здесь.
Харпер почувствовал, как огонь разливается по всему его телу; дрожащими губами он все повторял и повторял ее имя.
— Боже… что ты только со мной делаешь…
«Тогда почему же ты оставляешь меня?» — безмолвный крик возник в душе Анни; но Харпер закрыл ей рот поцелуем — и не было больше слов, и не было ничего, кроме безумного всепоглощающего желания. Непослушными пальцами она принялась расстегивать его рубашку, ее руки наконец заскользили по его горячему крепкому телу, она чувствовала, как трепещут и напрягаются его мышцы. Внутри ее нарастало новое ощущение силы. У нее кружилась голова — она заставила этого человека дрожать от страсти. Изнемогая от нетерпения проверить свою новую силу и приникнуть к нему, чтобы никогда уже не разлучаться, Анни провела рукой по груди, животу, задержавшись на ширинке джинсов.
С мучительным стоном Харпер повалился на колени на ковер, потянув ее за собой. Она была словно сгусток яростного живого пламени в его руках, и он горел заживо в этом пламени. Он с дрожью подумал было, что лучше бы прекратить все это, но тут ее ловкие, тонкие пальцы расстегнули «молнию» на его джинсах, и он окончательно потерял голову.
Харпер стянул с нее джинсы и перекатился на спину, прижимая Анни к себе и непрерывно целуя, молясь, чтобы этот поцелуй длился вечно.
Она прижималась к нему, извивалась, сводя его с ума своими движениями, и, наконец, оседлала его, оторвавшись от его рта и откинувшись назад. Она приняла его в себя, и он задохнулся от накатившей страсти.
— О Анни!
На ней все еще была тенниска, скрывавшая красивую грудь. Он сорвал с нее тенниску, отшвырнул в сторону. Она, нагая и прекрасная, возвышалась над ним, осыпанная блестящими росинками пота… Этого было достаточно, чтобы сойти с ума.
Харпер двигался в ускоряющемся ритме, крепко держа ее за талию. Она застонала. Ее стон был признаком того, что их наслаждение было обоюдным и одинаково сильным. Харпер притянул ее к себе, ловя ртом ее сосок. Он был груб и неистов. Он припал к соску, точно изнемогая от голода — да он и вправду изнемогал. Голод, который она разжигала в нем, требовал немедленного утоления.
Харпер стиснул ее бедра, призывая ее двигаться в едином ритме, мощном и неудержимом, пока одновременный взрыв эмоций не оглушил обоих. Она крепче сжала его пальцы и запрокинула голову. Слова, которые Анни не смела произнести, когда они занимались любовью в прошлый раз, теперь неудержимо рвались с ее губ, снова и снова, без всякого стыда, и тело ее билось в конвульсиях страсти.
Ее страстные восклицания словно подстегивали Харпера. Ее горячие нежные глубины сжимали его с такой силой, что он тоже хрипло выкрикнул — не то ее имя, не то проклятие; крик зародился у него в груди и вынес его на ту грань облегчения, которая доставляла одновременно блаженство и муку, восторг и печаль.
Ее голова лежала на груди Харпера. Она была счастлива — и обессилена настолько, что не могла даже пошевелиться, только лежать, закрыв глаза, чувствуя, как рука Харпера скользит по ее спине.
Анни медленно обретала ясность мыслей — и это ей вовсе не нравилось. Ей не хотелось думать ни о чем — ни о прошлом, ни о будущем. Она могла только чувствовать, только вдыхать его запах, замереть в его объятиях. Но мысль о том, что, по всей вероятности, это последняя ночь, которую они проводят вместе, возвращалась к ней. Завтра Харпер отправится в рейд, и если все пройдет так, как они думают, если они узнают правду о смерти Майка, больше у него не будет причин оставаться на ферме.
Ее глаза наполнились слезами, но она сумела сдержать их. Он говорил, что ждет от нее честности, — но Анни не могла, не хотела показывать ему свою печаль. Тем более теперь, когда он и без того вскоре должен был покинуть ее. У нее не было никакого способа, чтобы удержать его. Оставалось только надеяться и молиться, что он успел привязаться к ней и скоро захочет вернуться.
— Детка?..
Почему-то слова эти всегда вызывали у нее чувство боли и какой-то непонятной жалости к самой себе. Нет, она не будет плакать, не будет печалиться. Она сумеет улыбаться ему и смеяться вместе с ним. Улыбнувшись, она уткнулась ему в плечо и вздохнула:
— Хм-м?..
Харпер усмехнулся:
— Ты мурлычешь, совсем как большая ласковая кошка.
— М-м… именно так я себя сейчас и чувствую. — Она провела пальцами по его волосам.
Харпер вздохнул с облегчением. Мгновение назад он чувствовал, что Анни вот-вот заплачет — и боялся, что все снова повторится как в прошлый раз. Он был рад, так рад, что она не заплакала… Нет, сегодня ночью такого не будет. Какие же у нее нежные, ласковые руки… Он тихонько застонал от наслаждения:
— Ты просто чудо…
— А теперь кто из нас мурлычет?
— Мужчины не мурлычут, — наставительно заметил он. — Это было удовлетворенное рычание.
«Вот так. Смейся — ради меня, смейся, Анни. Позволь мне слышать твой смех. Позволь хоть раз увидеть тебя счастливой».
— Удовлетворенное, значит? — Она подняла голову и улыбнулась ему.
Какие у нее ласковые глаза — они так и лучатся светом…
— Черт побери, детка, если бы я был удовлетворен больше, чем сейчас, я был бы уже в раю. Только скажи мне ради всего святого: Джейсон крепко спит по ночам?
Улыбка Анни стала шире:
— Как сурок.
— В таком случае…
Харпер напрягся и поднялся, все еще прижимая к себе Анни; поцеловал ее — раз, другой…
— Давай-ка пойдем наверх и отыщем там хорошую мягкую постель.
Анни снова уткнулась головой ему в плечо:
— Хорошая мысль, но, надеюсь, ты понесешь меня на руках. Не думаю, что я смогу идти.
— Детка, если я возьму тебя на руки, дальше дивана мы не доберемся.
— Я всегда любила этот диван…
До дивана им таки удалось добраться; Харпер растянулся во весь рост, перевернулся на бок и с удовлетворенным вздохом снова прижал Анни к груди.
— Сказал бы я, что это похоже на старые, добрые времена, когда мы прятались здесь от папы и…
— Но тогда мы были одеты.
Харпер прижался лбом к ее прохладному лбу.
— Мы что, играем в старые, добрые времена, Анни?
Она немного отодвинулась, заглянула ему в глаза:
— Тебе это не нравится? Тебя что-то тревожит?
— Да. Тревожит.
— Я тогда сказала тебе правду. Ну… до этого, вечером. Я люблю тебя.
— Анни…
— Не-ет. — Она прижала тонкий пальчик к его губам. — Нет. Ты хотел от меня честности, и я буду честной. Я люблю тебя. Я вовсе не хочу заставлять тебя говорить что-то, чего ты, может, совсем и не чувствуешь. Я просто хочу, чтобы ты знал, что чувствую я. И отчасти это действительно из-за того, что было между нами десять лет назад. Я ничего не могу с этим поделать, Харпер, потому что никогда, ни на день, ни на час я не переставала любить тебя.
Потрясенный, Харпер закрыл глаза:
— О Господи, Анни…
— Все в порядке. Я знаю, ты не можешь сказать мне того же, и не виню тебя за это. — Она говорила очень нервно. — Я знаю, что не могу заставить тебя любить меня.
— Но раньше тебе это удавалось, — проговорил он. — Ты так меня обхаживала, что я и не заметил, как по уши влюбился в тебя.
Харпер открыл глаза и заметил в ее взгляде искреннее изумление.
— Что? — Ты обвинял меня в том, что я скрываю от тебя свои чувства.
— Анни…
— Нет, ты был совершенно прав. Я знала, что так оно и есть, но причину поняла только сейчас. Может быть, я вовсе не так уж и изменилась за эти годы. Думаю, я боялась, что если позволю тебе увидеть мои чувства, то отпугну тебя этим: тебе будет казаться, что я тебя принуждаю к чему-то. А этого я не хотела. И сейчас не хочу.
— Но почему твои чувства должны меня к чему-то принуждать?
— Потому что я хочу, чтобы ты остался. Потому что я хочу, чтобы у нас — у тебя, у Джейсона, у меня — был еще один шанс. Ты с ним так добр… и ему с тобой хорошо. А когда ты смотришь на те поля, которые продал Майк, у тебя тоска в глазах, я это замечала. Я же чувствую, как тяжело тебе терять такую часть своего прошлого — того, что могло стать твоим будущим. Харпер, послушай. Ты должен жить здесь, на ферме, вместе с твоим сыном и со мной. Я тоже этого хочу. И — я просто не могла тебе этого всего рассказать, потому что боялась, что ты просто сбежишь.
Волна чувств захлестнула Харпера так стремительно, что он даже не успел разобраться в них.
— Если ты хочешь, чтобы я остался, но боялась мне об этом сказать, почему же тогда ты говоришь мне об этом сейчас?
— Потому что ты просил, чтобы я была с тобой откровенна. — Она прикрыла глаза. — И потому что ты скоро уезжаешь.
— Анни, я…
Она снова закрыла ему рот рукой.
— Давай больше не будем об этом говорить, — попросила она. Губы у нее дрожали. — Просто люби меня, Харпер, — люби, насколько можешь. Сегодня. Хотя бы сегодня. Что бы ты ни дал мне, этого будет довольно. Ты обещал мне эту ночь. А ночь еще не кончилась.
Харпер крепко обнял Анни, испытывая душевную боль, вызванную этими словами Анни, и страстно поцеловал ее в губы. Он не хотел ничего требовать, ни к чему принуждать ее. Он не хотел торопиться. Только — дать ей все, что он может. А потом — пусть спит в его объятиях, не думая ни о чем и не изводя себя раздумьями о том, что он может и что не может дать женщине, которая столь многого хотела от него.
Его рука снова скользнула по ее шелковистой коже.
Харпер проснулся. Медленно открыл глаза, ощущая тепло ее тела в своих объятиях. Каминные часы показывали четверть шестого. Нужно отнести Анни наверх и уложить в постель, пока не проснулся Джейсон.
Но Харпер не пошевелился, не двинулся с места — просто не мог, осознавая, что завтра, в лучшем случае — через несколько дней, ему суждено покинуть ее. Сейчас ему казалось, что разлука с Анни равносильна для него смерти.
«Кстати, об отъезде», — жестко прервал он течение печальных мыслей. Она была чертовски честна с ним в эту ночь. Анни рассказала ему обо всех своих желаниях, обо всех мечтах. Она хотела, чтобы он остался, — и, видит Бог, он хотел того же. Но мог ли он и вправду дать ей то, чего она хочет? Мог ли он любить ее так сильно, как она того заслуживает?
Протест поднимался в душе Харпера. Почему, собственно, ему нужно уезжать? Почему он не может быть с ней настолько же честным, насколько она была честна с ним? Если бы он рассказал ей о своих страхах, объяснил бы все… зачем ему гадать, что она сделает или скажет в ответ на это? Может быть, его чувств к ней, в которых он уверен — страсти, физического влечения, необходимости быть рядом, желания заботиться о ней и защищать ее — может быть, всего этого достаточно для счастливой совместной жизни? Может, нужно просто спросить…
Но ему казалось нечестным и неправильным перекладывать на ее плечи свои страхи и неуверенность в себе. Тем более теперь, когда она сказала, что любит его.
Уже начали петь петухи, возвещая приближение рассвета. Только теперь Харпер понял, что боится. Не ранить Анни, не понять, что он неспособен любить ее так, как должно, нет. Не того, что Джейсон обманется в нем и поймет, что он, Харпер, — не тот человек, который ему нужен. Нет. Страх Харпера был значительно более личным и эгоистичным. Он боялся, что, если поверит в новую жизнь, какая может быть у них с Анни, кто-нибудь — или что-нибудь — снова разрушит все его мечты. Ему казалось, что если что-нибудь между ними пойдет не так и они будут несчастливы — он не переживет этого. Харпер еще залечивал раны, полученные в прошлом.
Разумом он понимал, что Анни никогда не причинит ему боли. Но сердцем не мог поверить в это.
Он скажет ей. Он будет с ней так же открыт и честен, как и она с ним. Может быть, вместе они сумеют найти способ справиться со всеми этими проблемами и начать все сначала.
В комнате стало светлее — или, скорее, ему так показалось: за окном по-прежнему царила ночь. Светлее стало в его душе; светлее и легче.
Да. Это было возможно. Они сумеют сделать это. Он не хочет расставаться с Анни. Он не хочет оставлять Джейсона и покидать ферму. Он хочет, чтобы они, все трое, стали настоящей семьей перед Богом и людьми — тем, чем они и должны были быть все эти годы.
«Ах, Анни, Анни, только не отказывайся от меня. Вот увидишь, у нас все получится — я клянусь тебе. Я люблю тебя. Действительно люблю». И внезапно Харпер понял, что это правда. За эти две недели он успел снова полюбить Анни. О Господи, он должен, он просто обязан сказать ей об этом!
Но сперва надо сделать еще кое-что. Он должен разобраться с делом Майка и раз и навсегда покончить с прошлым. А потом он придет домой к Анни и будет молиться только об одном: чтобы его любовь к ней могла сделать ее счастливой.
Она так и не проснулась, когда Харпер отнес ее на руках наверх и уложил в постель. Благодарение небу, Джейсон тоже не просыпался. Если бы мальчик этой ночью решил спуститься вниз, отношения между всеми ними невероятно бы осложнились… С тихой улыбкой Харпер снова спустился вниз и принялся собирать разбросанную по всей гостиной одежду.
Харпер не стал дожидаться восьми часов, чтобы встретиться с Трейсом и остальными. Он хотел решить все до встречи с Анни. Трейса он встретил в кафе при мотеле в шесть сорок пять. Они втроем, вместе с Миллером и Уокингстиком, обсуждали планы на сегодняшний день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
— Я и не хочу, чтобы ты становилась какой-то там для меня\ Я просто хочу, чтобы ты была самой собой, а ты этого избегаешь.
— Я не понимаю, о чем ты. Он повернул ее к себе лицом:
— Вот о чем.
Поцелуй застал ее врасплох. Боль не ушла, но это заставляло Анни только крепче прижиматься к Харперу; она была готова дать ему все, чего он захочет.
Она таяла в его объятиях, ощущая его желание, его страсть и…
— О Боже, Харпер, — прошептала она, задыхаясь.
— Вот чего я хочу. — Он заглянул ей в глаза. — Мне нужна твоя жизнь, твоя страсть. Твоя честность. Когда мы с тобой вот так близки, я знаю, что ты ничего не утаиваешь от меня.
Боль снова прихлынула к сердцу. Она опустила глаза и отвернулась.
— Черт возьми, не смей этого делать! — Харпер крепче сжал ее плечи. — Вот, я опять чем-то ранил тебя — и сам даже не знаю, чем. Только не отворачивайся от меня вот так молча. Скажи мне, Анни, скажи мне, чем я обидел тебя. Отплати мне тем же — но, ради всего святого, только не отталкивай!
Она покачала головой:
— Если мне больно, это вовсе не твоя вина. Если я хочу от тебя чего-то большего, чем секс, то с этим ничего не поделаешь.
— Проклятье, Анни, я вовсе не о сексе говорил, я говорил о честности. Просто… просто ты честна со мной только тогда, когда отвечаешь на мое прикосновение.
— Это несправедливо.
— Может, и несправедливо, зато это правда. Любая другая женщина сейчас устроила бы истерику, орала, рыдала — все, что угодно… любая — но не ты. Нет, ты держишь все внутри себя. Ты скрываешь от меня свои чувства, и мне кажется, что я просто свихнусь от этого в конце концов. Я не знаю, чего ты от меня хочешь.
Сердце Анни забилось чаще, она больше не могла сдерживаться.
— Я хочу от тебя всего, но согласна и на это…
Она заставила его склонить голову и поцеловала в губы.
На этот раз она застала его врасплох.
Глава 13
Харпер попытался было не поддасться ее ласке — он знал, что должен это сделать. Он хотел, чтобы она поговорила с ним, выложила наконец все, что наболело на душе.
Она и говорила — только не словами. Он чувствовал, как напряжены ее руки, обвившие его шею, как трепещет ее тело. Поцелуй Анни дышал страстью и печалью, и больше он не помнил ничего. Если это было все, чего она хотела от него, если это было все, что он должен был дать ей, они были обречены.
Но он ведь спрашивал, чего она хочет, — и это было ее ответом. Харпер не мог отказать ей в этом — просто не мог. Ему хотелось прижать ее к себе, слиться с ней, стать единым целым, гореть одним огнем; он так хотел ее, что ноги слабели и подгибались.
Он покрывал ее лицо мелкими нежными поцелуями:
— Прости меня, Анни… прости меня… я не хотел причинять тебе боль. Я не хочу причинять тебе боли — никогда, Анни…
Его губы скользнули по ее подбородку, спустились ниже — по гибкой шее…
— Тогда пойдем со мной наверх, — прошептала она. — Подари мне эту ночь, Харпер. Подари мне только эту ночь.
Предчувствие расставания, преддверие разлуки было в этих словах. Харпер хотел было возразить, но не сумел — это могло действительно стать для них прощанием. Он внезапно почувствовал себя чудовищно старым, усталым — похожим на выгоревшее изнутри дерево. Ей нужен был мужчина с юным сердцем, способным любить. Харперу мучительно захотелось, чтобы он оказался именно таким — и одновременно стало страшно, что он-то совсем не такой.
Но он не мог ответить ей «нет». Харпер слишком страстно хотел ее, чтобы отказать ей в ее желании. Касаться ее, держать ее в объятиях, вдыхать запах ее кожи, ее волос — от всего этого у него перехватывало дыхание и кровь начинала бешено стучать в висках.
— Я так хочу тебя, что не знаю, сумею ли дойти наверх…
Анни прижалась к нему с тихим стоном:
— Тогда останемся здесь.
Харпер почувствовал, как огонь разливается по всему его телу; дрожащими губами он все повторял и повторял ее имя.
— Боже… что ты только со мной делаешь…
«Тогда почему же ты оставляешь меня?» — безмолвный крик возник в душе Анни; но Харпер закрыл ей рот поцелуем — и не было больше слов, и не было ничего, кроме безумного всепоглощающего желания. Непослушными пальцами она принялась расстегивать его рубашку, ее руки наконец заскользили по его горячему крепкому телу, она чувствовала, как трепещут и напрягаются его мышцы. Внутри ее нарастало новое ощущение силы. У нее кружилась голова — она заставила этого человека дрожать от страсти. Изнемогая от нетерпения проверить свою новую силу и приникнуть к нему, чтобы никогда уже не разлучаться, Анни провела рукой по груди, животу, задержавшись на ширинке джинсов.
С мучительным стоном Харпер повалился на колени на ковер, потянув ее за собой. Она была словно сгусток яростного живого пламени в его руках, и он горел заживо в этом пламени. Он с дрожью подумал было, что лучше бы прекратить все это, но тут ее ловкие, тонкие пальцы расстегнули «молнию» на его джинсах, и он окончательно потерял голову.
Харпер стянул с нее джинсы и перекатился на спину, прижимая Анни к себе и непрерывно целуя, молясь, чтобы этот поцелуй длился вечно.
Она прижималась к нему, извивалась, сводя его с ума своими движениями, и, наконец, оседлала его, оторвавшись от его рта и откинувшись назад. Она приняла его в себя, и он задохнулся от накатившей страсти.
— О Анни!
На ней все еще была тенниска, скрывавшая красивую грудь. Он сорвал с нее тенниску, отшвырнул в сторону. Она, нагая и прекрасная, возвышалась над ним, осыпанная блестящими росинками пота… Этого было достаточно, чтобы сойти с ума.
Харпер двигался в ускоряющемся ритме, крепко держа ее за талию. Она застонала. Ее стон был признаком того, что их наслаждение было обоюдным и одинаково сильным. Харпер притянул ее к себе, ловя ртом ее сосок. Он был груб и неистов. Он припал к соску, точно изнемогая от голода — да он и вправду изнемогал. Голод, который она разжигала в нем, требовал немедленного утоления.
Харпер стиснул ее бедра, призывая ее двигаться в едином ритме, мощном и неудержимом, пока одновременный взрыв эмоций не оглушил обоих. Она крепче сжала его пальцы и запрокинула голову. Слова, которые Анни не смела произнести, когда они занимались любовью в прошлый раз, теперь неудержимо рвались с ее губ, снова и снова, без всякого стыда, и тело ее билось в конвульсиях страсти.
Ее страстные восклицания словно подстегивали Харпера. Ее горячие нежные глубины сжимали его с такой силой, что он тоже хрипло выкрикнул — не то ее имя, не то проклятие; крик зародился у него в груди и вынес его на ту грань облегчения, которая доставляла одновременно блаженство и муку, восторг и печаль.
Ее голова лежала на груди Харпера. Она была счастлива — и обессилена настолько, что не могла даже пошевелиться, только лежать, закрыв глаза, чувствуя, как рука Харпера скользит по ее спине.
Анни медленно обретала ясность мыслей — и это ей вовсе не нравилось. Ей не хотелось думать ни о чем — ни о прошлом, ни о будущем. Она могла только чувствовать, только вдыхать его запах, замереть в его объятиях. Но мысль о том, что, по всей вероятности, это последняя ночь, которую они проводят вместе, возвращалась к ней. Завтра Харпер отправится в рейд, и если все пройдет так, как они думают, если они узнают правду о смерти Майка, больше у него не будет причин оставаться на ферме.
Ее глаза наполнились слезами, но она сумела сдержать их. Он говорил, что ждет от нее честности, — но Анни не могла, не хотела показывать ему свою печаль. Тем более теперь, когда он и без того вскоре должен был покинуть ее. У нее не было никакого способа, чтобы удержать его. Оставалось только надеяться и молиться, что он успел привязаться к ней и скоро захочет вернуться.
— Детка?..
Почему-то слова эти всегда вызывали у нее чувство боли и какой-то непонятной жалости к самой себе. Нет, она не будет плакать, не будет печалиться. Она сумеет улыбаться ему и смеяться вместе с ним. Улыбнувшись, она уткнулась ему в плечо и вздохнула:
— Хм-м?..
Харпер усмехнулся:
— Ты мурлычешь, совсем как большая ласковая кошка.
— М-м… именно так я себя сейчас и чувствую. — Она провела пальцами по его волосам.
Харпер вздохнул с облегчением. Мгновение назад он чувствовал, что Анни вот-вот заплачет — и боялся, что все снова повторится как в прошлый раз. Он был рад, так рад, что она не заплакала… Нет, сегодня ночью такого не будет. Какие же у нее нежные, ласковые руки… Он тихонько застонал от наслаждения:
— Ты просто чудо…
— А теперь кто из нас мурлычет?
— Мужчины не мурлычут, — наставительно заметил он. — Это было удовлетворенное рычание.
«Вот так. Смейся — ради меня, смейся, Анни. Позволь мне слышать твой смех. Позволь хоть раз увидеть тебя счастливой».
— Удовлетворенное, значит? — Она подняла голову и улыбнулась ему.
Какие у нее ласковые глаза — они так и лучатся светом…
— Черт побери, детка, если бы я был удовлетворен больше, чем сейчас, я был бы уже в раю. Только скажи мне ради всего святого: Джейсон крепко спит по ночам?
Улыбка Анни стала шире:
— Как сурок.
— В таком случае…
Харпер напрягся и поднялся, все еще прижимая к себе Анни; поцеловал ее — раз, другой…
— Давай-ка пойдем наверх и отыщем там хорошую мягкую постель.
Анни снова уткнулась головой ему в плечо:
— Хорошая мысль, но, надеюсь, ты понесешь меня на руках. Не думаю, что я смогу идти.
— Детка, если я возьму тебя на руки, дальше дивана мы не доберемся.
— Я всегда любила этот диван…
До дивана им таки удалось добраться; Харпер растянулся во весь рост, перевернулся на бок и с удовлетворенным вздохом снова прижал Анни к груди.
— Сказал бы я, что это похоже на старые, добрые времена, когда мы прятались здесь от папы и…
— Но тогда мы были одеты.
Харпер прижался лбом к ее прохладному лбу.
— Мы что, играем в старые, добрые времена, Анни?
Она немного отодвинулась, заглянула ему в глаза:
— Тебе это не нравится? Тебя что-то тревожит?
— Да. Тревожит.
— Я тогда сказала тебе правду. Ну… до этого, вечером. Я люблю тебя.
— Анни…
— Не-ет. — Она прижала тонкий пальчик к его губам. — Нет. Ты хотел от меня честности, и я буду честной. Я люблю тебя. Я вовсе не хочу заставлять тебя говорить что-то, чего ты, может, совсем и не чувствуешь. Я просто хочу, чтобы ты знал, что чувствую я. И отчасти это действительно из-за того, что было между нами десять лет назад. Я ничего не могу с этим поделать, Харпер, потому что никогда, ни на день, ни на час я не переставала любить тебя.
Потрясенный, Харпер закрыл глаза:
— О Господи, Анни…
— Все в порядке. Я знаю, ты не можешь сказать мне того же, и не виню тебя за это. — Она говорила очень нервно. — Я знаю, что не могу заставить тебя любить меня.
— Но раньше тебе это удавалось, — проговорил он. — Ты так меня обхаживала, что я и не заметил, как по уши влюбился в тебя.
Харпер открыл глаза и заметил в ее взгляде искреннее изумление.
— Что? — Ты обвинял меня в том, что я скрываю от тебя свои чувства.
— Анни…
— Нет, ты был совершенно прав. Я знала, что так оно и есть, но причину поняла только сейчас. Может быть, я вовсе не так уж и изменилась за эти годы. Думаю, я боялась, что если позволю тебе увидеть мои чувства, то отпугну тебя этим: тебе будет казаться, что я тебя принуждаю к чему-то. А этого я не хотела. И сейчас не хочу.
— Но почему твои чувства должны меня к чему-то принуждать?
— Потому что я хочу, чтобы ты остался. Потому что я хочу, чтобы у нас — у тебя, у Джейсона, у меня — был еще один шанс. Ты с ним так добр… и ему с тобой хорошо. А когда ты смотришь на те поля, которые продал Майк, у тебя тоска в глазах, я это замечала. Я же чувствую, как тяжело тебе терять такую часть своего прошлого — того, что могло стать твоим будущим. Харпер, послушай. Ты должен жить здесь, на ферме, вместе с твоим сыном и со мной. Я тоже этого хочу. И — я просто не могла тебе этого всего рассказать, потому что боялась, что ты просто сбежишь.
Волна чувств захлестнула Харпера так стремительно, что он даже не успел разобраться в них.
— Если ты хочешь, чтобы я остался, но боялась мне об этом сказать, почему же тогда ты говоришь мне об этом сейчас?
— Потому что ты просил, чтобы я была с тобой откровенна. — Она прикрыла глаза. — И потому что ты скоро уезжаешь.
— Анни, я…
Она снова закрыла ему рот рукой.
— Давай больше не будем об этом говорить, — попросила она. Губы у нее дрожали. — Просто люби меня, Харпер, — люби, насколько можешь. Сегодня. Хотя бы сегодня. Что бы ты ни дал мне, этого будет довольно. Ты обещал мне эту ночь. А ночь еще не кончилась.
Харпер крепко обнял Анни, испытывая душевную боль, вызванную этими словами Анни, и страстно поцеловал ее в губы. Он не хотел ничего требовать, ни к чему принуждать ее. Он не хотел торопиться. Только — дать ей все, что он может. А потом — пусть спит в его объятиях, не думая ни о чем и не изводя себя раздумьями о том, что он может и что не может дать женщине, которая столь многого хотела от него.
Его рука снова скользнула по ее шелковистой коже.
Харпер проснулся. Медленно открыл глаза, ощущая тепло ее тела в своих объятиях. Каминные часы показывали четверть шестого. Нужно отнести Анни наверх и уложить в постель, пока не проснулся Джейсон.
Но Харпер не пошевелился, не двинулся с места — просто не мог, осознавая, что завтра, в лучшем случае — через несколько дней, ему суждено покинуть ее. Сейчас ему казалось, что разлука с Анни равносильна для него смерти.
«Кстати, об отъезде», — жестко прервал он течение печальных мыслей. Она была чертовски честна с ним в эту ночь. Анни рассказала ему обо всех своих желаниях, обо всех мечтах. Она хотела, чтобы он остался, — и, видит Бог, он хотел того же. Но мог ли он и вправду дать ей то, чего она хочет? Мог ли он любить ее так сильно, как она того заслуживает?
Протест поднимался в душе Харпера. Почему, собственно, ему нужно уезжать? Почему он не может быть с ней настолько же честным, насколько она была честна с ним? Если бы он рассказал ей о своих страхах, объяснил бы все… зачем ему гадать, что она сделает или скажет в ответ на это? Может быть, его чувств к ней, в которых он уверен — страсти, физического влечения, необходимости быть рядом, желания заботиться о ней и защищать ее — может быть, всего этого достаточно для счастливой совместной жизни? Может, нужно просто спросить…
Но ему казалось нечестным и неправильным перекладывать на ее плечи свои страхи и неуверенность в себе. Тем более теперь, когда она сказала, что любит его.
Уже начали петь петухи, возвещая приближение рассвета. Только теперь Харпер понял, что боится. Не ранить Анни, не понять, что он неспособен любить ее так, как должно, нет. Не того, что Джейсон обманется в нем и поймет, что он, Харпер, — не тот человек, который ему нужен. Нет. Страх Харпера был значительно более личным и эгоистичным. Он боялся, что, если поверит в новую жизнь, какая может быть у них с Анни, кто-нибудь — или что-нибудь — снова разрушит все его мечты. Ему казалось, что если что-нибудь между ними пойдет не так и они будут несчастливы — он не переживет этого. Харпер еще залечивал раны, полученные в прошлом.
Разумом он понимал, что Анни никогда не причинит ему боли. Но сердцем не мог поверить в это.
Он скажет ей. Он будет с ней так же открыт и честен, как и она с ним. Может быть, вместе они сумеют найти способ справиться со всеми этими проблемами и начать все сначала.
В комнате стало светлее — или, скорее, ему так показалось: за окном по-прежнему царила ночь. Светлее стало в его душе; светлее и легче.
Да. Это было возможно. Они сумеют сделать это. Он не хочет расставаться с Анни. Он не хочет оставлять Джейсона и покидать ферму. Он хочет, чтобы они, все трое, стали настоящей семьей перед Богом и людьми — тем, чем они и должны были быть все эти годы.
«Ах, Анни, Анни, только не отказывайся от меня. Вот увидишь, у нас все получится — я клянусь тебе. Я люблю тебя. Действительно люблю». И внезапно Харпер понял, что это правда. За эти две недели он успел снова полюбить Анни. О Господи, он должен, он просто обязан сказать ей об этом!
Но сперва надо сделать еще кое-что. Он должен разобраться с делом Майка и раз и навсегда покончить с прошлым. А потом он придет домой к Анни и будет молиться только об одном: чтобы его любовь к ней могла сделать ее счастливой.
Она так и не проснулась, когда Харпер отнес ее на руках наверх и уложил в постель. Благодарение небу, Джейсон тоже не просыпался. Если бы мальчик этой ночью решил спуститься вниз, отношения между всеми ними невероятно бы осложнились… С тихой улыбкой Харпер снова спустился вниз и принялся собирать разбросанную по всей гостиной одежду.
Харпер не стал дожидаться восьми часов, чтобы встретиться с Трейсом и остальными. Он хотел решить все до встречи с Анни. Трейса он встретил в кафе при мотеле в шесть сорок пять. Они втроем, вместе с Миллером и Уокингстиком, обсуждали планы на сегодняшний день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19