У него это был род недуга – дразнить меня. Размахивать перед носом наживкой, пока я войду во вкус. Я наловчился решать его шарады, но это послание не могу расшифровать. Каким бы своевольным человеком он ни был, я не думаю, что он мог покончить с собой, не рассказав мне свою историю. Не мог он задать мне эту задачку, просто чтобы растравить меня.
– О Боже… – пробормотала Эллен. – Я даже не подозревала!
– Я сломал голову над этой проклятой историей. Гас был ранен во Вьетнаме, но я не знаю деталей. И еще с ним что-то случилось, когда я был маленьким. Я помню только, что моя мать тогда была очень расстроена. Потом она умерла, и я вообще перестал замечать что-либо. То время осталось большим белым пятном в моей памяти.
Хотя Эллен тогда была шестилетней девочкой, она помнила день, когда погибла мать Саймона. Она сгорела в собственном доме, где печь топилась дровами. Говорили, что пожар возник от искры. Для любого ребенка даже во сне не может быть худшего кошмара. Для Саймона он стал явью.
С того времени он отдалился от всех остальных детей. Он знал ужасный секрет, какого не пожелаешь знать никакому ребенку.
– С тех пор как началась моя жизнь с Гасом, – продолжал Саймон, – я отучился задавать вопросы о некоторых вещах. Однажды я попросил его показать снимки, которые он сделал во Вьетнаме. Он страшно разозлился, и с тех пор я больше никогда его не просил. То же самое было всякий раз, когда я спрашивал о моей матери. Поэтому я тоже перестал о ней упоминать.
– Есть кто-нибудь еще, кто может это знать? Саймон покачал головой:
– Из семьи больше никого не осталось. А у Гаса, насколько я знаю, не было друзей. В сильном подпитии он иногда произносил страстные речи в адрес воображаемого врага. Нес всякую околесицу наподобие: «Ты будешь гореть в аду!» или «Я увижу, как ты в муках корчишься в пламени!» Я думаю, это были отголоски Вьетнама и потрясение от того, что произошло с моей матерью. Плюс виски, – добавил Саймон.
– Я понимаю, – сказала Эллен. В эту минуту ей ужасно хотелось броситься к нему, взять его за руку или положить свою голову ему на плечо. Но она не посмела поддаться своему порыву.
– Когда Гас начинал разносить того парня, ну, того, которому он желал гореть в аду, для меня это было сигналом. Это значило, что пора уматывать из дома и ночевать в лесу. – Саймон быстро взглянул на Эллен краем глаза и добавил: – Или в твоей комнате, что было лучше. Тепло, мягко. И пахло хорошо. Ты была так добра ко мне, со всеми теми булочками, какао и другой пищей. Мой ангел-хранитель с пластиковыми контейнерами.
Ласковый тон его голоса поверг ее в трепет.
– Не смейся надо мной, – прошептала она. – Мне нужна была уверенность, что ты накормлен. Ты ничего не ел в доме Гаса.
– Ну, это не совсем так, – возразил Саймон. – С утра как раз все было хорошо, и только к вечеру он становился груб. К тому времени он уже был сильно пьян. Гас никогда не хотел есть, когда пил, потому что это портило ему кайф. А еще были вечера, когда он заводил одну и ту же песню: «Какой дьявол таится в сердцах мужчин!». Это нагоняло страшную тоску, и я всегда старался сбежать, чтобы не слушать его пустых тирад.
Этот небрежный ироничный тон снова вызвал у Эллен комок в горле. Саймон даже сейчас притворялся, что все это не имело для него большого значения.
– Может, это бессвязное электронное послание – всего-навсего алкогольный бред. – Он произнес это так, будто пытался убедить самого себя. – Полагаю, я этого никогда не узнаю.
– Ты когда-нибудь пробовал ответить ему по e-mail? – спросила Эллен.
– Боже мой! Много раз! Но всегда без результата. Потом пришло письмо Хэнка, и я наконец понял, почему Гас молчал все это время. – Саймон зарыл лицо в руки. – Сам я тогда глубоко увяз в Афганистане… с одним напряженным проектом. Если бы я знал… хотя, по существу, это ничего не изменило бы. Электронное послание Гаса по дате совпадает со днем его смерти. Просто я хотел бы… Ах, к черту все это! Если б желания были лошадьми, нищие ездили бы верхом. Моя мать обычно повторяла эту пословицу.
Сверчки по-прежнему пели в ночи, ветер продолжал шелестеть и вздыхать. Эллен молчала, прижав кулаки к своим дрожащим от переживания губам.
– Ты знала, что некоторые из вьетнамских фотографий Гаса получили журналистские призы? – спросил Саймон.
– Нет, – ответила она тихо. – Я этого не знала.
– Он был талантливым фотографом. Во всяком случае, до ранения. После этого начались все беды. Но он действительно был мастером своего дела. Один из лучших.
– Как и ты, – сказала Эллен. – Он гордился тобой.
– Гм… – Саймон пожал плечами.
– Я так считаю, – настаивала Эллен.
– Ты же никогда не видела моих работ, – беспечно-веселым тоном сказал Саймон. – Откуда ты знаешь?
– Просто знаю.
Они молча смотрели друг на друга. Ночные тени окутывали обоих своим успокаивающим таинством. Эллен чувствовала, как мотыльки кружатся и ныряют внутри ее головы.
Саймон протянул руку и осторожно убрал с плеч ее волосы.
– Не прячься за своими волосами, Эл. Это плохая привычка. Шестнадцатилетние могут ею пользоваться безнаказанно – прекрасной женщине нет оправданий.
Она чувствовала, что ее соски плотно прижаты к тонкой ткани.
– А когда ты смущаешь меня, это хорошая привычка? У тебя еще меньше оправданий, чем у меня.
Я не собирался смущать тебя, Эл. – Саймон провел по ее щеке кончиком пальца. У нее перехватило дыхание от сладостного покалывания, вызванного этим прикосновением. – Как ты ухитрилась стать такой дьявольски красивой? Как я мог так обмануться, Эл?
– Саймон, – произнесла она дрожащим шепотом. – Не надо.
Он уронил руку.
Эллен отвернулась и плотнее обхватила руками свои колени.
– Так где ты обедал?
– У Клер, – сказал Саймон. – Мы ходили туда с Корой.
– О… – Эллен удивленно посмотрела на него. – Хорошие бифштексы, – проговорила она наконец.
– Отменные, – согласился он. – У Коры дела, похоже, идут неплохо.
– Тогда, стало быть, ты неплохо повеселился. Гм… наверстывал упущенное?
Саймон положил свою теплую руку ей на колено. Эллен дернулась – и он тотчас убрал руку прочь.
– Кора великолепна, но та, с кем я хочу наверстать упущенное, – это ты, Эл.
Она сцепила пальцы в замок.
– Гм… разве сейчас мы не этим заняты? Итак, что вы ели?
– Я жареное мясо, Кора – салат, – сказал Саймон. – Я пил пиво, она – «Маргариту» со льдом. – Веселые нотки смягчили его низкий голос. – Мы беседовали. Потом я отвез ее домой, а сам прокатился вверх, до Хорсхед-Блафф. Понаблюдать, как взойдет луна. В противном случае я бы вернулся еще до девяти.
– О… – Эллен испытала странное удовлетворение. – Там, должно быть, очень красиво.
– Луна такая яркая, что гасит почти все звезды в небе, – завораживающим голосом рассказывал он, – и вся долина залита ее светом. Единственная звезда, висящая под луной, качается подобно бриллиантовой сережке. Взгляни на небо, Эл.
Она подняла глаза. Вкрадчивые слова Саймона посылали волны, передающие вибрацию ее телу.
– Хочешь подняться на гребень и посмотреть?
Предложение застигло ее врасплох.
– Гм…
– У тебя есть шлем?
– Откуда! Я ни разу в жизни не ездила на мотоцикле.
– Никогда? – Он, казалось, был шокирован. – Черт возьми! Эл, ты что? В тридцать два года?
– Не надо меня стыдить, – огрызнулась Эллен. – Да, в подобных вещах я профан. И потом, рядом со мной не было достойных молодых людей.
– Пойдем, Эл. Ты должна это испытать. – Саймон протянул ей руку и подобрал со ступенек свой шлем. – Я хочу слегка потревожить очарование чаепития.
– Но я… – Эллен судорожно вздохнула, когда он поднял ее на ноги.
– Наденешь этот. – Саймон посадил ей на голову свой шлем.
– Но как же ты? Тебе нужно…
– Не беспокойся, мы поедем тихо, – заверил ее Саймон. – Нас никто не увидит. Я доставлю тебя на Хорсхед-Блафф окольным путем. О Боже, она никогда не ездила на мотоцикле! Ну и ну! Это никуда не годится!
Он казался таким оскорбленным, что Эллен невольно засмеялась. Но ее смех внезапно оборвался, когда Саймон потянул ее через лужайку большой и теплой рукой, царапая кожу своими застарелыми мозолями. Это вызвало восхитительный прилив энергии, трепетным жаром охвативший тело.
– Саймон, я не уверена, так ли это…
– Тсс! Успокойся. Ты просто прокатишься на моем мотоцикле. Это такая мелочь, Эл.
Он перекинул ногу через седло и ждал, когда она сядет. Одно его терпеливое спокойствие уже было вызовом. Все повторялось, как в былые времена. Тот же тандем. Саймон, со своими выкрутасами, бесшабашный, как всегда. И собирающаяся с духом трусишка Эл.
Если чаепитие на крыльце представлялось ей опасным, то катание на мотоцикле при луне было куда рискованнее.
Она подумала о своем будущем в качестве жены Брэда Митчелла. Поездка на мотоцикле под лунным светом никогда не станет частью ее жизни. Это возможно только сейчас – или никогда.
Эллен отвергла второе. В эту ночь она не могла смириться с такой мерой времени, как никогда. Никогда… Это звучало слишком печально. Слишком прощально. Слишком пугающе.
Так пусть у нее будет это маленькое тайное путешествие в никуда. Оно ничего не означает, ничего не меняет, и Брэд о нем никогда не узнает. Она вскарабкалась на мотоцикл.
Саймон откинулся назад и, схватив ее руки, обернул вокруг себя, так что ее грудь оказалась вплотную прижатой к его спине, а лицо уткнулось в его атласные волосы. Он обхватил ее холодные стиснутые пальцы и положил плашмя на свой подтянутый живот, успокаивая ее похлопываниями.
О, сейчас он чувствовал себя хорошо – возбужденный, уверенный, пышущий энергией. Его большое тело поистине пело под ее пальцами.
Великолепный самец. Животное.
– Держись, – предупредил ее Саймон.
Мотоцикл рванулся вперед.
ГЛАВА 5
Саймон был крайне возбужден. Его бурлящая кровь, гонимая неистовой эйфорией, ударила в голову. Эл прильнула к его спине, каждый раз сжимая вокруг него руки на поворотах. Интересно, она намеренно его мучила, сняв свой лифчик? Вообще на нее это было не похоже. Однако маловероятно, что по прошествии стольких лет она осталась такой же наивной, как раньше. Вряд ли она не знала, как на нее реагируют мужчины.
Впрочем, Эл – это особый случай. Она всегда была не такая, как другие.
Но в голове у него крутился другой вопрос. И он вызывал у Саймона еще более жгучий интерес. Может, она и трусики свои оставила дома? Что, если под этими укороченными джинсами, приспущенными на бедра, она совершенно голая? Ему вдруг захотелось взять ее холодные дрожащие пальцы и сомкнуть их вокруг своей онемевшей плоти. Он мог гарантировать, что оплот его мужской гордости будет стоять твердо, прочный, как та проклятая скала!
Да, помыслы его были низменны. Когда-то у него были самоограничения, но он стремительно вышел за их пределы, еще много лет назад.
Эл была так прекрасна. И вдобавок эта полная луна…
После своего рассказа об электронном послании Саймон чувствовал себя таким обнаженным, будто с него содрали кожу. Когда они разговаривали о Гасе, Эл, конечно, видела его браваду. Эл всегда видела его насквозь.
Она будет растрачивать себя на этого самодовольного прохвоста. Брэд Митчелл будет выставлять напоказ ее красоту как трофей и даже на минуту не задумается, какое реальное сокровище ему удалось заполучить.
Саймон вдруг подумал о сексе. Интересно бы знать, как это выглядит у них. Он попытался отогнать эту мысль прочь, но слишком поздно. Скопившаяся в нем лютая ненависть рвалась наружу, подобно раскручивающимся кольцам змеи перед броском.
«Дай этому пройти, – говорил он себе. – Не думай об этом». Ему принадлежала часть Эл – та часть, о которой Брэд никогда не узнает. Их детские узы. Ему принадлежала ее девственность, а его девственность – Эл. У них была ночь в цветнике, их секретное сокровище. И эта поездка под луной тоже принадлежала ему. Жизнь коротка. Боль длинна. Будущее – ад. Если бы Эл взяла его сегодня к себе в постель, он был готов отправиться в ад.
Мотоцикл упорно продвигался вверх по тракту, петляя длинными ленивыми зигзагами вокруг холма. Его склоны, пирамидально расширяясь книзу, по мере приближения к Хорсхед-Блафф позволяли увеличивать обзор. Наконец мотоцикл достиг вершины и запрыгал на ухабах гравиевой дороги, проходящей вдоль гребня.
С обеих сторон хребта перед ними открывалась великолепная панорама. С одной стороны тянулись холмы, плавно переходившие в гряду гор, с другой – простиралась широкая речная долина. Внизу лежал сверкающий треугольник Ларю. Сверху в необъятном просторе неба над ними сияла луна. Горный ветер вздымал их волосы.
В самой высокой точке Саймон заглушил мотор и дальше пустил мотоцикл накатом, до полной остановки.
– Это мое любимое место, – сказал он. – Отсюда ты можешь видеть все. Каждую большую сопку и каждый городок в радиусе сорока миль.
– Здесь даже луна выглядит иначе – так много неба вокруг нее, – сказала Эллен. – Это совсем другой мир. Я никогда не поднималась сюда ночью.
Саймон повернулся посмотреть на нее.
– Есть множество вещей, которых ты никогда не делала, не правда ли?
Эллен оцепенела и отодвинула от его спины свое мягкое теплое тело.
– Что именно ты имеешь в виду? – резко спросила она.
Саймон молча удерживал ее взгляд, позволив себе таким образом ответить ей.
Она слезла с мотоцикла, сняла шлем и отошла назад.
– Пусть я не путешествовала по миру, пусть я не смеялась в лицо пулям и смерти, но это не значит, что я трусиха!
– Я и не говорил, что ты трусиха, – сказал Саймон. – Ты смелая, благородная и добрая. Ты всегда защищала меня, даже когда я этого не заслуживал.
– Не говори глупостей. Конечно, ты этого заслуживал! – Эллен вышла на середину дороги, поворачиваясь кругом и широко раскинув руки, так же пьянея, как он, от лунного света. – Первый раз за долгое время смотрю в небо и вижу бесконечность, – сказала она, покачивая в руке шлем. – Обычно я только гляжу внутрь вазы из синего стекла.
– Смотри, это может быть опасным, – сказал Саймон, охваченный необъяснимым тревожным предчувствием. – Заглядывать за пределы той стеклянной вазы.
Эллен засмеялась:
– Ты пытаешься меня запугать? Разве не ты только что намекал, что я много чего не делала? Определись, Саймон. Не все сразу. Выбери что-нибудь одно.
Он покачал головой.
– Просто я не хочу, чтобы тебя обижали, Эл.
– О, продолжай. Как можно меня обидеть? – Она воздела руки к небу, взывая к луне. – Кто собирается меня обижать, Саймон?
«Я сам», – был четкий ответ, который внезапно пришел ему в голову. Брэд – был второй ответ, почти равный первому. Саймон продолжал составлять свой список, бесконечный и безобразный. По старой привычке. Он видел так много ситуаций, когда люди могли причинить вред.
– Я надеюсь, ты никогда этого не испытаешь, – сказал он.
– О, не надо!
– Что не надо?
– Увиливать от прямого ответа и напускать туман. Этот снисходительный тон в твоем голосе говорит, что мудрый Саймон с его богатым жизненным опытом должен защитить несчастную, беспомощную Эллен. Бедняжка не в состоянии отличить зад от локтя! Избавь меня, пожалуйста, от покровительства. Я ненавижу это. Ненавижу, ненавижу!
Саймон засмеялся. Своими словами она уменьшила его тревогу, и его настроение пошло вверх.
– Слава Богу, наконец ты расслабилась. Вот сейчас я узнаю прежнюю Эл. Вечно ворчащую на меня. Развенчивающую мои заблуждения.
– Неужели я была такая нахалка? – В голосе Эллен звучала неуверенность.
– Мне это нравилось, – ответил Саймон. – Я понимал, что ты обо мне заботишься.
Снова наступила тягостная тишина.
Эллен отвернулась.
– Ах да, я еще хотела тебя спросить, – сказала она, разглядывая горы. – Куда ты отправился, когда ушел из Ларю?
«Снова запаниковала», – тяжко вздохнул про себя Саймон, услышав сдавленный голос хлопотливой хозяйки дома. От чего ушли, к тому пришли.
– Когда погода стала слишком холодна для моей амуниции, я подался на юг. Я путешествовал автостопом, пока наконец не остановился в Сан-Диего.
– Как ты жил?
– Случайными заработками. Красил дома, работал в дорожных бригадах, собирал апельсины – все, что мог найти. Однажды я получил работу в фотолаборатории. Это был прорыв. Владелец был счастлив, увидев, что я знаком с этим делом.
– А флот?
Саймон пожал плечами:
– Это взыграл зуд к путешествиям. Я участвовал в обеих войнах в Персидском заливе. В первой как солдат, во второй как журналист.
– Однажды мне приснилось, что ты был там. – Эллен медленно побрела к обочине. Высокая, по пояс, горная трава струилась на ветру. – Я видела тебя в пыльной пустыне с оружием в руках. – Она провела рукой по траве.
– Не сходи с дороги, Эл, – предупредил Саймон. – Сейчас сезон гремучих змей.
– Когда я с тобой, мне не страшны гремучие змеи. Помнишь, как в тот раз я подошла близко к змее? И вдруг тот свист! Это ты швырнул свой нож и рассек ее пополам, прежде чем она успела на меня броситься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
– О Боже… – пробормотала Эллен. – Я даже не подозревала!
– Я сломал голову над этой проклятой историей. Гас был ранен во Вьетнаме, но я не знаю деталей. И еще с ним что-то случилось, когда я был маленьким. Я помню только, что моя мать тогда была очень расстроена. Потом она умерла, и я вообще перестал замечать что-либо. То время осталось большим белым пятном в моей памяти.
Хотя Эллен тогда была шестилетней девочкой, она помнила день, когда погибла мать Саймона. Она сгорела в собственном доме, где печь топилась дровами. Говорили, что пожар возник от искры. Для любого ребенка даже во сне не может быть худшего кошмара. Для Саймона он стал явью.
С того времени он отдалился от всех остальных детей. Он знал ужасный секрет, какого не пожелаешь знать никакому ребенку.
– С тех пор как началась моя жизнь с Гасом, – продолжал Саймон, – я отучился задавать вопросы о некоторых вещах. Однажды я попросил его показать снимки, которые он сделал во Вьетнаме. Он страшно разозлился, и с тех пор я больше никогда его не просил. То же самое было всякий раз, когда я спрашивал о моей матери. Поэтому я тоже перестал о ней упоминать.
– Есть кто-нибудь еще, кто может это знать? Саймон покачал головой:
– Из семьи больше никого не осталось. А у Гаса, насколько я знаю, не было друзей. В сильном подпитии он иногда произносил страстные речи в адрес воображаемого врага. Нес всякую околесицу наподобие: «Ты будешь гореть в аду!» или «Я увижу, как ты в муках корчишься в пламени!» Я думаю, это были отголоски Вьетнама и потрясение от того, что произошло с моей матерью. Плюс виски, – добавил Саймон.
– Я понимаю, – сказала Эллен. В эту минуту ей ужасно хотелось броситься к нему, взять его за руку или положить свою голову ему на плечо. Но она не посмела поддаться своему порыву.
– Когда Гас начинал разносить того парня, ну, того, которому он желал гореть в аду, для меня это было сигналом. Это значило, что пора уматывать из дома и ночевать в лесу. – Саймон быстро взглянул на Эллен краем глаза и добавил: – Или в твоей комнате, что было лучше. Тепло, мягко. И пахло хорошо. Ты была так добра ко мне, со всеми теми булочками, какао и другой пищей. Мой ангел-хранитель с пластиковыми контейнерами.
Ласковый тон его голоса поверг ее в трепет.
– Не смейся надо мной, – прошептала она. – Мне нужна была уверенность, что ты накормлен. Ты ничего не ел в доме Гаса.
– Ну, это не совсем так, – возразил Саймон. – С утра как раз все было хорошо, и только к вечеру он становился груб. К тому времени он уже был сильно пьян. Гас никогда не хотел есть, когда пил, потому что это портило ему кайф. А еще были вечера, когда он заводил одну и ту же песню: «Какой дьявол таится в сердцах мужчин!». Это нагоняло страшную тоску, и я всегда старался сбежать, чтобы не слушать его пустых тирад.
Этот небрежный ироничный тон снова вызвал у Эллен комок в горле. Саймон даже сейчас притворялся, что все это не имело для него большого значения.
– Может, это бессвязное электронное послание – всего-навсего алкогольный бред. – Он произнес это так, будто пытался убедить самого себя. – Полагаю, я этого никогда не узнаю.
– Ты когда-нибудь пробовал ответить ему по e-mail? – спросила Эллен.
– Боже мой! Много раз! Но всегда без результата. Потом пришло письмо Хэнка, и я наконец понял, почему Гас молчал все это время. – Саймон зарыл лицо в руки. – Сам я тогда глубоко увяз в Афганистане… с одним напряженным проектом. Если бы я знал… хотя, по существу, это ничего не изменило бы. Электронное послание Гаса по дате совпадает со днем его смерти. Просто я хотел бы… Ах, к черту все это! Если б желания были лошадьми, нищие ездили бы верхом. Моя мать обычно повторяла эту пословицу.
Сверчки по-прежнему пели в ночи, ветер продолжал шелестеть и вздыхать. Эллен молчала, прижав кулаки к своим дрожащим от переживания губам.
– Ты знала, что некоторые из вьетнамских фотографий Гаса получили журналистские призы? – спросил Саймон.
– Нет, – ответила она тихо. – Я этого не знала.
– Он был талантливым фотографом. Во всяком случае, до ранения. После этого начались все беды. Но он действительно был мастером своего дела. Один из лучших.
– Как и ты, – сказала Эллен. – Он гордился тобой.
– Гм… – Саймон пожал плечами.
– Я так считаю, – настаивала Эллен.
– Ты же никогда не видела моих работ, – беспечно-веселым тоном сказал Саймон. – Откуда ты знаешь?
– Просто знаю.
Они молча смотрели друг на друга. Ночные тени окутывали обоих своим успокаивающим таинством. Эллен чувствовала, как мотыльки кружатся и ныряют внутри ее головы.
Саймон протянул руку и осторожно убрал с плеч ее волосы.
– Не прячься за своими волосами, Эл. Это плохая привычка. Шестнадцатилетние могут ею пользоваться безнаказанно – прекрасной женщине нет оправданий.
Она чувствовала, что ее соски плотно прижаты к тонкой ткани.
– А когда ты смущаешь меня, это хорошая привычка? У тебя еще меньше оправданий, чем у меня.
Я не собирался смущать тебя, Эл. – Саймон провел по ее щеке кончиком пальца. У нее перехватило дыхание от сладостного покалывания, вызванного этим прикосновением. – Как ты ухитрилась стать такой дьявольски красивой? Как я мог так обмануться, Эл?
– Саймон, – произнесла она дрожащим шепотом. – Не надо.
Он уронил руку.
Эллен отвернулась и плотнее обхватила руками свои колени.
– Так где ты обедал?
– У Клер, – сказал Саймон. – Мы ходили туда с Корой.
– О… – Эллен удивленно посмотрела на него. – Хорошие бифштексы, – проговорила она наконец.
– Отменные, – согласился он. – У Коры дела, похоже, идут неплохо.
– Тогда, стало быть, ты неплохо повеселился. Гм… наверстывал упущенное?
Саймон положил свою теплую руку ей на колено. Эллен дернулась – и он тотчас убрал руку прочь.
– Кора великолепна, но та, с кем я хочу наверстать упущенное, – это ты, Эл.
Она сцепила пальцы в замок.
– Гм… разве сейчас мы не этим заняты? Итак, что вы ели?
– Я жареное мясо, Кора – салат, – сказал Саймон. – Я пил пиво, она – «Маргариту» со льдом. – Веселые нотки смягчили его низкий голос. – Мы беседовали. Потом я отвез ее домой, а сам прокатился вверх, до Хорсхед-Блафф. Понаблюдать, как взойдет луна. В противном случае я бы вернулся еще до девяти.
– О… – Эллен испытала странное удовлетворение. – Там, должно быть, очень красиво.
– Луна такая яркая, что гасит почти все звезды в небе, – завораживающим голосом рассказывал он, – и вся долина залита ее светом. Единственная звезда, висящая под луной, качается подобно бриллиантовой сережке. Взгляни на небо, Эл.
Она подняла глаза. Вкрадчивые слова Саймона посылали волны, передающие вибрацию ее телу.
– Хочешь подняться на гребень и посмотреть?
Предложение застигло ее врасплох.
– Гм…
– У тебя есть шлем?
– Откуда! Я ни разу в жизни не ездила на мотоцикле.
– Никогда? – Он, казалось, был шокирован. – Черт возьми! Эл, ты что? В тридцать два года?
– Не надо меня стыдить, – огрызнулась Эллен. – Да, в подобных вещах я профан. И потом, рядом со мной не было достойных молодых людей.
– Пойдем, Эл. Ты должна это испытать. – Саймон протянул ей руку и подобрал со ступенек свой шлем. – Я хочу слегка потревожить очарование чаепития.
– Но я… – Эллен судорожно вздохнула, когда он поднял ее на ноги.
– Наденешь этот. – Саймон посадил ей на голову свой шлем.
– Но как же ты? Тебе нужно…
– Не беспокойся, мы поедем тихо, – заверил ее Саймон. – Нас никто не увидит. Я доставлю тебя на Хорсхед-Блафф окольным путем. О Боже, она никогда не ездила на мотоцикле! Ну и ну! Это никуда не годится!
Он казался таким оскорбленным, что Эллен невольно засмеялась. Но ее смех внезапно оборвался, когда Саймон потянул ее через лужайку большой и теплой рукой, царапая кожу своими застарелыми мозолями. Это вызвало восхитительный прилив энергии, трепетным жаром охвативший тело.
– Саймон, я не уверена, так ли это…
– Тсс! Успокойся. Ты просто прокатишься на моем мотоцикле. Это такая мелочь, Эл.
Он перекинул ногу через седло и ждал, когда она сядет. Одно его терпеливое спокойствие уже было вызовом. Все повторялось, как в былые времена. Тот же тандем. Саймон, со своими выкрутасами, бесшабашный, как всегда. И собирающаяся с духом трусишка Эл.
Если чаепитие на крыльце представлялось ей опасным, то катание на мотоцикле при луне было куда рискованнее.
Она подумала о своем будущем в качестве жены Брэда Митчелла. Поездка на мотоцикле под лунным светом никогда не станет частью ее жизни. Это возможно только сейчас – или никогда.
Эллен отвергла второе. В эту ночь она не могла смириться с такой мерой времени, как никогда. Никогда… Это звучало слишком печально. Слишком прощально. Слишком пугающе.
Так пусть у нее будет это маленькое тайное путешествие в никуда. Оно ничего не означает, ничего не меняет, и Брэд о нем никогда не узнает. Она вскарабкалась на мотоцикл.
Саймон откинулся назад и, схватив ее руки, обернул вокруг себя, так что ее грудь оказалась вплотную прижатой к его спине, а лицо уткнулось в его атласные волосы. Он обхватил ее холодные стиснутые пальцы и положил плашмя на свой подтянутый живот, успокаивая ее похлопываниями.
О, сейчас он чувствовал себя хорошо – возбужденный, уверенный, пышущий энергией. Его большое тело поистине пело под ее пальцами.
Великолепный самец. Животное.
– Держись, – предупредил ее Саймон.
Мотоцикл рванулся вперед.
ГЛАВА 5
Саймон был крайне возбужден. Его бурлящая кровь, гонимая неистовой эйфорией, ударила в голову. Эл прильнула к его спине, каждый раз сжимая вокруг него руки на поворотах. Интересно, она намеренно его мучила, сняв свой лифчик? Вообще на нее это было не похоже. Однако маловероятно, что по прошествии стольких лет она осталась такой же наивной, как раньше. Вряд ли она не знала, как на нее реагируют мужчины.
Впрочем, Эл – это особый случай. Она всегда была не такая, как другие.
Но в голове у него крутился другой вопрос. И он вызывал у Саймона еще более жгучий интерес. Может, она и трусики свои оставила дома? Что, если под этими укороченными джинсами, приспущенными на бедра, она совершенно голая? Ему вдруг захотелось взять ее холодные дрожащие пальцы и сомкнуть их вокруг своей онемевшей плоти. Он мог гарантировать, что оплот его мужской гордости будет стоять твердо, прочный, как та проклятая скала!
Да, помыслы его были низменны. Когда-то у него были самоограничения, но он стремительно вышел за их пределы, еще много лет назад.
Эл была так прекрасна. И вдобавок эта полная луна…
После своего рассказа об электронном послании Саймон чувствовал себя таким обнаженным, будто с него содрали кожу. Когда они разговаривали о Гасе, Эл, конечно, видела его браваду. Эл всегда видела его насквозь.
Она будет растрачивать себя на этого самодовольного прохвоста. Брэд Митчелл будет выставлять напоказ ее красоту как трофей и даже на минуту не задумается, какое реальное сокровище ему удалось заполучить.
Саймон вдруг подумал о сексе. Интересно бы знать, как это выглядит у них. Он попытался отогнать эту мысль прочь, но слишком поздно. Скопившаяся в нем лютая ненависть рвалась наружу, подобно раскручивающимся кольцам змеи перед броском.
«Дай этому пройти, – говорил он себе. – Не думай об этом». Ему принадлежала часть Эл – та часть, о которой Брэд никогда не узнает. Их детские узы. Ему принадлежала ее девственность, а его девственность – Эл. У них была ночь в цветнике, их секретное сокровище. И эта поездка под луной тоже принадлежала ему. Жизнь коротка. Боль длинна. Будущее – ад. Если бы Эл взяла его сегодня к себе в постель, он был готов отправиться в ад.
Мотоцикл упорно продвигался вверх по тракту, петляя длинными ленивыми зигзагами вокруг холма. Его склоны, пирамидально расширяясь книзу, по мере приближения к Хорсхед-Блафф позволяли увеличивать обзор. Наконец мотоцикл достиг вершины и запрыгал на ухабах гравиевой дороги, проходящей вдоль гребня.
С обеих сторон хребта перед ними открывалась великолепная панорама. С одной стороны тянулись холмы, плавно переходившие в гряду гор, с другой – простиралась широкая речная долина. Внизу лежал сверкающий треугольник Ларю. Сверху в необъятном просторе неба над ними сияла луна. Горный ветер вздымал их волосы.
В самой высокой точке Саймон заглушил мотор и дальше пустил мотоцикл накатом, до полной остановки.
– Это мое любимое место, – сказал он. – Отсюда ты можешь видеть все. Каждую большую сопку и каждый городок в радиусе сорока миль.
– Здесь даже луна выглядит иначе – так много неба вокруг нее, – сказала Эллен. – Это совсем другой мир. Я никогда не поднималась сюда ночью.
Саймон повернулся посмотреть на нее.
– Есть множество вещей, которых ты никогда не делала, не правда ли?
Эллен оцепенела и отодвинула от его спины свое мягкое теплое тело.
– Что именно ты имеешь в виду? – резко спросила она.
Саймон молча удерживал ее взгляд, позволив себе таким образом ответить ей.
Она слезла с мотоцикла, сняла шлем и отошла назад.
– Пусть я не путешествовала по миру, пусть я не смеялась в лицо пулям и смерти, но это не значит, что я трусиха!
– Я и не говорил, что ты трусиха, – сказал Саймон. – Ты смелая, благородная и добрая. Ты всегда защищала меня, даже когда я этого не заслуживал.
– Не говори глупостей. Конечно, ты этого заслуживал! – Эллен вышла на середину дороги, поворачиваясь кругом и широко раскинув руки, так же пьянея, как он, от лунного света. – Первый раз за долгое время смотрю в небо и вижу бесконечность, – сказала она, покачивая в руке шлем. – Обычно я только гляжу внутрь вазы из синего стекла.
– Смотри, это может быть опасным, – сказал Саймон, охваченный необъяснимым тревожным предчувствием. – Заглядывать за пределы той стеклянной вазы.
Эллен засмеялась:
– Ты пытаешься меня запугать? Разве не ты только что намекал, что я много чего не делала? Определись, Саймон. Не все сразу. Выбери что-нибудь одно.
Он покачал головой.
– Просто я не хочу, чтобы тебя обижали, Эл.
– О, продолжай. Как можно меня обидеть? – Она воздела руки к небу, взывая к луне. – Кто собирается меня обижать, Саймон?
«Я сам», – был четкий ответ, который внезапно пришел ему в голову. Брэд – был второй ответ, почти равный первому. Саймон продолжал составлять свой список, бесконечный и безобразный. По старой привычке. Он видел так много ситуаций, когда люди могли причинить вред.
– Я надеюсь, ты никогда этого не испытаешь, – сказал он.
– О, не надо!
– Что не надо?
– Увиливать от прямого ответа и напускать туман. Этот снисходительный тон в твоем голосе говорит, что мудрый Саймон с его богатым жизненным опытом должен защитить несчастную, беспомощную Эллен. Бедняжка не в состоянии отличить зад от локтя! Избавь меня, пожалуйста, от покровительства. Я ненавижу это. Ненавижу, ненавижу!
Саймон засмеялся. Своими словами она уменьшила его тревогу, и его настроение пошло вверх.
– Слава Богу, наконец ты расслабилась. Вот сейчас я узнаю прежнюю Эл. Вечно ворчащую на меня. Развенчивающую мои заблуждения.
– Неужели я была такая нахалка? – В голосе Эллен звучала неуверенность.
– Мне это нравилось, – ответил Саймон. – Я понимал, что ты обо мне заботишься.
Снова наступила тягостная тишина.
Эллен отвернулась.
– Ах да, я еще хотела тебя спросить, – сказала она, разглядывая горы. – Куда ты отправился, когда ушел из Ларю?
«Снова запаниковала», – тяжко вздохнул про себя Саймон, услышав сдавленный голос хлопотливой хозяйки дома. От чего ушли, к тому пришли.
– Когда погода стала слишком холодна для моей амуниции, я подался на юг. Я путешествовал автостопом, пока наконец не остановился в Сан-Диего.
– Как ты жил?
– Случайными заработками. Красил дома, работал в дорожных бригадах, собирал апельсины – все, что мог найти. Однажды я получил работу в фотолаборатории. Это был прорыв. Владелец был счастлив, увидев, что я знаком с этим делом.
– А флот?
Саймон пожал плечами:
– Это взыграл зуд к путешествиям. Я участвовал в обеих войнах в Персидском заливе. В первой как солдат, во второй как журналист.
– Однажды мне приснилось, что ты был там. – Эллен медленно побрела к обочине. Высокая, по пояс, горная трава струилась на ветру. – Я видела тебя в пыльной пустыне с оружием в руках. – Она провела рукой по траве.
– Не сходи с дороги, Эл, – предупредил Саймон. – Сейчас сезон гремучих змей.
– Когда я с тобой, мне не страшны гремучие змеи. Помнишь, как в тот раз я подошла близко к змее? И вдруг тот свист! Это ты швырнул свой нож и рассек ее пополам, прежде чем она успела на меня броситься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41