В ее финале, кажется, не было почти ничего от Баха и Гуно – она не смогла бы сказать это с уверенностью, она даже не была уверена, что сумела бы повторить еще раз то же самое. Поврежденный палец болел – похоже, во время игры она забыла о нем и о своем намерении не пользоваться им. Но сейчас это казалось несущественной мелочью. Инна повернулась и поглядела на Славика: тот замер с открытым ртом, уставившись на нее.
– Ну что? – спросила. – Неважно, наверное?
Он молчал.
– Ну скажи хоть что-нибудь! Что, настолько плохо?!
– Инна, я… Не знаю, не хочу говорить банальности… – он как будто позабывал слова, выговаривал их неуверенно, сбивчиво. – Но это великолепно… Могу я надеяться…
– Слушай, прекрати этот высокопарный тон! – крикнула она.
– Извини. Как скажешь, – было странно видеть этого крупного, крепкого мужчину в такой преклоненной позе. – Но ты правда здорово играешь. Инка, а давай что-нибудь из своего?
– Да ну… не стоит оно того.
– Пожалуйста! Ну очень хочу послушать.
– Нет, свое я играю, только когда остаюсь дома одна, у себя в комнате…
– Так ты и эту как-то совсем по-своему играла.
– А кому-то здесь медведь на ухо наступил… – сказала она и вдруг рассмеялась.
– Так то когда было! Тот медведь давным-давно убежал, только его и видели. Инка, ну сыграй! Давай, повеселее что-нибудь.
– Повеселее, говоришь? – она игриво взмахнула пальцами.
– Ну не все ж тоску нагонять.
– Ладно!
Инна снова прикоснулась к клавишам, выбрав на этот раз более высокую тональность. Вспомнила одну из своих любимых мелодий и заиграла стремительно, напористо. Звук, правда, выходил не совсем такой, к какому она привыкла у себя дома, но она умела мгновенно ориентироваться: когда было нужно – уходила от сомнительных созвучий, интуитивно заменяя их стройными аккордами. Странно: обычно Инна сильно смущалась в присутствии посторонних, но сейчас чувствовала себя удивительно свободно. Вот так же она играла, закрывшись в своей комнате, с опаской пробуя новые сочетания и радуясь, когда все получалось так, как ей хотелось, опасаясь при этом только одного – как бы потом не забыть, не забыть… Сейчас Инна не думала и про "не забыть" – она просто получала удовольствие от игры, ей не мешало даже неудобство со сломанным ногтем; она закрыла глаза – смотреть было не нужно, она уже сроднилась с инструментом, пускай и таким неказистым; все получалось само собой – ноты, ее пальцы, музыкальные интервалы и расстояния между клавишами – все было едино. Мелодия шла непринужденно, она будто парила, летала в воздухе, заполняя собой помещение и вытесняя прочь затхлый дух запустения.
Вдруг Инна обернулась, услышав сзади легкое поскрипывание. Славик танцевал под ее музыку – прямо здесь, посреди пыли и кучи старых вещей. Вряд ли она смогла бы сказать, что он такое танцует – не вальс и не танго, какая-то странная смесь; впрочем, это не имело никакого значения. Он двигался неровно, неуклюже, сам немного напоминая медведя – и все-таки она ощущала непередаваемый восторг. Заметив ее взгляд, он подмигнул ей, и она рассмеялась, не прекращая играть.
– Здорово! – сказал Славик и поднял вверх большой палец.
Инна улыбнулась.
Он продолжал танцевать. Потом заговорил, удивительным образом попадая в такт музыке:
– Может, это тоже прозвучит банально… Но я все-таки скажу… Инка-Паутинка! Ты подарила мне… самые счастливые мгновения в моей жизни!
Она вся зарделась. Славик в танце подошел к ней и сделал приглашающий жест. Инна оторвала пальцы от клавиш, поднялась… Музыка как будто не прекратилась. В следующую секунду она поняла, почему: он продолжал напевать ее неоконченную мелодию. Та, та-та, та-та-та-та-та… Может быть, у него выходило не так, как сыграла бы она, не так красиво и гармонично… И все-таки это было прекрасно. Инна позволила Славику обнять себя, и они продолжали танцевать – под замолкшую уже музыку, которую тем не менее слышали они оба.
Впервые в жизни, подумала Инна, кто-то действительно оценил мой талант. Слушал не просто из вежливости или из любопытства. Нет – Славик уловил настроение ее музыки и проникся им; он чувствовал ее почти так же, как чувствовала она сама. Может быть, все же чуть иначе, не столь тонко – но это уже было не важно, главное – ее музыка была для него не просто пустым набором звуков, она нашла отклик в его душе.
А может, появилась мысль, мне не нужен никакой выход? Это действительно счастливые мгновения, я даже не чувствую больше никакой усталости, она куда-то ушла. Вместо нее пришла легкость – смотрите, я почти парю! Инна не переставала улыбаться. Мы еще немножко потанцуем, а потом я сыграю ему что-нибудь еще, пожалуй, вот эту… Конечно, она получится совсем не такой, как раньше, но это опять же не важно, совершенно не важно, потому что, я знаю, у меня получится отлично, даже лучше чем раньше, обязательно получится, я точно знаю. А потом мы спустимся вниз, и я все-таки чего-нибудь поем… А потом буду спать, потому что уже на самом деле давным-давно как ночь, уже, наверное, наверху дело идет к рассвету, а я все на ногах и на ногах, так что потом я лягу и отосплюсь как следует. А завтра утром мы снова поднимемся сюда… Но пока что мы будем еще танцевать. Я так давно не танцевала, я уже почти забыла, как это делается – а ведь это, оказывается, так прекрасно, особенно когда твой партнер такой…
Славик вдруг отпустил Инну, отступил на шаг. Она замерла на месте. Что-то не так?
– Инка, – спросил он, – тебе в самом деле нужен выход?
Она стояла, не в силах пошевелиться. Выход? Конечно, нужен! Но разве он уже не дал ей понять, что найти его нет почти никакой надежды?
– Да, – сказала автоматически.
– Очень-очень нужен? – глаза его стали печальными.
Инна вспомнила больничную койку, пустой взгляд в потолок…
– Очень-очень. Вопрос жизни и смерти… Ты чего так погрустнел?
– Да ничего. Не бойся, это ненадолго.
– Ну хорошо… Так ты все-таки знаешь, где выход?
– Знаю. И я тебе покажу.
– Правда?! – она закричала, еще до конца не осознавая, что это значит: после всех тягот кошмарного путешествия у нее появился шанс вернуться домой! И может быть даже с десятью тысячами…
– Правда. Я покажу. Только ты должна делать все то же, что и я.
– Хорошо, я буду делать. И куда нам для этого придется идти?
Далеко?
– Нет, недалеко, – его всегда спокойный голос сейчас звучал особенно ровно и бесстрастно. – Совсем недалеко.
– Это здорово! – воскликнула Инна.
– Конечно. Только если ты сделаешь так же, как я.
– Да, я ведь уже сказала… Славик, тебе, наверное, грустно будет со мной расставаться?
– Грустно, Инка-Паутинка. Но я очень хочу тебе помочь. Иначе мне будет еще больше грустно, и я уже не смогу быть счастлив… по-своему.
Она не совсем уловила суть его объяснения. Стояла молча, не в состоянии что-либо выговорить, только неотрывно пронизывала его глазами. Если он сейчас попросит ее остаться… О боже, что тогда делать?!
И вдруг поняла: он не попросит. Что угодно – но не попросит.
– Куда я его задевал? – тем временем спрашивал Славик, оглядываясь вокруг себя.
– Что задевал?
– Да пистолет, который у маньячки забрал.
– А зачем пистолет?
– Надо. Ты не видела?
– Нет. У меня точно такой же, – Инна ткнула в сумочку.
– А, хорошо. Не возражаешь? – она мотнула головой, и он вытащил оружие за рукоять.
– Ну, теперь идем?
Славик несколько секунд оглядывал пистолет. Взялся пальцем за рычажок – наверное, предохранитель – и щелкнул им. "Где мой черный пистолет? – На Большом Каретном", пропело что-то в голове у Инны. Она усмехнулась: ничего не изменилось. Что бы ни происходило, под любую ситуацию у нее найдется песня или хоть мелодия. Славик плотно обхватил рукоятку, будто примеривался; вытянул руку и, чуть улыбнувшись, поводил перед собой, высматривая несуществующих врагов. Инна рассмеялась, спросила весело:
– Вооружаешься? Там опасно?
Он ничего не ответил. Согнул руку в локте, поднял… Инна уже чувствовала что-то неладное, молча уткнулась в Славика непонимающим взглядом: вот он развернул дуло… вот он поднес его к виску… нет, но этого не может быть! Это абсурдно, в этом нет никакого смысла, это никому не нужно, это не на самом деле, это просто какая-то игра…
– Сла… – хотела крикнуть, но получился лишь жалобный писк.
Затем оглушительный грохот беспощадно расправился с тишиной.
Теперь Инна закричала. Кричала, почти не слыша себя, все еще продолжая слышать звук выстрела – непрекращающийся, растянувшийся на веки вечные. Кричала, глядя ему в глаза, в его спокойные, добрые, все еще улыбающиеся глаза. Он опускался медленно, плавно, раскинув руки; продолжая смотреть на нее: "я очень хочу тебе помочь". Упал, вздрогнул в последний раз и застыл – и лишь тогда глаза закрылись, превратившись в две узкие щелочки.
"Вопрос жизни и смерти…" – "Если ты сделаешь так же, как я."
Только сейчас, и никогда больше…
Она все еще стояла неподвижно, не шевеля ни единым мускулом, не отпуская Славика взглядом. Но я же не хотела! – кричала мысленно. Я не хотела – так! Я же не могла знать, что "выход" ты уже понимаешь только в таком смысле! Я же верила, что ты правда покажешь, дура, поверила, никому нельзя доверять – а я поверила, мне даже и в голову не могло прийти, что… Нет, это все-таки я – я во всем виновата. Я – потому что я такая идиотка, мне нельзя браться ни за что серьезное, ни за что жизненно важное, потому что я не способна… Вот один дорогой мне человек – я хотела его спасти, но не смогла, теперь уже ясно, не смогла, потому что фиг я когда-нибудь получу эти десять тысяч, потому что вот второй человек, ты – и я тебя погубила, одна я, потому что у тебя какой-то баг в голове, и тебе не нужно нормальное счастье, но я, дура, сволочь, эгоистка паршивая, все-таки сделала тебя счастливым, пускай даже всего на миг, и ты… Безумие, это безумный мир, здесь все безумно, но ведь жизнь только одна, и разве что-то может быть ценнее? – а ты вот так, просто… Кто бы мог подумать, разве я могла подумать? – но какая теперь разница, могла или не могла, потому что случилось то, что случилось, и этого не изменишь, никакая идиотская музыка этого не изменит, и кому теперь на фиг нужен мой талант, дура, дура, сволочь…
Инна рыдала, поминутно вскрикивая. Она склонилась над телом – дрожала сама и встряхивала его, не понимая, зачем это нужно и какой в этом смысл. Гладила густую бороду, проводила пальцами по шершавой коже лица, запускала руку в волосы… Старый шрам на лбу как-то слишком естественно переходил в свежую рану на виске; кровь из нее вытекала медленно, неохотно. И все-таки руки Инны уже были вымазаны в крови – но она этого не замечала. Ну зачем мне выход? – повторяла из разу в раз, ну зачем, зачем, зачем мне этот дурацкий, никому в сущности не нужный выход?! Ведь я уже смирилась, я уже была готова остаться с тобой, я уже даже распланировала почти на день вперед, что мы будем делать… Ведь это не только я тебе подарила счастливые мгновения – но и ты мне их тоже подарил! Так зачем же, зачем, какого хрена я сказала – да, когда надо было ответить, когда я уже готова была ответить – нет?! Я могла бы остаться, я подарила бы тебе множество таких мгновений, бесконечную жизнь таких мгновений, каждое следующее лучше предыдущего, так зачем же я, дура, зачем, зачем, зачем?!..
Внезапно кто-то схватил ее за руку и грубо рванул влево. Инна перекатилась на спину, ахнула, посмотрела вверх. Перед глазами мелькнула чья-то ладонь, толстая и грязная. Она попробовала подняться – и вдруг толчок в грудь опрокинул ее на пол. В глазах все еще стояли слезы, Инна плохо видела, что происходит; что-то сжало ее предплечья, как клещами. Она закричала – в ответ услышала только невнятное: "Ы-ы-ы!"
Совсем рядом возникло лицо. Вытянутый овал с полным отсутствием растительности: не только волос, не говоря уж об усах и бороде – но даже бровей и, кажется, ресниц. Два круглых глаза болезненно-желтого оттенка, бессмысленно вылупившиеся на нее, свидетельствуя о минимальном коэффициенте умственного развития у их обладателя. Широкий бычий нос, поминутно раздувающийся – Инна слышала, с каким шумом выходит из него воздух. Рот раскрылся, показывая сломанные, выщербленные зубы, а дальше – что-то темно-красное, неопределенной формы… короткий обрубок, бывший когда-то языком.
– Пусти! – кричала Инна, борясь со слезами. – Пусти!
– Ы-ы-ы! – мычал в ответ безъязыкий; это напоминало ей лепет любознательного ребенка, в руки которого попала новая игрушка.
"Это тебе наказание!" – произнес внутри какой-то чужой голос.
Хватка на левом предплечье разжалась; тут же жирная рука зацепила лифчик между грудей и бесцеремонно рванула. Инна взвизгнула; в следующий момент верхняя половина ее тела уже была полностью обнажена. В намерениях лысого теперь можно было не сомневаться. Она судорожно вытянула вверх свободную левую руку – сейчас же, быстро ткнуть пальцем прямо в уродливый желтый глаз… Что-то с силой сжало ей кисть – сильнее… боже, еще сильнее! Не помня себя, Инна заорала. Показалось, будто что-то хрустнуло… о господи, нет!
– А-а-а-а! Пусти!.. А-а!.. Пусти… – она вскрикивала, хрипя, едва не задыхаясь, готовая вот-вот завалиться в обморок – но нет, нельзя, нельзя, нужно бороться до последнего, неужели я вот так сдамся? – только пусти, сейчас пусти! – а там посмотрим, там мы еще поборемся…
– Ыхы-ы! – этот гад все-таки разжал руку. Та беспомощно обвисла, упала на пол, Инна попробовала ей шевельнуть… нет, черт, не могу! С правой он по-прежнему не спускал стальную хватку. Довольная физиономия исчезла – он куда-то отодвинулся. Куда – она поняла в следующий миг, когда он начал ковыряться у нее на поясе, намереваясь снять с нее джинсы.
– Нет! Ох, нет! – бормотала Инна. – О боже, нет…
Но что она могла сделать? Попробовала двинуть ногой – и тут же во что-то уперлась, затем ощутила тяжесть – кажется, насильник просто сел на нее. Играючи, он вырвал пояс, отшвырнул его куда-то вместе с сумочкой… Одним движением сорвал пуговицу и расстегнул молнию. Тут она почувствовала, что ногам стало свободнее. Рывком потянула к себе левую – и была остановлена ударом по коленной чашечке. А-а! Боже, за что?!
"Ты заслужила!" – ответил тот же беспощадный голос.
– Ы-ых! Ы-ых! – посапывал немой. Сопротивляться бесполезно, поняла Инна. Буду сопротивляться – он меня покалечит. Изуродует, и тогда уже мне самой никакие десять тысяч не помогут. А так, может, сделает, что хочет – и отпустит. Ну почему бы, в самом деле, не отпустить? Если ему нужно именно это, ему нужно только оттрахать меня – то зачем же что-то еще, почему бы потом и не отпустить?
Насильник уже стягивал с нее джинсы. Инна резко дышала и постанывала, почти как он: ы-ха! ы-ха! Вяло приподняла ноги, даже помогая ему снять одежку. С трусиками он возиться не стал: схватил двумя руками, разорвал тонкую ткань – Инна громко вскрикнула – и вытащил из-под нее.
Вот и все, подумала она, вот я и готова к употреблению. В следующий миг он завалился, буквально обрушился на нее сверху – отвратительное лицо оказалось совсем рядом, от него шел сильный потный дух. Всем телом она ощущала его противную мокрую, липкую кожу. Его пасть прижалась, присосалась к ее губам, почти кусая их, здоровенный нос уперся в щеку. Омерзительная густая слюна затекала прямо к ней в рот; Инна поняла, что начинает задыхаться. Она задышала носом – часто-часто, тело само собой судорожно дергалось. Насильник ненадолго отодвинулся, выдал громко: "Ыыххы-ы-ы!" Она поспешно восполняла запасы кислорода; в ушах появился и медленно нарастал до боли знакомый шум.
Передышка была недолгой – безъязыкий снова приблизился, впился в нее ртом, его два ужасных глаза висели перед ней желтыми провалами.
Лапищи шарили по ее телу, особенно останавливаясь на выпуклых грудях; потом Инна поняла: сейчас он войдет в нее. Сейчас это случится, она уже никак не сможет этому помешать – и никто, никто во всем свете не придет к ней на помощь… Когда-то, было время, она панически боялась быть изнасилованной маньяком – но никогда особенно не задумывалась, как именно это может произойти. Значит, вот так…
Инна чувствовала, как его член грубо вторгается в ее лоно… неожиданно тело отозвалось пробуждающимся желанием. Нет, все происходящее было в высшей степени безумно – но это уже сверх меры, это уже предел любому безумию и даже за всякими пределами. Но я же не хочу! – почти выкрикнула она; намеревалась выкрикнуть и вслух, но крик уже не пробился сквозь сбивчивое, беспорядочное дыхание. Я не хочу, это подло, это крайне подло, это не должно быть так! Кажется, ее тело больше ей не подчинялось. Оно подрагивало в такт движениям лысого, и блаженная дрожь распространялась повсюду. Никому нельзя доверять, никому – даже себе. Вот так и становятся шлюхами, подумала Инна. Ты знаешь, что это мерзко и отвратительно – но вдруг понимаешь, что все равно этого хочешь, и уже ничего не можешь с собой сделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14