Так и у них. Если условия одинаковые – ситуация развивается одинаково. Инка, я это все не просто с бодуна выдумал. Я проверял, можешь не сомневаться.
– Я и не сомневаюсь, – сказала она.
– Полной чистоты эксперимента, конечно, не было, но все-таки… Дальше: я почти уверен, что они туда засобачили контроль внимания.
Знаешь, о чем я? У Лема было: как выглядит океан, когда на него никто не смотрит?
– Наверное, точно так же.
– А вот и нет! – воскликнул Славик. – Никак он не выглядит. Потому что если никто не смотрит, то на фига его рендерить? Представляешь, какая выходит экономия ресурсов?
– А что значит "рендерить"? – спросила Инна.
– Строить изображение.
Она усмехнулась:
– Это похоже на анекдот.
– Прикалываешься, – слегка обиженно вздохнул Славик. – Но я тебе вот что скажу: дали бы мне деньги… не жалких каких-нибудь десять тысчонок, десять лимонов хотя бы – и то, наверное, маловато будет. Так я бы построил модель не хуже, чем у них. Ну, может, не такую красивую… Зато какие были бы алгоритмы! У них в сравнении с этим – просто жалкий примитив. Только никто мне таких бабок не даст, так что это всего лишь фантазии…
– Вот именно, – сказала Инна.
– Тебе не интересно? – спросил Славик. – Уже думаешь, как бы от меня отделаться?
– Да нет! – она испугалась, что он в самом деле может уйти и бросить ее одну в этом покинутом доме. – Просто мне непонятно…
– Что непонятно? Говори, сейчас все разъясню! – он, наверное, решил, что она не поняла что-то в его рассуждениях.
– Нет, не то. Какая разница, Славик? У нас есть только один мир, другого не дано. Так не все ли равно, кто и как его смоделировал?
Он вздохнул:
– Ты права, Инка. Большинству людей в общем-то абсолютно все равно. А вот я, когда дошел до этого, как будто взглянул на мир другими глазами.
– Почему?
– Я начал понимать причины и следствия. Почему все есть именно такое, какое оно есть. Вот человек рождается; идет в детский сад, потом в школу. Потом в какой-нибудь вуз – ну, это в принципе не обязательно, смотря по интеллекту и по желанию закосить от армии… Потом на работу; заводит семью, детей, а там и внуков. Уходит на пенсию. В конце концов умирает. До хрена людей так живут – в сущности, одно и то же, вариации минимальны. Самую малость подумать головой – и можно предсказать все от начала до конца. И тем не менее они счастливы.
Спрашивается: почему?
– А почему вообще крокодилы? – спросила Инна.
– Какие еще крокодилы?
– Вот есть крокодилы. В общем-глобальном смысле они могут летать или не летать. Почему?
– Теперь уже я чего-то не понимаю, – сказал Славик. – Это юморист какой-то? Или откуда?
– Не экзистенционально. Так почему же люди счастливы?
– Потому что они так запрограммированы. Это тоже часть алгоритма; вернее, это его направленность, конечная цель – всеобщее счастье. Так сказать, последняя ступень эволюции – homo felix, человек счастливый.
– Так это же прекрасно! – воскликнула Инна.
– Но ведь это счастье одинаковое на всех!
– Ну и что? Какая разница, какое оно, одинаковое или нет? Это же счастье!
Славик молчал. Глядел Инне в глаза покорно, как преданный пес смотрит на своего хозяина. Она засмущалась и отвернулась.
– Что ты хочешь сказать? – спросила робко.
– Хочу сказать, Инка-Паутинка, как это здорово, что я тебя встретил!
– Правда?
– Конечно. С тобой мы можем нормально поговорить, как белые люди.
Мне уже давно не с кем было вот так поговорить.
– Значит, это так сложно – найти с кем поговорить?
– Поживешь здесь с мое – сама поймешь.
Это "поживешь с мое" прозвучало для Инны, как удар хлыста. Не хочу я здесь жить с твое! Я хочу уйти! Разве это так трудно понять? Разве это так трудно… Мысль осталась незаконченной; она ничего не сказала вслух.
– Всеобщее счастье, – продолжал Славик, – это и правда было бы прекрасно. Если бы программа иногда не ошибалась.
– А она ошибается?
– В любой программе есть ошибки. Это как аксиома. В ихней – тоже.
Вот родился человек – что происходит? Берется голый паттерн и под него генерится хренова куча параметров. Может тысячи, может десятки тысяч… У каждого параметра – свой диапазон. А теперь дальше. Во-первых, я не уверен, что они правильно отслеживают все комбинации. А если из двух параметров каждый по отдельности допустимый, то еще не факт, что их сочетание будет допустимым. Во-вторых, просто случайный сбой.
Бац! – и вот тебе какой-нибудь параметр зашкалил. Всего один на тысячи – но уже имеем брак. Человека, изначально непригодного для стандартного счастья. Причем я выделяю это слово: изначально!
– То есть ошибку можно было бы с самого начала исправить?
– Можно. Но фиг они тебе что исправят.
– Почему?
– А потому что они непогрешимы! Это тоже вроде аксиомы: они не могут ошибаться в принципе. Какая к черту ошибка? Это не ошибка, это высший замысел, который вашим примитивным умишкам не дано понять! Ну вот родился человечек, мог бы стать хорошим художником. Не гением, допустим, ничего чтобы из ряда вон – но жил бы себе спокойно, на хлеб своими картинами зарабатывал, и был бы счастлив. Так нет – случился у него баг в голове. И вместо одного стандартного счастья имеем тридцать миллионов стандартных трупов. Так что же – ошибка? Ничего подобного!
Все это тоже часть их охренительного эксперимента, часть пути к всеобщему счастью!
– Ты это о ком говоришь? – спросила Инна.
– О Гитлере. Ну, тут пример как бы хрестоматийный… А скольким людям эти баги жизнь испоганили, так что никто об этом и не знает?
– А почему бы тогда нам самим не исправлять их ошибки?
– И это можно. Только не так, как хотелось бы им.
– А как?
– По всякому… Да вот хотя бы перед тобой живой пример сидит.
– Хм… С тобой-то что не так?
– Вот то и не так. Ты вот, к примеру, сюда за деньгами пришла?
– Не для себя, – поспешно сказала Инна.
– А для кого же?
– Одного хорошего человека. Это просто как вопрос жизни и смерти.
– Ясно, – сказал Славик. – Но, в сущности, не важно. Ты пришла, чтобы отстреляться, получить бабки и уйти на фиг – это главное. А я сюда убежал. Насовсем.
– Во как? От ментов, что ли, ныкаешься?
– Ничего подобного. От всеобщего универсального счастья.
Инна раскрыла рот от изумления.
– Ага, удивил! – радостно воскликнул Славик. – Так и знал, что ты удивишься. Ну я же когда-то жил обычной жизнью. Универ закончил по компьютерным наукам – между прочим, очень даже успешно. Работа у меня была вполне ничего себе, зарплата – даже более чем. Дальше: я был, можно сказать, без пяти минут женат. И вот однажды вечером я представил… Один день из жизни: подъем рано утром. Зарядка, душ, завтрак по-быстрому, что попадется под руку. Доброе утро, милая – как спалось?
– спасибо, хорошо, а тебе? – просто замечательно – ну, мне пора! – поцелуй на прощание. Работа от звонка до звонка, обеденный перерыв, традиционные перекуры, традиционные сплетни о начальнике и его секретарше. Вечером – домой, по дороге – в магазин, купить хлеба и еще чего-нибудь, смотря по степени опустошенности холодильника. Привет, дорогая – как дела, какие новости? – ничего особенного, все в порядке, ты тут как? – у меня все замечательно! Скромный домашний ужин, телевизор, на выбор: сто первая серия бесконечного мыла – лохотрон для неудачников – футбольный матч – очередные политические разборки. А теперь в кроватку, устроим небольшую сексуальную оргию только для двоих.
Собственно оргия – ах, мне никогда не было так хорошо! – да, это было прекрасно, но мне завтра утром рано вставать – конечно, милый, спокойной ночи! – и тебе спокойной ночи, моя крошка. Восемь часов нормального здорового сна, снова пробуждение – и опять все сначала. И так – каждый день, изо дня в день, десять лет подряд, двадцать, тридцать…
– Ну и? – спросила Инна выжидающе.
– Это же ужасно! – сказал Славик искренне.
– Не вижу ничего ужасного.
– Конечно, ты не видишь. Ты же нормальная девушка. А я, когда это все представил, то понял: надо немедленно что-то делать. Иначе не выдержу, и хана. Сказано – сделано. И вот я здесь.
– Да-а-а… – только и протянула Инна.
– И знаешь, Инка, я счастлив. Не по программе, не так, как нужно им, по-своему – но счастлив. По мне, счастье – это не то, чего ты можешь ждать каждый день. Его вообще не ждешь. Оно просто валится вдруг тебе на голову, огорошивает со страшной силой, и ты даже не знаешь, что с ним делать. Ты спрашиваешь: ну на фига мне это сдалось? – и вдруг понимаешь: черт меня на хрен раздери, ведь это же оно! Оно здесь и сейчас, и ты вцепляешься в него пальцами всех конечностей, потому что знаешь: такое больше никогда не повторится. Только сейчас, и никогда больше! Вот это – мой вариант счастья, и я нашел его здесь. У меня нет никаких постоянных обязанностей, никаких глупых каждодневных ритуалов. Я ни от кого не завишу и от меня никто не зависит. Я никому не нужен, никому ничего не должен, я свободен! Никаких претензий к миру, никаких претензий к людям, никаких претензий к себе. И самое главное: я не имею ни малейшего понятия, чем меня встретит завтрашний день. Разве это не прекрасно?
– Не знаю… По-моему, как раз это – ужасно.
– Ну ясное дело. У тебя ведь нет такого бага.
Он мне не поможет, подумала Инна. Причем не потому, что не захочет. Просто ему не нужен выход. Он провел здесь чертову уйму времени, и даже не пытался его искать. Даже не пытался – теперь она не сомневалась в этом. Конечно, он смог бы защищать ее, развлекать интеллектуальными беседами… Может, это было бы в своем роде не так уж и плохо. Но, ради всего святого, она не собирается провести здесь всю оставшуюся жизнь!
– Да, Славик, у меня нет никаких багов, я всего лишь дура обыкновенная, я хочу обычного, стандартного, пускай даже запрограммированного счастья, и я мечтаю отсюда выбраться!
– Ну, Инка, вот этого только не надо, ты совсем даже не дура! А что насчет багов – так я думаю, почти у каждого они есть, только не у всех в настолько явном виде.
Ну ясно, проскочила вялая мысль, "выбраться" он пропустил мимо ушей, как будто и не слышал вовсе.
– Хочешь сказать, и у меня тоже?
– Почему нет?
– А как тогда определить?
– Вообще-то просто. Это должно быть что-нибудь абсолютно бесполезное, или даже вредное. Но ты от него ни за какие шиши не откажешься. Есть что-то такое?
– Не знаю…
– А ты подумай. Вот когда ты одна остаешься дома и нет ничего важного, чем обычно любишь заниматься?
– На синтюке играю, – сказала Инна и вдруг поняла, что попала в точку: бесполезное, в общем-то, занятие – но она от него не откажется.
Ни за что и никогда.
– Вот видишь! Наверное, еще и сама сочиняешь что-нибудь?
– Пытаюсь иногда.
– И как получается?
– Говорят, что неплохо. Не мне судить.
– Здорово! А на пианино можешь?
– Так я с него и начинала.
– Инка, я хочу это услышать! – Славик просительно уставился на нее.
– Здесь, что ли?
– Там, наверху, – он указал пальцем в потолок. – Пойдем, сейчас сама увидишь!
– Да ну, Славик… Я так не могу!
– Ты еще не отдохнула? Тогда лежи, конечно.
Так бы и сказать, что хочу еще полежать – подумала она, но ответила почему-то другое:
– Да нет, не в том дело. Ну не могу я так сразу, без подготовки.
Да и вообще…
– Инка, кончай ломаться! Может, у меня больше в жизни такой возможности не будет – тебя послушать?
– А что, уже собрался меня бросать?
– Ну что ты! Но кто знает, что случится завтра?
В этот миг, будто в подтверждение его словам, издали донесся приглушенный грохот. Инна напрягла слух и различила тонкий, постепенно затихающий крик. Еще один… Сколько в нем отчаяния и безысходности!
– подумала про себя. Звук слабый, его едва слышно, и все же…
– Что это?!
– Откуда я знаю? Хочешь посмотреть?
Инна вздрогнула и покачала головой. Протянула руку:
– Хорошо, пойдем наверх.
– Спасибо, – как-то серьезно сказал Славик.
Она встала – и тут же схватилась за него, чтобы не упасть. Обессилевшее тело плохо слушалось, но она подумала: ничего, потерплю, а то если все время лежать, не очень-то я восстановлю силы. Скорее, мышцы в конце концов совсем атрофируются. Все звуки смолкли и кругом опять стояла угрожающая тишина; в окна пробивался привычный уже голубой свет. А ведь и правда – к этому, наверное, можно привыкнуть. Рано или поздно человек ко всему привыкает, к этому – тоже…
Рядом с кроватью была неказистая, будто наспех сколоченная дощатая дверь. Славик распахнул ее рывком, и они прошли в следующее помещение. Там оказался маленький темный коридорчик… За последнее время Инна повидала достаточно всяких коридоров; этот был серый, пыльный, с правой стороны заваленный какими-то тюками, узлами, сломанными стульями. Слева обнаружилась железная приставная лестница, ведущая на чердак.
– Ты давай вперед, – предложил Славик. – Если будешь падать, я тебя поймаю.
Она медленно вскарабкалась по лестнице. Силы должны вернуться, думала, они обязательно вернутся, они уже потихоньку возвращаются… Потом бы еще чего-нибудь поесть. Лучше не мясо, а что-то полегче.
Хотя, позже можно будет и мясо тоже. Чем бы оно там ни было, пусть даже кошатина… вот только бы в самом деле не человечина.
Ну, вот и чердак. Окон здесь не было, но благодаря провалу в крыше оказалось достаточно светло. Кругом валялись брошенные кем-то вещи: опять всякие узлы и ножки стульев, битая посуда, одежда… Нет, Инна конечно хотела переодеться, но все-таки во что-нибудь более чистое, чем у нее, а не наоборот!
– Кхе-кхе! – закашлялась она: при их появлении пыль взметнулась в воздух тучей, защищая свои владения от непрошеных гостей.
– Ничего, сейчас осядет, – сказал Славик, но и сам негромко кашлянул.
Пианино стояло за провалом, у передней стены. Черное, с виду древнее-древнее, чуть покосившееся на правый бок. Получится ли у нее вообще сыграть хоть что-нибудь на такой развалине? Небось, сейчас только опозорится и тем дело кончится. Надо было все-таки отказываться более решительно, теперь уже поздно давать задний ход.
Славик пододвинул к инструменту предположительно прочный деревянный ящик:
– Располагайтесь, маэстро!
– Какая там маэстро… Хорошо, если я из него хоть какой-то звук извлеку.
– Ну!.. Скромность, конечно, украшает мастера, но не до такой же степени!
Инна повела головой: не любила пустые комплименты, но отвечать ничего не стала. Села на ящик – вроде не проваливается – и подняла крышку. Ну, по крайней мере все клавиши на месте, и то хорошо. Она вытянула руки, распрямила пальцы и пробежалась по клавиатуре – проверить звучание. Тут же вскрикнула от боли: черт! Совсем забыла про безымянный палец!
– Что такое, Инка?
– Да ноготь сорвала, больно.
– Так что – концерт отменяется?
– Нет, – сказала она, хотя еще минуту назад ответ был бы – да.
Может, снова замотать этот палец платком? Поискала его в сумочке: куда же он запропастился? Пистолет, который ей сроду не понадобится – вот он. А платка-то и нет… Ладно, фиг с ним, все равно так было бы не очень удобно. Лучше я попробую обойтись без этого пальца, буду играть что-нибудь попроще, вот и все…
Инна выдала полную гамму, автоматически запоминая звучание каждого тона. Две клавиши были совсем мертвы, но они располагались по краям, и без них, в общем-то, можно как-нибудь обойтись. Еще несколько откровенно фальшивили. Она повернулась:
– Славик, его когда в последний раз настраивали? Звук ведь просто ужасный!
– Ну извини – какой уж есть. А ты сама не можешь?
– Уже почти не помню, как это делается.
– Ну ничего. Инка, ты не волнуйся – у меня все равно медведь на ухе топтался, я разницы не почувствую.
– Так на хрена тебе вообще этот концерт?! – выкрикнула она с обидой.
Он подошел ближе, взял ее за плечи:
– Ну вот, уже расстроилась… Ничего, Инка-Паутинка, все будет хорошо. Ты играй, пожалуйста!
Что-то было такое в его голосе – будто если она сейчас не сыграет, он тут же упадет и умрет на месте. Она постаралась расслабиться.
Спокойно, девочка, и в самом деле ничего страшного. Славик отпустил ее, отошел в сторону и застыл неподвижно.
– Ты только молчи, – сказала Инна.
– Хорошо.
Она взяла на пробу несколько аккордов. Черт, кошмарно, все должно быть совсем не так! А на этой октаве? Вот тут вроде ничего, терпимо. И здесь тоже… Она заиграла "Аве Марию" Баха-Гуно, простую и спокойную мелодию. Сейчас лучше всего было бы успокоиться, эта музыка как раз подойдет… Местами фальшивые тона резали слух – Инна постаралась их избежать, начала импровизировать, искать собственную трактовку. Тема все дальше уходила от оригинала – она уже почти не замечала этого, она была там, внутри, наедине с музыкой, чувствуя себя с ней одним целым.
Все вдруг оказалось где-то бесконечно далеко – и огромное синее подземелье, и брошенный деревенский дом, и проваленный пыльный чердак… Даже пианино – и оно было далеко, она почти не видела и не ощущала его, мелодия текла в голове, а руки стали не более чем инструментом для извлечения звука…
Инна не знала, сколько прошло времени, когда она сыграла последний аккорд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14