Мне хотелось, чтобы он вернулся к тебе.
— Ох, до чего же ты наивная! — всплеснула руками Ирма.
Набор развлечений в «Амикецо» был, как и в обычных санаториях: шахматы, шашки, бильярд, настольный теннис. Правда, бильярдный стол чуть пониже, а в теннисный шарик впаяна капроновая нитка, чтобы удобней было поднимать его с полу. В палатах цветные телевизоры. По субботам кино. Не было лишь одного мероприятия, особенно привлекательного для молодёжи, — танцев. Однако на танцплощадке раз в неделю устраивали танцы для сотрудников. По поводу этой площадки сломали немало копий. Одно из санаторских собраний целиком посвятили вопросу — быть ей или не быть? Сердобольные женщины считали кощунственным сам факт её существования. «Это все равно, что стадион для безногих!» — запальчиво кричала в лицо Букову заведующая первым отделением, крупная женщина с квадратными скулами. «Великолепная идея! — воскликнул в пику ей Буков. — Как это мы сразу не сообразили? Непременно сделаем и небольшой стадион — место для этого есть. Неужели неясно, что нельзя отгораживать наших больных от мира? Или, по-вашему, глядя на танцующих, они будут скрипеть зубами от злости и рыдать в подушки? Да ничего подобного».
Ему возражали. Кто-то провёл аналогию с верёвкой в доме повешенного. Но он стоял на своём. И нашёл поддержку у некоторых врачей. Хотя их было меньше, чем противников, каждый говорил довольно убедительно: больные не должны чувствовать себя за гранью обычного мира с его радостями и неудачами. К тому же перенёсшим «БД» или получившим по наследству его последствия очень важно как бы мысленно проигрывать движения здоровых, чтобы со временем в головном мозгу образовались новые устойчивые связи, которые смогут оказать оздоравливающее влияние на организм.
Словом, аргументы противников танцплощадки строились в основном на чувствах и устоявшихся представлениях, в то время как сторонники Букова подводили под свои рассуждения научную основу.
Первый танцевальный вечер запомнился всем. Поначалу неловко было и танцующим, и зрителям в колясках. Буков расхаживал среди пациентов, оставаясь в роли врача, как бы невзначай напоминая о том, что кому-то надо продолжить массаж, провести курс витаминов и прочее. В то же время чутко присматривался и прислушивался к реакции больных на мероприятие. А реагировали по-разному: одни следили за танцующими с тоской в молодых глазах, другие наблюдали со спокойным интересом, третьи — с откровенной завистью.
— Денис Михайлович, — схватила его за руку Кинга, перегнувшись из коляски. — Зачем это все? — Она обвела глазами площадку. — Ведь больно же…
— Что и требовалось доказать. — Он сжал пальцы девушки. — Смотри, запоминай, злись на весь белый свет, но в первую очередь — на себя.
— Денис Михайлович…
— Да-да!
Где же Айка? Он искал её среди колясок, плотным кольцом обступивших площадку. Кинга поняла его взгляд и сказала с затаённой злостью:
— Айка не захотела смотреть на ваше представление, осталась в палате.
Он мигом влетел на третий этаж, без стука вошёл в палату. Айка оторвалась от книги, брови её вопросительно изогнулись. Он сел рядом.
— И ты считаешь, что танцы ни к чему?
По-мальчишески обрадовался, когда услышал, что танцы — это замечательно, пусть даже не все принимают их, они расшевелят многих. А не спустилась вниз потому, что ещё не сделали инъекцию — у сестры какое-то чепе со шприцами.
Он облегчённо вздохнул — Айка была его истиной в последней инстанции — и ушёл в кабинет. Долго наблюдал из окна за тем, что происходит перед корпусом, размышляя о загадке «БД»: при минимуме органических поражений — нулевая или вялая двигательная функция. Даже мышцы не атрофируются так стремительно, как это бывает при обычных параличах, а постоянный тренаж и вовсе держит их в норме. То, что многие спинальники постепенно становятся на ноги, ещё нельзя отнести к победе. Где-то совсем рядом — он чувствовал это — скрывался более эффективный способ лечения.
Между тем на площадке стало ещё многолюдней. Надо бы предупредить, чтобы не пускали с улицы. Впрочем, почему бы и нет? Вон какая-то пара беседует с группой колясочников, а вон ещё и ещё… Пусть у больных побольше будет друзей, пусть на этом контрапункте болезни и здоровья возникнут новые связи, взаимоотношения, растопится обывательское представление о злости и жёлчности больных и о неприятии здоровыми всего слабого, хрупкого.
Со временем к танцам привыкли и уже не реагировали на них так остро. На этой же площадке устраивали концерты художественной самодеятельности, и сюда стекалось много народу. Легко прочитывался главный подтекст подобных вечеров: мы очень многое можем, даже в таких вот обстоятельствах.
Сегодня Буков получил официальное приглашение в честь годовщины Международного Фронта Врачей. Неужели минуло уже четверть века после того страшного года, когда мир облетел выпущенный из бутылки джин «БД» и врачи всех стран дали клятву совместно сотрудничать?
В кабинет постучали. Вошла Ирма.
— Ты не очень занят? Дал бы хоть почитать, что там Айка нафантазировала.
— Зачем?
Лицо Ирмы в последнее время осунулось, постарело. Небось вкалывает на всю катушку.
— Ты хоть отпуск себе устраиваешь? Когда последний раз отдыхала?
— Не все ли равно. — Она безразлично махнула рукой.
Он подошёл к ней, притронулся к плечу.
— На концерт идёшь?
— Конечно. Айка сказала, будет что-то интересное. С некоторых пор она стала скрытной и это меня тревожит. А тут ещё парень… И откуда взялся?
— Ничего страшного.
— Тебя совсем не волнует, что будет с твоей… с моей дочерью?
— Идём, уже все собрались. — Он взял её под локоть, и они вышли из кабинета.
Выстроившийся на колясках духовой оркестр грянул марш, давая знать, что праздник начался. К площадке подъезжали опоздавшие, пристраиваясь к третьему ряду колясочников, окруживших пятачок сцены. Гости сидели отдельно на скамейках, расставленных по бокам сцены, с плакатами на ней: «Приветствуем МФВ!» и «Умей радоваться препятствиям!»
Ирма с Буковым прошли сквозь узкий проход между колясками и сели. Оба искали глазами Айку.
— Вон она, — нашёл Буков. — Во втором ряду слева.
Ирма помахала дочке, отметив, что в розовой блузке с воланчиками она выглядит свежо и нарядно.
Оркестр смолк. На сцену выехал Пит Тэйбл. Как всегда, с холодноватым достоинством на лице, Пит уже было собрался открывать вечер собственным стихотворением, когда микрофон в его руке застыл, а глаза устремились куда-то поверх голов собравшихся. За его взглядом проследили, стали оборачиваться. По главной аллее к площадке ехал всадник на вороном коне.
— Это же Айкин друг! — встрепенулась Ирма. Гали издали увидел, что привлёк внимание, поэтому скрываться было поздно. С досадой подумал, отчего Айка не пригласила его на концерт? Сдвинул коленями Орлика, натянул уздечку и, вспомнив, как в детстве ездил на скакуне деда Карима, понёсся прямо к площадке. Приблизившись, встал во весь рост на стременах, погоняя коня, трижды проскакал вокруг площадки. Кто-то зааплодировал, засвистел.
Ирма оглянулась на Айку. Та сидела, прижимая ладони к горящим щекам и поворачивая голову вслед за галопирующим всадником.
— Ну и парень! — вздохнула Ирма.
Сделав третий круг, Гали унёсся по аллее в глубь парка. За ним бежал разъярённый сторож с бамбуковым удилищем вместо палки. Переглянувшись, Ирма и Буков вновь посмотрели на Айку. Она вытянула шею в ту сторону, куда скрылся всадник, лицо её пылало. Должно быть, догадывалась, что он скоро вернётся, потому что вдруг успокоилась и, положив руки на подлокотники коляски, повернулась к сцене.
Пит наконец начал читать стихотворение, все внимание переключилось на него, и никто, кроме Айки, не заметил, как через несколько минут смуглый парень в белой рубашке, тот, что так лихо промчался на скакуне, скромно присел на крайнюю скамейку.
На сцене декламировали, пели под гитару, читали монологи из пьес. Гали следил за самодеятельностью одним глазом — она в общем-то отличалась от обычной лишь тем, что артисты на костылях и в колясках. Не меньшее внимание притягивал строй колясочников — зрителей: Гали никогда не видел их сразу в таком количестве. Не верилось, что эти юноши и девушки обездвижены. Рядом с Айкой какой-то тип в очках. Небось, учится в институте, болтает на языках. Они тут все полиглоты и эрудиты. Будь он парализован, тоже поумнел бы. Но зачем ему ум без ног, хотя и не дают они покоя, ищут приключений и напастей. Недавно опять залетел в историю, из которой надо поскорей выбираться, иначе худо будет. А все Пашка — вновь связался с этими подонками фортиусами, на штанах коричневую булавку носит. Допрыгается. Суётся с разговорами об Айке, похохатывает, так и просится на зубодробилку.
— Товарищи! — Длинный парень на костылях обвёл присутствующих внимательным взглядом, на его худом лице мелькнула лукавая усмешка. — А сейчас перед вами выступят наши санаторские фокусники.
Никакие это оказались не фокусы, за исключением первого номера, когда девушка на коляске, похожая хрупкостью и мелкими чертами лица на Айку, ловко начала вынимать из широких рукавов блузы разноцветные ленты, бумажные гирлянды, фонарики, а потом ещё и трех голубей. Затем санитар вынес на сцену квадратный столик и поставил на него смешного клоуна из папье-маше в красных штанах и жёлтом колпачке. К столику подъехал на коляске широкоплечий блондин, близоруко прищуренными глазами прицеливаясь взглядом в клоуна. Под его взглядом игрушка вздрогнула и запрыгала по столу, пока не слетела с него на пол. Какой-то миг зрители недоуменно молчали, затем разразились аплодисментами. Санитар поднял клоуна, дал его рассмотреть сидящим в первом ряду и вновь поставил на стол. Парень опять устремил на игрушку взгляд, и та вновь слетела со стола.
— За капроновую нитку дёргает! — не поверил кто-то.
— Дайте коробок спичек, косынку или ещё что-нибудь, весом не более двухсот граммов, — попросил парень.
Со скамьи поднялась медсестричка, положила па стол соломенную шляпку, встала рядом, чтобы внимательно проследить за артистом. Шляпку тут же будто ветром сдунуло на пол. На стол понеслись расчёски, листы бумаги, губная помада, кошельки, и снова все было сметено на пол.
Следующий номер был аналогичен предыдущему, но более впечатляющ тем, что исполнила его тщедушная маленькая девушка, почти девочка, утопающая в коляске. Тот же клоун стоял перед ней на столике. Она откинулась на спинку коляски и без видимого напряжения стала рассматривать игрушку, которая вдруг медленно оторвалась от стола и зависла над ним сантиметрах в пяти-семи. Все дружно ахнули, и клоун осторожно опустился на место.
Гали смотрел на этих обездвиженных, беспомощных и могучих людей и удивлялся: «Кто бы мог подумать, что у таких немощных столько энергии…»
«Дух, дух в нас ещё заперт, — потрясение размышлял Буков. — Но что мешает нам расковать его, что препятствует этим больным, обладающим такими удивительными качествами, излечить своё тело?»
— Лучше бы эти голубчики поднатужились, взялись за руки да встали с колясок, — сказал он Ирме, все ещё не оправившись от изумления. — Ишь, что вытворяют.
Закончился концерт выступлением вокального ансамбля. Чтобы не мешать длинной цепочке колясок, двинувших в корпус, Айка свернула в ближайшую аллею. Гали поспешил следом.
— А где Орлик? Сторож дал тебе взбучку? — спросила она, энергично работая рычагами.
— Ничего, мы договорились. Орлик на привязи у гаража. Он так понравился сторожу, что тот обещал накосить для него травы. Я ведь почему сейчас прискакал? Чтобы утром пораньше выехать. Хочу показать тебе восход солнца в степи. Заведи будильник на пять. А я переночую у сторожа.
Из-за деревьев выплыли огни теплохода. Короткая басовитая сирена осторожно тронула воздух ночи.
Отчего вновь потянуло в дорогу? Из-за фортиусов?.. Или навечно поселилось в нем непутёвое сумасбродство? Устроиться бы матросом на судно, поплавать, мир повидать. Или проводником в поезде. Знала бы Айка, из какой навозной кучи он спешит выкарабкаться, но только нос высунет, как хвост увязает.
Пашка принёс их в минувшее воскресенье. Вывалил на тумбочку сотни три небольших коричневых тюбиков, похожих на масляные краски, взял один, выдавил в стакан с водой и выпил.
— Попробуй, — протянул ему.
— Что это? — Гали повертел тюбик в руках, понюхал. Пахло чем-то горьковато-мятным, как зубная паста.
— Эликсир молодости, — загоготал Пашка, ощерив длинные зубы. — Выпей и будешь сильнее чемпиона мира.
Любопытство взяло верх. Размешал в воде зеленоватое желе из тюбика и выпил.
— Вот и умница, — похвалил Пашка. — Теперь полежим минут десять, — и тоже растянулся на кровати.
Он лёг. Перед глазами зароились чёрные мошки, голову слегка повело, закружило. Было пусто и хорошо, как после стакана вина.
— Ловишь кайф? — Пашка с улыбкой наблюдал за ним. — Погоди, это ещё присказка.
— Наркотики, что ли? — недовольно спросил Гали.
— Наркотики лажа в сравнении с фортой. Смотри. — Он встал, навесил на лежавшую в углу штангу груз. — Видишь, в два раза больше обычного. — Опять лёг и, вытянув вверх полусогнутые ноги, приказал: — А ну, клади!
— Да ведь тяжёлая.
— Ничего, теперь и не такое поднимешь.
Гали и впрямь неожиданно легко поднял штангу и положил на Пашкины стопы. Тот стал сгибать и разгибать ноги, потом, как циркач, завертел штангу, Гали даже опасливо отскочил в сторону. Голова уже не кружилась, но была тяжеловатой, в ушах звенело. Однако что с мышцами? Их прямо-таки разрывала жажда деятельности, работы, немедленной и весёлой.
— Что, таскать мешки захотелось? — хихикнул Пашка, опуская штангу. Встал, принёс из коридора кирпич, положил на край стола и сильным ударом ребра ладони рассёк пополам. — Чем не каратэ? — спросил удовлетворённо. — Да мы теперь за пять минут разгрузим любую машину.
— И сколько это стоит?
— Нам с тобой бесплатно, остальным — по червонцу за тюбик.
Гали присвистнул:
— Где взял?
— Ишь, какой прыткий. Сначала раскуси это удовольствие, пожелай его ещё и ещё, а потом скажу. Иди пройдись, а то, чего доброго, на мне захочешь испробовать кулаки. Жаль, на работу пора, охотно побоксировал бы.
Шагая по вечернему, отдыхающему от дневной жары городу, Гали поймал себя на том, что снисходительно посматривает на прохожих: все кажутся немощными, слабыми, даже высокие широкоплечие парни. Казалось, что сам вырос и стал сильнее. Впрочем, в нем и впрямь прибавилось сил, в чем он убедился, свернув на набережную. Как бы невзначай опрокинул тяжёлый бетонный вазон с африканскими кактусами, вызвав на свою голову возмущение отдыхающих. Искал дела, и оно вскоре подвернулось. В конце терренкура сцепилась в драке группа юнцов, и он легко расшвырял их, дивясь собственной отваге. Парни со злобным уважением оглядывались на него, потирая места оплеух, пока один из них, низкорослый, взлохмаченный, не выкрикнул: «Фортиус!» Как по команде, все бросились врассыпную. Гали оглянулся — никого рядом.
— Вот чудаки, — пробормотал он. — Меня, что ли, приняли за подонка?
Мимо, работая рычагами, проехала на коляске светловолосая девчушка, и он невольно отскочил в сторону — почудилось, что это Айка. Не хватало ещё встретиться здесь, и вообще показалось странным, что он связался с ней. То ли дело вон те, баскетбольного сложения девицы, что идут по другой стороне набережной, весело перебрасываясь репликами и поглядывая в его сторону.
Он распрямил плечи и двинулся к ним. У него не было привычки заговаривать на улице, но тут будто кто потянул за язык.
— Красавицы вы мои. — Он расставил руки, точно желал заключить их в объятия. Девушки с визгом бросились от него. — Да не пьяный я! — Он схватил одну из них и притянул к себе. Девушка вырывалась, но он крепко держал её за руки и вдруг услышал гневное: «Фортиус!»
— Ты чего? — отшатнулся он. — Чего выдумываешь? Какой я тебе фортиус?
— Самый настоящий! — На глаза девушки навернулись слезы. Она тщетно пыталась вырваться из его железной хватки.
— Фортиус — это тот, кто везде и всегда действует силой, — сказал он и невольно разжал пальцы. «Что это со мной?» — слабо мелькнула мысль и тут же погасла.
Пользуясь его замешательством, девушка быстро скрылась среди прохожих.
— Фортиус, фортиус, — бормотал он, скользя бессмысленным взглядом по лицам встречных. — А ежели и фортиус, так что? По крайней мере, среди них не встретишь нытиков и хлюпиков. Генетически здоровая часть населения, хотя бы за это стоит их уважать.
Пляж уже был закрыт. Он перемахнул через ограду и, сбросив на ходу одежду, ринулся в воду. Тёплая, словно подогретая, она не освежила. Оставил на пляже одежду и в одних плавках прошлёпал через весь город, не обращая внимания на недоумение прохожих. Плевать на любые условности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Ох, до чего же ты наивная! — всплеснула руками Ирма.
Набор развлечений в «Амикецо» был, как и в обычных санаториях: шахматы, шашки, бильярд, настольный теннис. Правда, бильярдный стол чуть пониже, а в теннисный шарик впаяна капроновая нитка, чтобы удобней было поднимать его с полу. В палатах цветные телевизоры. По субботам кино. Не было лишь одного мероприятия, особенно привлекательного для молодёжи, — танцев. Однако на танцплощадке раз в неделю устраивали танцы для сотрудников. По поводу этой площадки сломали немало копий. Одно из санаторских собраний целиком посвятили вопросу — быть ей или не быть? Сердобольные женщины считали кощунственным сам факт её существования. «Это все равно, что стадион для безногих!» — запальчиво кричала в лицо Букову заведующая первым отделением, крупная женщина с квадратными скулами. «Великолепная идея! — воскликнул в пику ей Буков. — Как это мы сразу не сообразили? Непременно сделаем и небольшой стадион — место для этого есть. Неужели неясно, что нельзя отгораживать наших больных от мира? Или, по-вашему, глядя на танцующих, они будут скрипеть зубами от злости и рыдать в подушки? Да ничего подобного».
Ему возражали. Кто-то провёл аналогию с верёвкой в доме повешенного. Но он стоял на своём. И нашёл поддержку у некоторых врачей. Хотя их было меньше, чем противников, каждый говорил довольно убедительно: больные не должны чувствовать себя за гранью обычного мира с его радостями и неудачами. К тому же перенёсшим «БД» или получившим по наследству его последствия очень важно как бы мысленно проигрывать движения здоровых, чтобы со временем в головном мозгу образовались новые устойчивые связи, которые смогут оказать оздоравливающее влияние на организм.
Словом, аргументы противников танцплощадки строились в основном на чувствах и устоявшихся представлениях, в то время как сторонники Букова подводили под свои рассуждения научную основу.
Первый танцевальный вечер запомнился всем. Поначалу неловко было и танцующим, и зрителям в колясках. Буков расхаживал среди пациентов, оставаясь в роли врача, как бы невзначай напоминая о том, что кому-то надо продолжить массаж, провести курс витаминов и прочее. В то же время чутко присматривался и прислушивался к реакции больных на мероприятие. А реагировали по-разному: одни следили за танцующими с тоской в молодых глазах, другие наблюдали со спокойным интересом, третьи — с откровенной завистью.
— Денис Михайлович, — схватила его за руку Кинга, перегнувшись из коляски. — Зачем это все? — Она обвела глазами площадку. — Ведь больно же…
— Что и требовалось доказать. — Он сжал пальцы девушки. — Смотри, запоминай, злись на весь белый свет, но в первую очередь — на себя.
— Денис Михайлович…
— Да-да!
Где же Айка? Он искал её среди колясок, плотным кольцом обступивших площадку. Кинга поняла его взгляд и сказала с затаённой злостью:
— Айка не захотела смотреть на ваше представление, осталась в палате.
Он мигом влетел на третий этаж, без стука вошёл в палату. Айка оторвалась от книги, брови её вопросительно изогнулись. Он сел рядом.
— И ты считаешь, что танцы ни к чему?
По-мальчишески обрадовался, когда услышал, что танцы — это замечательно, пусть даже не все принимают их, они расшевелят многих. А не спустилась вниз потому, что ещё не сделали инъекцию — у сестры какое-то чепе со шприцами.
Он облегчённо вздохнул — Айка была его истиной в последней инстанции — и ушёл в кабинет. Долго наблюдал из окна за тем, что происходит перед корпусом, размышляя о загадке «БД»: при минимуме органических поражений — нулевая или вялая двигательная функция. Даже мышцы не атрофируются так стремительно, как это бывает при обычных параличах, а постоянный тренаж и вовсе держит их в норме. То, что многие спинальники постепенно становятся на ноги, ещё нельзя отнести к победе. Где-то совсем рядом — он чувствовал это — скрывался более эффективный способ лечения.
Между тем на площадке стало ещё многолюдней. Надо бы предупредить, чтобы не пускали с улицы. Впрочем, почему бы и нет? Вон какая-то пара беседует с группой колясочников, а вон ещё и ещё… Пусть у больных побольше будет друзей, пусть на этом контрапункте болезни и здоровья возникнут новые связи, взаимоотношения, растопится обывательское представление о злости и жёлчности больных и о неприятии здоровыми всего слабого, хрупкого.
Со временем к танцам привыкли и уже не реагировали на них так остро. На этой же площадке устраивали концерты художественной самодеятельности, и сюда стекалось много народу. Легко прочитывался главный подтекст подобных вечеров: мы очень многое можем, даже в таких вот обстоятельствах.
Сегодня Буков получил официальное приглашение в честь годовщины Международного Фронта Врачей. Неужели минуло уже четверть века после того страшного года, когда мир облетел выпущенный из бутылки джин «БД» и врачи всех стран дали клятву совместно сотрудничать?
В кабинет постучали. Вошла Ирма.
— Ты не очень занят? Дал бы хоть почитать, что там Айка нафантазировала.
— Зачем?
Лицо Ирмы в последнее время осунулось, постарело. Небось вкалывает на всю катушку.
— Ты хоть отпуск себе устраиваешь? Когда последний раз отдыхала?
— Не все ли равно. — Она безразлично махнула рукой.
Он подошёл к ней, притронулся к плечу.
— На концерт идёшь?
— Конечно. Айка сказала, будет что-то интересное. С некоторых пор она стала скрытной и это меня тревожит. А тут ещё парень… И откуда взялся?
— Ничего страшного.
— Тебя совсем не волнует, что будет с твоей… с моей дочерью?
— Идём, уже все собрались. — Он взял её под локоть, и они вышли из кабинета.
Выстроившийся на колясках духовой оркестр грянул марш, давая знать, что праздник начался. К площадке подъезжали опоздавшие, пристраиваясь к третьему ряду колясочников, окруживших пятачок сцены. Гости сидели отдельно на скамейках, расставленных по бокам сцены, с плакатами на ней: «Приветствуем МФВ!» и «Умей радоваться препятствиям!»
Ирма с Буковым прошли сквозь узкий проход между колясками и сели. Оба искали глазами Айку.
— Вон она, — нашёл Буков. — Во втором ряду слева.
Ирма помахала дочке, отметив, что в розовой блузке с воланчиками она выглядит свежо и нарядно.
Оркестр смолк. На сцену выехал Пит Тэйбл. Как всегда, с холодноватым достоинством на лице, Пит уже было собрался открывать вечер собственным стихотворением, когда микрофон в его руке застыл, а глаза устремились куда-то поверх голов собравшихся. За его взглядом проследили, стали оборачиваться. По главной аллее к площадке ехал всадник на вороном коне.
— Это же Айкин друг! — встрепенулась Ирма. Гали издали увидел, что привлёк внимание, поэтому скрываться было поздно. С досадой подумал, отчего Айка не пригласила его на концерт? Сдвинул коленями Орлика, натянул уздечку и, вспомнив, как в детстве ездил на скакуне деда Карима, понёсся прямо к площадке. Приблизившись, встал во весь рост на стременах, погоняя коня, трижды проскакал вокруг площадки. Кто-то зааплодировал, засвистел.
Ирма оглянулась на Айку. Та сидела, прижимая ладони к горящим щекам и поворачивая голову вслед за галопирующим всадником.
— Ну и парень! — вздохнула Ирма.
Сделав третий круг, Гали унёсся по аллее в глубь парка. За ним бежал разъярённый сторож с бамбуковым удилищем вместо палки. Переглянувшись, Ирма и Буков вновь посмотрели на Айку. Она вытянула шею в ту сторону, куда скрылся всадник, лицо её пылало. Должно быть, догадывалась, что он скоро вернётся, потому что вдруг успокоилась и, положив руки на подлокотники коляски, повернулась к сцене.
Пит наконец начал читать стихотворение, все внимание переключилось на него, и никто, кроме Айки, не заметил, как через несколько минут смуглый парень в белой рубашке, тот, что так лихо промчался на скакуне, скромно присел на крайнюю скамейку.
На сцене декламировали, пели под гитару, читали монологи из пьес. Гали следил за самодеятельностью одним глазом — она в общем-то отличалась от обычной лишь тем, что артисты на костылях и в колясках. Не меньшее внимание притягивал строй колясочников — зрителей: Гали никогда не видел их сразу в таком количестве. Не верилось, что эти юноши и девушки обездвижены. Рядом с Айкой какой-то тип в очках. Небось, учится в институте, болтает на языках. Они тут все полиглоты и эрудиты. Будь он парализован, тоже поумнел бы. Но зачем ему ум без ног, хотя и не дают они покоя, ищут приключений и напастей. Недавно опять залетел в историю, из которой надо поскорей выбираться, иначе худо будет. А все Пашка — вновь связался с этими подонками фортиусами, на штанах коричневую булавку носит. Допрыгается. Суётся с разговорами об Айке, похохатывает, так и просится на зубодробилку.
— Товарищи! — Длинный парень на костылях обвёл присутствующих внимательным взглядом, на его худом лице мелькнула лукавая усмешка. — А сейчас перед вами выступят наши санаторские фокусники.
Никакие это оказались не фокусы, за исключением первого номера, когда девушка на коляске, похожая хрупкостью и мелкими чертами лица на Айку, ловко начала вынимать из широких рукавов блузы разноцветные ленты, бумажные гирлянды, фонарики, а потом ещё и трех голубей. Затем санитар вынес на сцену квадратный столик и поставил на него смешного клоуна из папье-маше в красных штанах и жёлтом колпачке. К столику подъехал на коляске широкоплечий блондин, близоруко прищуренными глазами прицеливаясь взглядом в клоуна. Под его взглядом игрушка вздрогнула и запрыгала по столу, пока не слетела с него на пол. Какой-то миг зрители недоуменно молчали, затем разразились аплодисментами. Санитар поднял клоуна, дал его рассмотреть сидящим в первом ряду и вновь поставил на стол. Парень опять устремил на игрушку взгляд, и та вновь слетела со стола.
— За капроновую нитку дёргает! — не поверил кто-то.
— Дайте коробок спичек, косынку или ещё что-нибудь, весом не более двухсот граммов, — попросил парень.
Со скамьи поднялась медсестричка, положила па стол соломенную шляпку, встала рядом, чтобы внимательно проследить за артистом. Шляпку тут же будто ветром сдунуло на пол. На стол понеслись расчёски, листы бумаги, губная помада, кошельки, и снова все было сметено на пол.
Следующий номер был аналогичен предыдущему, но более впечатляющ тем, что исполнила его тщедушная маленькая девушка, почти девочка, утопающая в коляске. Тот же клоун стоял перед ней на столике. Она откинулась на спинку коляски и без видимого напряжения стала рассматривать игрушку, которая вдруг медленно оторвалась от стола и зависла над ним сантиметрах в пяти-семи. Все дружно ахнули, и клоун осторожно опустился на место.
Гали смотрел на этих обездвиженных, беспомощных и могучих людей и удивлялся: «Кто бы мог подумать, что у таких немощных столько энергии…»
«Дух, дух в нас ещё заперт, — потрясение размышлял Буков. — Но что мешает нам расковать его, что препятствует этим больным, обладающим такими удивительными качествами, излечить своё тело?»
— Лучше бы эти голубчики поднатужились, взялись за руки да встали с колясок, — сказал он Ирме, все ещё не оправившись от изумления. — Ишь, что вытворяют.
Закончился концерт выступлением вокального ансамбля. Чтобы не мешать длинной цепочке колясок, двинувших в корпус, Айка свернула в ближайшую аллею. Гали поспешил следом.
— А где Орлик? Сторож дал тебе взбучку? — спросила она, энергично работая рычагами.
— Ничего, мы договорились. Орлик на привязи у гаража. Он так понравился сторожу, что тот обещал накосить для него травы. Я ведь почему сейчас прискакал? Чтобы утром пораньше выехать. Хочу показать тебе восход солнца в степи. Заведи будильник на пять. А я переночую у сторожа.
Из-за деревьев выплыли огни теплохода. Короткая басовитая сирена осторожно тронула воздух ночи.
Отчего вновь потянуло в дорогу? Из-за фортиусов?.. Или навечно поселилось в нем непутёвое сумасбродство? Устроиться бы матросом на судно, поплавать, мир повидать. Или проводником в поезде. Знала бы Айка, из какой навозной кучи он спешит выкарабкаться, но только нос высунет, как хвост увязает.
Пашка принёс их в минувшее воскресенье. Вывалил на тумбочку сотни три небольших коричневых тюбиков, похожих на масляные краски, взял один, выдавил в стакан с водой и выпил.
— Попробуй, — протянул ему.
— Что это? — Гали повертел тюбик в руках, понюхал. Пахло чем-то горьковато-мятным, как зубная паста.
— Эликсир молодости, — загоготал Пашка, ощерив длинные зубы. — Выпей и будешь сильнее чемпиона мира.
Любопытство взяло верх. Размешал в воде зеленоватое желе из тюбика и выпил.
— Вот и умница, — похвалил Пашка. — Теперь полежим минут десять, — и тоже растянулся на кровати.
Он лёг. Перед глазами зароились чёрные мошки, голову слегка повело, закружило. Было пусто и хорошо, как после стакана вина.
— Ловишь кайф? — Пашка с улыбкой наблюдал за ним. — Погоди, это ещё присказка.
— Наркотики, что ли? — недовольно спросил Гали.
— Наркотики лажа в сравнении с фортой. Смотри. — Он встал, навесил на лежавшую в углу штангу груз. — Видишь, в два раза больше обычного. — Опять лёг и, вытянув вверх полусогнутые ноги, приказал: — А ну, клади!
— Да ведь тяжёлая.
— Ничего, теперь и не такое поднимешь.
Гали и впрямь неожиданно легко поднял штангу и положил на Пашкины стопы. Тот стал сгибать и разгибать ноги, потом, как циркач, завертел штангу, Гали даже опасливо отскочил в сторону. Голова уже не кружилась, но была тяжеловатой, в ушах звенело. Однако что с мышцами? Их прямо-таки разрывала жажда деятельности, работы, немедленной и весёлой.
— Что, таскать мешки захотелось? — хихикнул Пашка, опуская штангу. Встал, принёс из коридора кирпич, положил на край стола и сильным ударом ребра ладони рассёк пополам. — Чем не каратэ? — спросил удовлетворённо. — Да мы теперь за пять минут разгрузим любую машину.
— И сколько это стоит?
— Нам с тобой бесплатно, остальным — по червонцу за тюбик.
Гали присвистнул:
— Где взял?
— Ишь, какой прыткий. Сначала раскуси это удовольствие, пожелай его ещё и ещё, а потом скажу. Иди пройдись, а то, чего доброго, на мне захочешь испробовать кулаки. Жаль, на работу пора, охотно побоксировал бы.
Шагая по вечернему, отдыхающему от дневной жары городу, Гали поймал себя на том, что снисходительно посматривает на прохожих: все кажутся немощными, слабыми, даже высокие широкоплечие парни. Казалось, что сам вырос и стал сильнее. Впрочем, в нем и впрямь прибавилось сил, в чем он убедился, свернув на набережную. Как бы невзначай опрокинул тяжёлый бетонный вазон с африканскими кактусами, вызвав на свою голову возмущение отдыхающих. Искал дела, и оно вскоре подвернулось. В конце терренкура сцепилась в драке группа юнцов, и он легко расшвырял их, дивясь собственной отваге. Парни со злобным уважением оглядывались на него, потирая места оплеух, пока один из них, низкорослый, взлохмаченный, не выкрикнул: «Фортиус!» Как по команде, все бросились врассыпную. Гали оглянулся — никого рядом.
— Вот чудаки, — пробормотал он. — Меня, что ли, приняли за подонка?
Мимо, работая рычагами, проехала на коляске светловолосая девчушка, и он невольно отскочил в сторону — почудилось, что это Айка. Не хватало ещё встретиться здесь, и вообще показалось странным, что он связался с ней. То ли дело вон те, баскетбольного сложения девицы, что идут по другой стороне набережной, весело перебрасываясь репликами и поглядывая в его сторону.
Он распрямил плечи и двинулся к ним. У него не было привычки заговаривать на улице, но тут будто кто потянул за язык.
— Красавицы вы мои. — Он расставил руки, точно желал заключить их в объятия. Девушки с визгом бросились от него. — Да не пьяный я! — Он схватил одну из них и притянул к себе. Девушка вырывалась, но он крепко держал её за руки и вдруг услышал гневное: «Фортиус!»
— Ты чего? — отшатнулся он. — Чего выдумываешь? Какой я тебе фортиус?
— Самый настоящий! — На глаза девушки навернулись слезы. Она тщетно пыталась вырваться из его железной хватки.
— Фортиус — это тот, кто везде и всегда действует силой, — сказал он и невольно разжал пальцы. «Что это со мной?» — слабо мелькнула мысль и тут же погасла.
Пользуясь его замешательством, девушка быстро скрылась среди прохожих.
— Фортиус, фортиус, — бормотал он, скользя бессмысленным взглядом по лицам встречных. — А ежели и фортиус, так что? По крайней мере, среди них не встретишь нытиков и хлюпиков. Генетически здоровая часть населения, хотя бы за это стоит их уважать.
Пляж уже был закрыт. Он перемахнул через ограду и, сбросив на ходу одежду, ринулся в воду. Тёплая, словно подогретая, она не освежила. Оставил на пляже одежду и в одних плавках прошлёпал через весь город, не обращая внимания на недоумение прохожих. Плевать на любые условности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29